Левый пропеллер пока держался, но и его судьба была предрешена. Стрелка высотомера плясала около отметки в сотню ярдов. Стихающие океанские волны неспешно вздымались под гондолой, словно грудь великана, уснувшего после долгого и трудного дня.
Оддбэлл завернул вентиль баллона, отключил компрессор и установил нулевой тангаж. Дирижабль выровнялся, чуть накренившись вправо, и ветер тут же потащил его в поворот оверштаг.
И тогда Сэмюэль Вудд увидел землю.
Людвиг очнулся от своего волшебного сна ближе к вечеру.
Скорее всего, трёхметровый жёлтый питон ещё долго бы наслаждался неслышимой музыкой жизни, переполнявшей его от найденного им цветка. Но короткий зимний день уносил с собой солнце, и он просто замёрз.
Аккуратно сняв растение со скалы, он спрятал его за пазуху, ближе к сердцу и улыбнулся, вспомнив ту, которая своим мимолетным взглядом умела дарить ему счастье.
Среди темноты сумерек профессор, наконец, пришёл в себя и, вдруг, понял – вокруг стояла неестественная тишина.
Такого оглушительного молчания не бывает никогда и нигде. Всегда в лесу ли, в горах, или даже в доме, среди безбрежной пустоты слышится крик птицы, шум воды, шелест листы, стук покатившегося камня, или... скрип половиц.
До Людвига постепенно дошло, что надвигается что-то ужасное, и природа, в отличие от жёлтого глупого профессора-питона, подготовилась к встрече с природной неизбежностью.
Он схватил мирно стоящую лошадку за повод и уверенно пошёл вперёд, в ночь, по каменистой равнине, усеянной валунами и россыпями чёрных, сливающихся с ночной тропой камней. Людвиг только приблизительно знал, что где-то на западе в ущелье протекает речка, вдоль которой проложена торговая тропа. Но в поисках цветка он резко отклонился к востоку, и искать в беспроглядной тишине караванный путь – было абсурдом.
Надо было где-то найти укрытие и переждать непогоду.
Между тем, постепенно усиливался прилетевший из-за гор, с моря, ветер.
Вначале он только дул в лицо, забираясь за воротник толстой куртки. Потом стал больно щипать руки и шею, впиваясь своими колючими иглами в лицо.
Лошадь недовольно фыркала и пятилась назад, а человек, с усилием сомкнув замерзающую руку на поводьях, шёл вперёд, в поисках хоть какого-то грота, или пещеры.
Через полчаса совсем стемнело.
Ветер усилился и проникал теперь внутрь, к телу, сквозь меховую тёплую одежду. Лошадь сопротивлялась и не шла вперёд. Она словно звала его свернуть с пути, остановиться и подумать, но профессор твердо знал, что если он сейчас остановится в этой снежной мгле, то завтра от них останется только небольшой сугроб, который, возможно, даже найдут через несколько лет караванщики, в виде жалких остатков не до конца растащенного по норам диких зверей костяка.
Через час бессмысленной борьбы с метелью и с сопротивляющимся животным, Людвиг сильно ослаб. К тому же он периодически спотыкался и отбил себе ноги. Колени его дрожали, он всё чаще останавливался, переводя дух и пытаясь успокоить больно стучащее о грудную клетку сердце.
Лошадка категорически отказывалась показывать тупое смирение в этом мире вьюги и камней. Её взгляд давно налился кровью, и в лошадиной голове билась мысль: «Бежать и спасаться!».
В какой-то момент она всхрапнула и попятилась. Людвиг мешком повис на поводьях, не в силах крикнуть, или как-то одёрнуть беснующееся животное.
Руки, обожженные холодом, свело, и повод вырвался, разрезая ладонь.
Лошадь почувствовала свободу и, захрапев, поскакала. Людвиг, каким-то невероятным маневром, почти в прыжке, уцепился за её хвост, и она волокла его по камням, дополнительно разбивая лицо. Силы оставили профессора, и он упал, оставшись один на один с ветром, снегом, болью и отчаянием.
С трудом собрав силы, он встал на четвереньки и, вдруг, прямо перед собой, на расстоянии вытянутых рук, в круговерти беснующихся снежинок каким-то седьмым чувством угадал пустоту пропасти.
«Моя смерть близка, – подумал он и попытался перевести дух. – Я тащил лошадь, а она пыталась спасти нас обоих. Может, хоть она выживет», – Людвиг с трудом встал и огляделся.
Мгла была непроглядной.
«Но это буду не я, а лошадь», – закончил он свои мысли.
Слева было намного темнее, и человек, с трудом, дополз к чёрной стене. Там, на узком карнизе, он и нащупал большой сухой ствол дерева. Карниз защищал от метели и с огромным старанием, мечтательный математик, кое-как замотав кровоточащие замёрзшие руки, смог разжечь костёр. Сухое тепло вместе с дымом проникло под куртку, и Людвиг смог немного согреться. Сильно хотелось есть и пить. Ветер выл, и он, прижавшись к холодному камню, сомкнул глаза и тихо уснул.
В каких-то двухстах метрах от расщелины, (в которой медленно и покорно замерзал Людвиг), необыкновенно удобной, как площадка для взлёта и посадки огромного дракона, стояли широкие и высокие ворота, а за ними – дорожка, усаженная с двух сторон дивно пахнущим летом шиповником, и большой сад, в котором под каждым деревом стояли плоские домики трудолюбивых пчёл.
Ворота были закрыты, но изгородь рядом позволяла преодолеть себя с разбега, и умное животное воспользовалось такой неслыханной удачей...
Лошадь, наконец, подбежала к большому дому и крытым надёжным постройкам, в которых угадывался птичник, стойла для животных и амбар.
Вьюга не собиралась докладывать хозяевам о приходе чужого, но стоящая в стойле корова замычала, а лошади заржали, в курятнике запричитали куры, и, проснувшийся не ко времени, петух прокричал сонное «кукареку», едва не свалившись с насеста.
Наконец, двери дома заскрипели, и на крыльце, кутаясь в куртку, и, держа перед собой фонарь, появился высокий человек.
– Лошадка, – сообщил он окружающему миру. – Одна? Откуда?
Дверь закрылась, и мужчина, взяв дрожащую от холода и пережитого ужаса кобылку, завёл ее в стойло. Сняв вещи и седло, насыпав корма, он постоял в раздумьях ещё какое-то время, а затем, быстро одевшись, выехал на высоком тонконогом, весьма недовольном скакуне в буйство ветра и снежной крошки, щедро швыряемой горами ему в лицо. Совсем скоро его острый глаз охотника заметил маленький сияющий ярким пятном среди серой мути вихря огонёк...
Гидролет всю ночь швыряло и болтало в небе. Саварро несколько раз пытался приземлиться, но ветер резко настроенный на уничтожение лёгкой машинки не оставлял никаких надежд на благополучную посадку.
Дважды его закружило штопором, но летательный аппаратик самостоятельно смог выйти из пике и подняться со струями восходящего воздуха.
А когда разыгралась метель, Гертрих окончательно потерял надежду на спасение.
– И денег теперь тьма, и Ангерран далеко, и Империя ждет меня красивого, но судьба, видимо, ближе, – философски заметил сам для себя рептилоид и... лёг на крохотный диванчик, намертво закрепив штурвал.
Гертрих Саварро, слывший недалёким служакой, был, по сути, высококлассным психологом и аналитиком, поэтому, спокойно уснул, уверенный в том, что либо ему поможет фортуна, либо смерть придёт быстро и незаметно.
Под утро, когда вьюга отступила, как-то внезапно началась оттепель. Густой белый туман пушистым плотным покрывалом окутал горы. Со стороны моря, далеко на востоке, в зареве красного огня постепенно вставало холодное зимнее солнце. Оно не давало быстро рассеяться ватной мгле на стылом воздухе, хотя температура медленно стала повышаться, перевалив за нулевую отметку.
Начальник сыска открыл глаза и в матовой поверхности лобового окна, в белом тумане, рассмотрел быстро приближающуюся скалу. Крокодил судорожно вскочил и всей силой налёг на штурвал, задирая нос гидролета.
Летун сделал рывок и бортом заскрежетал по горизонтальной поверхности горы на которой оказался, сумев не врезаться в скалу. Саварро выругался и нажал на тормоз. Сквозь пелену тумана различить что-либо было не возможно. Летун трещал отдираемой о камни обшивкой и разрушался на глазах. Тем не менее, Гертрих успел сбросить скорость.
Какое-то время гидролет ещё прыгал на камнях и, наконец, совсем остановился, слегка покрутившись на месте.
Пилот вытер вспотевший лоб, хмыкнул и, открыв почти вырванную с петель дверцу, вылез наружу. Прямо перед ним, в каких-то двадцати шагах, стояли ворота, за которыми в белой пене туманных волокон можно было различить большой дом и множество хозяйственных построек.
– Это я удачно приземлился, – сообщил Гертрих окружающему пространству и полез в гидролет, собирать раскиданное по салону имущество…
«Эх-х-х-х-х, дороги-и-и-и-и-и, пыль да ту-у-уман. Холода-а-а тревоги-и-и и степной бу-у-урьян», – негромко напевала Таисья Сергеевна.
За ней, дружно и чётко произнося слова новой, ранее не известной, но очень душевной походной песни, двадцать лужёных глоток выводили: «Вьётся пыль под сапогами-и, э-э-э-эх! Леса-ами, пошляками... а вокруг бушуют вьюги-и-и, ветрами-и-и-и сви-исстя-я-ят!».
От первого трактира, встреченного по дороге, от каждой остановки Яги, гордо восседающей на ворлоке, из всех сёл и городишек летело в столицу странное, удивительное, пугающее известие:
«Княгиня Канислюпус Канидэ Волчьего народа Яга Спенсер, без сопровождения мужа, но с хорошо вооружённым отрядом; богатейшая из богатых, по знатности рода превосходящая правящую фамилию, едет в столицу на ручном ворлоке, о которых достоверно известно, что они подчиняются только драконам!»
Остров (а это был именно остров — один из островов Огненного ожерелья) представлял собою уголок южного курортного рая среди суровой аскезы Севера. Янтарный песок пляжей, редкие купы пальм и такое же совершенно не соответствующее окружающему миру легкомысленное птичье изобилие (Оддбэлл готов был поклясться, что безо всякой подзорной трубы разглядел большущего красно-зелёного попугая, нырнувшего в густые ветки), создавали полную иллюзию мгновенного волшебного перемещения в пространстве, что-то вроде модного фокуса, называемого шарлатанами «телекинезом» и вызывающего неизменный восторг среди юнцов и скучающих дамочек на светских вечеринках.
Не сказать, чтобы Оддбэлл не слышал о легендарном тёплом течении, зарождающемся, вопреки всем законам океанологии, где-то ещё севернее Огненного архипелага, огибающего его с востока и превращающего пару крайних островов в кусочек южного рая. Но вот так, воочию — видел впервые.
Дирижабль подносило всё ближе. Остров был населённым, причём весьма густо: отчётливо виднелся порт, пирсы с пришвартованными к ним кораблями, большое количество разношёрстного народа на берегу. Не иначе ярмарка какая-нибудь.
Такие мысли отрешённо проплывали в больной голове мистера Блэста, пока воздух и ветер делали своё дело. И вот береговая линия с белым кружевом разбегающейся пены уже практически под днищем гондолы. По левому борту виден пришвартованный к пирсу большой корабль, явно находящийся на ремонте: сверху хорошо заметны чёрные разверстые бреши частично разобранной палубы, за борт свисают неряшливые сосульки старого, гнилого, сброшенного с мачт такелажа, часть рангоута тоже снята и разложена на целом участке юта — видимо, в ожидании дефектации... Вдруг что-то пронеслось, мелькнуло над фальшбортом и плюхнулось в воду. Оддбэлл пригляделся. Через несколько минут в волнах, медленно отплывая от борта корабля, показался обломок рея с обрывками такелажа и лохмотьями полуистлевшего паруса. В центре колышущегося в такт волне куска ткани угадывалась странная выпуклость — мяч там, снизу, что ли плавает, или буй какой...
Тем временем на близком берегу разгоралась драка. Целая толпа моряков накинулась на кого-то, кого практически погребла под собой. Каждый норовил добавить несчастному собственных тумаков. Образовалась изрядная куча-мала, люди напрыгивали на неё сверху, не переставая молотить кулаками, и, кажется, слабо разбирая, по кому именно попадают...
Тут кто-то заметил плывущий фактически прямо на них воздушный аппарат.
- Смотрите, смотрите, мужики! Дирижоп!
- Э-эйй, в ухо, в ухо! В ухо дай ему...
- Ух же-ж ты! Да погоди ты со своими кулаками... А-аа, рыбье вымя, на тебе, на!
- Йййё, смари, смари! Пупырь, пупырь летит!
- А-аа? Где?! Ойй...
Куча-мала распалась на отдельные группы, в каждой из которых кто-то кого-то всё ещё продолжал мутузить, но общий пыл изначального побоища уже сошёл на нет.
Лишь в центре, в самой большой группировке, по-прежнему шёл самый настоящий бой. Кто-то, погребённый под шевелящейся грудой тел, продолжал отбиваться, жестоко и исступлённо.
И тут дирижабль тряхнуло. Сорвав последние витки резьбы, винт сорвался с цапфы, понёсся вниз и гигантским трёхлезвийным серпом врезался в дерущуюся толпу. Раздались вопли неожиданности и боли, полетели клочья одежды, брызнула кровь. Ватага мгновенно распалась, и отдельные составлявшие её люди россыпью кинулись прочь от берега. Кто-то хромал, кто-то «баюкал» окровавленную руку в клочьях изодранного рукава.
Лишь одно тело осталось неподвижно лежать на песке. Обессиленный неравной дракой, человек уже не мог не то что бежать — а даже привстать или подняться на колени.
- Бедняга... Не знаю кто он, но мы должны оказать ему помощь! Мы же не можем вот так вот просто взять и пролететь мимо! - посетовал Оддбэлл.
- Из тебя что, весь твой ум разом вышибло, сыч? - подал голос из своего угла лис Борн. - Нас самих бы кто спас! Да и как ты представляешь себе спасение того ушлёпка, если мы даже не управляем дирижаблем?
- Как и в первый раз, с твоим дружком. Держи, а потом — тяни!
Мистер Чудак кинул лису верёвку, заправив становой конец в кабестан, затем стянул комбинезон, открыл дверь, перекинулся, схватил второй конец лапами и неуклюже вывалился наружу.
Звуки внешнего мира нахлынули на Сэмюэля волной, не уступающей океанской. Чуть притупившаяся головная боль с новой силой бросилась в атаку, упёрлась паровым домкратом во внутреннюю сторону глаз, с размаху ударила тупыми колотушками в виски. А в ушах, разбавляемые шумом близкого прибоя, бились истошные крики напуганных, слабо понимающих происходящее людей:
- Да он разваливается весь!
- Падает! Пупырь падает! Щща весь целиком грохнется!
- ПАМАГИИИТИИИ!!!
- Клоп! Клоп, мать твою крысу, бабку свинью и прабабку шлюху! Ты чё, сдох? Вот только сдохни — убью ублюдка!
- Валим отсюда, валим!!!
Один несомненный плюс был у всей этой чехарды. Возле лежащего посреди пляжа тела уже не было ни души, мешать Оддбэллу было некому. Поэтому он плюхнулся на песок, перекинулся и быстро обвязал вокруг тела матросскую беседку. Парень лежал колодой и, похоже, был без сознания. Сэмюэль решил разбираться с этими тонкостями позже, когда они все вместе или выживут... Или будет уже всё равно.
Он выпрямился и сильно дёрнул трос. Лис снова оказался на удивление понятлив, трос натянулся, поднял пострадавшего и короткими рывками потащил его к продолжающему свой дрейф дирижаблю. Парень в переплетении верёвок дёргался, словно кукла-марионетка в руках неопытного кукловода. Видимо, первый такой рывок вытряхнул сознание из небытия.
Оддбэлл завернул вентиль баллона, отключил компрессор и установил нулевой тангаж. Дирижабль выровнялся, чуть накренившись вправо, и ветер тут же потащил его в поворот оверштаг.
И тогда Сэмюэль Вудд увидел землю.
Прода от 27.09.2020, 18:08 Легенды Оромеры. Великий Орёл СХВАТКА. Глава 64 (Александр Игнатьев)
Людвиг очнулся от своего волшебного сна ближе к вечеру.
Скорее всего, трёхметровый жёлтый питон ещё долго бы наслаждался неслышимой музыкой жизни, переполнявшей его от найденного им цветка. Но короткий зимний день уносил с собой солнце, и он просто замёрз.
Аккуратно сняв растение со скалы, он спрятал его за пазуху, ближе к сердцу и улыбнулся, вспомнив ту, которая своим мимолетным взглядом умела дарить ему счастье.
Среди темноты сумерек профессор, наконец, пришёл в себя и, вдруг, понял – вокруг стояла неестественная тишина.
Такого оглушительного молчания не бывает никогда и нигде. Всегда в лесу ли, в горах, или даже в доме, среди безбрежной пустоты слышится крик птицы, шум воды, шелест листы, стук покатившегося камня, или... скрип половиц.
До Людвига постепенно дошло, что надвигается что-то ужасное, и природа, в отличие от жёлтого глупого профессора-питона, подготовилась к встрече с природной неизбежностью.
Он схватил мирно стоящую лошадку за повод и уверенно пошёл вперёд, в ночь, по каменистой равнине, усеянной валунами и россыпями чёрных, сливающихся с ночной тропой камней. Людвиг только приблизительно знал, что где-то на западе в ущелье протекает речка, вдоль которой проложена торговая тропа. Но в поисках цветка он резко отклонился к востоку, и искать в беспроглядной тишине караванный путь – было абсурдом.
Надо было где-то найти укрытие и переждать непогоду.
Между тем, постепенно усиливался прилетевший из-за гор, с моря, ветер.
Вначале он только дул в лицо, забираясь за воротник толстой куртки. Потом стал больно щипать руки и шею, впиваясь своими колючими иглами в лицо.
Лошадь недовольно фыркала и пятилась назад, а человек, с усилием сомкнув замерзающую руку на поводьях, шёл вперёд, в поисках хоть какого-то грота, или пещеры.
Через полчаса совсем стемнело.
Ветер усилился и проникал теперь внутрь, к телу, сквозь меховую тёплую одежду. Лошадь сопротивлялась и не шла вперёд. Она словно звала его свернуть с пути, остановиться и подумать, но профессор твердо знал, что если он сейчас остановится в этой снежной мгле, то завтра от них останется только небольшой сугроб, который, возможно, даже найдут через несколько лет караванщики, в виде жалких остатков не до конца растащенного по норам диких зверей костяка.
Через час бессмысленной борьбы с метелью и с сопротивляющимся животным, Людвиг сильно ослаб. К тому же он периодически спотыкался и отбил себе ноги. Колени его дрожали, он всё чаще останавливался, переводя дух и пытаясь успокоить больно стучащее о грудную клетку сердце.
Лошадка категорически отказывалась показывать тупое смирение в этом мире вьюги и камней. Её взгляд давно налился кровью, и в лошадиной голове билась мысль: «Бежать и спасаться!».
В какой-то момент она всхрапнула и попятилась. Людвиг мешком повис на поводьях, не в силах крикнуть, или как-то одёрнуть беснующееся животное.
Руки, обожженные холодом, свело, и повод вырвался, разрезая ладонь.
Лошадь почувствовала свободу и, захрапев, поскакала. Людвиг, каким-то невероятным маневром, почти в прыжке, уцепился за её хвост, и она волокла его по камням, дополнительно разбивая лицо. Силы оставили профессора, и он упал, оставшись один на один с ветром, снегом, болью и отчаянием.
С трудом собрав силы, он встал на четвереньки и, вдруг, прямо перед собой, на расстоянии вытянутых рук, в круговерти беснующихся снежинок каким-то седьмым чувством угадал пустоту пропасти.
«Моя смерть близка, – подумал он и попытался перевести дух. – Я тащил лошадь, а она пыталась спасти нас обоих. Может, хоть она выживет», – Людвиг с трудом встал и огляделся.
Мгла была непроглядной.
«Но это буду не я, а лошадь», – закончил он свои мысли.
Слева было намного темнее, и человек, с трудом, дополз к чёрной стене. Там, на узком карнизе, он и нащупал большой сухой ствол дерева. Карниз защищал от метели и с огромным старанием, мечтательный математик, кое-как замотав кровоточащие замёрзшие руки, смог разжечь костёр. Сухое тепло вместе с дымом проникло под куртку, и Людвиг смог немного согреться. Сильно хотелось есть и пить. Ветер выл, и он, прижавшись к холодному камню, сомкнул глаза и тихо уснул.
***
В каких-то двухстах метрах от расщелины, (в которой медленно и покорно замерзал Людвиг), необыкновенно удобной, как площадка для взлёта и посадки огромного дракона, стояли широкие и высокие ворота, а за ними – дорожка, усаженная с двух сторон дивно пахнущим летом шиповником, и большой сад, в котором под каждым деревом стояли плоские домики трудолюбивых пчёл.
Ворота были закрыты, но изгородь рядом позволяла преодолеть себя с разбега, и умное животное воспользовалось такой неслыханной удачей...
Лошадь, наконец, подбежала к большому дому и крытым надёжным постройкам, в которых угадывался птичник, стойла для животных и амбар.
Вьюга не собиралась докладывать хозяевам о приходе чужого, но стоящая в стойле корова замычала, а лошади заржали, в курятнике запричитали куры, и, проснувшийся не ко времени, петух прокричал сонное «кукареку», едва не свалившись с насеста.
Наконец, двери дома заскрипели, и на крыльце, кутаясь в куртку, и, держа перед собой фонарь, появился высокий человек.
– Лошадка, – сообщил он окружающему миру. – Одна? Откуда?
Дверь закрылась, и мужчина, взяв дрожащую от холода и пережитого ужаса кобылку, завёл ее в стойло. Сняв вещи и седло, насыпав корма, он постоял в раздумьях ещё какое-то время, а затем, быстро одевшись, выехал на высоком тонконогом, весьма недовольном скакуне в буйство ветра и снежной крошки, щедро швыряемой горами ему в лицо. Совсем скоро его острый глаз охотника заметил маленький сияющий ярким пятном среди серой мути вихря огонёк...
***
Гидролет всю ночь швыряло и болтало в небе. Саварро несколько раз пытался приземлиться, но ветер резко настроенный на уничтожение лёгкой машинки не оставлял никаких надежд на благополучную посадку.
Дважды его закружило штопором, но летательный аппаратик самостоятельно смог выйти из пике и подняться со струями восходящего воздуха.
А когда разыгралась метель, Гертрих окончательно потерял надежду на спасение.
– И денег теперь тьма, и Ангерран далеко, и Империя ждет меня красивого, но судьба, видимо, ближе, – философски заметил сам для себя рептилоид и... лёг на крохотный диванчик, намертво закрепив штурвал.
Гертрих Саварро, слывший недалёким служакой, был, по сути, высококлассным психологом и аналитиком, поэтому, спокойно уснул, уверенный в том, что либо ему поможет фортуна, либо смерть придёт быстро и незаметно.
Под утро, когда вьюга отступила, как-то внезапно началась оттепель. Густой белый туман пушистым плотным покрывалом окутал горы. Со стороны моря, далеко на востоке, в зареве красного огня постепенно вставало холодное зимнее солнце. Оно не давало быстро рассеяться ватной мгле на стылом воздухе, хотя температура медленно стала повышаться, перевалив за нулевую отметку.
Начальник сыска открыл глаза и в матовой поверхности лобового окна, в белом тумане, рассмотрел быстро приближающуюся скалу. Крокодил судорожно вскочил и всей силой налёг на штурвал, задирая нос гидролета.
Летун сделал рывок и бортом заскрежетал по горизонтальной поверхности горы на которой оказался, сумев не врезаться в скалу. Саварро выругался и нажал на тормоз. Сквозь пелену тумана различить что-либо было не возможно. Летун трещал отдираемой о камни обшивкой и разрушался на глазах. Тем не менее, Гертрих успел сбросить скорость.
Какое-то время гидролет ещё прыгал на камнях и, наконец, совсем остановился, слегка покрутившись на месте.
Пилот вытер вспотевший лоб, хмыкнул и, открыв почти вырванную с петель дверцу, вылез наружу. Прямо перед ним, в каких-то двадцати шагах, стояли ворота, за которыми в белой пене туманных волокон можно было различить большой дом и множество хозяйственных построек.
– Это я удачно приземлился, – сообщил Гертрих окружающему пространству и полез в гидролет, собирать раскиданное по салону имущество…
***
«Эх-х-х-х-х, дороги-и-и-и-и-и, пыль да ту-у-уман. Холода-а-а тревоги-и-и и степной бу-у-урьян», – негромко напевала Таисья Сергеевна.
За ней, дружно и чётко произнося слова новой, ранее не известной, но очень душевной походной песни, двадцать лужёных глоток выводили: «Вьётся пыль под сапогами-и, э-э-э-эх! Леса-ами, пошляками... а вокруг бушуют вьюги-и-и, ветрами-и-и-и сви-исстя-я-ят!».
От первого трактира, встреченного по дороге, от каждой остановки Яги, гордо восседающей на ворлоке, из всех сёл и городишек летело в столицу странное, удивительное, пугающее известие:
«Княгиня Канислюпус Канидэ Волчьего народа Яга Спенсер, без сопровождения мужа, но с хорошо вооружённым отрядом; богатейшая из богатых, по знатности рода превосходящая правящую фамилию, едет в столицу на ручном ворлоке, о которых достоверно известно, что они подчиняются только драконам!»
Прода от 04.10.2020, 23:27 Легенды Оромеры. Великий Орёл. СХВАТКА. Глава 65. Спасите курицу...(Оксана Лысенкова)
Остров (а это был именно остров — один из островов Огненного ожерелья) представлял собою уголок южного курортного рая среди суровой аскезы Севера. Янтарный песок пляжей, редкие купы пальм и такое же совершенно не соответствующее окружающему миру легкомысленное птичье изобилие (Оддбэлл готов был поклясться, что безо всякой подзорной трубы разглядел большущего красно-зелёного попугая, нырнувшего в густые ветки), создавали полную иллюзию мгновенного волшебного перемещения в пространстве, что-то вроде модного фокуса, называемого шарлатанами «телекинезом» и вызывающего неизменный восторг среди юнцов и скучающих дамочек на светских вечеринках.
Не сказать, чтобы Оддбэлл не слышал о легендарном тёплом течении, зарождающемся, вопреки всем законам океанологии, где-то ещё севернее Огненного архипелага, огибающего его с востока и превращающего пару крайних островов в кусочек южного рая. Но вот так, воочию — видел впервые.
Дирижабль подносило всё ближе. Остров был населённым, причём весьма густо: отчётливо виднелся порт, пирсы с пришвартованными к ним кораблями, большое количество разношёрстного народа на берегу. Не иначе ярмарка какая-нибудь.
Такие мысли отрешённо проплывали в больной голове мистера Блэста, пока воздух и ветер делали своё дело. И вот береговая линия с белым кружевом разбегающейся пены уже практически под днищем гондолы. По левому борту виден пришвартованный к пирсу большой корабль, явно находящийся на ремонте: сверху хорошо заметны чёрные разверстые бреши частично разобранной палубы, за борт свисают неряшливые сосульки старого, гнилого, сброшенного с мачт такелажа, часть рангоута тоже снята и разложена на целом участке юта — видимо, в ожидании дефектации... Вдруг что-то пронеслось, мелькнуло над фальшбортом и плюхнулось в воду. Оддбэлл пригляделся. Через несколько минут в волнах, медленно отплывая от борта корабля, показался обломок рея с обрывками такелажа и лохмотьями полуистлевшего паруса. В центре колышущегося в такт волне куска ткани угадывалась странная выпуклость — мяч там, снизу, что ли плавает, или буй какой...
Тем временем на близком берегу разгоралась драка. Целая толпа моряков накинулась на кого-то, кого практически погребла под собой. Каждый норовил добавить несчастному собственных тумаков. Образовалась изрядная куча-мала, люди напрыгивали на неё сверху, не переставая молотить кулаками, и, кажется, слабо разбирая, по кому именно попадают...
Тут кто-то заметил плывущий фактически прямо на них воздушный аппарат.
- Смотрите, смотрите, мужики! Дирижоп!
- Э-эйй, в ухо, в ухо! В ухо дай ему...
- Ух же-ж ты! Да погоди ты со своими кулаками... А-аа, рыбье вымя, на тебе, на!
- Йййё, смари, смари! Пупырь, пупырь летит!
- А-аа? Где?! Ойй...
Куча-мала распалась на отдельные группы, в каждой из которых кто-то кого-то всё ещё продолжал мутузить, но общий пыл изначального побоища уже сошёл на нет.
Лишь в центре, в самой большой группировке, по-прежнему шёл самый настоящий бой. Кто-то, погребённый под шевелящейся грудой тел, продолжал отбиваться, жестоко и исступлённо.
И тут дирижабль тряхнуло. Сорвав последние витки резьбы, винт сорвался с цапфы, понёсся вниз и гигантским трёхлезвийным серпом врезался в дерущуюся толпу. Раздались вопли неожиданности и боли, полетели клочья одежды, брызнула кровь. Ватага мгновенно распалась, и отдельные составлявшие её люди россыпью кинулись прочь от берега. Кто-то хромал, кто-то «баюкал» окровавленную руку в клочьях изодранного рукава.
Лишь одно тело осталось неподвижно лежать на песке. Обессиленный неравной дракой, человек уже не мог не то что бежать — а даже привстать или подняться на колени.
- Бедняга... Не знаю кто он, но мы должны оказать ему помощь! Мы же не можем вот так вот просто взять и пролететь мимо! - посетовал Оддбэлл.
- Из тебя что, весь твой ум разом вышибло, сыч? - подал голос из своего угла лис Борн. - Нас самих бы кто спас! Да и как ты представляешь себе спасение того ушлёпка, если мы даже не управляем дирижаблем?
- Как и в первый раз, с твоим дружком. Держи, а потом — тяни!
Мистер Чудак кинул лису верёвку, заправив становой конец в кабестан, затем стянул комбинезон, открыл дверь, перекинулся, схватил второй конец лапами и неуклюже вывалился наружу.
Звуки внешнего мира нахлынули на Сэмюэля волной, не уступающей океанской. Чуть притупившаяся головная боль с новой силой бросилась в атаку, упёрлась паровым домкратом во внутреннюю сторону глаз, с размаху ударила тупыми колотушками в виски. А в ушах, разбавляемые шумом близкого прибоя, бились истошные крики напуганных, слабо понимающих происходящее людей:
- Да он разваливается весь!
- Падает! Пупырь падает! Щща весь целиком грохнется!
- ПАМАГИИИТИИИ!!!
- Клоп! Клоп, мать твою крысу, бабку свинью и прабабку шлюху! Ты чё, сдох? Вот только сдохни — убью ублюдка!
- Валим отсюда, валим!!!
Один несомненный плюс был у всей этой чехарды. Возле лежащего посреди пляжа тела уже не было ни души, мешать Оддбэллу было некому. Поэтому он плюхнулся на песок, перекинулся и быстро обвязал вокруг тела матросскую беседку. Парень лежал колодой и, похоже, был без сознания. Сэмюэль решил разбираться с этими тонкостями позже, когда они все вместе или выживут... Или будет уже всё равно.
Он выпрямился и сильно дёрнул трос. Лис снова оказался на удивление понятлив, трос натянулся, поднял пострадавшего и короткими рывками потащил его к продолжающему свой дрейф дирижаблю. Парень в переплетении верёвок дёргался, словно кукла-марионетка в руках неопытного кукловода. Видимо, первый такой рывок вытряхнул сознание из небытия.
