— Вот именно, — удовлетворенно констатировал ... деятель от науки.
Найдя Димона и почти насильно изъяв его из-за компьютерного стола, мужики, обмениваясь заговорщицкими улыбками, приступили к завтраку. После двух омлетов, каши и пяти бутербродов Дима стал воспринимать действительность и, перестав просчитывать возможные варианты событий, обратил наконец свой взор к действительности.
— У нас проблемы? — прищурился он.
— Необременительная прогулка с целью приобщения к истории родной планеты, — коротко повторил рассказ Хенрика Ванька.
— Если бы здесь был дядя Андрей, — осторожно начал Дима, — то он бы спросил...
— Тебе пять или шесть ложечек сахару?..
— Три, но шоб я видел! — вздохнул Димон и согласился.
Где-то в темноте южной ночи звонил телефон. Звонок пронзительно вонзался в уши и отдавался боем кремлевских курантов глубоко в голове. Андрей Дмитриевич пошарил на тумбочке, спихнул на кафельный пол причину резкого пробуждения и, матюгнувшись, включил ночник. Телефон продолжать взывать к абоненту, противно вибрируя на полу. Сонная марь постепенно рассеивалась, за окном брезжил рассвет.
— Я слушаю?
— Пап, привет, сколько у вас времени? – жизнерадостно зачирикал подозрительно бодрый сын.
— А ты позвонил за этим? — поинтересовался окончательно проснувшийся отец. — У Димона выясни. Он у нас энциклопедист.
Димон, видимо, не стал ждать, пока к нему обратятся, и наглядно это время указал, потому что в голосе Ивана прорезались виноватые нотки:
— Ну, извини. Но тут срочное дело.
— Ну, говори уже! — буркнул прокурор, осознав, что поспать ему все равно не дадут.
— Тут Димыч провернул одну торговую сделку, и у нас есть некоторая сумма денег. Я немного тебе переведу на карту, а ты бери ребят и к нам в отель. Пусть там поживут. Я связался с парнями, только у близнецов загранпаспорта нет. Я лечу завтра «Азуром» домой, беру их документы, а ты пока с дядей Серёжей договорись, чтоб ребятам по-быстрому паспорта напечатали.
Трубка запипикала, и Андрей Дмитриевич почувствовал, что седеет.
Сбербанк онлайн показал пополнение счета. На миллион рублей...
— Клянусь рогами Минотавра! — кричал Приам. — Ты ли это? Мой славный и великий друг! Когда ты вошёл в порт? Почему я не знаю о приезде? Скорее поднимайся ко мне, чтобы быть, как можно выше к небу, ибо поэт подобен богу, а поэт и лучник подобен мысли, пущенной прямо в зад толстой Гере на Олимпе! А-ха-ха-ха!
Аполлон, только что сошедший по настилу с триремы «Мимесис», славного изобретения коринфянина Аменокка, только тяжело вздохнул, и, раскинув руки, как аист крылья, ускорил шаг, приготовившись к медвежьим объятиям вечно нетрезвого царя. Этот месяц был подобен мёртвому сну. Он занимал себя всем и сразу, стремясь ускорить ход усталого Хроноса. Сам следил за выдачей обеда, писал поэму, лично выправлял наконечники стрел и даже грёб, дабы мускулатура не превращалась в жирное тесто, от длительного пути.
«С удовольствием пустил бы стрелу в твой толстый зад...», — думал он, старательно напрягаясь, чтобы не сломать себе рёбра, сжатые бычьими окороками Приамовых бицепсов.
Этот рыжебородый массивный воин неумело, зато решительно растрачивающий богатое наследство троянского рода, не вызывал симпатии у любителя утончённого слога, но был нужен. Ради ДЕЛА.
Поход в Африку был необходимостью и практически увенчался победой. Оставалась одна деталь.
Наконец, троянец прекратил свои излияния радости, и они оба, громко обсуждая великого Гелиоса «тепло приносящего», обливаясь потом, поднялись на гору к дворцу.
— Вина! Мне и моему другу! — прорычал запыхавшийся царь, встречавшим.
Из толпы отделилась, словно дуновение Эола, нежное создание и, подобно нимфе, приблизилось к двум почти обезумевшим от жары мужчинам.
Выпив, разбавленного кисловато терпкого, коринфского бесценного напитка, Аполлон поднял голову от опустевшего кувшина и спросил:
— Кто ты, прекрасная?
Он устал от тяжёлого и бесконечно нудного пути, жары и воняющего рядом кабаноподобного царя. Ему хотелось в мегарон и хотелось женщину.
«Эту», — подумал он.
— Касандра, дочь моя — проревело рядом. — Выросла.
«Дочь..», — с досадой подумал прибывший. «Ну, пусть и дочь, мало ли дочерей у мелких царьков по побережью. Эту. Хочу!».
Поздно за полночь, когда дорогой, крашенный финикийским порфиром хитон, превратился от жира, вина и чадивших бараньим салом светильников в грязную вонючую тряпку, они, наконец, разошлись.
Прямой, как скамья Приам, долго желал добрых снов и, естественно, велел проводить цесаревне дорого гостя до его спальни.
Утром Аполлон вспомнил её вскрик и то ощущение погружения в мягкую женскую непрочно закрытую плоть, легко разорванную им...
Вспомнил кровавое пятно на светло-персиковой ткани пеплоса и голос, срывающийся на стоны под ним и выплёвывающий в него ругательства, но лицо почему-то расплывалось.
Сколько раз проклянёт он себя за эту дурную мальчишескую похоть?
Глупый царь оказался заботливым отцом и, осознав, что Аполлон не желает брать его дочь в жёны, отказал в подарке. Не помогло ни золото, ни дорогие вина, ни ткани.
И напрасно молила, заламывая руки Кассандра, согласная стать одной из нищих порн, служащих для утех приплывающих, лишь бы этот зверь, забрав кусок небесного металла, убрался навсегда. Напрасно просили стоя на коленях перед владыкой умные лафагеты. Приам был непреклонен: «Наследие предков останется лежать там, куда его положил сам Зевс».
Участь Трои была решена.
Алые всполохи среди чёрной удушающей тишины создавали под немыслимыми углами странные геометрические фигуры. Тьма шепталась.
— Красивую легенду мы вспомнили, Аид.
— Мы пробуем её возродить, моя Персефона.
— Яйааааааа Лилит, — громко смеялась мгла.
«Если Вы сами не умеете радоваться жизни, то почему эта самая жизнь должна вдруг радовать Вас», — думал, спускаясь по ступеням, Андрей Дмитриевич, встречая закат на озере Ван и жену, которая парковалась у огромного тутового дерева под призывные крики мальчишек.
— Дядя Андрей, дядя Андрей — тетя Наташа приехала! Ура!
Прожившая без малого тридцать лет прокурорской женой, Наталья Николаевна, вылезая из второго арендованного для вывоза огромной кучи свалившихся на них туристов авто, думала приблизительно в том же ключе.
— Что уставился? — услышал её первые слова супруг. — Хочу, с сожалением, констатировать, что, как была дурой, так и осталась, вышла замуж за чёртову периферию, и теперь пожинаю плоды твоей крестьянской генетики.
Он хмыкнул и, поцеловав её в щеку, сообщил:
— Зря ты так. Тут все-таки дети. И, вообще, время, мадам, над Вами не властно.
— Козёл, — согласилась подруга жизни. — Где тут душ-то?
Полночи они, «как два дурака», рассматривали амулет, а ровно в шесть, посадив ребят за руль, и, распихав вещи, вереницей начали обратный путь в злосчастный отель. Чем был занят их сын где-то за океаном, родители старались не думать, тщательно избегая разговоров на такую страшную тему. Асфальт плавился под резиной быстро крутящихся колёс, и дорога отсчитывала километры пройденного пути.
Утром, после раннего завтрака, зевающий портье ещё получал детальные указания от терпеливо объяснявшего мексиканцу Димона, что «сменщик должен распечатать авиабилеты, которые пришлют на адрес отеля и аккуратно положить их на столик в номере», приехал Френсис.
Чичен Ица стала божьим даром для неискушённых в высшем образовании индейцев, подарив им средства к существованию в созданных властями отелях-спутниках, среди бескрайних джунглей в окрестностях Вальядолида, но значительной сообразительности не принесла.
Впереди ребят ждали колодцы и сеноты с чудесами, но Димон никак не мог убедить себя, что стоящий перед ним консьерж сможет правильно выполнить его ответственное поручение.
Местные воспринимали туристов, как равноразмерные денежные мешки — глуповатые и горластые, а последние считали население туповатыми потомками древних вырывателей сердец — кровожадными и опасными. Общение шло туго.
К Миллениуму дирекция археологического парка расстаралась и, сделав в подземельях проводку, открыла часть пещер Баланканче для всеобщего обозрения.
Однако, данная часть комплекса не пользовалась особой популярностью. Проехав почти триста километров из Канкуна, туристы быстро проскакивали поле для игры в мяч, затем, осмотрев, помимо центральной ещё пару полуразрушенных пирамид, торопливо подгоняемые гидами и жарой, спешили купаться в сенод и за обед.
Солнце припекало и, проигнорировав совет Френсиса купить на рынке дождевики и шляпы, исследователи, прихватив воды и пару бананов с завтрака, решительно двигались к цели.
Утоптанная дорога закончилась и, вступив под сень настоящего тропического рая, путешественники быстро осознали свою ошибку. Тёсанный в доколумбову эпоху камень ступеней обильно покрывала липкая краснобурая, чём-то напоминающая полузасохшую кровь, грязь, сверху капало, ноги сильно скользили. Здоровой рукой Иван вцепился за липкое и грязное подобие перил, а Дима старательно поддерживал друга, неизвестно каким способом втиснувшись между стеной и узкой щелью прохода, в принципе, не предназначенном для спуска вдвоем. Впереди то и дело слышались нетривиальные немецкие выражения. Хенрик пятой точкой считал ступеньки.
Пару раз на них откуда-то из темноты с писком вылетали толстые летучие мыши.
— Разносчики чумы, — бубнил Ванька.
— Мне казалось, что в Средневековую Европу чуму завезли с грызунами, поражёнными блохами, — попытался возразить Димон, но был решительно остановлен замечанием:
— Слух, заткнись а? Биолог! Не упасть бы!
Ступеньки поворачивали то в одну сторону, то в другую, и на ребят периодически наводили свои копья сталактиты и сталагмиты. Вид подсвеченных природных лепных орнаментов наверняка восхитил бы архитекторов, но вызвал глухое раздражение у совершенно промокших и грязных авантюристов. Наконец, бесконечные ряды ступеней, стёртых ногами поломников древности, завершились, и друзья погрузили кроссовки в тёмную грязь старой подземной дорожки. По обеим сторонам они увидели глиняные черепки с невыразимо ужасными рожами, нарисованными каким-то сумасшедшим ваятелем из эпохи Чигачгука.
— Посмотрите скорее, — от восхищённого вопля сорвались оставшиеся крыланы. — Посмотрите! Буква «V» над переносицей, круглые глаза, синяя кожа — это же изображение Бога Тлалока. Властитель дождя, подземных и надземных вод.
— Ага, а лоб чёрный потому, что грязью измазался? — ехидно вставил Иван.
Грозный взгляд Хенрика, осудивший святотатство, заставил Димона задуматься о защите хозяина.
— Тлалок — повелитель чёрной бури, властитель молний и грома, — продолжил немец познавательный лекционный курс.
Но вот, вазочки и черепки закончились, и исследователи оказались в круглой, хорошо подсвеченной пещерке с небольшим возвышением в углу.
— Алтарь ягуаров, — обиженно буркнул немец.
Дима подошёл поближе и, проведя ладонью по его пустевшему основанию, вдруг достал из рюкзачка зарядник и положил на постамент. Тот улёгся своим титановым телом так ровно, словно в вату.
— Похоже на хранилище, — сообщил поражённый Иван.
Они прошли вперед ещё с десяток метров и увидели маленькое круглое, как зеркальце, озеро. Стояла невероятная Тишина. Над озером, словно паря над миром, высился второй алтарь.
На нем стоял Тлалок, чем-то неуловимо похожий на Зевса.
— Громоворжец! — прошептал Хенрик.
Их окружали чистейшего бело-голубого цвета сталактиты, словно колонны, выполненные в дорическом стиле.
Друзья медленно подошли к алтарной части.
— Это Алтарь девственных вод, — вдруг решительно заговорил Дима. — Посмотрите, видите у него точно такая же выемка, как у предыдущего, но она глубже и чётче. Похоже на некий замок, а вот там, на стене можно увидеть резкие узкие изломы в породе. Я сканировал их. Это схема транспортных туннелей. Если наложить на современную карту то получается, что отсюда мы могли бы попасть в район Илиона.
— Троя, — прошептал профессор.
— Турция, — констатировал Иван.
— Шестьсот километров от отеля, — резюмировал Дима.
Они помолчали какое-то время. Тлалок, ухмыляясь, смотрел сверху.
— А что мы, собственно, теряем? — решительно начал российский деятель от науки. Рука начала болеть и ползти назад по тягучей противно пахнущей разрытым кладбищем грязи было лень.
— Димон, вставляй штуковину, говори про «факу», и мы в отеле!
Хенрик открыл, было, рот, возражая, но только услышал.
— Мазат воюж тыкор мыслофак!
Раздался щелчок, земля ушла из-под ног, и они полетели!
В этот раз всё было по-другому.
Три человека летели по чёрному бесконечному тоннелю в пурпурном сумраке. Где-то, скорее, в голове и памяти, обозначилось белое пятно света.
Иван покрутил головой, потрогал мягкую обволакивающую, похожую на паутину, капсулу и одними губами произнёс:
— Нам ещё долго?
Рядом зашевелился Хенрик, и послышался спокойный, какой-то неживой, механический голос Димы:
— Спали. Часов восемь прошло, на подлёте.
Тьма помолчала. Сумрак редел, превращаясь в багровый закат. Словно из ниоткуда появлялся и исчезал размытый новорожденный тусклый луч, который отражал тёмные пятна стен и неуверенно рисовал контуры летящих.
Вот, фигура опять зашевелилась, и в бесконечном молчании глубины послышался стук черепицы.
— Ребят, а я без гипса, — послышалось в пустыне тьмы.
— Спасательная капсула, — механический ответ, отразился скрежетом в зубах лежащих. И тут заорал немец!
Ванька вздрогнул. Дима сел, и они судорожно схватили кричащего учёного. Хенрик вывернулся, по-детски хихикнув, начал:
В доме троянского мужа его пригласившего,
Лучник, Зевсов закон посрамил и попрал.
И гостелюбство Приама во грех превратив,
Дочери честь он присвоив, удрал.
А Диомед, им подкупленный, выкрал Палладий.
Этим обрёк он всю Трою во прах.
И на илийской стене жизнь детей бога Зевса,
Вставших в защиту поруганной девичьей чести,
Пытался из мира изгнать.
Только Аид своей властью и сильной рукою
Взял Афродиту и Ареса крепко в защиту.
Ваня почесал совершенно здоровую руку, потрогал валяющийся рядом гипс и сообщил по-русски:
— И тебя вылечат, и меня вылечат... А Хенрик-то у нас того...
Свет в конце тоннеля превратился в арку, и их тихо приземлило на прохладный каменный пол старого аркадного зала. Впереди стояла, мерцая в полумраке чёрными буквами, вывеска: «Exit». Иван обернулся, сзади сияла белой кладкой глухая стена.
— Приехали, — констатировал профессор.
В старой портовой таверне, пропахшей за век крепким мужским потом, дешёвым кислым вином и мочой, сидели двое. Узкоплечий невзрачный человечек, с теми чертами лица, на которые обратив внимание, не вспомнишь через час, и стройный золотоволосый крепкий силач. Оба заказали мясо и ячменных лепёшек. Грубо отказались от предложенной девки, но спросили про комнату на ночь.
— Ну да, — хохотнул невзрачный. — Пока Палладий в Храме, Троя неприступна. Девять лет толчётесь.
— Сказки оставь рапсодам, Диомед. Крылья Тюхе-Удачи всегда были за твоей спиной. Ты сможешь.
— Не так быстро, Старший. Я не знаю, с какой целью тебе её фигурка, но даже за такие деньги я берегу свою шкуру. Мне надо подумать. Если бы не Учитель, Великий Гермий, я бы отказал тебе. Не злись, Сильный. Вы другие, и Вы все стремитесь туда, откуда пришли. Но Вы здесь. И Вы не можете уйти. Я знаю. Мне надо подумать. Ответ дам на рассвете.
***
Найдя Димона и почти насильно изъяв его из-за компьютерного стола, мужики, обмениваясь заговорщицкими улыбками, приступили к завтраку. После двух омлетов, каши и пяти бутербродов Дима стал воспринимать действительность и, перестав просчитывать возможные варианты событий, обратил наконец свой взор к действительности.
— У нас проблемы? — прищурился он.
— Необременительная прогулка с целью приобщения к истории родной планеты, — коротко повторил рассказ Хенрика Ванька.
— Если бы здесь был дядя Андрей, — осторожно начал Дима, — то он бы спросил...
— Тебе пять или шесть ложечек сахару?..
— Три, но шоб я видел! — вздохнул Димон и согласился.
***
Где-то в темноте южной ночи звонил телефон. Звонок пронзительно вонзался в уши и отдавался боем кремлевских курантов глубоко в голове. Андрей Дмитриевич пошарил на тумбочке, спихнул на кафельный пол причину резкого пробуждения и, матюгнувшись, включил ночник. Телефон продолжать взывать к абоненту, противно вибрируя на полу. Сонная марь постепенно рассеивалась, за окном брезжил рассвет.
— Я слушаю?
— Пап, привет, сколько у вас времени? – жизнерадостно зачирикал подозрительно бодрый сын.
— А ты позвонил за этим? — поинтересовался окончательно проснувшийся отец. — У Димона выясни. Он у нас энциклопедист.
Димон, видимо, не стал ждать, пока к нему обратятся, и наглядно это время указал, потому что в голосе Ивана прорезались виноватые нотки:
— Ну, извини. Но тут срочное дело.
— Ну, говори уже! — буркнул прокурор, осознав, что поспать ему все равно не дадут.
— Тут Димыч провернул одну торговую сделку, и у нас есть некоторая сумма денег. Я немного тебе переведу на карту, а ты бери ребят и к нам в отель. Пусть там поживут. Я связался с парнями, только у близнецов загранпаспорта нет. Я лечу завтра «Азуром» домой, беру их документы, а ты пока с дядей Серёжей договорись, чтоб ребятам по-быстрому паспорта напечатали.
Трубка запипикала, и Андрей Дмитриевич почувствовал, что седеет.
Сбербанк онлайн показал пополнение счета. На миллион рублей...
Глава 24
— Клянусь рогами Минотавра! — кричал Приам. — Ты ли это? Мой славный и великий друг! Когда ты вошёл в порт? Почему я не знаю о приезде? Скорее поднимайся ко мне, чтобы быть, как можно выше к небу, ибо поэт подобен богу, а поэт и лучник подобен мысли, пущенной прямо в зад толстой Гере на Олимпе! А-ха-ха-ха!
Аполлон, только что сошедший по настилу с триремы «Мимесис», славного изобретения коринфянина Аменокка, только тяжело вздохнул, и, раскинув руки, как аист крылья, ускорил шаг, приготовившись к медвежьим объятиям вечно нетрезвого царя. Этот месяц был подобен мёртвому сну. Он занимал себя всем и сразу, стремясь ускорить ход усталого Хроноса. Сам следил за выдачей обеда, писал поэму, лично выправлял наконечники стрел и даже грёб, дабы мускулатура не превращалась в жирное тесто, от длительного пути.
«С удовольствием пустил бы стрелу в твой толстый зад...», — думал он, старательно напрягаясь, чтобы не сломать себе рёбра, сжатые бычьими окороками Приамовых бицепсов.
Этот рыжебородый массивный воин неумело, зато решительно растрачивающий богатое наследство троянского рода, не вызывал симпатии у любителя утончённого слога, но был нужен. Ради ДЕЛА.
Поход в Африку был необходимостью и практически увенчался победой. Оставалась одна деталь.
Наконец, троянец прекратил свои излияния радости, и они оба, громко обсуждая великого Гелиоса «тепло приносящего», обливаясь потом, поднялись на гору к дворцу.
— Вина! Мне и моему другу! — прорычал запыхавшийся царь, встречавшим.
Из толпы отделилась, словно дуновение Эола, нежное создание и, подобно нимфе, приблизилось к двум почти обезумевшим от жары мужчинам.
Выпив, разбавленного кисловато терпкого, коринфского бесценного напитка, Аполлон поднял голову от опустевшего кувшина и спросил:
— Кто ты, прекрасная?
Он устал от тяжёлого и бесконечно нудного пути, жары и воняющего рядом кабаноподобного царя. Ему хотелось в мегарон и хотелось женщину.
«Эту», — подумал он.
— Касандра, дочь моя — проревело рядом. — Выросла.
«Дочь..», — с досадой подумал прибывший. «Ну, пусть и дочь, мало ли дочерей у мелких царьков по побережью. Эту. Хочу!».
Поздно за полночь, когда дорогой, крашенный финикийским порфиром хитон, превратился от жира, вина и чадивших бараньим салом светильников в грязную вонючую тряпку, они, наконец, разошлись.
Прямой, как скамья Приам, долго желал добрых снов и, естественно, велел проводить цесаревне дорого гостя до его спальни.
Утром Аполлон вспомнил её вскрик и то ощущение погружения в мягкую женскую непрочно закрытую плоть, легко разорванную им...
Вспомнил кровавое пятно на светло-персиковой ткани пеплоса и голос, срывающийся на стоны под ним и выплёвывающий в него ругательства, но лицо почему-то расплывалось.
Сколько раз проклянёт он себя за эту дурную мальчишескую похоть?
Глупый царь оказался заботливым отцом и, осознав, что Аполлон не желает брать его дочь в жёны, отказал в подарке. Не помогло ни золото, ни дорогие вина, ни ткани.
И напрасно молила, заламывая руки Кассандра, согласная стать одной из нищих порн, служащих для утех приплывающих, лишь бы этот зверь, забрав кусок небесного металла, убрался навсегда. Напрасно просили стоя на коленях перед владыкой умные лафагеты. Приам был непреклонен: «Наследие предков останется лежать там, куда его положил сам Зевс».
Участь Трои была решена.
***
Алые всполохи среди чёрной удушающей тишины создавали под немыслимыми углами странные геометрические фигуры. Тьма шепталась.
— Красивую легенду мы вспомнили, Аид.
— Мы пробуем её возродить, моя Персефона.
— Яйааааааа Лилит, — громко смеялась мгла.
***
«Если Вы сами не умеете радоваться жизни, то почему эта самая жизнь должна вдруг радовать Вас», — думал, спускаясь по ступеням, Андрей Дмитриевич, встречая закат на озере Ван и жену, которая парковалась у огромного тутового дерева под призывные крики мальчишек.
— Дядя Андрей, дядя Андрей — тетя Наташа приехала! Ура!
Прожившая без малого тридцать лет прокурорской женой, Наталья Николаевна, вылезая из второго арендованного для вывоза огромной кучи свалившихся на них туристов авто, думала приблизительно в том же ключе.
— Что уставился? — услышал её первые слова супруг. — Хочу, с сожалением, констатировать, что, как была дурой, так и осталась, вышла замуж за чёртову периферию, и теперь пожинаю плоды твоей крестьянской генетики.
Он хмыкнул и, поцеловав её в щеку, сообщил:
— Зря ты так. Тут все-таки дети. И, вообще, время, мадам, над Вами не властно.
— Козёл, — согласилась подруга жизни. — Где тут душ-то?
Полночи они, «как два дурака», рассматривали амулет, а ровно в шесть, посадив ребят за руль, и, распихав вещи, вереницей начали обратный путь в злосчастный отель. Чем был занят их сын где-то за океаном, родители старались не думать, тщательно избегая разговоров на такую страшную тему. Асфальт плавился под резиной быстро крутящихся колёс, и дорога отсчитывала километры пройденного пути.
***
Утром, после раннего завтрака, зевающий портье ещё получал детальные указания от терпеливо объяснявшего мексиканцу Димона, что «сменщик должен распечатать авиабилеты, которые пришлют на адрес отеля и аккуратно положить их на столик в номере», приехал Френсис.
Чичен Ица стала божьим даром для неискушённых в высшем образовании индейцев, подарив им средства к существованию в созданных властями отелях-спутниках, среди бескрайних джунглей в окрестностях Вальядолида, но значительной сообразительности не принесла.
Впереди ребят ждали колодцы и сеноты с чудесами, но Димон никак не мог убедить себя, что стоящий перед ним консьерж сможет правильно выполнить его ответственное поручение.
Местные воспринимали туристов, как равноразмерные денежные мешки — глуповатые и горластые, а последние считали население туповатыми потомками древних вырывателей сердец — кровожадными и опасными. Общение шло туго.
***
К Миллениуму дирекция археологического парка расстаралась и, сделав в подземельях проводку, открыла часть пещер Баланканче для всеобщего обозрения.
Однако, данная часть комплекса не пользовалась особой популярностью. Проехав почти триста километров из Канкуна, туристы быстро проскакивали поле для игры в мяч, затем, осмотрев, помимо центральной ещё пару полуразрушенных пирамид, торопливо подгоняемые гидами и жарой, спешили купаться в сенод и за обед.
Солнце припекало и, проигнорировав совет Френсиса купить на рынке дождевики и шляпы, исследователи, прихватив воды и пару бананов с завтрака, решительно двигались к цели.
Утоптанная дорога закончилась и, вступив под сень настоящего тропического рая, путешественники быстро осознали свою ошибку. Тёсанный в доколумбову эпоху камень ступеней обильно покрывала липкая краснобурая, чём-то напоминающая полузасохшую кровь, грязь, сверху капало, ноги сильно скользили. Здоровой рукой Иван вцепился за липкое и грязное подобие перил, а Дима старательно поддерживал друга, неизвестно каким способом втиснувшись между стеной и узкой щелью прохода, в принципе, не предназначенном для спуска вдвоем. Впереди то и дело слышались нетривиальные немецкие выражения. Хенрик пятой точкой считал ступеньки.
Пару раз на них откуда-то из темноты с писком вылетали толстые летучие мыши.
— Разносчики чумы, — бубнил Ванька.
— Мне казалось, что в Средневековую Европу чуму завезли с грызунами, поражёнными блохами, — попытался возразить Димон, но был решительно остановлен замечанием:
— Слух, заткнись а? Биолог! Не упасть бы!
Ступеньки поворачивали то в одну сторону, то в другую, и на ребят периодически наводили свои копья сталактиты и сталагмиты. Вид подсвеченных природных лепных орнаментов наверняка восхитил бы архитекторов, но вызвал глухое раздражение у совершенно промокших и грязных авантюристов. Наконец, бесконечные ряды ступеней, стёртых ногами поломников древности, завершились, и друзья погрузили кроссовки в тёмную грязь старой подземной дорожки. По обеим сторонам они увидели глиняные черепки с невыразимо ужасными рожами, нарисованными каким-то сумасшедшим ваятелем из эпохи Чигачгука.
— Посмотрите скорее, — от восхищённого вопля сорвались оставшиеся крыланы. — Посмотрите! Буква «V» над переносицей, круглые глаза, синяя кожа — это же изображение Бога Тлалока. Властитель дождя, подземных и надземных вод.
— Ага, а лоб чёрный потому, что грязью измазался? — ехидно вставил Иван.
Грозный взгляд Хенрика, осудивший святотатство, заставил Димона задуматься о защите хозяина.
— Тлалок — повелитель чёрной бури, властитель молний и грома, — продолжил немец познавательный лекционный курс.
Но вот, вазочки и черепки закончились, и исследователи оказались в круглой, хорошо подсвеченной пещерке с небольшим возвышением в углу.
— Алтарь ягуаров, — обиженно буркнул немец.
Дима подошёл поближе и, проведя ладонью по его пустевшему основанию, вдруг достал из рюкзачка зарядник и положил на постамент. Тот улёгся своим титановым телом так ровно, словно в вату.
— Похоже на хранилище, — сообщил поражённый Иван.
Они прошли вперед ещё с десяток метров и увидели маленькое круглое, как зеркальце, озеро. Стояла невероятная Тишина. Над озером, словно паря над миром, высился второй алтарь.
На нем стоял Тлалок, чем-то неуловимо похожий на Зевса.
— Громоворжец! — прошептал Хенрик.
Их окружали чистейшего бело-голубого цвета сталактиты, словно колонны, выполненные в дорическом стиле.
Друзья медленно подошли к алтарной части.
— Это Алтарь девственных вод, — вдруг решительно заговорил Дима. — Посмотрите, видите у него точно такая же выемка, как у предыдущего, но она глубже и чётче. Похоже на некий замок, а вот там, на стене можно увидеть резкие узкие изломы в породе. Я сканировал их. Это схема транспортных туннелей. Если наложить на современную карту то получается, что отсюда мы могли бы попасть в район Илиона.
— Троя, — прошептал профессор.
— Турция, — констатировал Иван.
— Шестьсот километров от отеля, — резюмировал Дима.
Они помолчали какое-то время. Тлалок, ухмыляясь, смотрел сверху.
— А что мы, собственно, теряем? — решительно начал российский деятель от науки. Рука начала болеть и ползти назад по тягучей противно пахнущей разрытым кладбищем грязи было лень.
— Димон, вставляй штуковину, говори про «факу», и мы в отеле!
Хенрик открыл, было, рот, возражая, но только услышал.
— Мазат воюж тыкор мыслофак!
Раздался щелчок, земля ушла из-под ног, и они полетели!
Глава 25
В этот раз всё было по-другому.
Три человека летели по чёрному бесконечному тоннелю в пурпурном сумраке. Где-то, скорее, в голове и памяти, обозначилось белое пятно света.
Иван покрутил головой, потрогал мягкую обволакивающую, похожую на паутину, капсулу и одними губами произнёс:
— Нам ещё долго?
Рядом зашевелился Хенрик, и послышался спокойный, какой-то неживой, механический голос Димы:
— Спали. Часов восемь прошло, на подлёте.
Тьма помолчала. Сумрак редел, превращаясь в багровый закат. Словно из ниоткуда появлялся и исчезал размытый новорожденный тусклый луч, который отражал тёмные пятна стен и неуверенно рисовал контуры летящих.
Вот, фигура опять зашевелилась, и в бесконечном молчании глубины послышался стук черепицы.
— Ребят, а я без гипса, — послышалось в пустыне тьмы.
— Спасательная капсула, — механический ответ, отразился скрежетом в зубах лежащих. И тут заорал немец!
Ванька вздрогнул. Дима сел, и они судорожно схватили кричащего учёного. Хенрик вывернулся, по-детски хихикнув, начал:
В доме троянского мужа его пригласившего,
Лучник, Зевсов закон посрамил и попрал.
И гостелюбство Приама во грех превратив,
Дочери честь он присвоив, удрал.
А Диомед, им подкупленный, выкрал Палладий.
Этим обрёк он всю Трою во прах.
И на илийской стене жизнь детей бога Зевса,
Вставших в защиту поруганной девичьей чести,
Пытался из мира изгнать.
Только Аид своей властью и сильной рукою
Взял Афродиту и Ареса крепко в защиту.
Ваня почесал совершенно здоровую руку, потрогал валяющийся рядом гипс и сообщил по-русски:
— И тебя вылечат, и меня вылечат... А Хенрик-то у нас того...
Свет в конце тоннеля превратился в арку, и их тихо приземлило на прохладный каменный пол старого аркадного зала. Впереди стояла, мерцая в полумраке чёрными буквами, вывеска: «Exit». Иван обернулся, сзади сияла белой кладкой глухая стена.
— Приехали, — констатировал профессор.
***
В старой портовой таверне, пропахшей за век крепким мужским потом, дешёвым кислым вином и мочой, сидели двое. Узкоплечий невзрачный человечек, с теми чертами лица, на которые обратив внимание, не вспомнишь через час, и стройный золотоволосый крепкий силач. Оба заказали мясо и ячменных лепёшек. Грубо отказались от предложенной девки, но спросили про комнату на ночь.
— Ну да, — хохотнул невзрачный. — Пока Палладий в Храме, Троя неприступна. Девять лет толчётесь.
— Сказки оставь рапсодам, Диомед. Крылья Тюхе-Удачи всегда были за твоей спиной. Ты сможешь.
— Не так быстро, Старший. Я не знаю, с какой целью тебе её фигурка, но даже за такие деньги я берегу свою шкуру. Мне надо подумать. Если бы не Учитель, Великий Гермий, я бы отказал тебе. Не злись, Сильный. Вы другие, и Вы все стремитесь туда, откуда пришли. Но Вы здесь. И Вы не можете уйти. Я знаю. Мне надо подумать. Ответ дам на рассвете.
