Огромный зверь, увенчанный короной из небольших рогов, сросшихся у основания наподобие, надетого на короткую тупоносую морду, шлема, был кем угодно, только не его Вороном.
Костя очень хорошо знал, какие страшные увечья может нанести обычный домашний бык. Когда-то, будучи с детским домом в летнем лагере, ребята подружились с местным инвалидом, по телу которого расходились толстыми червями грубые багровые шрамы. Он был сильно изуродован, и на вопрос, откуда такие раны сообщил, как на него напал взбесившийся двухлетний бычок, искусанный вылетевшим из улья роем...
Сейчас перед его глазами стояла коричневая мгла. Маленькие, сверкающие красными углями глазки, не сулящие добра с высоты, наливались тьмой его близкой смерти. Зубробизон неторопливо поводил чёрным мягким носом, принюхиваясь к добыче, и, вдруг, попятившись назад, встал на слоновьи задние лапы! Костя увидел роговые пластины передних конечностей, и рёв из смрадного горла кувалдой повторно ударил многострадальную голову!
Палец со змеиным кольцом заломило, и сознание раскололось на куски.
...Его окружал приятный густой мягкий подлесок, рядом на
слоновьих неуклюжих лапках прыгал, как смешной страус, молодой и вкусный зубробизон. Костя переступил через старую упавшую в прошлогоднюю зимнюю грозу сосну, подняв от охотничьей страсти хвост, потянулся к добыче, уже предвкушая тёплую пенящуюся кровь, мягко обволакивающую ждущую глотку.
Миг... и на хребет его собственного обеда метнулся мелкий серый хищник семейства псовых! Когти дракона злобно царапнули землю, и, теряя сознание, Костя сумел подумать: «Ну, что за существа такие, никому не мешал, решил перекусить!.. Звери! В собственном лесу пообедать не дают!».
Первое, что он увидел, было большим глазом Ворона перед лицом. Осознав, что хозяин очнулся, тираннозавр сделал удивлённую рожу, протянув короткую переднюю лапу, больше похожую на тощую огромную птичью пятерню, хлопнул парня по плечу, издал трель, похожую на «Хехек...», и, облизнув морду, отправился к употреблению законного завтрака. Костя оглянулся. Вокруг него валялись поваленные стволы и утрамбованная почва, которая свидетельствовала о наличии в этом месте недавней дискотеки крупного стада.
— Что это было? — спросил он у появившегося Марка.
— Оборот, — сухо ответил последний.
Костя почесал затылок и вдруг громко рассмеялся:
— Акелла промахнулся! Попал, так попал! Марк, а я кто?
— Дракон. Очень большой дракон.
— Иии… что...
— Не знаю. Драконы испокон веков управляли миром. Это легенда. Насколько я в курсе, сейчас в правящем доме — змеи. Про Императора сказать не берусь. Но лучше бы тебе молчать о своей второй ипостаси. Драконы, похоже, вне закона.
За неполный год, прошедший после удивительной встречи, два мужчины так и не научились, спокойно возвращаться домой.
Марк, теперь спешил в усадьбу с каким-то странным чувством страха и восторга. Вся его волчья дикая стать предупреждала о неизменной готовности зверя к непостоянству судьбы и возможности потери вернувшегося, так неожиданно, такого желанного и тревожного счастья. Костя, никогда не знавший ласки, обрёл семью, дом и душевное тепло, ставших невероятно близкими ему людей. Всей своей натурой, всем телом, парень ощущал необходимость нахождения в этой, пахнущей сдобой и изумительной куриной лапшой, усадьбе. Он тянулся к резко молодеющей бабке, как щенок, как старший сын, так долго не знавший матери и, наконец, нашедший свою семью.
Они возвращались с удачной охоты!
Третий член странной кампании выглядел не менее довольным. В относительно маленькой, в сравнении с мощным мускулистым торсом, почти лошадиной и очень умной голове, прочно угнездилась мысль о странном хозяине, о дружной стае и верной возможности ежедневного большого куска жирного мяса и постоянного лёгкого дневного перекуса. Спустя несколько лет бедствий, Ворон теперь тоже имел свой клан.
Лес, наконец, раздвинул синие кроны, подлесок убрал ветки, и компания ступила на зимние луга. Впереди вился дымом каминов и печей дух долгожданного ужина.
Пока мужчины сгружали мясо, с крыльца, спеша и поскальзываясь, почти кубарём слетел малыш Рант, а следом кричащая бабка:
— Чесанцы немедленно надень, неслух! Отец, он опять в тапках на двор. Вот простынет малины не дам, заставлю пить молоко с жиром и соды насыплю!
Картина жёстокого лечения встала перед глазами всей компании так образно, что Марк, схвативший на руки щенка, судорожно обнял маленькие пятки, а подскочивший Костя стянул куртку и завернул мальчишку так, что только торчящий нос и русый непослушный вихор остались на обозрении динозавра.
— Пап, Кость, — услышали они. — А к нам из уезда урядник приезжал, перепись делал. Так сказал, что Костя, раз он не волк, а приёмыш из змеев, должен отметку в управе поставить и старый свой род указать! Можно, я с ним на Вороне сгоняю? Отпустииии...
Слова сына подарили Марку быстро замеченную Ягой морщину и крепко сжатые губы Кости.
После ужина за чаем они долго спорили, решая, какой указывать в книге род.
Наконец, Таисья Сергеевна поднялась:
— Ну-ко, мальчики, спать! Утро вечера мудренее. Ранечка, пойдём. — И увидев слезинку в глазах мальчишки, обнявшего мощную шею отца, смягчившись добавила, — идём-идём, завтра новый день придёт, а сегодня сказка.
— Песенка, — попросил малыш.
— И песенка, — согласилась она.
Мужчины посидели ещё немного и, уже собравшись отдыхать, не сговариваясь, остановились у комнаты ребёнка. Из-за полуприкрытой двери, как лёгкая флейта, звенел высокий голос, словно там начинала полёт большая синяя птица детского счастья и волшебной материнской любви. Грустная монотонная мелодия, ритмическая легенда из старого мира:
— Вьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза...
Они не заметили, как закончилась песня. Там, в темноте детской спальни, сидела их женщина — мать и жена. Одетая в грубую шерстяную кофту и неизменную юбку, она была немного нескладной. Но густые русые волосы, невероятно отросшие за полгода и скрученные в тугой пучок, вырывавшиеся к вечеру на свободу, опускались на лоб большими круглыми кольцами.
Костя вдруг подумал, какой красивой в молодости была эта женщина, с миндалевидным разрезом глаз и тонкими запястьями, изрезанными синими венами.
«Надо уходить и найти этих драконов, — пришла мысль. — А потом спокойно обустроиться и жить рядом с моей семьёй».
Вечером Эмилия пила настой шиповника. Сначала утоляя жажду. Потом с галантином вприкуску. Потом запивая шарлотку с яблоками. Потом еще немного просто так. И еще стакан уже под завязку, так, чтобы в ушах булькало, и поясок платья ощутимо натянулся.
В результате глубоко за полночь неумолимо потянуло проснуться. Первым делом Эмилия сделала то, зачем просыпалась, затем прислушалась. В доме стояла тишина, лишь где-то на чердаке тихонько скреблась мышка.
Эмилия крадучись спустилась в погреб, сунула в сумку каравай хлеба и надрезанную голову сыра, прихватила пару яблок и, тяжело вздохнув, покосилась на большую отцовскую флягу, висящую на стене. Но воровать тяжеленную серебряную штуковину, выливать оттуда пару литров бренди и наливать колодезной воды было так себе идеей. Совершенно никуда не годной идеей.
Сумку Эмилия выставила за уличную дверь. Снова прислушалась – все спали по-прежнему. Девушка сходила к себе за собранным саквояжем и, подхватив по дороге продукты, понесла их прятать за пределы усадьбы. Там, на втором повороте тропинки, если сделать восемь шагов вглубь леса, рос дуб с обломанной веткой. Вот на этот сук Эмилия и повесила свои невеликие пожитки.
Вернулась в дом, зевая и поеживаясь, осенний холод уже заставлял подумывать о теплом жакете, и долго еще не могла согреть под пушистым одеялом озябшие ноги.
Утром Эмилия постаралась вести себя как обычно, хотя очень хотелось прижаться к отцу, попросить прощения за беспокойство, обнять маму. Луиза тоже чувствовала состояние дочери и несколько раз порывалась пощупать ей лоб, проверяя, не заболела ли. Генри был погружен в раздумья, упорно отмалчиваясь о результатах вчерашнего разговора со старейшинами.
- Я поеду покатаюсь. К дальнему озеру съезжу, посмотрю, как там большой каштан. Каштанов наберу. Возьму корзинку?
- Оденься потеплее, у воды холодно, - Луиза все-таки пощупала Эмилии лоб и, пожав плечами, успокоилась – лоб был ровно такой температуры, какой надо, ни теплее, ни холоднее.
Генри, весь в своих мыслях, невразумительно кивнул и покинул столовую, для него во дворе уже была оседлана лошадь.
Вскоре следом за ним выехала и Эмилия. В самом теплом своем жакете, в дорожном платье и высоких сапожках, замерзнуть она не боялась. Она боялась только того, что горничная в неурочный час зайдет в ее комнату и обнаружит оставленную на кровати записку раньше времени. Раньше того времени, когда сама Эмилия сумеет затеряться на просторах Оромеры так, чтобы ее не нашли не вовремя, не заставили вернуться.
Дорога неспешно ложилась под копыта, временами превращаясь в узкие пыльные тропинки, Эмилия выбирала пути в объезд деревень, где ее могли узнать и доложить о направлении родителям. Проплывали мимо лиловые и золотые осенние кроны, запахи последних цветов и увядающей травы обещали скорые дожди. Эмилия надеялась вернуться до того, как серьезно похолодает, ведь не может путешествие занимать больше недели, ну десяти дней. О том, что будет говорить Великому Орлу, девушка пока не задумывалась, она была просто рада тому, что эта встреча непременно произойдет, а там дальше – как получится.
Солнце нагрело землю, заставив Эмилию снять теплый жакет, потом перевалило к закату, жакет снова прикрыл девичьи плечи. Наконец, решив, что проехала уже достаточно, Эмилия выбрала уютный уголок возле звенящего ручья, спешилась, разнуздала и напоила кобылку, после отпустив ее пастись. Седло же решила не снимать, понимая, что утром не сможет взгромоздить его на спину лошади. Зато завтра можно уже будет ночевать на постоялом дворе, там и Дэвгри отдохнет нормально, и сама сможет вымыться. Ну а пока что, проголодавшись за день, с аппетитом поужинала прихваченной из дома снедью, запив той же водой. Оказалось, что горячий чай не то чтобы был гораздо вкуснее, но как-то больше бы сочетался со сгущающимися тенями и наползающей прохладой. Но ни спичек, ни огнива Эмилия не взяла, так же, как и котелка с заваркой.
Через час оказалось, что не помешало бы и теплое одеяло. И фонарь.
Эмилия крутилась, натягивая короткий жакет то на ноги, то на плечи, вздрагивала от шорохов в густых кустах и напряженно вглядывалась в темноту, ожидая вот-вот увидеть желтый свет глаз хищника.
Вконец измучившись от холода и страха, Эмилия разделась, аккуратно сложила вещи на седло Дэвгри, чтобы не класть их ни на мокрую траву, ни к чистым вещам в саквояж, залезла на дерево и там перекинулась. Пестрая курица удовлетворенно похлопала крыльями, поплотнее сомкнула лапы на ветке и, сунув голову под крыло, заснула.
Разбудил Эмилию глухой рык, панический взвизг Дэвгри, ветки кустов, разламывающие под натиском чего-то большого… очень большого и удаляющийся топот копыт.
- Как вы тут оказались, тётушка Лив? - шёпотом спросил Оддбелл. До мраморных ступеней оставалась ещё добрая пара дюжин шагов. Пройти их следовало степенно и неторопливо, с осознанием важности происходящего, так что время на короткую беседу было.
Оливия украдкой огляделась по сторонам: не слишком ли много они обращают на себя внимания? Но, судя по всему, апельсиновые чулки и бриджи Одбэлла занимали всё внимание окружающих без остатка, и им было совершенно безразлично, что проделывает в это время его голова.
- По приглашению, как и ты, подозреваю, - практически не размыкая губ, процедила сова, - и у меня есть забавные новости, о которых лучше бы знать всей нашей компании. Сэймур, вон, уже здесь, подойдём к нему после общего приветствия, и я всё расскажу.
С этими словами ножка Оливии в бархатной чёрной туфельке коснулась холодного мрамора нижней ступени крыльца. Слева от неё в ступеньку веско впечатался зелёный чудаческий ботинок.
...Что ж, устроители не солгали: скучать и вправду не пришлось. После торжественного бала-открытия, вступительного слова учёных мэтров, («зачитывания лжеучёных метров шпаргалок» - шёпотом прокомментировал выступление Оддбэлл), во время небольшого лёгкого фуршета троица собралась вокруг маленького «стоячего» столика с бокалами искристого янтарного напитка.
- Есть кое-что, что не помешает знать вам обоим, и очень хорошо было бы, если б и до Оберона тоже дошло, - Оливия многозначительно посмотрела на невозмутимого Сэймура. Тот едва заметно качнул султанчиком на чалме - «Понял.»
- Предсказания набирают силу. Начинают появляться прямые знамения. Не-летающая должна вот-вот отправиться в путь. Помощь может понадобиться в любую минуту. Нужно быть готовыми. Тебе особенно, Сэм, - тётушка на секунду задержала на Оддбэлле короткий внимательный взгляд.
- Уверены, что это именно Эмилия? Всё-таки она ещё совсем ребёнок, - задумчиво покачал головой Сэймур, - В столь нежном возрасте — такая ответственность...
- Дети однажды взрослеют, Сэйми, - чопорно повела плечом Оливия. - У всех это происходит по-своему. Эмилии выпала честь сделать это славно и нестандартно. Она всегда к такому стремилась, насколько я знаю.
- Это уж точно! - встрепенулся Оддбэлл. Уж если кто из не-летающих и сумеет долететь до Архипелага — так это она. Не страус же, который в людоформе двух слов связать не может, не сделав пять ошибок и безуспешную попытку перекинуться в помидор, - чудак незаметно кивнул на курьера, который каким-то бесом тоже оказался в Зале приёмов и скучал неподалёку возле бара, уткнув нос в бокал с айвовым сидром.
Поулыбались. Оливия укоризненно покачала головой. Тётушка не одобряла акцентирования классовой розни. Впрочем, при повторном взгляде в сторону бара стойка оказалась пустой, Сент-Джерри словно сквозняком унесло. Тема, и без того небогатая, вовсе исчерпала себя за отсутствием объекта обсуждений.
- Друзья мои, а я ведь тоже приготовил кое-что, над чем следовало бы задуматься, - Сэймур поглядел на причудливый блик, падающий на лакированную поверхность столика от янтарной призмы бокала.
«Заговорщики» выжидательно уставились на южанина. Сэймур погрозил пальцем, лукаво улыбаясь в усы: мол, погодите, всему — своё время. Всё-таки был прав один из классиков магической философии: магия делает человека неисправимым актёром.
...Потом были танцы, блиц-турнир коротких литературных форм, (на котором, к чести Оддбэлла Блэста, им был получен первый приз за самую оригинальную научную шутку в четыре строки), и первый тур дебатов Высокого Учёного Сообщества, почти во всеуслышание объявленный Оддбэллом скучным шарлатанским фарсом, что не помешало, впрочем, мистеру Чудаку принять в нём самое активное участие и умудриться насмешить до колик дочерей хозяина вечера Милли и Энни Тёрнер, родную и приёмную, в которых, надо сказать, Гриффин одинаково души не чаял и исполнял любую их малейшую прихоть.
Костя очень хорошо знал, какие страшные увечья может нанести обычный домашний бык. Когда-то, будучи с детским домом в летнем лагере, ребята подружились с местным инвалидом, по телу которого расходились толстыми червями грубые багровые шрамы. Он был сильно изуродован, и на вопрос, откуда такие раны сообщил, как на него напал взбесившийся двухлетний бычок, искусанный вылетевшим из улья роем...
Сейчас перед его глазами стояла коричневая мгла. Маленькие, сверкающие красными углями глазки, не сулящие добра с высоты, наливались тьмой его близкой смерти. Зубробизон неторопливо поводил чёрным мягким носом, принюхиваясь к добыче, и, вдруг, попятившись назад, встал на слоновьи задние лапы! Костя увидел роговые пластины передних конечностей, и рёв из смрадного горла кувалдой повторно ударил многострадальную голову!
Палец со змеиным кольцом заломило, и сознание раскололось на куски.
...Его окружал приятный густой мягкий подлесок, рядом на
слоновьих неуклюжих лапках прыгал, как смешной страус, молодой и вкусный зубробизон. Костя переступил через старую упавшую в прошлогоднюю зимнюю грозу сосну, подняв от охотничьей страсти хвост, потянулся к добыче, уже предвкушая тёплую пенящуюся кровь, мягко обволакивающую ждущую глотку.
Миг... и на хребет его собственного обеда метнулся мелкий серый хищник семейства псовых! Когти дракона злобно царапнули землю, и, теряя сознание, Костя сумел подумать: «Ну, что за существа такие, никому не мешал, решил перекусить!.. Звери! В собственном лесу пообедать не дают!».
***
Первое, что он увидел, было большим глазом Ворона перед лицом. Осознав, что хозяин очнулся, тираннозавр сделал удивлённую рожу, протянув короткую переднюю лапу, больше похожую на тощую огромную птичью пятерню, хлопнул парня по плечу, издал трель, похожую на «Хехек...», и, облизнув морду, отправился к употреблению законного завтрака. Костя оглянулся. Вокруг него валялись поваленные стволы и утрамбованная почва, которая свидетельствовала о наличии в этом месте недавней дискотеки крупного стада.
— Что это было? — спросил он у появившегося Марка.
— Оборот, — сухо ответил последний.
Костя почесал затылок и вдруг громко рассмеялся:
— Акелла промахнулся! Попал, так попал! Марк, а я кто?
— Дракон. Очень большой дракон.
— Иии… что...
— Не знаю. Драконы испокон веков управляли миром. Это легенда. Насколько я в курсе, сейчас в правящем доме — змеи. Про Императора сказать не берусь. Но лучше бы тебе молчать о своей второй ипостаси. Драконы, похоже, вне закона.
***
За неполный год, прошедший после удивительной встречи, два мужчины так и не научились, спокойно возвращаться домой.
Марк, теперь спешил в усадьбу с каким-то странным чувством страха и восторга. Вся его волчья дикая стать предупреждала о неизменной готовности зверя к непостоянству судьбы и возможности потери вернувшегося, так неожиданно, такого желанного и тревожного счастья. Костя, никогда не знавший ласки, обрёл семью, дом и душевное тепло, ставших невероятно близкими ему людей. Всей своей натурой, всем телом, парень ощущал необходимость нахождения в этой, пахнущей сдобой и изумительной куриной лапшой, усадьбе. Он тянулся к резко молодеющей бабке, как щенок, как старший сын, так долго не знавший матери и, наконец, нашедший свою семью.
Они возвращались с удачной охоты!
Третий член странной кампании выглядел не менее довольным. В относительно маленькой, в сравнении с мощным мускулистым торсом, почти лошадиной и очень умной голове, прочно угнездилась мысль о странном хозяине, о дружной стае и верной возможности ежедневного большого куска жирного мяса и постоянного лёгкого дневного перекуса. Спустя несколько лет бедствий, Ворон теперь тоже имел свой клан.
Лес, наконец, раздвинул синие кроны, подлесок убрал ветки, и компания ступила на зимние луга. Впереди вился дымом каминов и печей дух долгожданного ужина.
Пока мужчины сгружали мясо, с крыльца, спеша и поскальзываясь, почти кубарём слетел малыш Рант, а следом кричащая бабка:
— Чесанцы немедленно надень, неслух! Отец, он опять в тапках на двор. Вот простынет малины не дам, заставлю пить молоко с жиром и соды насыплю!
Картина жёстокого лечения встала перед глазами всей компании так образно, что Марк, схвативший на руки щенка, судорожно обнял маленькие пятки, а подскочивший Костя стянул куртку и завернул мальчишку так, что только торчящий нос и русый непослушный вихор остались на обозрении динозавра.
— Пап, Кость, — услышали они. — А к нам из уезда урядник приезжал, перепись делал. Так сказал, что Костя, раз он не волк, а приёмыш из змеев, должен отметку в управе поставить и старый свой род указать! Можно, я с ним на Вороне сгоняю? Отпустииии...
***
Слова сына подарили Марку быстро замеченную Ягой морщину и крепко сжатые губы Кости.
После ужина за чаем они долго спорили, решая, какой указывать в книге род.
Наконец, Таисья Сергеевна поднялась:
— Ну-ко, мальчики, спать! Утро вечера мудренее. Ранечка, пойдём. — И увидев слезинку в глазах мальчишки, обнявшего мощную шею отца, смягчившись добавила, — идём-идём, завтра новый день придёт, а сегодня сказка.
— Песенка, — попросил малыш.
— И песенка, — согласилась она.
Мужчины посидели ещё немного и, уже собравшись отдыхать, не сговариваясь, остановились у комнаты ребёнка. Из-за полуприкрытой двери, как лёгкая флейта, звенел высокий голос, словно там начинала полёт большая синяя птица детского счастья и волшебной материнской любви. Грустная монотонная мелодия, ритмическая легенда из старого мира:
— Вьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза...
Они не заметили, как закончилась песня. Там, в темноте детской спальни, сидела их женщина — мать и жена. Одетая в грубую шерстяную кофту и неизменную юбку, она была немного нескладной. Но густые русые волосы, невероятно отросшие за полгода и скрученные в тугой пучок, вырывавшиеся к вечеру на свободу, опускались на лоб большими круглыми кольцами.
Костя вдруг подумал, какой красивой в молодости была эта женщина, с миндалевидным разрезом глаз и тонкими запястьями, изрезанными синими венами.
«Надо уходить и найти этих драконов, — пришла мысль. — А потом спокойно обустроиться и жить рядом с моей семьёй».
Прода от 08.12.2019, 10:47 Легенды Оромеры. Великий Орёл. ЭМИЛИЯ. Глава 22. Тени в темноте.
Вечером Эмилия пила настой шиповника. Сначала утоляя жажду. Потом с галантином вприкуску. Потом запивая шарлотку с яблоками. Потом еще немного просто так. И еще стакан уже под завязку, так, чтобы в ушах булькало, и поясок платья ощутимо натянулся.
В результате глубоко за полночь неумолимо потянуло проснуться. Первым делом Эмилия сделала то, зачем просыпалась, затем прислушалась. В доме стояла тишина, лишь где-то на чердаке тихонько скреблась мышка.
Эмилия крадучись спустилась в погреб, сунула в сумку каравай хлеба и надрезанную голову сыра, прихватила пару яблок и, тяжело вздохнув, покосилась на большую отцовскую флягу, висящую на стене. Но воровать тяжеленную серебряную штуковину, выливать оттуда пару литров бренди и наливать колодезной воды было так себе идеей. Совершенно никуда не годной идеей.
Сумку Эмилия выставила за уличную дверь. Снова прислушалась – все спали по-прежнему. Девушка сходила к себе за собранным саквояжем и, подхватив по дороге продукты, понесла их прятать за пределы усадьбы. Там, на втором повороте тропинки, если сделать восемь шагов вглубь леса, рос дуб с обломанной веткой. Вот на этот сук Эмилия и повесила свои невеликие пожитки.
Вернулась в дом, зевая и поеживаясь, осенний холод уже заставлял подумывать о теплом жакете, и долго еще не могла согреть под пушистым одеялом озябшие ноги.
Утром Эмилия постаралась вести себя как обычно, хотя очень хотелось прижаться к отцу, попросить прощения за беспокойство, обнять маму. Луиза тоже чувствовала состояние дочери и несколько раз порывалась пощупать ей лоб, проверяя, не заболела ли. Генри был погружен в раздумья, упорно отмалчиваясь о результатах вчерашнего разговора со старейшинами.
- Я поеду покатаюсь. К дальнему озеру съезжу, посмотрю, как там большой каштан. Каштанов наберу. Возьму корзинку?
- Оденься потеплее, у воды холодно, - Луиза все-таки пощупала Эмилии лоб и, пожав плечами, успокоилась – лоб был ровно такой температуры, какой надо, ни теплее, ни холоднее.
Генри, весь в своих мыслях, невразумительно кивнул и покинул столовую, для него во дворе уже была оседлана лошадь.
Вскоре следом за ним выехала и Эмилия. В самом теплом своем жакете, в дорожном платье и высоких сапожках, замерзнуть она не боялась. Она боялась только того, что горничная в неурочный час зайдет в ее комнату и обнаружит оставленную на кровати записку раньше времени. Раньше того времени, когда сама Эмилия сумеет затеряться на просторах Оромеры так, чтобы ее не нашли не вовремя, не заставили вернуться.
Дорога неспешно ложилась под копыта, временами превращаясь в узкие пыльные тропинки, Эмилия выбирала пути в объезд деревень, где ее могли узнать и доложить о направлении родителям. Проплывали мимо лиловые и золотые осенние кроны, запахи последних цветов и увядающей травы обещали скорые дожди. Эмилия надеялась вернуться до того, как серьезно похолодает, ведь не может путешествие занимать больше недели, ну десяти дней. О том, что будет говорить Великому Орлу, девушка пока не задумывалась, она была просто рада тому, что эта встреча непременно произойдет, а там дальше – как получится.
Солнце нагрело землю, заставив Эмилию снять теплый жакет, потом перевалило к закату, жакет снова прикрыл девичьи плечи. Наконец, решив, что проехала уже достаточно, Эмилия выбрала уютный уголок возле звенящего ручья, спешилась, разнуздала и напоила кобылку, после отпустив ее пастись. Седло же решила не снимать, понимая, что утром не сможет взгромоздить его на спину лошади. Зато завтра можно уже будет ночевать на постоялом дворе, там и Дэвгри отдохнет нормально, и сама сможет вымыться. Ну а пока что, проголодавшись за день, с аппетитом поужинала прихваченной из дома снедью, запив той же водой. Оказалось, что горячий чай не то чтобы был гораздо вкуснее, но как-то больше бы сочетался со сгущающимися тенями и наползающей прохладой. Но ни спичек, ни огнива Эмилия не взяла, так же, как и котелка с заваркой.
Через час оказалось, что не помешало бы и теплое одеяло. И фонарь.
Эмилия крутилась, натягивая короткий жакет то на ноги, то на плечи, вздрагивала от шорохов в густых кустах и напряженно вглядывалась в темноту, ожидая вот-вот увидеть желтый свет глаз хищника.
Вконец измучившись от холода и страха, Эмилия разделась, аккуратно сложила вещи на седло Дэвгри, чтобы не класть их ни на мокрую траву, ни к чистым вещам в саквояж, залезла на дерево и там перекинулась. Пестрая курица удовлетворенно похлопала крыльями, поплотнее сомкнула лапы на ветке и, сунув голову под крыло, заснула.
Разбудил Эмилию глухой рык, панический взвизг Дэвгри, ветки кустов, разламывающие под натиском чего-то большого… очень большого и удаляющийся топот копыт.
***
- Как вы тут оказались, тётушка Лив? - шёпотом спросил Оддбелл. До мраморных ступеней оставалась ещё добрая пара дюжин шагов. Пройти их следовало степенно и неторопливо, с осознанием важности происходящего, так что время на короткую беседу было.
Оливия украдкой огляделась по сторонам: не слишком ли много они обращают на себя внимания? Но, судя по всему, апельсиновые чулки и бриджи Одбэлла занимали всё внимание окружающих без остатка, и им было совершенно безразлично, что проделывает в это время его голова.
- По приглашению, как и ты, подозреваю, - практически не размыкая губ, процедила сова, - и у меня есть забавные новости, о которых лучше бы знать всей нашей компании. Сэймур, вон, уже здесь, подойдём к нему после общего приветствия, и я всё расскажу.
С этими словами ножка Оливии в бархатной чёрной туфельке коснулась холодного мрамора нижней ступени крыльца. Слева от неё в ступеньку веско впечатался зелёный чудаческий ботинок.
...Что ж, устроители не солгали: скучать и вправду не пришлось. После торжественного бала-открытия, вступительного слова учёных мэтров, («зачитывания лжеучёных метров шпаргалок» - шёпотом прокомментировал выступление Оддбэлл), во время небольшого лёгкого фуршета троица собралась вокруг маленького «стоячего» столика с бокалами искристого янтарного напитка.
- Есть кое-что, что не помешает знать вам обоим, и очень хорошо было бы, если б и до Оберона тоже дошло, - Оливия многозначительно посмотрела на невозмутимого Сэймура. Тот едва заметно качнул султанчиком на чалме - «Понял.»
- Предсказания набирают силу. Начинают появляться прямые знамения. Не-летающая должна вот-вот отправиться в путь. Помощь может понадобиться в любую минуту. Нужно быть готовыми. Тебе особенно, Сэм, - тётушка на секунду задержала на Оддбэлле короткий внимательный взгляд.
- Уверены, что это именно Эмилия? Всё-таки она ещё совсем ребёнок, - задумчиво покачал головой Сэймур, - В столь нежном возрасте — такая ответственность...
- Дети однажды взрослеют, Сэйми, - чопорно повела плечом Оливия. - У всех это происходит по-своему. Эмилии выпала честь сделать это славно и нестандартно. Она всегда к такому стремилась, насколько я знаю.
- Это уж точно! - встрепенулся Оддбэлл. Уж если кто из не-летающих и сумеет долететь до Архипелага — так это она. Не страус же, который в людоформе двух слов связать не может, не сделав пять ошибок и безуспешную попытку перекинуться в помидор, - чудак незаметно кивнул на курьера, который каким-то бесом тоже оказался в Зале приёмов и скучал неподалёку возле бара, уткнув нос в бокал с айвовым сидром.
Поулыбались. Оливия укоризненно покачала головой. Тётушка не одобряла акцентирования классовой розни. Впрочем, при повторном взгляде в сторону бара стойка оказалась пустой, Сент-Джерри словно сквозняком унесло. Тема, и без того небогатая, вовсе исчерпала себя за отсутствием объекта обсуждений.
- Друзья мои, а я ведь тоже приготовил кое-что, над чем следовало бы задуматься, - Сэймур поглядел на причудливый блик, падающий на лакированную поверхность столика от янтарной призмы бокала.
«Заговорщики» выжидательно уставились на южанина. Сэймур погрозил пальцем, лукаво улыбаясь в усы: мол, погодите, всему — своё время. Всё-таки был прав один из классиков магической философии: магия делает человека неисправимым актёром.
...Потом были танцы, блиц-турнир коротких литературных форм, (на котором, к чести Оддбэлла Блэста, им был получен первый приз за самую оригинальную научную шутку в четыре строки), и первый тур дебатов Высокого Учёного Сообщества, почти во всеуслышание объявленный Оддбэллом скучным шарлатанским фарсом, что не помешало, впрочем, мистеру Чудаку принять в нём самое активное участие и умудриться насмешить до колик дочерей хозяина вечера Милли и Энни Тёрнер, родную и приёмную, в которых, надо сказать, Гриффин одинаково души не чаял и исполнял любую их малейшую прихоть.
