Шакал с пришпиленным к спине сычом плюхнулся в воду и тут же понёсся куда-то в сторону и вверх, подхваченный бушующими волнами.
В этот момент канат дёрнулся и начал натягиваться. Оддбэллу оставалось только молиться, чтобы вес зверя оказался достаточно малым и петля во время подъёма просто не разорвала горе-похитителя пополам.
К счастью, Танри от природы-то был хиляком, да ещё и многочисленные паразиты в кишечнике отнюдь не прибавляли его телу дородности. Сложившись практически пополам, шакал мокрым чулком обвис в петле. Когда оставшийся в гондоле воришка поднял спасённых над волнами, сыч осторожно вытащил когти и боком переполз на канат, чтобы облегчить зверя хотя бы на свой вес.
По приближении к дирижаблю канат дёрнулся и замер. Похоже, воришка умел обращаться со швартовым кабестаном.
Зафиксировав вал лебёдки, парень с опаской подобрался к распахнутой двери, протянул по-прежнему стянутые петлями расчалки руки и ухватил шакала за шерсть на крупе. Перебирая руками, добрался до хвоста, перехватился за него и уже увереннее втянул спасённых внутрь.
Зверь был в глубоком обмороке.
Сыч слез с каната, отряхнулся и перекинулся, на этот раз самым обычным способом, безо всяких фокусов.
Привычно выпрямившись, Оддбэлл вдруг закачался и стремительно сел обратно на пол. Голова отчаянно кружилась, подташнивало.
Любое действие в мире имеет противодействие. Как учёный, Оддбэлл прекрасно это знал. Фокусы с подхлёстыванием метаболизма не были исключением. Оливия честно предупреждала об этом. Так что схоласты, спорящие до хрипоты о том, куда девается несоответствие масс при оборотничестве, в данном случае могли спать спокойно: "баловство" с естественными природными процессами не проходило безнаказанно.
- Эй... Эй! Ты это... Ты чего? Ты давай, не того, смотри... Зря его вытаскивать полез, от него всё равно никакого толку - шакал он и есть шакал, а теперь сдохнем тут все трое, если ты вырубишься, - бубнил сзади незнакомец.
- Всё нормально, никто не сдохнет, - вяло ответил Оддбэлл, - По крайней мере я точно не собираюсь делать это до того, как услышу увлекательный рассказ о вашем эпичном подвиге, его целях и даже о том, как такая гениальная идея вообще пришла в ваши вселенскомыслящие головы. А чтобы я поскорее был готов к слушанию - будь любезен, открой вон тот белый ящичек с крестом на стене и притащи мне оттуда мензурку и тёмный пузырёк с микстурой. Только сперва закрой, ради Орла, эту грешную дверь!
Микстура оказала на хозяина дирижабля буквально магическое действие. После второй мензурки он встал, энергично тряхнул головой, зафиксировал замок двери и полез в кладовку. Через пару минут вытащил оттуда потрёпанную, но чистую спецовку с комбинезоном, встряхнул и быстро оделся. Штаны комбинезона едва доходили Оддбэллу до лодыжек, а рукава спецовки не закрывали запястий, но это было лучше, чем вовсе ничего. Подраспустив лямки, мистер Блэст одёрнул комбинезон и, балансируя, протопал к пилотскому креслу.
В плотном и перенасыщенном влагой воздухе дирижабль отсырел, потяжелел и начал медленно опускаться. Газ из оболочки был максимально стравлен в баллоны для лёгкости спуска и швартовки, поэтому первым делом Оддбэлл отвернул вентили и поднял рычаг клапана подачи. Через несколько минут аппарат сперва медленно, затем всё увереннее поплыл вверх. Однако тугие упругие струи ветра бросали судно из стороны в сторону, как разыгравшиеся дети - теннисный мяч. Сверху, из близких набухших туч, на дирижабль изливались целые водопады дождя. Внизу неистовствовал океан. Никакого намёка на берег давно не было видно.
Оддбэлл установил положительный тангаж в пятнадцать градусов и запустил двигатель. Когда тот тихо загудел, учёный медленно двинул вперёд сдвоенный рычаг фрикционных муфт. Набирая обороты, басовито завыли винты, и дробь сбрасываемых лопастями капель мелко протарахтела по бортам гондолы. Оддбэлл положил руль на правый борт, стремясь развернуться и положить аппарат на обратный курс. Однако у ветра было своё мнение, и оно явно не совпадало с мнением мистера Чудака.
Вой винтов усилился и стал выше, двигатель натужно ныл где-то между контр- и субконтрактавами, но дирижабль , едва отклонившись от диктуемого ветром направления, тут же возвращался обратно. Скоростные винты, установленные на аппарате, не были приспособлены к преодолению такого разгула стихии.
Через десять минут безуспешных попыток скорректировать курс стало ясно, что с такими винтами шторма не преодолеть. Оставалось надеяться на подъёмную силу и на то, что газа в баллонах достаточно, чтобы поднять дирижабль выше уровня облаков, а прочности оболочки хватит для того, чтобы пробить грозовой фронт и остаться неповреждённой.
Возле старого, так и не отремонтированного фонтана собралась весьма внушительная толпа, которая переминалась с ноги на ногу и была уже готова ринуться к стоящей на самой границе Волчьего Лога усадьбе. У вторых ворот, обозначавших непосредственный подъезд, уже стояли несколько человек. Женщины весьма воинственно размахивали руками, а немногочисленные мужчины были вооружены.
Дверь парадного подъезда распахнулась, и из темноты анфиладного коридора показалась стройная фигура укутанной в длинную серую шаль яркой рыжеволосой женщины, за которой прятался худенький мальчишка. Она поправила выбивающиеся из-под платка крупные завитки кудрей и, оглянув собрание, громко спросила:
— И что на этот раз? Марка ещё нет. Слушаю Вас внимательно, Волки!
Из кучки у ворот высунулась голова и, окинув стоящую оценивающим взглядом, оскалилась и рыкнула:
— Назвала себя начальницей, выходи. Решать будем.
— Я всё решила. Что ещё? В демократию поиграть, так я дома наигралась по самое «не хочу»! Нет, сказала... не дам! Не открою! До праздников не будет!
Люди возмущённо зароптали, и толпа приблизилась. Всклокоченная голова, между тем, не успокаивалась:
— Сама не откроешь, сломаем. Ты нас словами ругательными не оскорбляй, мы — народ свободный, и всякая Яга нам не указ!
Женщина резко побледнела и, спустившись с крыльца, оказалась рядом с товарищем, возмущающимся громче всех:
— А ты сам-то кто таков? Почему в рабочее время здесь околачиваешься? Если ножик на шубейку повесил, то воин? А зубы оскалил — мужик?
— А Вы, — резко сменив тон с раздражённого на просительно-требовательный, обратилась она к женской половине.
— А Вы, значит, вместо того, чтоб порядок в доме навести, выпить совместно собрались. Эк, смотрю, трубы-то у Вас горят! Так я, ужо, прочищу! Сухой закон до Нового года не отменим! Расходитесь, суп варить! Мужик в теле — баба в деле!
Но решительно настроенная стая, воинственно поставив перед собой жён, требовала открыть винные погреба, ключи от которых неделю назад «экспроприировала», (слово-то какое забористое), жена Вожака, невесть куда ускакавшего и так, необдуманно, оставившего ключи пришлой нахалке.
Возможно, в этот зимний морозный день, в стае произошёл бы переворот, и описываемые события приобрели бы совсем другую, (далеко не юмористическую), окраску, но на холме показалась фигура в припрыжку спешащего домой тираннозавра, с оттопыренной нижней губой, демонстрирующей полный набор белоснежных двадцати сантиметровых ровных зубов, смешно сложившего коротенькие передние лапы на отощавшем животе. За ним, попадая след в след, бежали два маленьких зубатых щенка, похожих на старшего ящера как две капли воды, только в миниатюре, и замыкала кавалькаду стройная мать динозаврового семейства.
— Воррумы! — ахнули Волки.
— Батюшки-светы, куда ж мы их денем? — охнула Яга...
Ангерран устал. Если бы он захотел проанализировать своё состояние, то быстро бы понял, что он устал от страха. Паника, глубоко спрятанная в душе огромного змея, душила его страшнее, чем регулярные сообщения о бунтах, вспыхивающих в городах королевства, о пустой казне и всеобщей ненависти к правителю. Ангерран презирал их. Он иррационально боялся появления на каменном балконе огромного дракона, так давно улетевшего в сторону гор. Его тревожили слухи о живущих где-то в долине воррумах и о шляющемся по дорогам непонятном существе из другого мира.
Давно исчезла надежда на появление заветного яйца. Новая маленькая Мадам одним своим видом настолько раздражала его, что давно бы превратилась в прах, если бы не подлое общественное мнение. Несколько раз он хотел наплевать на него и уничтожить это хилое никчёмное серое существо, закутанное в тряпки до такой степени, что даже само напоминание на силуэт терялось среди складок грубой хлопковой ткани.
Правитель почти не ел, мало спал и, как следствие, раздражался всё сильнее, словно самостоятельно, по собственному желанию травил себя ядом. Он, будучи астеником от природы, превратился в обтянутый жёлтой сухой кожей сморщенный скелет, внешне постарев лет на тридцать от своего истинного возраста. Его ненавидели. Его презирали. Его боялись.
Накануне, на взмыленных лошадях прискакали сыскари, с весьма неутешительным отчётом. Из окна он видел, как дымились в ярком свете утра конские бока, как свисала с губ клочьями липкая жёлтая пена. Одна из лошадей вдруг зашаталась и, распоследней загнанной клячей, пала на индевелые плиты внутреннего двора.
Выслушав доклад о никому не нужных гнилых останках речного монстра, Ангерран разозлился ещё больше. Обвинив убивших породистого скакуна из-за никчёмных сведений и, едко поинтересовавшись о наличии у своры бездельников летательного и, почему-то неиспользуемого, аппарата, он вышел из кабинета, попутно велев служкам прибрать серые кучки пыли, насыпанные гнилыми горками на изразцовом полу...
После выброса секрета из ядовитых желёз, ему всегда становилось легче. Он вздохнул и направился к используемой им для собственных нужд белобрысой любительнице приключений. Её щеки всегда пылали ярким румянцем после бокала выпитого терпкого вина, и она же, бесстрашно предложила ему сегодня прокатиться в своё небольшое, «но весьма уютное шале» для отдыха, добавив медовым голосом: «милый», и, коснувшись пальцами обтянутых сухой кожей скул...
Часа через два неторопливого блуждания по мощёным мостовым, они, наконец, выехали за город, на простор холодных и посеребрённых инеем холмов. Иней являлся характерным признаком приближающихся зимних праздников поворота года, а следующий год не предвещал ему счастья, как и уходящий не давал покоя. Наездница вдруг вплотную приблизилась к Ангеррану и, раскрыв объятия, сообщила:
— Моё дорогое Величество, поцелуй меня, нас не видит никто, кроме глупых гвардейцев, тебе нечего бояться. Но! — строго повторила женщина, без страха взглянув ему в глаза: — Поцелуй хорошенько...
Она откинула меховой плащ и ловко наклонилась с седла, поставив свою кобылу рядом со скакуном Повелителя.
Ангеррану льстил её тон, он своим змеиным нутром чувствовал, что эта самка не боится его. И он выполнил её просьбу, одарив долгим и максимально нежным поцелуем.
Затем, пара, пришпорив коней, быстро понеслась через холмы в сторону небольшого лесного массива, расположенного в каких-то десяти километрах от предместий столицы.
Их встретил заветный лесной уголок.
По горбатому, украшенному многочисленными каменными ящерками, мостику пара пересекла небольшой ров и оказалась во дворе, увенчанном декоративными колоннами с богатой резьбой по камню. Уединённость этого строения никак не вязалась с убранством помещений. Двойные двери, водопровод, поставляющий воду непосредственно в здание из близлежащего ключа и другие удивительные преимущества были порукой безопасной жизни среди, казалось бы, девственно дикой природы. В полной тишине Ангерран провёл в шале весь день и ночь. Утром немой слуга подал завтрак и, к своему удивлению, правитель с аппетитом съел весь предложенный ему набор блюд.
Затем он подошёл к окну и, отворив его, впервые за несколько месяцев вздохнул полной грудью. Перед ним на лужайке стоял большой гранитный валун, видимо, по замыслу садовника изображающий скалу. На нём, блестя медной шкурой, царственно восседала игуана с диадемой на голове. В отблесках солнца, утренними лучами прикоснувшегося к металлу, фигурка была почти живой.
— Как прекрасно, оказывается, быть свободным, — вслух подумал Ангерран и резко обернулся, словно испугавшись, что его услышат. Но комнаты лесного дворца хранили его тайны. Он ещё раз вдохнул морозного воздуха и позвал кокетку, так грамотно и разумно давшую ему насладиться свежим воздухом и тишиной.
Яга творила тесто. Забитые барашки давно переварились в желудках нежданных-негаданных постояльцев, но ливер жертв нашествия воррумов требовал превращения его в горячие пирожки.
Женщина потянулась за скалкой и посмотрела в окно. Там играл в салочки с двумя неповоротливыми зубастыми крепышами Раш, а огромная мамаша, миролюбиво скалясь, наблюдала за этой погоней по кругу. Яга вздохнула и, за какой-то час слепив огромный таз пирогов, пошла собираться в дорогу.
Привезённое Вороном письмо не радовало. На Костю, а Яга в этом не сомневалась, была открыта охота. А где Константин, там и Марк. Терять такого мужа расчётливая рыжеволосая оборотниха не собиралась. Ещё с вечера договорившись с двоюродной Марковой сестрой, и, отнеся родственнице изрядный мешочек с серебром, она передала последней на хранение печать и амбарные ключи. Завтра в поместье заедет родня, которая будет приглядывать за мальчишкой и живностью, а заодно, и за насущными делами Клана.
Женщина вздохнула и, открыв фрамугу, крикнула:
— Раш, иди в дом, мне необходимо с тобой посоветоваться!
Мальчишка резко затормозил, и в него врезались две неуклюжие тушки. Образовалась куча-мала из лап, ног и хвостов. Наблюдающая за ними самка наклонилась и аккуратно разобрала на составляющие ёрзающий по земле клубок. Раш, наконец, выпутался и побежал домой, ему было интересно.
— Что за дело то, мам? — скороговоркой поинтересовался он, влетая в кухню, и, хватая ещё горячий пирожок.
— Не обожгись, неслух, — улыбнулась женщина.
Весь вечер они не разговаривали... Рашид обиженно сопел, но утром, прижавшись к Яге, совсем по-мужски сказал:
— Поезжай за отцом. Я присмотрю тут...
Гроза.... (Оксана Лысенкова)
Догнать падающего шакала удалось практически у самой воды, точнее - у взлетающих на несколько метров пенных гребней волн. Сделав головокружительный кульбит, сыч с канатом в лапах обогнул падающее тело и пронёсся у него под брюхом, замыкая верёвочную петлю, затем, сложив крылья и управляя хвостом, несколько раз винтом обвился вокруг уходящего вверх станового конца. Обвив ходовой конец вокруг станового, сыч спикировал на шакалью спину, перехватил канат клювом и намертво вцепился лапами в шкуру. Острые, как иглы, когти прокололи кожу и сомкнулись под ней. Клювом птица пропихнула ходовой конец каната под образовавшуюся петлю и вытащила его с другой стороны.
Шакал с пришпиленным к спине сычом плюхнулся в воду и тут же понёсся куда-то в сторону и вверх, подхваченный бушующими волнами.
В этот момент канат дёрнулся и начал натягиваться. Оддбэллу оставалось только молиться, чтобы вес зверя оказался достаточно малым и петля во время подъёма просто не разорвала горе-похитителя пополам.
В этот момент канат дёрнулся и начал натягиваться. Оддбэллу оставалось только молиться, чтобы вес зверя оказался достаточно малым и петля во время подъёма просто не разорвала горе-похитителя пополам.
К счастью, Танри от природы-то был хиляком, да ещё и многочисленные паразиты в кишечнике отнюдь не прибавляли его телу дородности. Сложившись практически пополам, шакал мокрым чулком обвис в петле. Когда оставшийся в гондоле воришка поднял спасённых над волнами, сыч осторожно вытащил когти и боком переполз на канат, чтобы облегчить зверя хотя бы на свой вес.
По приближении к дирижаблю канат дёрнулся и замер. Похоже, воришка умел обращаться со швартовым кабестаном.
Зафиксировав вал лебёдки, парень с опаской подобрался к распахнутой двери, протянул по-прежнему стянутые петлями расчалки руки и ухватил шакала за шерсть на крупе. Перебирая руками, добрался до хвоста, перехватился за него и уже увереннее втянул спасённых внутрь.
Зверь был в глубоком обмороке.
Сыч слез с каната, отряхнулся и перекинулся, на этот раз самым обычным способом, безо всяких фокусов.
Привычно выпрямившись, Оддбэлл вдруг закачался и стремительно сел обратно на пол. Голова отчаянно кружилась, подташнивало.
Любое действие в мире имеет противодействие. Как учёный, Оддбэлл прекрасно это знал. Фокусы с подхлёстыванием метаболизма не были исключением. Оливия честно предупреждала об этом. Так что схоласты, спорящие до хрипоты о том, куда девается несоответствие масс при оборотничестве, в данном случае могли спать спокойно: "баловство" с естественными природными процессами не проходило безнаказанно.
- Эй... Эй! Ты это... Ты чего? Ты давай, не того, смотри... Зря его вытаскивать полез, от него всё равно никакого толку - шакал он и есть шакал, а теперь сдохнем тут все трое, если ты вырубишься, - бубнил сзади незнакомец.
- Всё нормально, никто не сдохнет, - вяло ответил Оддбэлл, - По крайней мере я точно не собираюсь делать это до того, как услышу увлекательный рассказ о вашем эпичном подвиге, его целях и даже о том, как такая гениальная идея вообще пришла в ваши вселенскомыслящие головы. А чтобы я поскорее был готов к слушанию - будь любезен, открой вон тот белый ящичек с крестом на стене и притащи мне оттуда мензурку и тёмный пузырёк с микстурой. Только сперва закрой, ради Орла, эту грешную дверь!
Микстура оказала на хозяина дирижабля буквально магическое действие. После второй мензурки он встал, энергично тряхнул головой, зафиксировал замок двери и полез в кладовку. Через пару минут вытащил оттуда потрёпанную, но чистую спецовку с комбинезоном, встряхнул и быстро оделся. Штаны комбинезона едва доходили Оддбэллу до лодыжек, а рукава спецовки не закрывали запястий, но это было лучше, чем вовсе ничего. Подраспустив лямки, мистер Блэст одёрнул комбинезон и, балансируя, протопал к пилотскому креслу.
В плотном и перенасыщенном влагой воздухе дирижабль отсырел, потяжелел и начал медленно опускаться. Газ из оболочки был максимально стравлен в баллоны для лёгкости спуска и швартовки, поэтому первым делом Оддбэлл отвернул вентили и поднял рычаг клапана подачи. Через несколько минут аппарат сперва медленно, затем всё увереннее поплыл вверх. Однако тугие упругие струи ветра бросали судно из стороны в сторону, как разыгравшиеся дети - теннисный мяч. Сверху, из близких набухших туч, на дирижабль изливались целые водопады дождя. Внизу неистовствовал океан. Никакого намёка на берег давно не было видно.
Оддбэлл установил положительный тангаж в пятнадцать градусов и запустил двигатель. Когда тот тихо загудел, учёный медленно двинул вперёд сдвоенный рычаг фрикционных муфт. Набирая обороты, басовито завыли винты, и дробь сбрасываемых лопастями капель мелко протарахтела по бортам гондолы. Оддбэлл положил руль на правый борт, стремясь развернуться и положить аппарат на обратный курс. Однако у ветра было своё мнение, и оно явно не совпадало с мнением мистера Чудака.
Вой винтов усилился и стал выше, двигатель натужно ныл где-то между контр- и субконтрактавами, но дирижабль , едва отклонившись от диктуемого ветром направления, тут же возвращался обратно. Скоростные винты, установленные на аппарате, не были приспособлены к преодолению такого разгула стихии.
Через десять минут безуспешных попыток скорректировать курс стало ясно, что с такими винтами шторма не преодолеть. Оставалось надеяться на подъёмную силу и на то, что газа в баллонах достаточно, чтобы поднять дирижабль выше уровня облаков, а прочности оболочки хватит для того, чтобы пробить грозовой фронт и остаться неповреждённой.
Прода от 16.08.2020, 08:38 Легенды Оромеры. Великий Орёл СХВАТКА. Глава 58 (Александр Игнатьев)
Возле старого, так и не отремонтированного фонтана собралась весьма внушительная толпа, которая переминалась с ноги на ногу и была уже готова ринуться к стоящей на самой границе Волчьего Лога усадьбе. У вторых ворот, обозначавших непосредственный подъезд, уже стояли несколько человек. Женщины весьма воинственно размахивали руками, а немногочисленные мужчины были вооружены.
Дверь парадного подъезда распахнулась, и из темноты анфиладного коридора показалась стройная фигура укутанной в длинную серую шаль яркой рыжеволосой женщины, за которой прятался худенький мальчишка. Она поправила выбивающиеся из-под платка крупные завитки кудрей и, оглянув собрание, громко спросила:
— И что на этот раз? Марка ещё нет. Слушаю Вас внимательно, Волки!
Из кучки у ворот высунулась голова и, окинув стоящую оценивающим взглядом, оскалилась и рыкнула:
— Назвала себя начальницей, выходи. Решать будем.
— Я всё решила. Что ещё? В демократию поиграть, так я дома наигралась по самое «не хочу»! Нет, сказала... не дам! Не открою! До праздников не будет!
Люди возмущённо зароптали, и толпа приблизилась. Всклокоченная голова, между тем, не успокаивалась:
— Сама не откроешь, сломаем. Ты нас словами ругательными не оскорбляй, мы — народ свободный, и всякая Яга нам не указ!
Женщина резко побледнела и, спустившись с крыльца, оказалась рядом с товарищем, возмущающимся громче всех:
— А ты сам-то кто таков? Почему в рабочее время здесь околачиваешься? Если ножик на шубейку повесил, то воин? А зубы оскалил — мужик?
— А Вы, — резко сменив тон с раздражённого на просительно-требовательный, обратилась она к женской половине.
— А Вы, значит, вместо того, чтоб порядок в доме навести, выпить совместно собрались. Эк, смотрю, трубы-то у Вас горят! Так я, ужо, прочищу! Сухой закон до Нового года не отменим! Расходитесь, суп варить! Мужик в теле — баба в деле!
Но решительно настроенная стая, воинственно поставив перед собой жён, требовала открыть винные погреба, ключи от которых неделю назад «экспроприировала», (слово-то какое забористое), жена Вожака, невесть куда ускакавшего и так, необдуманно, оставившего ключи пришлой нахалке.
Возможно, в этот зимний морозный день, в стае произошёл бы переворот, и описываемые события приобрели бы совсем другую, (далеко не юмористическую), окраску, но на холме показалась фигура в припрыжку спешащего домой тираннозавра, с оттопыренной нижней губой, демонстрирующей полный набор белоснежных двадцати сантиметровых ровных зубов, смешно сложившего коротенькие передние лапы на отощавшем животе. За ним, попадая след в след, бежали два маленьких зубатых щенка, похожих на старшего ящера как две капли воды, только в миниатюре, и замыкала кавалькаду стройная мать динозаврового семейства.
— Воррумы! — ахнули Волки.
— Батюшки-светы, куда ж мы их денем? — охнула Яга...
***
Ангерран устал. Если бы он захотел проанализировать своё состояние, то быстро бы понял, что он устал от страха. Паника, глубоко спрятанная в душе огромного змея, душила его страшнее, чем регулярные сообщения о бунтах, вспыхивающих в городах королевства, о пустой казне и всеобщей ненависти к правителю. Ангерран презирал их. Он иррационально боялся появления на каменном балконе огромного дракона, так давно улетевшего в сторону гор. Его тревожили слухи о живущих где-то в долине воррумах и о шляющемся по дорогам непонятном существе из другого мира.
Давно исчезла надежда на появление заветного яйца. Новая маленькая Мадам одним своим видом настолько раздражала его, что давно бы превратилась в прах, если бы не подлое общественное мнение. Несколько раз он хотел наплевать на него и уничтожить это хилое никчёмное серое существо, закутанное в тряпки до такой степени, что даже само напоминание на силуэт терялось среди складок грубой хлопковой ткани.
Правитель почти не ел, мало спал и, как следствие, раздражался всё сильнее, словно самостоятельно, по собственному желанию травил себя ядом. Он, будучи астеником от природы, превратился в обтянутый жёлтой сухой кожей сморщенный скелет, внешне постарев лет на тридцать от своего истинного возраста. Его ненавидели. Его презирали. Его боялись.
Накануне, на взмыленных лошадях прискакали сыскари, с весьма неутешительным отчётом. Из окна он видел, как дымились в ярком свете утра конские бока, как свисала с губ клочьями липкая жёлтая пена. Одна из лошадей вдруг зашаталась и, распоследней загнанной клячей, пала на индевелые плиты внутреннего двора.
Выслушав доклад о никому не нужных гнилых останках речного монстра, Ангерран разозлился ещё больше. Обвинив убивших породистого скакуна из-за никчёмных сведений и, едко поинтересовавшись о наличии у своры бездельников летательного и, почему-то неиспользуемого, аппарата, он вышел из кабинета, попутно велев служкам прибрать серые кучки пыли, насыпанные гнилыми горками на изразцовом полу...
После выброса секрета из ядовитых желёз, ему всегда становилось легче. Он вздохнул и направился к используемой им для собственных нужд белобрысой любительнице приключений. Её щеки всегда пылали ярким румянцем после бокала выпитого терпкого вина, и она же, бесстрашно предложила ему сегодня прокатиться в своё небольшое, «но весьма уютное шале» для отдыха, добавив медовым голосом: «милый», и, коснувшись пальцами обтянутых сухой кожей скул...
***
Часа через два неторопливого блуждания по мощёным мостовым, они, наконец, выехали за город, на простор холодных и посеребрённых инеем холмов. Иней являлся характерным признаком приближающихся зимних праздников поворота года, а следующий год не предвещал ему счастья, как и уходящий не давал покоя. Наездница вдруг вплотную приблизилась к Ангеррану и, раскрыв объятия, сообщила:
— Моё дорогое Величество, поцелуй меня, нас не видит никто, кроме глупых гвардейцев, тебе нечего бояться. Но! — строго повторила женщина, без страха взглянув ему в глаза: — Поцелуй хорошенько...
Она откинула меховой плащ и ловко наклонилась с седла, поставив свою кобылу рядом со скакуном Повелителя.
Ангеррану льстил её тон, он своим змеиным нутром чувствовал, что эта самка не боится его. И он выполнил её просьбу, одарив долгим и максимально нежным поцелуем.
Затем, пара, пришпорив коней, быстро понеслась через холмы в сторону небольшого лесного массива, расположенного в каких-то десяти километрах от предместий столицы.
Их встретил заветный лесной уголок.
По горбатому, украшенному многочисленными каменными ящерками, мостику пара пересекла небольшой ров и оказалась во дворе, увенчанном декоративными колоннами с богатой резьбой по камню. Уединённость этого строения никак не вязалась с убранством помещений. Двойные двери, водопровод, поставляющий воду непосредственно в здание из близлежащего ключа и другие удивительные преимущества были порукой безопасной жизни среди, казалось бы, девственно дикой природы. В полной тишине Ангерран провёл в шале весь день и ночь. Утром немой слуга подал завтрак и, к своему удивлению, правитель с аппетитом съел весь предложенный ему набор блюд.
Затем он подошёл к окну и, отворив его, впервые за несколько месяцев вздохнул полной грудью. Перед ним на лужайке стоял большой гранитный валун, видимо, по замыслу садовника изображающий скалу. На нём, блестя медной шкурой, царственно восседала игуана с диадемой на голове. В отблесках солнца, утренними лучами прикоснувшегося к металлу, фигурка была почти живой.
— Как прекрасно, оказывается, быть свободным, — вслух подумал Ангерран и резко обернулся, словно испугавшись, что его услышат. Но комнаты лесного дворца хранили его тайны. Он ещё раз вдохнул морозного воздуха и позвал кокетку, так грамотно и разумно давшую ему насладиться свежим воздухом и тишиной.
***
Яга творила тесто. Забитые барашки давно переварились в желудках нежданных-негаданных постояльцев, но ливер жертв нашествия воррумов требовал превращения его в горячие пирожки.
Женщина потянулась за скалкой и посмотрела в окно. Там играл в салочки с двумя неповоротливыми зубастыми крепышами Раш, а огромная мамаша, миролюбиво скалясь, наблюдала за этой погоней по кругу. Яга вздохнула и, за какой-то час слепив огромный таз пирогов, пошла собираться в дорогу.
Привезённое Вороном письмо не радовало. На Костю, а Яга в этом не сомневалась, была открыта охота. А где Константин, там и Марк. Терять такого мужа расчётливая рыжеволосая оборотниха не собиралась. Ещё с вечера договорившись с двоюродной Марковой сестрой, и, отнеся родственнице изрядный мешочек с серебром, она передала последней на хранение печать и амбарные ключи. Завтра в поместье заедет родня, которая будет приглядывать за мальчишкой и живностью, а заодно, и за насущными делами Клана.
Женщина вздохнула и, открыв фрамугу, крикнула:
— Раш, иди в дом, мне необходимо с тобой посоветоваться!
Мальчишка резко затормозил, и в него врезались две неуклюжие тушки. Образовалась куча-мала из лап, ног и хвостов. Наблюдающая за ними самка наклонилась и аккуратно разобрала на составляющие ёрзающий по земле клубок. Раш, наконец, выпутался и побежал домой, ему было интересно.
— Что за дело то, мам? — скороговоркой поинтересовался он, влетая в кухню, и, хватая ещё горячий пирожок.
— Не обожгись, неслух, — улыбнулась женщина.
Весь вечер они не разговаривали... Рашид обиженно сопел, но утром, прижавшись к Яге, совсем по-мужски сказал:
— Поезжай за отцом. Я присмотрю тут...
Прода от 23.08.2020,09:35Легенды Оромеры.Великий Орёл СХВАТКА. Глава 59
Гроза.... (Оксана Лысенкова)
Догнать падающего шакала удалось практически у самой воды, точнее - у взлетающих на несколько метров пенных гребней волн. Сделав головокружительный кульбит, сыч с канатом в лапах обогнул падающее тело и пронёсся у него под брюхом, замыкая верёвочную петлю, затем, сложив крылья и управляя хвостом, несколько раз винтом обвился вокруг уходящего вверх станового конца. Обвив ходовой конец вокруг станового, сыч спикировал на шакалью спину, перехватил канат клювом и намертво вцепился лапами в шкуру. Острые, как иглы, когти прокололи кожу и сомкнулись под ней. Клювом птица пропихнула ходовой конец каната под образовавшуюся петлю и вытащила его с другой стороны.
Шакал с пришпиленным к спине сычом плюхнулся в воду и тут же понёсся куда-то в сторону и вверх, подхваченный бушующими волнами.
В этот момент канат дёрнулся и начал натягиваться. Оддбэллу оставалось только молиться, чтобы вес зверя оказался достаточно малым и петля во время подъёма просто не разорвала горе-похитителя пополам.
