Маленький Феб плакал, и уставшая Латона, не раз и не два бросившая уничтожающий взгляд на широкую спину мужа, мелькающую впереди, взяла ребёнка на руки. Она прекрасно понимала, что пятилетний мальчик не может усмирить рвущиеся от быстрого бега напряжённые мышцы, но и её силы были на исходе. Сзади оставалась только большая семья Форка и Кето. Имеющие шесть дочерей, они не могли ей помочь. А в памяти всё всплывало и накатывало, как гигантская волна-убийца: горящие виманы, стоянка центаврианского, похожего на большую безобразную обезьяну, вождя и дикий клич озверевших победителей «Махабхарата!».
Яркая вспышка, ветер и огромный бурый гриб, нарисованный в небе, почти нагнал их у появившегося, словно из ниоткуда, дромоса. Они успели уйти.
Все девочки, особенно три ослепших старших сёстры, почти задохнувшиеся от быстрого бега, потом долго болели. Феб, забывший свои страхи, ненавидел уродин, а когда дядя Гефест подарил ему лук, всегда гнал их, целясь...
— Старухи Грайи, — кричал он. — Один глаз, один зуб на всех!
Самая маленькая из шести погодок, кудрявая плотненькая Горги тогда хватала камни и швыряла в проказника.
— Убью, — шипела она. И золотые кудри поднимались от ветра с моря, напоминая змеиные головы.
— Змеюка, — кричал в ответ мальчишка, убегая прочь.
В самый разгар синхронного перевода, осуществляемого пунктуальным Димоном, принесли повторный заказ горячительных напитков. Прокурор протянул руку за двойным джином с малой толикой тоника и решил прояснить ситуацию жене:
— Итак, пока ты находилась в ванной, я жил в ожидании неприличных предложений от твоей матери...
— Андрей, неужели она посоветовала тебе заправить оливье кетчупом?
Димон перевёл речь на немецкий.
Ирен закатила глаза и подняла стакан за дружбу между народами и схожесть жизненных ситуаций.
Прокурор стукнул по колену сына и сообщил собранию:
— Всё, что ни делается — к лучшему. Просто не всегда — к нашему. Надо отдохнуть!
Обед заканчивался. Усталые едоки, медленно переставляя ноги, двигались в сторону дневного сна, чтобы, набравшись сил, достойно встретить ужин. Разочарованный Дживс не слышал, как Хенрик просил прикинуть Димона маршрут на завтра...
Горюющий после смерти Икара Гелиос мстительно прожаривал скорбную твердь.
— Сумасшедшая печка! Вода, того и гляди, вспыхнет на лету, — сплюнул вязкую слюну загорелый атлет, нехотя стаскивая с себя наручи, никчёмными украшениями сидевшие на перевитых жилами мощных руках.
Внизу недвижимо лежало полотно Понта. Воин сел на камни под сухими корнями источающей смолу кривой и жёлтой от зноя сосны. Сзади послышался шорох. Из-за поворота дороги, словно раздвигая перед собой густой от перегрева воздух, показался идущий.
— Доброй жизни тебе Великолепный, — приветствовал высокого светловолосого юношу, атлет.
— И тебе, друг мой, Бранх. Как счастлив я, познавший с тобой великое наслаждение. Но я тороплюсь. Сегодня в семье праздник. Знаешь ли ты, какой? Кого сегодня будут чествовать?
— Твою маленькую пылкую мстительную влюблённую, Феб! Сегодня её совершеннолетие. Неужели ты отвергнешь её? Отец будет не доволен.
— Ха, мой возлюбленный, Бранх! Я не желаю, чтобы змеиная душонка мерзкой медузы нарожала таких же уродин, как её сестрички...
— Но твой народ называет их последышами радиации...
— Моего народа нет, Бранх. Есть кучка мечтающих убраться с этой раскалённой сковороды! Впрочем, пойдём, любовь моя. Ты точно не родишь мне ублюдков!
И двое любовников, хохоча, скинув одежды, наперегонки кинулись в объятия прозрачных солёных вод.
За камнем, сжимая в руке горсть гранатовых зёрен, тонким гибким тростником, стояла, почти превратившаяся в камень, от отвращения, при виде любовных утех двух мужчин, и бессилия перед происходящим, Горгона. Последняя дочь несчастливого рода. Густые косы, во множестве переплетённые в тугую праздничную причёску сжимали голову в тисках, восковое от напряжения лицо и широко раскрытые глаза отражали только отчаяние. Наконец, шок прошёл и, насладившись увиденным, не проронив ни слезинки из прекрасных миндалевидных глаз, она резко развернулась и быстрым шагом пошла прочь. Раздавленные зёрна каплями алой крови отмечали её путь, а губы шептали:
— Я не забуду Феб! Медуза Горгона не забудет...
— Лан, не злись, господин старший советник юстиции. Поясняю, — пьяненько хихикал после ужина, подпоенный собственным отцом, Ванька. — Самым древним храмом в Азии считаются развалины в Дидиме, которые были посвящены Аполлону Филесию-Любящему. Храмовый комплекс, (по словам нашего немца), основали на обломках некоего капища в честь героя Бранха, который прославился в веках тем, что трахал самого Аполлона.
— Постой, как так может быть? Аполлон же любимец женщин! Так написано во всех книгах...
— Пап, согласно легендам, Аполлон вообще любил... не только слабый пол. Не перебивай! Кстати, жуткие чудовища Горгоны жили вместе с ним. Вместе родились и вместе в один этот храм ходили.
— Хмм, — пригубив «Кровавой Мери», сказал умеющий логически мыслить прокурор. — Знаешь сын, когда на глазах у баб совокупляются мужики, то любая Горгоной станет... Короче, а причём здесь все мы?
— Так там, согласно расшифрованной Димоном карте, дромос — переход, как раз в сторону СНГ. Ребят, скорее всего, в Абхазии приземлит! Завтра выезд в пять утра. Двести шестьдесят километров, и мы в Дидиме!
— Да уж, наезжусь на год вперёд, а уж впечатлений... Где Хенрика носит, с Вами, малолетками, мне пить не сподручно... Слабаки!
— Являясь дочерью титанов, Горгона умела летать, имела свободную волю и была невероятно красива. Она очаровала Посейдона, и тот, вступив в сговор с олимпийцами, пленил Горгону и надругался над ней, в результате чего она лишилась бессмертия... От пережитого ужаса и страданий окаменел ее взгляд и почернела душа, — хорошо поставленным голосом Игоря Кириллова (диктора из современной Андрею Дмитриевичу программы «Время» времён застоя и СССР) громко и четко выговаривая слова, Димон просвещал зевающие массы. Массы не имели возможности удрать от просвещения – они были утрамбованы в минивэн, следующий маршрутом: Фетхие — Дидим — и куда-то там ещё...
Выполнивший функцию «отца-просветителя» прокурор, повелев народу образовываться в пути, громко храпел на первом сидении, заглушая голос чтеца.
Очень скоро сидящие вперемешку с рюкзаками путешественники взмолились о пощаде.
Мольба была услышана.
Димыч, поменявшись с Иваном, переместился за руль и заткнулся.
Выехав в шесть утра, в восемь путники наскоро перекусили хот-догами на заправке и, не теряя времени, продолжили путь.
К девяти солнце, «ни свет ни заря» выкатившееся из-за горизонта алым сияющим пятном, раскочегарилось окончательно и, превратившись в белый карлик, старательно прожаривало шоссе.
— Август, — пыхтел Витёк, старательно направляя на себя чёрный кружок решетки кондиционера.
— Немедленно верни его взад, собственник, — хором возмущались близнецы.
— Как будто пробежал марафон, — стонал Сашка, обмахиваясь кепкой.
— Мистер Ре... Ри... Хенрик, — вопрошал любопытствующий Леха. — А Вам совсем не жарко?
Последний загадочно улыбался и завидующий медитирующему непосредственный Леха шёпотом вздыхал: «Фаши-и-ист...»
По обочинам дороги то и дело мелькали переплетения восточных кривых улиц, жилых домов с плоскими крышами, каких-то сомнительного вида грязных складов и заводиков, оставляющих впечатление заляпанной грязью помойки. Окружающий ландшафт убедительно констатировал победу прогрессивного человечества над златокудрыми арфистами, некогда проживавшими в этой области и устраивающими здесь свой нехитрый быт.
Наконец, показалась табличка с лаконичной надписью «Дидима» и арендованный рафик замер на стоянке.
Группа быстро выкатилась и застыла на солнце.
— День сурка, — бурчал при этом работник правопорядка. — Ещё два года в отпуск не пойду. Какой-то кошмар! Повторенье — мать ученья!
После чего огляделся и со вздохом и жестом «Ленин на броневике показывает путь трудовому крестьянству к светлому будущему» указал направление движения.
Они шли мимо груд булыжника к храму, каменная кладка которого давно заросла пыльной серой августовской травой и зимним плющом, пробивающимся между живописно разбросанными камнями.
Впереди из развалин вздымались в небо три гигантские чудом уцелевшие колонны. Они казались улетающими в бессмертие ракетами, которые вот-вот должны были оторваться от плит космодрома.
— Почти Баальбек, — шептал восхищенный Хенрик.
— Матом-то не ругайся, — наставительно советовал Андрей Дмитриевич. — Ребят, давайте, ищем, ищем... Я в этом пекле стоять не нанимался.
— Нам нужно перейти через многоколонный пронаос, туда, где во внутреннем дворике стояла эдикула. И найти остатки простильного храмика ионического ордера,— невозмутимо сообщил Димон.
— Ты умничай меньше, — вяло отметил Ванька, пиная щебенку.
Вокруг, на взгляд не обременённого пыльными знаниями архивов и библиотек туриста, старыми кучами валялся строительный мусор и огромные целые или разбитые каменные блоки, притащенные сюда неведомо кем, бесцельно брошенные и забытые.
И тишина…
Дидим свято хранил тайны и не жаловал экскурсоводов с любознательными отдыхающими в панамах.
Но вот Димыч, как хорошая гончая, вытянулся «пистолетом», сделал стойку и устремился в только ему ведомый проход.
— Дядя Андрей, — заметил он по дороге. — За нами опять... «хвост».
Прокурор резко затормозил, озираясь, а потом сощурился и констатировал, узнавая:
— Пиндостан успокоиться не может.
— Обезвредить? — с надеждой на неожиданный бонус к приключению поинтересовались безответственные близнецы.
— Наблюдать, — строго приказал служитель слепой Фемиды и уверенно продолжил путь.
Они прошли по пыльной дорожке, пересекли канавку с крутыми скатами, несмотря на жару скользкими от ила и застарелой вонючей грязи, текущей из выведенной из под земли трубы… и, наконец, пройдя мимо яркой вывески, свидетельствующей о начале экспозиции, оказались внутри некогда величественного храма.
— Помнится, я учил про дорический и ионический ордер, — вдруг пробурчал прокурор. — Однако, несмотря на разнообразие названий и привнесённые строителями незначительные отличия, все греческие храмы одинаковы.
— Пап, вот, например, крылышки в KFS что у нас в универе, что в ларьке у метро. Так и храмы эти все, и пирамиды...— уверенно перепрыгивая через живописно разбросанные валуны, начал было Иван.
Хенрик неодобрительно фыркнул и громко приступил к просвещению малообразованных славян.
— Древнегреческие храмы отличает воздушная величественная простота. Их строили как жилище Бога в человеческом обличье. Обратите внимание, это большой прямоугольный дом, наполненный воздухом и светом, сложенный как бы из двух квадратов с красивым, даже величественным крыльцом, ограниченным пилястрами и украшенным колоннами. Количество этих колонн всегда четное, чтобы центральный вход располагался в середине...
— Вань, спроси немца, чем он увлекается в свободное от работы время?
— Шахматами и верховой ездой, — поперхнулся удивленный вопросом Хенрик.
На это русский представитель силовых структур хмыкнул, ловко открыл согретую солнцем банку пива, впрочем, ухитрившись ее не пролить, и громко сообщил обозримому пространству:
— Воот! А я шахматистками и наездницами! Где ваш храмик-то, прости господи!
— Там, — Дима осторожно коснулся до локтя рядом стоящего Ивана, указывая на темнеющий провал.
Духота.
Духота, пыль, поднимающийся по ветру песок...
Она видит, как растопырив ноги, чьё-то тяжелое и грузное тело наваливается на нее.
Руки хватают грудь…
Рвётся и трещит пурпурный пеплос, словно окрашенная кровью морских гадов ткань спешит вернуться в такое близкое море. Блеклые, почти выцветшие от вожделения глаза смотрят в упор, поглощая ее душу. А потом хриплый мерзкий смех победителя вырывается из чёрного провала рта...
— Отвергнутая девка, тебя теперь любят! А я всегда буду угоден... богам! — слышит она, не понимая. Потом, сквозь туманную брешь в мироздании фигура делится на две половины. Громко гремят, падая в кошель, монеты, и далекий голос произносит:
— Я удовлетворён дорогой друг.
И второй, исторгнутый из слюнявой пасти:
— Обращайся, Златокудрый...
Только к рассвету она смогла смыть в тёплых волнах грязные разводы от ползавшего по ней существа и дойти до площадки.
Работы по прокладке нового тоннеля к обнаруженной рабочей вимане, способной преодолеть барьер, почти завершились.
Это был шанс. Шанс на спасение оставленной горстки их народа. Шанс улететь с проклятой войной и горем планеты.
Но жало мести, блестя черной слизью горького яда, медленно поднималось от пляжа в гору.
— Ты убил меня. Я убью надежду. Ты убил надежду. Я любила тебя…
Духота. Пыль. Поднимающийся по ветру песок. Восковые руки с обломанными в борьбе грязными ногтями....
С ней будут считаться. Даже несмотря на ее смерть...
Воронка задвоенного портала уносила ее и мощный проходчик в безвременье легенд в тот самый миг, когда люди, осознавшие, что сейчас произойдёт, бежали наперерез в последней попытке нагнать безумную.
Далекая подземная тьма с огненными всполохами вдруг зашевелилась.
— Они пришли на место слишком рано, Аид.
— Какое тяжелое воспоминание, моя дорогая Кора...
— Я попавшая в легенду Паллада...
— Ты спасшая от позора моего недалекого брата...
— Какое это теперь имеет значение?
— Честь всегда имеет значение, моя дорогая...
Тьма начинает хохотать и сквозь рокот бездны он слышит:
— Только любовь...
Свежий ветерок с залива нёс прохладу.
Иван Иванович Пятков, по мере сил борющийся с надвигающейся старостью, шагал по гравийным дорожкам положенные для здоровья семь километров пути. Вдыхая целебный воздух, он готовился через девять минут достать припасенную пластиковую бутылку из-под кваса и набрать из источника лечебной воды. Родник был очень удачно расположен - у выхода на маленькой лужайке, по весне зарастающей синими ирисами, а сейчас просто радующей глаз солнцем.
Сосед вычитал где-то, что здешняя водица богата радоном, и экономный Пятков регулярно принимал сей продукт, причем абсолютно бесплатно.
Листва шевелилась на ветру, и любитель здорового отдыха неторопливо углублялся в лес, рассматривая привычные пейзажи. В северном лесу уже чувствовалось приближение осени. В воздухе шапками-невидимками колыхались тени паутин. Над густым темно-зелёным мхом, медленно взмахивая прозрачными крылышками, охотились небольшие зеленоватые стрекозы. Изредка, роняя кору на мягкий мховый ковёр, с сосны опускалась осторожная серая белка. Зверёк водил кисточками - ушками и, убедившись, что очередной пешеход не несёт семечек на обед, торопливо возвращался к дуплу и мягким молодым шишкам.
Дважды ему навстречу громкой топочущей ватагой пронеслись буйные группы охотников за достопримечательностями, увешанных фото-видео-аппаратурой, лопочущих на абсолютно не удобоваримом русскому уху диалекте. Особо наглые особи передвигались способом «спиной вперед», пытаясь запечатлеть эксклюзивный кусок русской неповторимой природы себе на память, и при этом, естественно, натыкались на Ивана Ивановича. Он морщил брови, но после с удовольствием слегка кивал головой на громкие «Сумимасе», наблюдая, как ему кланяются в пояс.
Яркая вспышка, ветер и огромный бурый гриб, нарисованный в небе, почти нагнал их у появившегося, словно из ниоткуда, дромоса. Они успели уйти.
Все девочки, особенно три ослепших старших сёстры, почти задохнувшиеся от быстрого бега, потом долго болели. Феб, забывший свои страхи, ненавидел уродин, а когда дядя Гефест подарил ему лук, всегда гнал их, целясь...
— Старухи Грайи, — кричал он. — Один глаз, один зуб на всех!
Самая маленькая из шести погодок, кудрявая плотненькая Горги тогда хватала камни и швыряла в проказника.
— Убью, — шипела она. И золотые кудри поднимались от ветра с моря, напоминая змеиные головы.
— Змеюка, — кричал в ответ мальчишка, убегая прочь.
***
В самый разгар синхронного перевода, осуществляемого пунктуальным Димоном, принесли повторный заказ горячительных напитков. Прокурор протянул руку за двойным джином с малой толикой тоника и решил прояснить ситуацию жене:
— Итак, пока ты находилась в ванной, я жил в ожидании неприличных предложений от твоей матери...
— Андрей, неужели она посоветовала тебе заправить оливье кетчупом?
Димон перевёл речь на немецкий.
Ирен закатила глаза и подняла стакан за дружбу между народами и схожесть жизненных ситуаций.
Прокурор стукнул по колену сына и сообщил собранию:
— Всё, что ни делается — к лучшему. Просто не всегда — к нашему. Надо отдохнуть!
Обед заканчивался. Усталые едоки, медленно переставляя ноги, двигались в сторону дневного сна, чтобы, набравшись сил, достойно встретить ужин. Разочарованный Дживс не слышал, как Хенрик просил прикинуть Димона маршрут на завтра...
***
Горюющий после смерти Икара Гелиос мстительно прожаривал скорбную твердь.
— Сумасшедшая печка! Вода, того и гляди, вспыхнет на лету, — сплюнул вязкую слюну загорелый атлет, нехотя стаскивая с себя наручи, никчёмными украшениями сидевшие на перевитых жилами мощных руках.
Внизу недвижимо лежало полотно Понта. Воин сел на камни под сухими корнями источающей смолу кривой и жёлтой от зноя сосны. Сзади послышался шорох. Из-за поворота дороги, словно раздвигая перед собой густой от перегрева воздух, показался идущий.
— Доброй жизни тебе Великолепный, — приветствовал высокого светловолосого юношу, атлет.
— И тебе, друг мой, Бранх. Как счастлив я, познавший с тобой великое наслаждение. Но я тороплюсь. Сегодня в семье праздник. Знаешь ли ты, какой? Кого сегодня будут чествовать?
— Твою маленькую пылкую мстительную влюблённую, Феб! Сегодня её совершеннолетие. Неужели ты отвергнешь её? Отец будет не доволен.
— Ха, мой возлюбленный, Бранх! Я не желаю, чтобы змеиная душонка мерзкой медузы нарожала таких же уродин, как её сестрички...
— Но твой народ называет их последышами радиации...
— Моего народа нет, Бранх. Есть кучка мечтающих убраться с этой раскалённой сковороды! Впрочем, пойдём, любовь моя. Ты точно не родишь мне ублюдков!
И двое любовников, хохоча, скинув одежды, наперегонки кинулись в объятия прозрачных солёных вод.
***
За камнем, сжимая в руке горсть гранатовых зёрен, тонким гибким тростником, стояла, почти превратившаяся в камень, от отвращения, при виде любовных утех двух мужчин, и бессилия перед происходящим, Горгона. Последняя дочь несчастливого рода. Густые косы, во множестве переплетённые в тугую праздничную причёску сжимали голову в тисках, восковое от напряжения лицо и широко раскрытые глаза отражали только отчаяние. Наконец, шок прошёл и, насладившись увиденным, не проронив ни слезинки из прекрасных миндалевидных глаз, она резко развернулась и быстрым шагом пошла прочь. Раздавленные зёрна каплями алой крови отмечали её путь, а губы шептали:
— Я не забуду Феб! Медуза Горгона не забудет...
***
— Лан, не злись, господин старший советник юстиции. Поясняю, — пьяненько хихикал после ужина, подпоенный собственным отцом, Ванька. — Самым древним храмом в Азии считаются развалины в Дидиме, которые были посвящены Аполлону Филесию-Любящему. Храмовый комплекс, (по словам нашего немца), основали на обломках некоего капища в честь героя Бранха, который прославился в веках тем, что трахал самого Аполлона.
— Постой, как так может быть? Аполлон же любимец женщин! Так написано во всех книгах...
— Пап, согласно легендам, Аполлон вообще любил... не только слабый пол. Не перебивай! Кстати, жуткие чудовища Горгоны жили вместе с ним. Вместе родились и вместе в один этот храм ходили.
— Хмм, — пригубив «Кровавой Мери», сказал умеющий логически мыслить прокурор. — Знаешь сын, когда на глазах у баб совокупляются мужики, то любая Горгоной станет... Короче, а причём здесь все мы?
— Так там, согласно расшифрованной Димоном карте, дромос — переход, как раз в сторону СНГ. Ребят, скорее всего, в Абхазии приземлит! Завтра выезд в пять утра. Двести шестьдесят километров, и мы в Дидиме!
— Да уж, наезжусь на год вперёд, а уж впечатлений... Где Хенрика носит, с Вами, малолетками, мне пить не сподручно... Слабаки!
Глава 28
— Являясь дочерью титанов, Горгона умела летать, имела свободную волю и была невероятно красива. Она очаровала Посейдона, и тот, вступив в сговор с олимпийцами, пленил Горгону и надругался над ней, в результате чего она лишилась бессмертия... От пережитого ужаса и страданий окаменел ее взгляд и почернела душа, — хорошо поставленным голосом Игоря Кириллова (диктора из современной Андрею Дмитриевичу программы «Время» времён застоя и СССР) громко и четко выговаривая слова, Димон просвещал зевающие массы. Массы не имели возможности удрать от просвещения – они были утрамбованы в минивэн, следующий маршрутом: Фетхие — Дидим — и куда-то там ещё...
Выполнивший функцию «отца-просветителя» прокурор, повелев народу образовываться в пути, громко храпел на первом сидении, заглушая голос чтеца.
Очень скоро сидящие вперемешку с рюкзаками путешественники взмолились о пощаде.
Мольба была услышана.
Димыч, поменявшись с Иваном, переместился за руль и заткнулся.
Выехав в шесть утра, в восемь путники наскоро перекусили хот-догами на заправке и, не теряя времени, продолжили путь.
К девяти солнце, «ни свет ни заря» выкатившееся из-за горизонта алым сияющим пятном, раскочегарилось окончательно и, превратившись в белый карлик, старательно прожаривало шоссе.
— Август, — пыхтел Витёк, старательно направляя на себя чёрный кружок решетки кондиционера.
— Немедленно верни его взад, собственник, — хором возмущались близнецы.
— Как будто пробежал марафон, — стонал Сашка, обмахиваясь кепкой.
— Мистер Ре... Ри... Хенрик, — вопрошал любопытствующий Леха. — А Вам совсем не жарко?
Последний загадочно улыбался и завидующий медитирующему непосредственный Леха шёпотом вздыхал: «Фаши-и-ист...»
По обочинам дороги то и дело мелькали переплетения восточных кривых улиц, жилых домов с плоскими крышами, каких-то сомнительного вида грязных складов и заводиков, оставляющих впечатление заляпанной грязью помойки. Окружающий ландшафт убедительно констатировал победу прогрессивного человечества над златокудрыми арфистами, некогда проживавшими в этой области и устраивающими здесь свой нехитрый быт.
Наконец, показалась табличка с лаконичной надписью «Дидима» и арендованный рафик замер на стоянке.
Группа быстро выкатилась и застыла на солнце.
— День сурка, — бурчал при этом работник правопорядка. — Ещё два года в отпуск не пойду. Какой-то кошмар! Повторенье — мать ученья!
После чего огляделся и со вздохом и жестом «Ленин на броневике показывает путь трудовому крестьянству к светлому будущему» указал направление движения.
***
Они шли мимо груд булыжника к храму, каменная кладка которого давно заросла пыльной серой августовской травой и зимним плющом, пробивающимся между живописно разбросанными камнями.
Впереди из развалин вздымались в небо три гигантские чудом уцелевшие колонны. Они казались улетающими в бессмертие ракетами, которые вот-вот должны были оторваться от плит космодрома.
— Почти Баальбек, — шептал восхищенный Хенрик.
— Матом-то не ругайся, — наставительно советовал Андрей Дмитриевич. — Ребят, давайте, ищем, ищем... Я в этом пекле стоять не нанимался.
— Нам нужно перейти через многоколонный пронаос, туда, где во внутреннем дворике стояла эдикула. И найти остатки простильного храмика ионического ордера,— невозмутимо сообщил Димон.
— Ты умничай меньше, — вяло отметил Ванька, пиная щебенку.
Вокруг, на взгляд не обременённого пыльными знаниями архивов и библиотек туриста, старыми кучами валялся строительный мусор и огромные целые или разбитые каменные блоки, притащенные сюда неведомо кем, бесцельно брошенные и забытые.
И тишина…
Дидим свято хранил тайны и не жаловал экскурсоводов с любознательными отдыхающими в панамах.
Но вот Димыч, как хорошая гончая, вытянулся «пистолетом», сделал стойку и устремился в только ему ведомый проход.
— Дядя Андрей, — заметил он по дороге. — За нами опять... «хвост».
Прокурор резко затормозил, озираясь, а потом сощурился и констатировал, узнавая:
— Пиндостан успокоиться не может.
— Обезвредить? — с надеждой на неожиданный бонус к приключению поинтересовались безответственные близнецы.
— Наблюдать, — строго приказал служитель слепой Фемиды и уверенно продолжил путь.
Они прошли по пыльной дорожке, пересекли канавку с крутыми скатами, несмотря на жару скользкими от ила и застарелой вонючей грязи, текущей из выведенной из под земли трубы… и, наконец, пройдя мимо яркой вывески, свидетельствующей о начале экспозиции, оказались внутри некогда величественного храма.
— Помнится, я учил про дорический и ионический ордер, — вдруг пробурчал прокурор. — Однако, несмотря на разнообразие названий и привнесённые строителями незначительные отличия, все греческие храмы одинаковы.
— Пап, вот, например, крылышки в KFS что у нас в универе, что в ларьке у метро. Так и храмы эти все, и пирамиды...— уверенно перепрыгивая через живописно разбросанные валуны, начал было Иван.
Хенрик неодобрительно фыркнул и громко приступил к просвещению малообразованных славян.
— Древнегреческие храмы отличает воздушная величественная простота. Их строили как жилище Бога в человеческом обличье. Обратите внимание, это большой прямоугольный дом, наполненный воздухом и светом, сложенный как бы из двух квадратов с красивым, даже величественным крыльцом, ограниченным пилястрами и украшенным колоннами. Количество этих колонн всегда четное, чтобы центральный вход располагался в середине...
— Вань, спроси немца, чем он увлекается в свободное от работы время?
— Шахматами и верховой ездой, — поперхнулся удивленный вопросом Хенрик.
На это русский представитель силовых структур хмыкнул, ловко открыл согретую солнцем банку пива, впрочем, ухитрившись ее не пролить, и громко сообщил обозримому пространству:
— Воот! А я шахматистками и наездницами! Где ваш храмик-то, прости господи!
— Там, — Дима осторожно коснулся до локтя рядом стоящего Ивана, указывая на темнеющий провал.
***
Духота.
Духота, пыль, поднимающийся по ветру песок...
Она видит, как растопырив ноги, чьё-то тяжелое и грузное тело наваливается на нее.
Руки хватают грудь…
Рвётся и трещит пурпурный пеплос, словно окрашенная кровью морских гадов ткань спешит вернуться в такое близкое море. Блеклые, почти выцветшие от вожделения глаза смотрят в упор, поглощая ее душу. А потом хриплый мерзкий смех победителя вырывается из чёрного провала рта...
— Отвергнутая девка, тебя теперь любят! А я всегда буду угоден... богам! — слышит она, не понимая. Потом, сквозь туманную брешь в мироздании фигура делится на две половины. Громко гремят, падая в кошель, монеты, и далекий голос произносит:
— Я удовлетворён дорогой друг.
И второй, исторгнутый из слюнявой пасти:
— Обращайся, Златокудрый...
Только к рассвету она смогла смыть в тёплых волнах грязные разводы от ползавшего по ней существа и дойти до площадки.
Работы по прокладке нового тоннеля к обнаруженной рабочей вимане, способной преодолеть барьер, почти завершились.
Это был шанс. Шанс на спасение оставленной горстки их народа. Шанс улететь с проклятой войной и горем планеты.
Но жало мести, блестя черной слизью горького яда, медленно поднималось от пляжа в гору.
— Ты убил меня. Я убью надежду. Ты убил надежду. Я любила тебя…
Духота. Пыль. Поднимающийся по ветру песок. Восковые руки с обломанными в борьбе грязными ногтями....
С ней будут считаться. Даже несмотря на ее смерть...
Воронка задвоенного портала уносила ее и мощный проходчик в безвременье легенд в тот самый миг, когда люди, осознавшие, что сейчас произойдёт, бежали наперерез в последней попытке нагнать безумную.
***
Далекая подземная тьма с огненными всполохами вдруг зашевелилась.
— Они пришли на место слишком рано, Аид.
— Какое тяжелое воспоминание, моя дорогая Кора...
— Я попавшая в легенду Паллада...
— Ты спасшая от позора моего недалекого брата...
— Какое это теперь имеет значение?
— Честь всегда имеет значение, моя дорогая...
Тьма начинает хохотать и сквозь рокот бездны он слышит:
— Только любовь...
Глава 29
Свежий ветерок с залива нёс прохладу.
Иван Иванович Пятков, по мере сил борющийся с надвигающейся старостью, шагал по гравийным дорожкам положенные для здоровья семь километров пути. Вдыхая целебный воздух, он готовился через девять минут достать припасенную пластиковую бутылку из-под кваса и набрать из источника лечебной воды. Родник был очень удачно расположен - у выхода на маленькой лужайке, по весне зарастающей синими ирисами, а сейчас просто радующей глаз солнцем.
Сосед вычитал где-то, что здешняя водица богата радоном, и экономный Пятков регулярно принимал сей продукт, причем абсолютно бесплатно.
Листва шевелилась на ветру, и любитель здорового отдыха неторопливо углублялся в лес, рассматривая привычные пейзажи. В северном лесу уже чувствовалось приближение осени. В воздухе шапками-невидимками колыхались тени паутин. Над густым темно-зелёным мхом, медленно взмахивая прозрачными крылышками, охотились небольшие зеленоватые стрекозы. Изредка, роняя кору на мягкий мховый ковёр, с сосны опускалась осторожная серая белка. Зверёк водил кисточками - ушками и, убедившись, что очередной пешеход не несёт семечек на обед, торопливо возвращался к дуплу и мягким молодым шишкам.
Дважды ему навстречу громкой топочущей ватагой пронеслись буйные группы охотников за достопримечательностями, увешанных фото-видео-аппаратурой, лопочущих на абсолютно не удобоваримом русскому уху диалекте. Особо наглые особи передвигались способом «спиной вперед», пытаясь запечатлеть эксклюзивный кусок русской неповторимой природы себе на память, и при этом, естественно, натыкались на Ивана Ивановича. Он морщил брови, но после с удовольствием слегка кивал головой на громкие «Сумимасе», наблюдая, как ему кланяются в пояс.
