Хроники особого отдела — 2.
1.
Весна 1493 года пришла в мир обиженной. Одетая в серые плотные туманные покровы, она долго не позволяла тёплым солнечным лучам проникнуть сквозь толстый старый ковёр прошлогодней листвы. В лесу почти до дня Великой Вальпурги царила непроходимая грязь, а потому вполне себе прилично одетый (правда, в самом начале своего пути) всадник превратился в грязное чучело, громко выражающее своё недовольство и распугивающее любопытных белок.
Определить в данный момент его принадлежность к какому-либо сословию было трудновато, но намётанный глаз смог бы рассмотреть ноги, стиснутые тяжёлыми сапогами для верховой езды, и меч, который почему-то торчал из-за спины, возвышаясь над головой путешественника наподобие карающего грешников креста.
Грязь заглушала цокот копыт, заставляя напрягать усталую спину.
Выехав из Эксетера, путешественник всю дорогу поминал нечистого и семь его печатей, но на подъезде к Лондону даже на проклятия уже не оставалось сил.
Его длинноногий гордый жеребец также не выглядел счастливым. По всей видимости, он за это время тоже неоднократно помянул недобрым словом (точнее, ржанием) и хозяина, которому приспичило в распутицу переть неведомо куда, и сам бесконечный путь.
Наконец, по сторонам исчез лес, сменившийся сухим колючим кустарником. Вдали появились первые дома, которые обшарпанными чёрными бусинами-чётками вросли в землю вокруг древней зубчатой, местами разрушающейся стены, чем-то неуловимым напоминающей карающую длань старого епископа.
На фоне быстро темнеющего неба силуэты башен выглядели удручающе. Флаги, висящие грязными красными пятнами, головы насаженных на шесты врагов короны, скалящие свои гнилые зубы… малоприятное зрелище. Стража, облачённая в стальные кирасы и шлемы, напротив, радостно размахивала копьями — ждала свою дань.
Почти сразу за крепостной стеной, окружённой для верности рвом, наполненным тухлой водой, убегали под ногами коня узкие мощеные, такие же грязные и вонючие, как и все пространство вокруг, улочки. Окружающий мир не радовал глаз своим великолепием. Нос, впрочем, не радовал тоже. Да и осязание… усталое тело ненавидело каждый встреченный на пути булыжник мостовой.
Наконец, спотыкающееся от усталости животное довезло своего седока до трехэтажных каменных построек. Первые этажи зданий с выступающими вперёд надстроенными деревянными карнизами состояли из множества лавок, а чуть дальше к центру выстроились в ряд постоялые дворы и харчевни для среднего класса.
— Мы слишком устали, дорогой друг, — внезапно пробормотал всадник. — Перед встречей с гнилой капустой нам с тобой требуется выспаться и слегка почистить перья…
Человек резко дернул поводья, и послушное животное остановилось у прочного дубового забора.
Уже через полчаса деловитая хозяйка, подметавшая полы своей широченной засаленной юбкой, кланяясь явно кому-то не из «простых» подавала на стол.
В конюшне вычищали уставшую лошадь…
Хозяйка оказалась на редкость словоохотлива.
В результате любезного общения с ней путешественник получил вполне сносную комнату, постель, ужин и полноценную информацию практически из первых уст, ибо известно: «знания людские, являющиеся гласом народным, пополняют умы вопрошающих поболее книжных знаний…».
— Вот вы, милорд, ведь столичный житель, — простодушно напрашивалась на пару дополнительных гроутов …говорунья.
— Угу, — уплетая недавно снятого с решетки каплуна, соглашался посетитель.
— И жили вы всегда в Лондоне, просто давненько не показывались дома, — надеялась на поживу хозяйка.
— А то… — чавкая, оценивал ее речь ужинающий.
— И то верно, что не бывали-то. В последнее время, как Бог прибрал нашего веселого короля, нам приходится нелегко, — понизив голос, наконец дошла до городских сказок трактирщица.
— А что так? — удивлялся проезжий.
— Господь испытывает нас, грешников. Он и решил прибрать Эдуарда, оставив нам молодого короля и свою венценосную супружницу с «тяжелыми веками на глазах, как у дракона». От грудницы, сказывают, преставился … А у нас летом-то прошлым страшная засуха стояла, а сейчас вон распутица и потоп. Король-то новый не венчан на царство. Сказывают, незаконный он. В Тауэре закрылся к людям не выходит, брата малого к себе призвал…
— А лорд-протектор — дядя, стало быть, — хмыкнул постоялец и, вытерев губы поданной старой тряпицей, важно именуемой салфеткой, подарил хозяйке пенни и надежду на завтрашний (не менее щедрый) день.
Утром незнакомец плотно позавтракал и, откланиваясь, весьма щедро вознаградил довольную трактирщицу, пообещав всегда останавливаться только у неё.
Конь отдохнул не менее хозяина, но встретил последнего тяжелым вздохом. Впрочем, из толчеи улиц в центр столицы — к Тауэру вывез его достаточно быстро.
Здесь зрелище было уже чуть получше. С улицы, несмотря на висящий в воздухе водяной промозглый туман, можно было легко разглядеть освещённые свечами окна в самом верху Белого замка. Двадцать лет назад королевские покои, осажденные войсками йоркистов, сильно пострадали от артиллерийского огня, поэтому въезжающий удовлетворенно хихикнул, отметив проделанные совсем недавно бойницы для пушек и аркебуз.
Хмыкнув: «Укрепили…», — он въехал в крепость, лишь слегка кивнув головой и громко сообщая страже:
— Граф Арундел Джон, немедленно доложить! Меня ждут!
Чёрный как смоль скакун показал замешкавшимся стражникам белые зубы и ехидно заржал. Хозяин наклонился к его острому нервно дрожащему уху и шепнул:
«Мрак, заткнись, хва ржать, приехали…»
Одетый в повседневный темно-синий (и слегка засаленный) камзол, страж-йомен, наследственный «поедатель говядины», в силу своего рождения ставший начальником королевских гвардейцев, суетливо приветствовал прибывшего графа.
Стоя в одиночестве на просторной площади перед капеллой Святого Петра в оковах, страж казался маленьким и жалким, несмотря на внушительное брюшко и подозрительно блестящие жирные губы.
— Почти как Святой Павел, ваша милость, красота-то какая…, - непонятно почему показав рукой на дом Бога, вступил он в диалог.
Попытка общения была не сказать чтобы совсем бесплодной… Вместо всадника, не удостоившего его вниманием, на желающего пообщаться стража среагировал злобный боевой конь, уронивший на мощеную камнем площадь небольшую кучу остро пахнущих яблок и проворно цапнувший толстяка за плечо.
— Святой Павел - самый большой собор на островах, не богохульствуй, — наставительно пояснил в ответ на громкий «ох» пострадавшего прибывший без свиты граф.
Вскоре оба гостя (и двуногий, и четвероногий) оказались у огромных окованных медью дверей. Вход был увенчан аркой, украшенной каменным плющом и львиными мордами. На крыльце стояло несколько человек — свита лорда-протектора.
Всадник спешился и, небрежно бросив поводья в чьи-то руки, не сняв шляпу и не поприветствовав никого, проследовал внутрь.
Нагловатого милорда через бесконечные коридоры проводили в небольшую квадратную приемную и оставили в одиночестве. Последний принялся коротать минуты ожидания, раскидывая бережно разложенные соломенные циновки, дабы рассмотреть великолепный мозаичный пол.
Очень быстро к нему присоединился молодой граф Ричмонд, несомненный (правда внебрачный) потомок герцогов Ланкастерских.
Наконец двери распахнулись.
— Ричард Йоркский Плантагенет, ожидает вас!
Но в тишине строгого покоя присутствующие услышали мерзкие смешки:
— Так тебя ещё не называли, дорогой друг, — фыркнул невежливый граф.
И прибывший, протянув в приветствии руку, вошёл в кабинет. Двери плотно закрылись, и в покоях вновь наступила торжественная тишина.
На стене красовался гобелен с изображением пяти белых львов на красном поле. За столом на новомодном венецианском кресле (с подушками на сидении) сидел его высочество герцог — регент при вдовствующей королеве Елизавете (уже объявленной самозванкой). Всего две седмицы прошло, как епископ Батский, в миру Роберт Стиллингтон, не без толики злорадства сообщил Тайному совету: Веселый король когда-то успел заключить с Элеонорой Батлер, дочерью графа Шрусбери брачный договор (после попрания чести оной дамы). Помолвку эту так никто и не расторгнул, а забывчивый Эдуард IV через год венчался с Елизаветой Вудвилл.
Воодушевленные сим знанием жители Лондона, подкрепившие его петицией парламента, спешно предложили единственному законному представителю рода исключить из списка престолонаследия принцев Эдуарда и Ричарда. «Ибо преступления его отца перевесили народную чашу терпения».
В камине трещали сухие поленья, несмотря на полдень, ярко горели свечи. Трое мужчин собрались для заключения странного договора.
Размеренным голосом уверенного в себе воина предполагаемый король предложил прибывшим сесть. Ехидный граф тут же развалился в кресле и с интересом разглядывал сидящую за столом представительную фигуру протектора, мужественность которого не портил небольшой дефект из-за полученной ещё в детстве травмы позвоночника. Облачённый в чёрный дублет хорошего кроя и качества, состоящий из куртки, отделанной тонким кружевом и длинных носков , он позволил себе встретить гостей без халата, который, небрежно перекинутый через спинку кресла, блестел золотой нитью, щедро использованной мастерицами.
— Мне нужны мальчишки, — внезапно первым начал граф Арундел.
Присутствующие вздрогнули.
Герцог поднял тяжелый взгляд на говорящего и бросил:
— Смело и неумно, Джон.
— Да ладно? Ты трудами купленного за тридцать серебренников епископа получаешь трон, Генрих (граф Ричмонд) удачно женится, а я исчезаю. Совсем.
— Неужели для вас, мой милый друг, королевский двор такая тяжкая повинность? — голос хозяина кабинета звучал насмешливо, но глаза горели едва сдерживаемой яростью.
Разговорчивый пришелец, казалось, вообще не замечал этого недовольства.
— Их величество Елизавета согласится с любыми вашими доводами, будучи уверена в том, что ее дети живы. Однако мы озаботимся, чтобы никогда никто из потомков не смог претендовать на власть. Порукой в этом МОЕ слово. И не надо морщить свой наследственный нос. Я ведь не каждый день тут с вами договариваюсь. Можно же и по-другому все устроить.
Лицо герцога медленно наливалось чёрной жестокой яростью. Такого состояния мог достигнуть только настоящий берсерк. Кровь всех его потомков, посещавших ледяные северные берега и своими руками возводивших стены Палестины, сейчас горела в венах. Правда, собеседник продолжал, кривляясь, доказывать обратное. В какой-то момент новомодное резное кресло полетело в камин, и огромная тень его величества заполонила своей энергией кабинет. Сухое полированное дерево, попавшее на поленья, затрещало и в отблесках огня… молодой граф Ричмонд разглядел лицо, огненный овал сидящего рядом с камином графа.
— Мальчишки мои. Власть — ваша, детки. Елизавета станет прародительницей нового королевского рода, старайся, Ричард. Сильно не греши. И не забудь в качестве компенсации подарить мне герцогство… а то все граф и граф. Норфолк хочу.
Прозванный за легкомысленное отношение к слабому полу «веселым», король Эдуард IV, с небольшим (досадным) перерывом, восседал на троне ни много ни мало — 21 год, вечность! Озаботившись рождением сына, король лишь на 8-й год своего правления сумел произвести на свет из десяти детей трёх перспективных наследников престола. Умерев со спокойной совестью от пневмонии, сей славный сын Отечества оставил державу и сыновей на лорда-протектора, брата Ричарда. Все бы ничего, но власть, как известно, развращает, и спустя три месяца его высочество лорд сообщил миру о той тонкой грани в престолонаследии, которая отделила законом факт рождения детей Елизаветы Вудвилл от трона и короны.
Историки сломали о манускрипты и исторические свидетельства не одно перо за последние пятьсот лет, но так и не пришли к единому мнению — куда пропали принцы? Вероятность их убийства очень высока, но ведь занимая престол, Ричард уже и так полностью дискредитировал партию принцев.
Оставалась королева. Ещё при жизни современники отмечали ее властность и амбициозность, неспроста обвиняя в колдовстве и за глаза клеймя ведьмой. Уничтожив принцев, Ричард оставлял за своей спиной сильную Елизавету, а он не любил удары с тыла. Стоит вопрос: могли ли они заключить сделку? Жизнь детей за спокойствие двора? Сомнительно.
Но каким образом королева в результате стала праматерью всех Тюдоров? Почему не найдено ни одного письменного свидетельства, подтверждающего гибель ее детей? И, в конце концов, почему она не носила траур? Только по мужу. Только положенные приличиями полгода. Почему?
Спустя практически шесть веков руководитель международной группы, писатель и археолог Филиппа Лэнгли, извлекшая из земли останки Ричарда III, изучив все доступные средневековые манускрипты, выехала в графство Девон. Там, в старинном храме, с XIV века красуются символы королевской династии Йорков над барельефом богатого землевладельца Джона Эванса, оставившего на своём надгробии множество подсказок в стиле «Кода да Винчи». Надгробие увенчано: «EVAS».
Что расшифровывается как «Эдуард V покоится с миром». Исследователь Джон Дайк весьма убедительно утверждает, что принцев вывезли из Лондона в Британскую глухомань, где они тихо жили и скончались в достаточно преклонном возрасте. Причиной сохранения жизней могло быть соглашение с Вестминстерской партией, успешно разыгравшей свою карту.
Интересно, что трижды поданное на Высочайшее имя прошение о проведении эксгумации и генетическом исследовании останков осталось без ответа, хотя ее величество королева всегда любила интересоваться археологическими исследованиями, артефактами и прочими затейливыми историями.
— Добрый день! — гулкое эхо прокатилось по привратному залу и унеслось под сводчатый, бесконечно далёкий в своей высоте, расписанный купидонами потолок.
Младший библиотекарь падре Теодоро Челлини вздрогнул и резко поднял голову от разложенных карточек. В области шеи что-то неприятно щелкнуло, словно кто-то невидимый стукнул его по голове небольшим, но весьма тяжелым молоточком.
— Доброго вам дня, сеньор, — раздалось повторное нетерпеливое приветствие.
Пришедший был одет в длинное коричневое кашемировое пальто поверх добротного двубортного костюма и ослепительно белой рубахи. Высокий и стройный, он, казалось, улыбается из-под светлой фетровой шляпы, но как бы ни старался обученный клирик-физиономист, он не смог бы рассмотреть черты его лица.
— Я по записи. В фонд, — терпеливо объяснил вошедший.
Падре суетливо потянулся за журналом, стул заскрипел, а в носу вдруг защипало, и Теодоро, к своему стыду, оглушительно чихнул. Боль в голове перешла на шею и растеклась неприятной массой, заставляя продолжить чихание…
— Так я пройду? — вежливый голос посетителя ввинчивался уже в область груди.
Синьор Челлини закивал и показал на боковой проход, одновременно из всех сил стараясь вытереть нос и остановить слезотечение из покрасневших глаз.
— В шесть часов мы закрываемся, — только и смог выдавить он.
— Ну что вы, я настолько не задержусь, — раздался бодрый голос, быстро удаляющийся от стола…
Возможно, если бы так внезапно приболевший клирик не был так смущён неуместным зудом в носу, он бы вспомнил, что хорошо одетый сеньор в шляпе не назвал своего имени.
Глава 1. Зачем мы здесь?
1.
Весна 1493 года пришла в мир обиженной. Одетая в серые плотные туманные покровы, она долго не позволяла тёплым солнечным лучам проникнуть сквозь толстый старый ковёр прошлогодней листвы. В лесу почти до дня Великой Вальпурги царила непроходимая грязь, а потому вполне себе прилично одетый (правда, в самом начале своего пути) всадник превратился в грязное чучело, громко выражающее своё недовольство и распугивающее любопытных белок.
Определить в данный момент его принадлежность к какому-либо сословию было трудновато, но намётанный глаз смог бы рассмотреть ноги, стиснутые тяжёлыми сапогами для верховой езды, и меч, который почему-то торчал из-за спины, возвышаясь над головой путешественника наподобие карающего грешников креста.
Грязь заглушала цокот копыт, заставляя напрягать усталую спину.
Выехав из Эксетера, путешественник всю дорогу поминал нечистого и семь его печатей, но на подъезде к Лондону даже на проклятия уже не оставалось сил.
Его длинноногий гордый жеребец также не выглядел счастливым. По всей видимости, он за это время тоже неоднократно помянул недобрым словом (точнее, ржанием) и хозяина, которому приспичило в распутицу переть неведомо куда, и сам бесконечный путь.
Наконец, по сторонам исчез лес, сменившийся сухим колючим кустарником. Вдали появились первые дома, которые обшарпанными чёрными бусинами-чётками вросли в землю вокруг древней зубчатой, местами разрушающейся стены, чем-то неуловимым напоминающей карающую длань старого епископа.
На фоне быстро темнеющего неба силуэты башен выглядели удручающе. Флаги, висящие грязными красными пятнами, головы насаженных на шесты врагов короны, скалящие свои гнилые зубы… малоприятное зрелище. Стража, облачённая в стальные кирасы и шлемы, напротив, радостно размахивала копьями — ждала свою дань.
Почти сразу за крепостной стеной, окружённой для верности рвом, наполненным тухлой водой, убегали под ногами коня узкие мощеные, такие же грязные и вонючие, как и все пространство вокруг, улочки. Окружающий мир не радовал глаз своим великолепием. Нос, впрочем, не радовал тоже. Да и осязание… усталое тело ненавидело каждый встреченный на пути булыжник мостовой.
Наконец, спотыкающееся от усталости животное довезло своего седока до трехэтажных каменных построек. Первые этажи зданий с выступающими вперёд надстроенными деревянными карнизами состояли из множества лавок, а чуть дальше к центру выстроились в ряд постоялые дворы и харчевни для среднего класса.
— Мы слишком устали, дорогой друг, — внезапно пробормотал всадник. — Перед встречей с гнилой капустой нам с тобой требуется выспаться и слегка почистить перья…
Человек резко дернул поводья, и послушное животное остановилось у прочного дубового забора.
Уже через полчаса деловитая хозяйка, подметавшая полы своей широченной засаленной юбкой, кланяясь явно кому-то не из «простых» подавала на стол.
В конюшне вычищали уставшую лошадь…
***
Хозяйка оказалась на редкость словоохотлива.
В результате любезного общения с ней путешественник получил вполне сносную комнату, постель, ужин и полноценную информацию практически из первых уст, ибо известно: «знания людские, являющиеся гласом народным, пополняют умы вопрошающих поболее книжных знаний…».
— Вот вы, милорд, ведь столичный житель, — простодушно напрашивалась на пару дополнительных гроутов …говорунья.
— Угу, — уплетая недавно снятого с решетки каплуна, соглашался посетитель.
— И жили вы всегда в Лондоне, просто давненько не показывались дома, — надеялась на поживу хозяйка.
— А то… — чавкая, оценивал ее речь ужинающий.
— И то верно, что не бывали-то. В последнее время, как Бог прибрал нашего веселого короля, нам приходится нелегко, — понизив голос, наконец дошла до городских сказок трактирщица.
— А что так? — удивлялся проезжий.
— Господь испытывает нас, грешников. Он и решил прибрать Эдуарда, оставив нам молодого короля и свою венценосную супружницу с «тяжелыми веками на глазах, как у дракона». От грудницы, сказывают, преставился … А у нас летом-то прошлым страшная засуха стояла, а сейчас вон распутица и потоп. Король-то новый не венчан на царство. Сказывают, незаконный он. В Тауэре закрылся к людям не выходит, брата малого к себе призвал…
— А лорд-протектор — дядя, стало быть, — хмыкнул постоялец и, вытерев губы поданной старой тряпицей, важно именуемой салфеткой, подарил хозяйке пенни и надежду на завтрашний (не менее щедрый) день.
***
Утром незнакомец плотно позавтракал и, откланиваясь, весьма щедро вознаградил довольную трактирщицу, пообещав всегда останавливаться только у неё.
Конь отдохнул не менее хозяина, но встретил последнего тяжелым вздохом. Впрочем, из толчеи улиц в центр столицы — к Тауэру вывез его достаточно быстро.
Здесь зрелище было уже чуть получше. С улицы, несмотря на висящий в воздухе водяной промозглый туман, можно было легко разглядеть освещённые свечами окна в самом верху Белого замка. Двадцать лет назад королевские покои, осажденные войсками йоркистов, сильно пострадали от артиллерийского огня, поэтому въезжающий удовлетворенно хихикнул, отметив проделанные совсем недавно бойницы для пушек и аркебуз.
Хмыкнув: «Укрепили…», — он въехал в крепость, лишь слегка кивнув головой и громко сообщая страже:
— Граф Арундел Джон, немедленно доложить! Меня ждут!
Чёрный как смоль скакун показал замешкавшимся стражникам белые зубы и ехидно заржал. Хозяин наклонился к его острому нервно дрожащему уху и шепнул:
«Мрак, заткнись, хва ржать, приехали…»
***
Одетый в повседневный темно-синий (и слегка засаленный) камзол, страж-йомен, наследственный «поедатель говядины», в силу своего рождения ставший начальником королевских гвардейцев, суетливо приветствовал прибывшего графа.
Стоя в одиночестве на просторной площади перед капеллой Святого Петра в оковах, страж казался маленьким и жалким, несмотря на внушительное брюшко и подозрительно блестящие жирные губы.
— Почти как Святой Павел, ваша милость, красота-то какая…, - непонятно почему показав рукой на дом Бога, вступил он в диалог.
Попытка общения была не сказать чтобы совсем бесплодной… Вместо всадника, не удостоившего его вниманием, на желающего пообщаться стража среагировал злобный боевой конь, уронивший на мощеную камнем площадь небольшую кучу остро пахнущих яблок и проворно цапнувший толстяка за плечо.
— Святой Павел - самый большой собор на островах, не богохульствуй, — наставительно пояснил в ответ на громкий «ох» пострадавшего прибывший без свиты граф.
Вскоре оба гостя (и двуногий, и четвероногий) оказались у огромных окованных медью дверей. Вход был увенчан аркой, украшенной каменным плющом и львиными мордами. На крыльце стояло несколько человек — свита лорда-протектора.
Всадник спешился и, небрежно бросив поводья в чьи-то руки, не сняв шляпу и не поприветствовав никого, проследовал внутрь.
Нагловатого милорда через бесконечные коридоры проводили в небольшую квадратную приемную и оставили в одиночестве. Последний принялся коротать минуты ожидания, раскидывая бережно разложенные соломенные циновки, дабы рассмотреть великолепный мозаичный пол.
Очень быстро к нему присоединился молодой граф Ричмонд, несомненный (правда внебрачный) потомок герцогов Ланкастерских.
Наконец двери распахнулись.
— Ричард Йоркский Плантагенет, ожидает вас!
Но в тишине строгого покоя присутствующие услышали мерзкие смешки:
— Так тебя ещё не называли, дорогой друг, — фыркнул невежливый граф.
И прибывший, протянув в приветствии руку, вошёл в кабинет. Двери плотно закрылись, и в покоях вновь наступила торжественная тишина.
***
На стене красовался гобелен с изображением пяти белых львов на красном поле. За столом на новомодном венецианском кресле (с подушками на сидении) сидел его высочество герцог — регент при вдовствующей королеве Елизавете (уже объявленной самозванкой). Всего две седмицы прошло, как епископ Батский, в миру Роберт Стиллингтон, не без толики злорадства сообщил Тайному совету: Веселый король когда-то успел заключить с Элеонорой Батлер, дочерью графа Шрусбери брачный договор (после попрания чести оной дамы). Помолвку эту так никто и не расторгнул, а забывчивый Эдуард IV через год венчался с Елизаветой Вудвилл.
Воодушевленные сим знанием жители Лондона, подкрепившие его петицией парламента, спешно предложили единственному законному представителю рода исключить из списка престолонаследия принцев Эдуарда и Ричарда. «Ибо преступления его отца перевесили народную чашу терпения».
В камине трещали сухие поленья, несмотря на полдень, ярко горели свечи. Трое мужчин собрались для заключения странного договора.
Размеренным голосом уверенного в себе воина предполагаемый король предложил прибывшим сесть. Ехидный граф тут же развалился в кресле и с интересом разглядывал сидящую за столом представительную фигуру протектора, мужественность которого не портил небольшой дефект из-за полученной ещё в детстве травмы позвоночника. Облачённый в чёрный дублет хорошего кроя и качества, состоящий из куртки, отделанной тонким кружевом и длинных носков , он позволил себе встретить гостей без халата, который, небрежно перекинутый через спинку кресла, блестел золотой нитью, щедро использованной мастерицами.
— Мне нужны мальчишки, — внезапно первым начал граф Арундел.
Присутствующие вздрогнули.
Герцог поднял тяжелый взгляд на говорящего и бросил:
— Смело и неумно, Джон.
— Да ладно? Ты трудами купленного за тридцать серебренников епископа получаешь трон, Генрих (граф Ричмонд) удачно женится, а я исчезаю. Совсем.
— Неужели для вас, мой милый друг, королевский двор такая тяжкая повинность? — голос хозяина кабинета звучал насмешливо, но глаза горели едва сдерживаемой яростью.
Разговорчивый пришелец, казалось, вообще не замечал этого недовольства.
— Их величество Елизавета согласится с любыми вашими доводами, будучи уверена в том, что ее дети живы. Однако мы озаботимся, чтобы никогда никто из потомков не смог претендовать на власть. Порукой в этом МОЕ слово. И не надо морщить свой наследственный нос. Я ведь не каждый день тут с вами договариваюсь. Можно же и по-другому все устроить.
Лицо герцога медленно наливалось чёрной жестокой яростью. Такого состояния мог достигнуть только настоящий берсерк. Кровь всех его потомков, посещавших ледяные северные берега и своими руками возводивших стены Палестины, сейчас горела в венах. Правда, собеседник продолжал, кривляясь, доказывать обратное. В какой-то момент новомодное резное кресло полетело в камин, и огромная тень его величества заполонила своей энергией кабинет. Сухое полированное дерево, попавшее на поленья, затрещало и в отблесках огня… молодой граф Ричмонд разглядел лицо, огненный овал сидящего рядом с камином графа.
— Мальчишки мои. Власть — ваша, детки. Елизавета станет прародительницей нового королевского рода, старайся, Ричард. Сильно не греши. И не забудь в качестве компенсации подарить мне герцогство… а то все граф и граф. Норфолк хочу.
***
Прозванный за легкомысленное отношение к слабому полу «веселым», король Эдуард IV, с небольшим (досадным) перерывом, восседал на троне ни много ни мало — 21 год, вечность! Озаботившись рождением сына, король лишь на 8-й год своего правления сумел произвести на свет из десяти детей трёх перспективных наследников престола. Умерев со спокойной совестью от пневмонии, сей славный сын Отечества оставил державу и сыновей на лорда-протектора, брата Ричарда. Все бы ничего, но власть, как известно, развращает, и спустя три месяца его высочество лорд сообщил миру о той тонкой грани в престолонаследии, которая отделила законом факт рождения детей Елизаветы Вудвилл от трона и короны.
Историки сломали о манускрипты и исторические свидетельства не одно перо за последние пятьсот лет, но так и не пришли к единому мнению — куда пропали принцы? Вероятность их убийства очень высока, но ведь занимая престол, Ричард уже и так полностью дискредитировал партию принцев.
Оставалась королева. Ещё при жизни современники отмечали ее властность и амбициозность, неспроста обвиняя в колдовстве и за глаза клеймя ведьмой. Уничтожив принцев, Ричард оставлял за своей спиной сильную Елизавету, а он не любил удары с тыла. Стоит вопрос: могли ли они заключить сделку? Жизнь детей за спокойствие двора? Сомнительно.
Но каким образом королева в результате стала праматерью всех Тюдоров? Почему не найдено ни одного письменного свидетельства, подтверждающего гибель ее детей? И, в конце концов, почему она не носила траур? Только по мужу. Только положенные приличиями полгода. Почему?
Спустя практически шесть веков руководитель международной группы, писатель и археолог Филиппа Лэнгли, извлекшая из земли останки Ричарда III, изучив все доступные средневековые манускрипты, выехала в графство Девон. Там, в старинном храме, с XIV века красуются символы королевской династии Йорков над барельефом богатого землевладельца Джона Эванса, оставившего на своём надгробии множество подсказок в стиле «Кода да Винчи». Надгробие увенчано: «EVAS».
Что расшифровывается как «Эдуард V покоится с миром». Исследователь Джон Дайк весьма убедительно утверждает, что принцев вывезли из Лондона в Британскую глухомань, где они тихо жили и скончались в достаточно преклонном возрасте. Причиной сохранения жизней могло быть соглашение с Вестминстерской партией, успешно разыгравшей свою карту.
Интересно, что трижды поданное на Высочайшее имя прошение о проведении эксгумации и генетическом исследовании останков осталось без ответа, хотя ее величество королева всегда любила интересоваться археологическими исследованиями, артефактами и прочими затейливыми историями.
***
— Добрый день! — гулкое эхо прокатилось по привратному залу и унеслось под сводчатый, бесконечно далёкий в своей высоте, расписанный купидонами потолок.
Младший библиотекарь падре Теодоро Челлини вздрогнул и резко поднял голову от разложенных карточек. В области шеи что-то неприятно щелкнуло, словно кто-то невидимый стукнул его по голове небольшим, но весьма тяжелым молоточком.
— Доброго вам дня, сеньор, — раздалось повторное нетерпеливое приветствие.
Пришедший был одет в длинное коричневое кашемировое пальто поверх добротного двубортного костюма и ослепительно белой рубахи. Высокий и стройный, он, казалось, улыбается из-под светлой фетровой шляпы, но как бы ни старался обученный клирик-физиономист, он не смог бы рассмотреть черты его лица.
— Я по записи. В фонд, — терпеливо объяснил вошедший.
Падре суетливо потянулся за журналом, стул заскрипел, а в носу вдруг защипало, и Теодоро, к своему стыду, оглушительно чихнул. Боль в голове перешла на шею и растеклась неприятной массой, заставляя продолжить чихание…
— Так я пройду? — вежливый голос посетителя ввинчивался уже в область груди.
Синьор Челлини закивал и показал на боковой проход, одновременно из всех сил стараясь вытереть нос и остановить слезотечение из покрасневших глаз.
— В шесть часов мы закрываемся, — только и смог выдавить он.
— Ну что вы, я настолько не задержусь, — раздался бодрый голос, быстро удаляющийся от стола…
Возможно, если бы так внезапно приболевший клирик не был так смущён неуместным зудом в носу, он бы вспомнил, что хорошо одетый сеньор в шляпе не назвал своего имени.
