Косте уже надоело смотреть, и он собрался уходить, как, вдруг, на экране картинка потеряла свою завершённую статичность. На огненно-рыжем гарцующем тонконогом жеребце к лестнице подскакал всадник. Легко спрыгнув с коня, он прокричал сидящему:
— Долгих лет тебе, почтенный мастер Сив, мой подарок готов?
Неторопливый и всегда спокойный артефактор вдруг засуетился, радостно улыбнулся и, достав из нагрудного кармана кожаный мешочек, сам, ловко и легко для такого древнего мастера, спустился по ступеням. Почтительно передал «подарок» в руки молодого человека.
Всаднику было не больше тридцати. Он был скромно одет, но, если опытный глаз обращал внимание на качество ткани, то становилось понятно, что, якобы, скромная одежда стоит дворца. Внутренняя сила, прямой взгляд и гордая осанка выдавали во всаднике высшего. А обаяние, искренний веселый смех делали прискакавшего привлекательным, доступным и величавым одновременно. Они оба были красивы: всадник и его гарцующий от нетерпения жеребец.
Человек развязал холщовую веревочку мешочка и достал детскую соску-пустышку...
— Кто это? — спросил темноту кинотеатра Костя.
— Твой отец! — произнес голос.
Парень вздрогнул, резко открыв глаза и… проснулся.
Тракт, расстилающий ленту утрамбованной земли среди густого леса, постепенно превратился в широкую наезженную дорогу. Вот она обросла рощицей, вот поднялась на каменистый холм.
Радостная картина цветущей равнины с рощами, длинными прямоугольниками аккуратных зеленеющих полей, садами и виднеющимися между деревьев большими домами, открывалась с него перед взором путника. Богат волчий уезд!
Прямо под возвышенностью большими хрустально-чистыми зеркалами сверкали два рыбных искусственных озера, (приносящих между прочим неплохой доход). Копчёную волчью лососину ценили даже в столице.
А вдали переливались на солнце свежевыкрашенные башенки, расположенные по углам усадьбы Марка. Первой усадьбы, радушно встречающей путника с добрыми намерениями и первой — с защитниками своей земли от посягательств извне.
— Приехали, — сказал Костя, стряхивая остатки сна. — Скоро поешь, и отдыхать, пока не поправишься.
Через час Ворон стоял перед воротами.
Их встречали.
Когда красный от смущения расцелованный путешественник, наконец, собрался представить бабке «коня», (а вместо болезненного «домашнего любимца» узрел нагло ржущую рожу динозавра), под попоной зашевелился щенок, и Костя решил познакомить с ним в первую очередь.
— А я Вам, Таисья Сергеевна, подарочек на дороге подобрал, — сообщил он и, поприветствовав подошедшего Марка, откинул покрывало. И застыл. — Подарочек? Что за…
На широкой чёрной спине ящера лежал маленький голый темноволосый мальчик, чем-то неуловимо похожий на хозяина поместья. Ребенок потянулся, потёр кулачками заспанные глаза и, вдруг, увидев женщину в васильковом платье, заплакал, потянулся к ней ручками и громко закричал:
— Мама! Мамочка...
Вскрик сдвинул что-то в сознании замерших людей.
Яга подскочила к высоченному зверю, силясь достать со спины ребенка, но тот сам скатился к ней на руки и замер, прижавшись всем телом, и, вздрагивая. Марк опустился перед ними на колени, сжал в руках маленькие детские пятки и тихо заплакал...
Месяц свадеб после сбора второго урожая подходил к концу. Землепашцы начинали готовиться к новым посевным работам, охотники спешно заканчивали собирать дань с лесов и полей, ловя и коптя неразумных. Хозяева стад везли шкуры и мясо в города на продажу. Дворяне готовились ко Дню Равноденствия, шили новые платья жёнам и выводили в свет подросшую молодежь.
Мир вокруг готовился к новому обороту.
В последний день месяца волки собирались в Месте Своего Обретения Силы. Туда, где каменный круг лежавшего в руинах Храма давал надежду на обретение надёжного семейного союза и здоровых детей.
В тот вечер, когда обе Луны, наконец, стали яркими и круглыми, Волки ждали особенного чуда.
Весть о волшебным образом найденном сыне Марка быстро облетела весь уезд. Ребенок исчез в самом раннем младенческом возрасте, а его мать нашли задушенной и осквернённой недалеко от тракта. Сошедший с ума отец, ставший тогда ополченцем, и сам первым обнаруживший жену, долго жил Бобылём. И вот наследника богатого рода привёз обратно в клан чужак Змеёныш, рассказавший невероятную историю про цыганского барона и замороженную злодеянием жизнь.
...Небо быстро обретало свой бархатный синий, как прозрачные сапфиры южного моря, цвет. На западе багряным золотом отгорал закат, а восток уже зажигал серебряные звёзды, готовясь к восходу Лун. Кристально чистый воздух переливался запахами переполненной плодами осенней природы, волки, беззвучно ступая, парами приближались к поляне.
Наконец, аркадой сросшиеся ветви деревьев разошлись, и перед стаей открылся круг из белых камней, покрытых замысловатыми письменами мёртвых от времени языков. Огромный матёрый волк ступил на вытоптанную веками землю. Он легко прыгнул на самый крупный валун и, подняв к бесконечному небу серую морду, завёл песню.
Постепенно к нему присоединились ещё шестеро влиятельных. А затем на поляну вышла вся стая.
Волки пели до утра. И природа внимала их протяжной гордой песне.
Утром – уже совсем другими, с преображёнными, радостными лицами, с хохотом и шумом, огромной людской толпой — оборотни повторили свой путь.
Впереди шли Наставники и сам Владыка Клана. Одетый в серое, крепкий старый оборотень, с блестящим ожерельем из прозрачных камней на шее.
Следом шёл Марк, а рядом с ним маленький Найдёныш, крепко держа ручонкой мощную ладонь отца, и, с другой стороны — странного пришлого, больше похожего на своего ездового динозавра, чем на Змея.
Свет дня был каким-то ярким и чистым. По дороге смешно выскакивали по обочинам сине-жёлтые цветки львиного зева, которых сменяли дикие оранжевые настурции и остро пахнущая лаванда. Золотые головки подсолнухов, как часовые, обрамляли путь. Дорога слегка поднималась в гору и, петляя, наконец достигала своей цели.
Там, пройдя сквозь живую арку, созданную самой природой, спустившись по сросшимся из толстых корней ступеням, волки вошли на поляну.
Марк с ребенком и Змеем встали на середину круга. Старый вожак достал откуда-то из складок балдахина небольшой узкий клинок. Показав его собравшимся, он, молча, передал через гряду камней старый артефакт, испокон веков принадлежащий клану.
«Я уйду с последним из Волков!», — гласила надпись на рукояти.
В полной тишине было рассечено запястье матёрого волка, и тёмные капли густой крови обагрили камни. Потом отец, крепко сжав узкую ручонку, быстро рассек и её. Детская алая, чистая кровь, запах которой заставлял сердца волков бешено биться в груди, быстрыми брызгами упала на отцовскую, и камни... впитали в себя этот дар.
Родство волчонка подтвердили боги. Громкие радостные крики сотрясли лес. Но Марк поднял вверх руку с клинком, призывая к молчанию, и обряд был продолжен. Только теперь он совершал святотатство, рассекая запястье пришлого.
Никогда ещё НЕволков не принимали в семью, и в летописи могучего Клана не хранилось даже упоминания о возможности подобного. Притихший, было, от изумления, народ зароптал. А когда чёрная кровь потекла на святые камни, и раздался треск, оборотни закричали. И смолкли. Толпа подступила к кругу, и перед удивлёнными взорами предстал расколотый надвое валун, в котором лежало новое ожерелье из огненно-красных камней, перевитых золотом змеиной цепи. Злость сменилась испугом, а затем, среди мёртвой тишины леса, они услышали тихие слова старого Вожака.
— Волки! Нас приняла в семью Высшая кровь.
Лес зашумел, по верхушкам деревьев пробежал торопливый лёгкий ветерок, который принёс свежий запах, характерный для чистоты, наступающей в мире после грозы и ненастья. Оборотни зашевелились, а старик, вздохнув полной грудью, продолжил:
— Марк, возьми дар богов. Ты теперь старший в клане и выбран самим Лесом… пришедший на мою смену. Твой гость — наш брат. Я, по праву старейшего, нарекаю его Констан.
Ветер вновь качнул листву. Марк наклонился и взял ожерелье. Раздался повторный треск, и камень сомкнулся.
В полной тишине стая вернулась домой.
Всем показалось, что слова старого вожака обрели форму. Ветер окутал лес вокруг золотистым туманом, и душистый воздух вдыхали оборотни, а вокруг них продолжала струиться бескрайняя чистая воздушная дорога, умывающая души и очищающая сердца.
Выйдя из леса, все увидели, как солнце залило всю долину светом. Пели птицы, далеко за холмами серебрилась лента реки. Мир радовался.
Под утро Оддбэлла разбудил мелодичный перезвон колокольчика. Кто-то упрямо хотел видеть его в такую рань, и непременно в тот день, который он сам себе назначил выходным. Нет, каков нахал! Оборотень нехотя выкарабкался из постели. Датчики, вшитые в одеяло, с небольшим промедлением отреагировали на отсутствие живого тепла и привели в действие биотермический механизм, разгладивший ткань и свернувший одеяло в плотную скатку. Что-то негромко прогудело, скрипнуло. Кровать медленно, изредка слегка подёргиваясь, поднялась вертикально и вдвинулась в нишу, полностью слившись с поверхностью стены. Оддбэлл накинул длинный тёмно-зелёный бархатный халат и отправился открывать дверь.
У порога, переминаясь с лапы на лапу, маялся страус, некрупный и такой лохматый, словно его только что протащили за хвост сквозь ржавую трубу. Судя по всему, перекидываться птица не собиралась. Да Оддбэлл и так прекрасно узнал Сент-Джерри, курьера семьи Тёрнеров, известных по всей округе своей экстравагантностью, а также любовью к празднествам и вечеринкам. Зачем им понадобилось отправлять посыльного к Оддбэллу-чудаку, да ещё ранним утром, оставалось только гадать. Оддбэлл удивлённо уставился на него, ожидая пояснений. При виде оборотня курьер шагнул навстречу, гордо и высоко подняв голову. На длинной клочкастой шее страуса висела короткая бронзовая туба. Ясно. Письменное послание. Оддбэлл протянул руку, отвинтил крышечку и вытащил из тубы трубочку плотной рыжеватой бумаги. Развернул. Свиток расправился, оттягиваемый толстой сургучной печатью с вензелем Тёрнеров. На тронутом следами огня и дыма листе змеились вычурные строчки староязычной вязи. Позёры, нельзя вот было нормальным языком написать! Разбирай теперь этот лингвистический ребус...
Пока Оддбэлл рассматривал тщательно задекорированный под старину свиток, страуса след простыл. О его недавнем визите могло напомнить лишь маленькое облачко пыли над дорогой, да и оно вскоре улеглось, осев на траву обочины.
Даже не позавтракав, Оддбэлл отправился в книгохранилище. Разложив свиток на столике из чёрного дерева, оборотень вытащил с полки на ближнем правом стеллаже толстый фолиант, устроил его в подставке рядом со столиком, полистал, отыскивая нужную страницу, и принялся за перевод. Кое-что он помнил и так, кое-что подсказала книга, и через полчаса оборотень прочитал следующее: "Сэру Сэмюэлю Вудду , учёному. ("Ишь, ты! То просто серьёзного обращения не дождёшься, всё хи-хи да ха-ха, а тут вдруг -"Сэмюэлю", "Учёному"! Ну-ну...") Довожу до Вашего сведения, что ** числа ** месяца сего года в Тёрнерхаузе будет иметь место популярно-схоластическое собрание, кое продлится с полудня до самого вечера. На собрании будут обсуждены темы превращения высоких энергий при метаморфозе, а также вопрос теоретической возможности сохранения квинтэссенции полёта при переходе из птицеформы в форму человеческую. О теории механики, эмпирики, энергетики и этики таковой возможности выскажутся магистр теософии лорд Джарред Кингстрем, алхимик сэр Джонатан Дитрих, парафизик сэр Тобиас Гриввс и философ сэр Эффроим Гройзман. ("Ну ка-ааанешно, вот уж без этой затычки ни одна самая худая бочка не обойдётся!"). Ввиду собрания столь блистательного круга нетривиальных умов и светлейших талантов, ("Пф-фф! Бездари, недоучки и неудачники!!!"), я, лорд Гриффин Тёрнер, ("О как! Он уже себя в лорды произвёл! Помнится, три года назад именоваться кем-то выше сэра наглости ещё не хватало!"), имею честь пригласить Вас, сэр Оддбэлл, украсить своим присутствием наше скромное общество, блеснуть эрудицией и продемонстрировать собравшимся остроту своего ума в дружеских схоластических турнирах. В программе вечера Вас также ожидают выступления известных труворов, сценическая миниатюра бродячей труппы Зосима Киммерфельда и потрясающий иллюзион Сэймура Шер-Тхакура. В перерывах будут предложены обильные угощения и экзотические напитки. Милости просим в Тёрнерхауз. Уверен: Вам не придётся скучать."
"САМОуверен! Позёр. Ладно... Киммерфельд, Сэймур - по крайней мере, хоть знакомые лица будут", - подумал Оддбэлл, закрыл фолиант, поставил его на место, подхватил свиток и покинул книгохранилище, намереваясь всё же позавтракать и приступать к сборам: ведь означенная в свитке дата наступала не далее как завтра.
**
По дороге к бальным залам Эмилия с риском измять платье крутилась в ландо, выглядывая в окошко, занавешенное шторкой полупрозрачного серебристого газа, до тех пор, пока Луиза не шикнула на нее, призвав к сдержанности. Только тогда девушка приняла чинную позу, сложив руки на коленях, хотя не перестала ждать прибытия. И вот огни Ринс-холла россыпью топазов показались из-за поворота, Эмилия ахнула и, сразу забыв про мнущиеся юбки, приникла к окну. Высоченные липы у ворот переливались сотнями крошечных фонариков, в широко распахнутые створки ежеминутно въезжали кареты и фаэтоны, влекомые холеными лошадьми. Их силуэты скрадывались по краям янтарным светом, и от этого рысаки приобретали особую тонконогость и воздушность. Высокие окна длинного, тонущего в темноте здания призывно светились, и в них мелькали таинственные силуэты. Эмилия как завороженная смотрела на приближающийся почти дворец, ландо плыло по грунтовой дороге на мягких рессорах и копыта серого коня беззвучно ступали в пыли.
Мимо проплыли створки ворот.
Все навалилось сразу: цокот подков по брусчатке, стук колес, восторженные приветственные возгласы множества здоровающихся людей, обрывки музыкальных фраз, разных с разных сторон, пофыркивание лошадей… Ландо остановилось у крыльца, открылась дверь, и сильные руки отца извлекли замешкавшуюся Эмилию из укрытия, на миг показавшегося очень и очень желанным.
- Не робей, красавица, ты очаровательна. И эта ночь твоя, - Генри подмигнул дочери и под локоть повел ее в зал.
Эмилия с замирающим сердцем последовала за ним. Ей казалось, что все люди, находящиеся в большом зале, залитым светом новомодных газовых фонарей, уставятся на нее, будут обсуждать ее манеры, ее внешность, ее платье, которое минуту назад было таким красивым, а сейчас показалось линялой бесформенной тряпкой. Но окружающие продолжали здороваться друг с другом, прохаживаться с бокалами и разговаривать, не обращая внимания на вошедших.
Впрочем, нет. К Луизе семенящим шагом подлетела дама в алом платье с изумрудными вставками. Разноцветные пряди ее прически топорщились во все стороны. Дама взволнованно произнесла:
- Как вы вовремя! Дебютанток уже скоро будут представлять! Какая же она у вас хорошенькая! – дама потрепала Эмилию по щечке и вцепилась Луизе в руку, - Пойдем, дорогая, пошуршим о женском!
— Долгих лет тебе, почтенный мастер Сив, мой подарок готов?
Неторопливый и всегда спокойный артефактор вдруг засуетился, радостно улыбнулся и, достав из нагрудного кармана кожаный мешочек, сам, ловко и легко для такого древнего мастера, спустился по ступеням. Почтительно передал «подарок» в руки молодого человека.
Всаднику было не больше тридцати. Он был скромно одет, но, если опытный глаз обращал внимание на качество ткани, то становилось понятно, что, якобы, скромная одежда стоит дворца. Внутренняя сила, прямой взгляд и гордая осанка выдавали во всаднике высшего. А обаяние, искренний веселый смех делали прискакавшего привлекательным, доступным и величавым одновременно. Они оба были красивы: всадник и его гарцующий от нетерпения жеребец.
Человек развязал холщовую веревочку мешочка и достал детскую соску-пустышку...
— Кто это? — спросил темноту кинотеатра Костя.
— Твой отец! — произнес голос.
Парень вздрогнул, резко открыв глаза и… проснулся.
***
Тракт, расстилающий ленту утрамбованной земли среди густого леса, постепенно превратился в широкую наезженную дорогу. Вот она обросла рощицей, вот поднялась на каменистый холм.
Радостная картина цветущей равнины с рощами, длинными прямоугольниками аккуратных зеленеющих полей, садами и виднеющимися между деревьев большими домами, открывалась с него перед взором путника. Богат волчий уезд!
Прямо под возвышенностью большими хрустально-чистыми зеркалами сверкали два рыбных искусственных озера, (приносящих между прочим неплохой доход). Копчёную волчью лососину ценили даже в столице.
А вдали переливались на солнце свежевыкрашенные башенки, расположенные по углам усадьбы Марка. Первой усадьбы, радушно встречающей путника с добрыми намерениями и первой — с защитниками своей земли от посягательств извне.
— Приехали, — сказал Костя, стряхивая остатки сна. — Скоро поешь, и отдыхать, пока не поправишься.
Через час Ворон стоял перед воротами.
Их встречали.
***
Когда красный от смущения расцелованный путешественник, наконец, собрался представить бабке «коня», (а вместо болезненного «домашнего любимца» узрел нагло ржущую рожу динозавра), под попоной зашевелился щенок, и Костя решил познакомить с ним в первую очередь.
— А я Вам, Таисья Сергеевна, подарочек на дороге подобрал, — сообщил он и, поприветствовав подошедшего Марка, откинул покрывало. И застыл. — Подарочек? Что за…
На широкой чёрной спине ящера лежал маленький голый темноволосый мальчик, чем-то неуловимо похожий на хозяина поместья. Ребенок потянулся, потёр кулачками заспанные глаза и, вдруг, увидев женщину в васильковом платье, заплакал, потянулся к ней ручками и громко закричал:
— Мама! Мамочка...
Вскрик сдвинул что-то в сознании замерших людей.
Яга подскочила к высоченному зверю, силясь достать со спины ребенка, но тот сам скатился к ней на руки и замер, прижавшись всем телом, и, вздрагивая. Марк опустился перед ними на колени, сжал в руках маленькие детские пятки и тихо заплакал...
***
Месяц свадеб после сбора второго урожая подходил к концу. Землепашцы начинали готовиться к новым посевным работам, охотники спешно заканчивали собирать дань с лесов и полей, ловя и коптя неразумных. Хозяева стад везли шкуры и мясо в города на продажу. Дворяне готовились ко Дню Равноденствия, шили новые платья жёнам и выводили в свет подросшую молодежь.
Мир вокруг готовился к новому обороту.
В последний день месяца волки собирались в Месте Своего Обретения Силы. Туда, где каменный круг лежавшего в руинах Храма давал надежду на обретение надёжного семейного союза и здоровых детей.
В тот вечер, когда обе Луны, наконец, стали яркими и круглыми, Волки ждали особенного чуда.
Весть о волшебным образом найденном сыне Марка быстро облетела весь уезд. Ребенок исчез в самом раннем младенческом возрасте, а его мать нашли задушенной и осквернённой недалеко от тракта. Сошедший с ума отец, ставший тогда ополченцем, и сам первым обнаруживший жену, долго жил Бобылём. И вот наследника богатого рода привёз обратно в клан чужак Змеёныш, рассказавший невероятную историю про цыганского барона и замороженную злодеянием жизнь.
...Небо быстро обретало свой бархатный синий, как прозрачные сапфиры южного моря, цвет. На западе багряным золотом отгорал закат, а восток уже зажигал серебряные звёзды, готовясь к восходу Лун. Кристально чистый воздух переливался запахами переполненной плодами осенней природы, волки, беззвучно ступая, парами приближались к поляне.
Наконец, аркадой сросшиеся ветви деревьев разошлись, и перед стаей открылся круг из белых камней, покрытых замысловатыми письменами мёртвых от времени языков. Огромный матёрый волк ступил на вытоптанную веками землю. Он легко прыгнул на самый крупный валун и, подняв к бесконечному небу серую морду, завёл песню.
Постепенно к нему присоединились ещё шестеро влиятельных. А затем на поляну вышла вся стая.
Волки пели до утра. И природа внимала их протяжной гордой песне.
***
Утром – уже совсем другими, с преображёнными, радостными лицами, с хохотом и шумом, огромной людской толпой — оборотни повторили свой путь.
Впереди шли Наставники и сам Владыка Клана. Одетый в серое, крепкий старый оборотень, с блестящим ожерельем из прозрачных камней на шее.
Следом шёл Марк, а рядом с ним маленький Найдёныш, крепко держа ручонкой мощную ладонь отца, и, с другой стороны — странного пришлого, больше похожего на своего ездового динозавра, чем на Змея.
Свет дня был каким-то ярким и чистым. По дороге смешно выскакивали по обочинам сине-жёлтые цветки львиного зева, которых сменяли дикие оранжевые настурции и остро пахнущая лаванда. Золотые головки подсолнухов, как часовые, обрамляли путь. Дорога слегка поднималась в гору и, петляя, наконец достигала своей цели.
Там, пройдя сквозь живую арку, созданную самой природой, спустившись по сросшимся из толстых корней ступеням, волки вошли на поляну.
Марк с ребенком и Змеем встали на середину круга. Старый вожак достал откуда-то из складок балдахина небольшой узкий клинок. Показав его собравшимся, он, молча, передал через гряду камней старый артефакт, испокон веков принадлежащий клану.
«Я уйду с последним из Волков!», — гласила надпись на рукояти.
В полной тишине было рассечено запястье матёрого волка, и тёмные капли густой крови обагрили камни. Потом отец, крепко сжав узкую ручонку, быстро рассек и её. Детская алая, чистая кровь, запах которой заставлял сердца волков бешено биться в груди, быстрыми брызгами упала на отцовскую, и камни... впитали в себя этот дар.
Родство волчонка подтвердили боги. Громкие радостные крики сотрясли лес. Но Марк поднял вверх руку с клинком, призывая к молчанию, и обряд был продолжен. Только теперь он совершал святотатство, рассекая запястье пришлого.
Никогда ещё НЕволков не принимали в семью, и в летописи могучего Клана не хранилось даже упоминания о возможности подобного. Притихший, было, от изумления, народ зароптал. А когда чёрная кровь потекла на святые камни, и раздался треск, оборотни закричали. И смолкли. Толпа подступила к кругу, и перед удивлёнными взорами предстал расколотый надвое валун, в котором лежало новое ожерелье из огненно-красных камней, перевитых золотом змеиной цепи. Злость сменилась испугом, а затем, среди мёртвой тишины леса, они услышали тихие слова старого Вожака.
— Волки! Нас приняла в семью Высшая кровь.
Лес зашумел, по верхушкам деревьев пробежал торопливый лёгкий ветерок, который принёс свежий запах, характерный для чистоты, наступающей в мире после грозы и ненастья. Оборотни зашевелились, а старик, вздохнув полной грудью, продолжил:
— Марк, возьми дар богов. Ты теперь старший в клане и выбран самим Лесом… пришедший на мою смену. Твой гость — наш брат. Я, по праву старейшего, нарекаю его Констан.
Ветер вновь качнул листву. Марк наклонился и взял ожерелье. Раздался повторный треск, и камень сомкнулся.
В полной тишине стая вернулась домой.
Всем показалось, что слова старого вожака обрели форму. Ветер окутал лес вокруг золотистым туманом, и душистый воздух вдыхали оборотни, а вокруг них продолжала струиться бескрайняя чистая воздушная дорога, умывающая души и очищающая сердца.
Выйдя из леса, все увидели, как солнце залило всю долину светом. Пели птицы, далеко за холмами серебрилась лента реки. Мир радовался.
Прода от 10.11.2019, 15:07 Легенды Оромеры. Великий Орёл. ЭМИЛИЯ. Глава 18. Бал и его открытия
Под утро Оддбэлла разбудил мелодичный перезвон колокольчика. Кто-то упрямо хотел видеть его в такую рань, и непременно в тот день, который он сам себе назначил выходным. Нет, каков нахал! Оборотень нехотя выкарабкался из постели. Датчики, вшитые в одеяло, с небольшим промедлением отреагировали на отсутствие живого тепла и привели в действие биотермический механизм, разгладивший ткань и свернувший одеяло в плотную скатку. Что-то негромко прогудело, скрипнуло. Кровать медленно, изредка слегка подёргиваясь, поднялась вертикально и вдвинулась в нишу, полностью слившись с поверхностью стены. Оддбэлл накинул длинный тёмно-зелёный бархатный халат и отправился открывать дверь.
У порога, переминаясь с лапы на лапу, маялся страус, некрупный и такой лохматый, словно его только что протащили за хвост сквозь ржавую трубу. Судя по всему, перекидываться птица не собиралась. Да Оддбэлл и так прекрасно узнал Сент-Джерри, курьера семьи Тёрнеров, известных по всей округе своей экстравагантностью, а также любовью к празднествам и вечеринкам. Зачем им понадобилось отправлять посыльного к Оддбэллу-чудаку, да ещё ранним утром, оставалось только гадать. Оддбэлл удивлённо уставился на него, ожидая пояснений. При виде оборотня курьер шагнул навстречу, гордо и высоко подняв голову. На длинной клочкастой шее страуса висела короткая бронзовая туба. Ясно. Письменное послание. Оддбэлл протянул руку, отвинтил крышечку и вытащил из тубы трубочку плотной рыжеватой бумаги. Развернул. Свиток расправился, оттягиваемый толстой сургучной печатью с вензелем Тёрнеров. На тронутом следами огня и дыма листе змеились вычурные строчки староязычной вязи. Позёры, нельзя вот было нормальным языком написать! Разбирай теперь этот лингвистический ребус...
Пока Оддбэлл рассматривал тщательно задекорированный под старину свиток, страуса след простыл. О его недавнем визите могло напомнить лишь маленькое облачко пыли над дорогой, да и оно вскоре улеглось, осев на траву обочины.
Даже не позавтракав, Оддбэлл отправился в книгохранилище. Разложив свиток на столике из чёрного дерева, оборотень вытащил с полки на ближнем правом стеллаже толстый фолиант, устроил его в подставке рядом со столиком, полистал, отыскивая нужную страницу, и принялся за перевод. Кое-что он помнил и так, кое-что подсказала книга, и через полчаса оборотень прочитал следующее: "Сэру Сэмюэлю Вудду , учёному. ("Ишь, ты! То просто серьёзного обращения не дождёшься, всё хи-хи да ха-ха, а тут вдруг -"Сэмюэлю", "Учёному"! Ну-ну...") Довожу до Вашего сведения, что ** числа ** месяца сего года в Тёрнерхаузе будет иметь место популярно-схоластическое собрание, кое продлится с полудня до самого вечера. На собрании будут обсуждены темы превращения высоких энергий при метаморфозе, а также вопрос теоретической возможности сохранения квинтэссенции полёта при переходе из птицеформы в форму человеческую. О теории механики, эмпирики, энергетики и этики таковой возможности выскажутся магистр теософии лорд Джарред Кингстрем, алхимик сэр Джонатан Дитрих, парафизик сэр Тобиас Гриввс и философ сэр Эффроим Гройзман. ("Ну ка-ааанешно, вот уж без этой затычки ни одна самая худая бочка не обойдётся!"). Ввиду собрания столь блистательного круга нетривиальных умов и светлейших талантов, ("Пф-фф! Бездари, недоучки и неудачники!!!"), я, лорд Гриффин Тёрнер, ("О как! Он уже себя в лорды произвёл! Помнится, три года назад именоваться кем-то выше сэра наглости ещё не хватало!"), имею честь пригласить Вас, сэр Оддбэлл, украсить своим присутствием наше скромное общество, блеснуть эрудицией и продемонстрировать собравшимся остроту своего ума в дружеских схоластических турнирах. В программе вечера Вас также ожидают выступления известных труворов, сценическая миниатюра бродячей труппы Зосима Киммерфельда и потрясающий иллюзион Сэймура Шер-Тхакура. В перерывах будут предложены обильные угощения и экзотические напитки. Милости просим в Тёрнерхауз. Уверен: Вам не придётся скучать."
"САМОуверен! Позёр. Ладно... Киммерфельд, Сэймур - по крайней мере, хоть знакомые лица будут", - подумал Оддбэлл, закрыл фолиант, поставил его на место, подхватил свиток и покинул книгохранилище, намереваясь всё же позавтракать и приступать к сборам: ведь означенная в свитке дата наступала не далее как завтра.
**
По дороге к бальным залам Эмилия с риском измять платье крутилась в ландо, выглядывая в окошко, занавешенное шторкой полупрозрачного серебристого газа, до тех пор, пока Луиза не шикнула на нее, призвав к сдержанности. Только тогда девушка приняла чинную позу, сложив руки на коленях, хотя не перестала ждать прибытия. И вот огни Ринс-холла россыпью топазов показались из-за поворота, Эмилия ахнула и, сразу забыв про мнущиеся юбки, приникла к окну. Высоченные липы у ворот переливались сотнями крошечных фонариков, в широко распахнутые створки ежеминутно въезжали кареты и фаэтоны, влекомые холеными лошадьми. Их силуэты скрадывались по краям янтарным светом, и от этого рысаки приобретали особую тонконогость и воздушность. Высокие окна длинного, тонущего в темноте здания призывно светились, и в них мелькали таинственные силуэты. Эмилия как завороженная смотрела на приближающийся почти дворец, ландо плыло по грунтовой дороге на мягких рессорах и копыта серого коня беззвучно ступали в пыли.
Мимо проплыли створки ворот.
Все навалилось сразу: цокот подков по брусчатке, стук колес, восторженные приветственные возгласы множества здоровающихся людей, обрывки музыкальных фраз, разных с разных сторон, пофыркивание лошадей… Ландо остановилось у крыльца, открылась дверь, и сильные руки отца извлекли замешкавшуюся Эмилию из укрытия, на миг показавшегося очень и очень желанным.
- Не робей, красавица, ты очаровательна. И эта ночь твоя, - Генри подмигнул дочери и под локоть повел ее в зал.
Эмилия с замирающим сердцем последовала за ним. Ей казалось, что все люди, находящиеся в большом зале, залитым светом новомодных газовых фонарей, уставятся на нее, будут обсуждать ее манеры, ее внешность, ее платье, которое минуту назад было таким красивым, а сейчас показалось линялой бесформенной тряпкой. Но окружающие продолжали здороваться друг с другом, прохаживаться с бокалами и разговаривать, не обращая внимания на вошедших.
Впрочем, нет. К Луизе семенящим шагом подлетела дама в алом платье с изумрудными вставками. Разноцветные пряди ее прически топорщились во все стороны. Дама взволнованно произнесла:
- Как вы вовремя! Дебютанток уже скоро будут представлять! Какая же она у вас хорошенькая! – дама потрепала Эмилию по щечке и вцепилась Луизе в руку, - Пойдем, дорогая, пошуршим о женском!
