Рокфеллер недоуменно моргнул. Это были дети. Дети здесь! И самое странное - детские лица были идентичными и европейскими…
Отряд занервничал. Послышался шёпот: «Душман дари; шайтан»(2)
Но тут из входного отверстия вылезла шляпа с загнутыми полями, а затем на солнце целиком высунулся человек абсолютно нешайтанистого вида.
Темноволосый, улыбчивый, он приветливо махал руками. И, словно старым знакомым, громко кричал:
— Приветствую! В день летнего солнцестояния, когда солнце не жжёт, а жалит, как приятно увидеть столь известного человека. Как здоровьице? Сердечко не шалит? А мы то ждём-пождем… Польщен визитом, счастлив тем обстоятельствам, благодаря которым мне довелось принимать вас в этом доме. Поднимайтесь к нам! Хош амаид! (3)
Скала, на которой стояла башня, скорее всего, много лет назад соединялась с дорогой мостом и потому даже по прошествии тысячелетий осталась достаточно отлогой. Идти по ней вверх можно было без особых усилий. Основным препятствием служила жара.
Высокому гостю предложили сесть на коня, но он с негодованием отверг это предложение. В результате дикой и непостижимой для восточного человека прихоти, высокий правительственный гость был посажён в импровизированные носилки. Путаясь в неудобных форменных праздничных кафтанах, охрана осторожно понесла богатого негоцианта на вершину, к старой белой башне, напоминающей огромный острый рог, выросший из изъеденного ветрами и временем кряжа.
Ни близнецы, ни Ян, ни поднимающийся гость не могли увидеть Илью, наблюдавшего за этой картиной с высоты другого этажа. Из-под его шляпы ручьём тек холодный пот, заливая глаза. Он жадно глотал его, не понимая — что течёт ему в рот: пот, или слёзы? А соленая жидкость спускалась все ниже и ниже, оставляя тёмные жгучие следы на спине, боках, груди — там, где гулко стучало его мощное сердце. Что-то невидимое давило на сердце, сжимало горло. Плыли перед глазами цветные кольца. Жаркий воздух казался ледяным.
Тем не менее, богатырь смог судорожно повернуться и с плохо объяснимым, каким-то паническим облегчением шумно несколько раз вздохнуть. Затем, непонятно почему, поклонившись на Восток — старой бабке и Серебряным горам — Илья стремительно побежал вниз, туда, где солнце, врываясь с четырёх сторон в круглый зал, образовывало пылающий огнём столб из света и тепла. Все вдруг стало удивительно ясным и понятным. Теперь он точно знал — кого и куда нельзя было пропускать. Нельзя допустить сюда, к чистому свету - к источнику вечной жизни! Там, снизу поднималось алчно открыв рот, разделенный на две ровные половины хищным носом и показывая свету ослепительно, не естественно белые зубы —зло. Он вспомнил его. Он его узнал.
Человек с седыми волосами между тем взбирался выше и выше. Его носилки, словно надвигались на вершину, заслоняя ее от неба и света. А Илья бежал вниз по бесконечному круглому коридору, то и дело бросая косые взгляды в маленькие отверстия бойниц, благодаря которым был освещён его путь. В этой диковатой каменной пустынности он всей своей кожей, всем своим сильным здоровым телом, ощущал одновременно непонятное нетерпение и бесконечную тоску, он слышал зов.
Богатырь последний раз посмотрел вниз на повороте своего пути. Навстречу все так же размеренно и упорно поднимался враг. Ему на миг показалось, что шествие приостановилось. Раздались гортанные крики: «Дриш! МОр! Сарак хароп мОр! АндОхт кардАн! АндОхт кардАн!» (4). Спешащий вниз Илья не успел увидеть, как резко наклонился импровизированный насест и как кульком свалился с него седой господин. Он не следил в резные бойницы окон, как побежали в разные стороны угодливые охранники, и не узнал, что инвалид, откинув чёрную тяжелую трость, резво поскакал по валунам вверх к открытой пасти входа!
Но, зато притормозив у главного зала, воин на мгновение застыл.
Перед ним, переливаясь золотом и медью, блистал солнечный столп! Он манил, он звал, он был! Он казался самим навершием острого рога башни. И сейчас в нем не хватало самого главного — человека!
Между тем, дождавшись слегка запыхавшегося гостя, вежливый Ян решил побеседовать на пороге с джентльменом, испуганным возможным нападением аспида.
— Приветствую! — поклонился он. — Расстроен смертью сопровождающего, и еще больше опечален тем, что, скорее всего, не смогу помочь вам подтвердить теорию.
— Не можете или не хотите? — у Рокфеллера не было ни сил, ни желания обсуждать с наглецом свои проблемы. — Здесь должен быть Проводник!
Вопрос, как и утверждение, были бестактными. Ян сопроводил выпад в свой адрес благожелательной улыбкой, широко разведя руки:
— Вы не один в обширной биографии, который выступал в моем присутствии в подобном тоне. Если я поищу Проводника из сказки, что мне за это будет?
— Сколько? — тут же изменился в лице Рокфеллер. — Мне 61 год и я перенёс пересадку сердца. Мне нужны гарантии.
— Гарантии чего?
— Жизни! Я куплю себе сто лет! Сколько вы хотите? Где проводник? Назовите сумму!
Сумма оказалась астрономической… Но у привыкшего к торгам и договорам бизнесмена на этот раз не дрогнул не один мускул.
Ян тяжело вздохнул, посмотрев на солнце:
— Ну ты печку то закрывай, вечер, однако…
Затем молча повернулся к джентльмену спиной и пошел по вырубленному в скале серому от старости коридору.
Следующий за ним мистер продолжал бы и дальше раздраженно задавать вопросы, но повернув за очередной поворот, поднял голову и сразу резко замолчал. Фигура впереди двоилась, словно из паясничающего русского вышел кто-то другой, в белом хитоне и с посохом, на котором шипели, открывая пасть, роняя капли яда, две серые змеи.
— Кадуцей (5), — ахнул мистер Дэвид.
Ещё поворот - и они оказались в большом круглом ослепительно белом нефе древнего каменного дворца.
Там, в столбе золотого света, стоял одетый в грязные джинсы и мокрую от пота рубаху человек. Волосы на его голове были спутаны, на щеках топорщилась трехдневная чёрная щетина. Сам он выглядел предельно уставшим или очень больным. Человек, повернул голову и как-то буднично сказал:
— А я вот тут… моюсь.
Солнце резко выключило сияние. Столб стал темнеть.
Человек в белом хитоне вытянул неестественно длинную руку и, вытолкнув Илью, толкнул другой миллиардера. На освободившееся место. Чёрная ночь на миг окутала Рокфеллера и осела пылью.
Ян схватил богатыря и негромко, словно подзывая гончих, свистнул:
— Петр, Павел за мной…
Через полчаса Близнецы с удивлением смотрели, как их отец, стирая локтем грязные разводы с лица, о чем-то беззвучно рассказывает Яну. Им был слышен только ответ:
— Ну, ты не дури, Илья… Ты это! Мало ли что с нами было-то? Я давным-давно знаю тебя, сын жестокого Бога и ревнивой Богини. Ты привыкнешь. Ты станешь взрослым.
Затем он повернулся к притихшим шпионам и громко провозгласил:
— Мальчишки, ну-ка бегом! Нас вон тоже свой лимузин ждёт! Марш в шайтан-арба!(6) Нам с отцом сегодня надо напиться! Чтобы не мешали…
Дэвид Рокфеллер окончил свои дни в спальне родного дома в день своего 101-летия. Причиной смерти назвали сердечную недостаточность. Сын и внук миллиардеров он привнес в семью много славы, почёта и денег. Окружённый стареющими правнуками, оставив разумные (несмотря на преклонный возраст) распоряжения и не забыв одарить значительными денежными призами слуг, он, пожелав всем спокойной ночи, скончался. О своём близком упокоении он сообщил за сутки — за обедом. Выпив за свою кончину и здоровье всех присутствующих глоток портвейна, он произнёс показавшуюся странной фразу: «Завтра я умру. Я готов и спокоен. Не обманул, шельмец!»
Ещё при жизни в окружении почтенного мэтра ходили слухи о том, что мистер Рокфеллер продал свою душу Дьяволу, сразу после первой пересадки сердца. В дикой стране Афганистане. В башне Сатаны. Сказки вызывали улыбки. Тем не менее, доподлинно известно — сразу после своего возвращения из удивительной поездки (предпринятой всего через 20 дней после выписки из госпиталя) 29 июня 1977 года он перевел кому-то деньги. С его личного счёта был перечислен один миллион фунтов стерлингов в Лондон на анонимный номерной счёт. Также известен факт трансплантации ему шести сердец и двух почек. Последнюю осуществили в августе 2016 года.
В Кабуле был похоронен 22 июня 1977 года сопровождавший его Мухаммед Али Максуд, которого укусила горная змея в районе Мазари - Шарифа.
Всю ночь в притихшем от удивления караванном перекрестье миров, в тихом Мазари - Шариф, раздавались протяжные, неизвестные серым скалам, населенным только козами и гадюками, русские песни:
— Льётся в узкой печурке огонь
На полешках смола, как слеза….
И поёт нам в печурке гармонь
Про улыбку твою и глаза… (7)
———————————————
1. Дерево коа известно своим уникальным узором, создаёт эффект бархата.
2.Враг на горе. Черт (пушту)
3.Добро пожаловать (пушту)
4.Стой! Змея! Плохая дорога в гору! Змея! Стреляй! Стреляй! (пушту)
5. Кадуцей — волшебный жезл, обвитый двумя змеями. Гермес использовал его, чтобы усыплять и пробуждать, превращать людей в птиц и в неодушевленные предметы. Гермес мог забрать любую жизнь (даже верховного Бога) и оставить ее себе на бесконечно долгое время, храня душу в кадуцее. Он же провожал души в подземное царство.
6. В данном варианте Джип (пушту)
7. Алексей Сурков. 1941 год. Землянка (Илья и Ян поют чуть по другому)
1129 год. За день до весеннего солнцестояния.
Позади остались долгие седмицы изнуряющего пути. Караван, наконец, приблизился к Мазари-Шариф, оказавшись на родине его молодости. В Балхе он жил давным-давно, в тот самый благословенный момент, когда женщины казались слаще вина, а будущее - таким же неизменным, как горный поток после дождливой зимы. Но пролетела жизнь, и Омар понял, что все когда-то заканчивается. А ещё он устал. Устал не от тяжёлого перехода. Жаловаться на трудную дорогу в этот раз ему было бы просто смешно. Сам глава караванного пути вёл обоз. Все блага, возможные для путника, были предоставлены ведущим – его гостям. А Омар был самым почетным гостем. Его поместили следом за главой, в начале каравана. И даже местные эмиры являлись только с одной целью — познакомиться и выразить почёт ему, безродному сыну ткача, прожившему столь длинную, славную и необычную жизнь.
А прекрасноликая пери-Весна плескалась красками. Ожерелья из белых и розовых рододендронов свисали с зеленеющих мхом гранитных валунов, словно бесценные морские жемчуга, а очистившийся за холодные месяцы от людских миазмов воздух призывал к совести и чести. Даже мерзкие мелкие блохи ещё не мучали верблюдов. В Курдских горах раздувались до размеров полноценной реки мелкие ручьи. Они смеялись тысячами звонких голосов, они осыпались серебром ледяной капели на головы правоверных, они игриво подталкивали камни – а те летели, будто выпущенные из пращи. Красивое время и опасное время. Ведущие караван рабы не зря считали себя в конце пути почти погибшими, каждую минуту ожидая водяного шквала.
Жизнь радовала его старые глаза.
Остановив, на раскинувшей большими крыльями амфитеатра площади Умм ал-билада (Балха), обоз караванщик с плохо скрываемым раздражением узнал, что все места для отдыха усталым людям заняты. Увы, за последние три дня внезапно прибыло сразу шесть караванов, и переполненная старая площадь бурлила – разноязыкий гомон голосов требовал еды, воды, костров и шатров, то и дело сцепляясь в ссорах…
Старый Абдер-Мохаммед-Рахман недаром считался мудрым – он ни с кем ссориться не стал, а принял решение занять под одалисок и почетных гостей пустующую старую башню. В ней давно не замечали признаков жизни, да и пещерный вход-провал, заросший за зиму колючим кустарником, не манил путешественника. Правда, рассказы про это обиталище иблисов ходили скверные, а потому пугали. Тем не менее, туда никогда не проникал дождь, и всегда было светло. А вязанка-другая хвороста могла бы разогреть не только душу, но и живот - добрым куском горячего мяса. Таким образом, старому торговцу бояться рассказов про живущих в горе иблисов, не стоило. «В светлых белых комнатах чертям не место!» — решил он. Послав рабов убираться, караванщик пошёл присматривать место для остального обоза.
Ночь подкралась к городу чёрной кошкой, быстро расплескав тьму, она принесла бурю. Молнии, сверкавшие зарницами ещё с вечера, уже ближе к полуночи белым острым забором отгородили горы от людей. На землю упал удар тяжелого небесного молота. Громовой раскат прокатился по долине… и больше не стих.
С неба полились потоки воды, с гор - грязи. Громовые раскаты глушили крики погонщиков и призывы о помощи. К утру на долину сошёл сель…
Только ближе к полудню, когда разленившееся после зимы солнце все-таки спекло коркой сошедшую с гор глину и камни, люди смогли оценить масштабы своих потерь.
Обиженно кричали застрявшие в бурой вязкой жиже верблюды; опасно звенели колокольцы городских нищих, созывавших в свои ряды братию на воровской промысел; горестно кричали потерявшие в одночасье свои товары караванщики, и рвали на себе полы пропитанных влагой халатов местные ткачи. Потери последних были безграничными. Целая улица, расположившая у башни под горой свои мастерские, оказалась замурованной взбесившейся за ночь рекой. Мастера остались без шерсти, без красок и без жён, тихо сидевших в роковую ночь на тюках с дорогой пряжей. Пряжа оказалась воистину бесценной - она стоила жизни не только женам, но и дочерям…
Именно в это время на залитой грязью и нечистотами площади оказался еще один странник, верхом на угольно-синем, словно крылья вестника смерти — ворона, немного усталом и очень сердитом скакуне.
Как путник смог спуститься в долину в такое время знали только шайтаны, которые, скорее всего, и охраняли его путь. Но людям в этот бедственный час не было дела до завернутого в чёрный дорогой и невероятно грязный бишт (1) поверх не характерной для путешественников и тоже чёрной, заляпанной глиной кандуры (2).
Спрыгнув с раздражённого и явно намеревающегося укусить коня, он что-то зло прошипел. В ответ жеребец с силой пнул хозяина в пах, отчего последний громко охнул и согнулся. С головы соскочила гурта(3), тоже не характерного пестрого, красно-коричневого цвета, и упал в грязь, похожий на болотную гадюку игал (4 ).
— ЗабЕэль! (5) — услышала базарная площадь.
Чёрный, похожий на иблиса зверь повторно показал зубы и нагло заржал…
Омар сидел на полу в одной из многочисленных каменных келий, разбросанных по этажам странной старой башни, богато украшенной древними письменами и резными каменными статуями.
Он чувствовал себя старым, слабым и разбитым. Колени, которые скверно ныли ещё в начале пути, покраснели и распухли.
И позаботиться о нем было некому. Караванные рабы пропали. С приходом грозы даже в его, выделенное только для почетного гостя, отдельное маленькое помещение набилось огромное количество народа.
Слуги, вежливо кланяясь и непрерывно извиняясь, привели мерзко стонущих женщин. Мужчины пришли позднее сами.
Никто более не обращал ни малейшего внимания на старика. А он, спрятав голову в колени, беззвучно стонал от изнурявшей его боли.
Отряд занервничал. Послышался шёпот: «Душман дари; шайтан»(2)
Но тут из входного отверстия вылезла шляпа с загнутыми полями, а затем на солнце целиком высунулся человек абсолютно нешайтанистого вида.
Темноволосый, улыбчивый, он приветливо махал руками. И, словно старым знакомым, громко кричал:
— Приветствую! В день летнего солнцестояния, когда солнце не жжёт, а жалит, как приятно увидеть столь известного человека. Как здоровьице? Сердечко не шалит? А мы то ждём-пождем… Польщен визитом, счастлив тем обстоятельствам, благодаря которым мне довелось принимать вас в этом доме. Поднимайтесь к нам! Хош амаид! (3)
Скала, на которой стояла башня, скорее всего, много лет назад соединялась с дорогой мостом и потому даже по прошествии тысячелетий осталась достаточно отлогой. Идти по ней вверх можно было без особых усилий. Основным препятствием служила жара.
Высокому гостю предложили сесть на коня, но он с негодованием отверг это предложение. В результате дикой и непостижимой для восточного человека прихоти, высокий правительственный гость был посажён в импровизированные носилки. Путаясь в неудобных форменных праздничных кафтанах, охрана осторожно понесла богатого негоцианта на вершину, к старой белой башне, напоминающей огромный острый рог, выросший из изъеденного ветрами и временем кряжа.
Ни близнецы, ни Ян, ни поднимающийся гость не могли увидеть Илью, наблюдавшего за этой картиной с высоты другого этажа. Из-под его шляпы ручьём тек холодный пот, заливая глаза. Он жадно глотал его, не понимая — что течёт ему в рот: пот, или слёзы? А соленая жидкость спускалась все ниже и ниже, оставляя тёмные жгучие следы на спине, боках, груди — там, где гулко стучало его мощное сердце. Что-то невидимое давило на сердце, сжимало горло. Плыли перед глазами цветные кольца. Жаркий воздух казался ледяным.
Тем не менее, богатырь смог судорожно повернуться и с плохо объяснимым, каким-то паническим облегчением шумно несколько раз вздохнуть. Затем, непонятно почему, поклонившись на Восток — старой бабке и Серебряным горам — Илья стремительно побежал вниз, туда, где солнце, врываясь с четырёх сторон в круглый зал, образовывало пылающий огнём столб из света и тепла. Все вдруг стало удивительно ясным и понятным. Теперь он точно знал — кого и куда нельзя было пропускать. Нельзя допустить сюда, к чистому свету - к источнику вечной жизни! Там, снизу поднималось алчно открыв рот, разделенный на две ровные половины хищным носом и показывая свету ослепительно, не естественно белые зубы —зло. Он вспомнил его. Он его узнал.
Человек с седыми волосами между тем взбирался выше и выше. Его носилки, словно надвигались на вершину, заслоняя ее от неба и света. А Илья бежал вниз по бесконечному круглому коридору, то и дело бросая косые взгляды в маленькие отверстия бойниц, благодаря которым был освещён его путь. В этой диковатой каменной пустынности он всей своей кожей, всем своим сильным здоровым телом, ощущал одновременно непонятное нетерпение и бесконечную тоску, он слышал зов.
Богатырь последний раз посмотрел вниз на повороте своего пути. Навстречу все так же размеренно и упорно поднимался враг. Ему на миг показалось, что шествие приостановилось. Раздались гортанные крики: «Дриш! МОр! Сарак хароп мОр! АндОхт кардАн! АндОхт кардАн!» (4). Спешащий вниз Илья не успел увидеть, как резко наклонился импровизированный насест и как кульком свалился с него седой господин. Он не следил в резные бойницы окон, как побежали в разные стороны угодливые охранники, и не узнал, что инвалид, откинув чёрную тяжелую трость, резво поскакал по валунам вверх к открытой пасти входа!
Но, зато притормозив у главного зала, воин на мгновение застыл.
Перед ним, переливаясь золотом и медью, блистал солнечный столп! Он манил, он звал, он был! Он казался самим навершием острого рога башни. И сейчас в нем не хватало самого главного — человека!
***
Между тем, дождавшись слегка запыхавшегося гостя, вежливый Ян решил побеседовать на пороге с джентльменом, испуганным возможным нападением аспида.
— Приветствую! — поклонился он. — Расстроен смертью сопровождающего, и еще больше опечален тем, что, скорее всего, не смогу помочь вам подтвердить теорию.
— Не можете или не хотите? — у Рокфеллера не было ни сил, ни желания обсуждать с наглецом свои проблемы. — Здесь должен быть Проводник!
Вопрос, как и утверждение, были бестактными. Ян сопроводил выпад в свой адрес благожелательной улыбкой, широко разведя руки:
— Вы не один в обширной биографии, который выступал в моем присутствии в подобном тоне. Если я поищу Проводника из сказки, что мне за это будет?
— Сколько? — тут же изменился в лице Рокфеллер. — Мне 61 год и я перенёс пересадку сердца. Мне нужны гарантии.
— Гарантии чего?
— Жизни! Я куплю себе сто лет! Сколько вы хотите? Где проводник? Назовите сумму!
Сумма оказалась астрономической… Но у привыкшего к торгам и договорам бизнесмена на этот раз не дрогнул не один мускул.
Ян тяжело вздохнул, посмотрев на солнце:
— Ну ты печку то закрывай, вечер, однако…
Затем молча повернулся к джентльмену спиной и пошел по вырубленному в скале серому от старости коридору.
Следующий за ним мистер продолжал бы и дальше раздраженно задавать вопросы, но повернув за очередной поворот, поднял голову и сразу резко замолчал. Фигура впереди двоилась, словно из паясничающего русского вышел кто-то другой, в белом хитоне и с посохом, на котором шипели, открывая пасть, роняя капли яда, две серые змеи.
— Кадуцей (5), — ахнул мистер Дэвид.
Ещё поворот - и они оказались в большом круглом ослепительно белом нефе древнего каменного дворца.
Там, в столбе золотого света, стоял одетый в грязные джинсы и мокрую от пота рубаху человек. Волосы на его голове были спутаны, на щеках топорщилась трехдневная чёрная щетина. Сам он выглядел предельно уставшим или очень больным. Человек, повернул голову и как-то буднично сказал:
— А я вот тут… моюсь.
Солнце резко выключило сияние. Столб стал темнеть.
Человек в белом хитоне вытянул неестественно длинную руку и, вытолкнув Илью, толкнул другой миллиардера. На освободившееся место. Чёрная ночь на миг окутала Рокфеллера и осела пылью.
Ян схватил богатыря и негромко, словно подзывая гончих, свистнул:
— Петр, Павел за мной…
Через полчаса Близнецы с удивлением смотрели, как их отец, стирая локтем грязные разводы с лица, о чем-то беззвучно рассказывает Яну. Им был слышен только ответ:
— Ну, ты не дури, Илья… Ты это! Мало ли что с нами было-то? Я давным-давно знаю тебя, сын жестокого Бога и ревнивой Богини. Ты привыкнешь. Ты станешь взрослым.
Затем он повернулся к притихшим шпионам и громко провозгласил:
— Мальчишки, ну-ка бегом! Нас вон тоже свой лимузин ждёт! Марш в шайтан-арба!(6) Нам с отцом сегодня надо напиться! Чтобы не мешали…
***
Дэвид Рокфеллер окончил свои дни в спальне родного дома в день своего 101-летия. Причиной смерти назвали сердечную недостаточность. Сын и внук миллиардеров он привнес в семью много славы, почёта и денег. Окружённый стареющими правнуками, оставив разумные (несмотря на преклонный возраст) распоряжения и не забыв одарить значительными денежными призами слуг, он, пожелав всем спокойной ночи, скончался. О своём близком упокоении он сообщил за сутки — за обедом. Выпив за свою кончину и здоровье всех присутствующих глоток портвейна, он произнёс показавшуюся странной фразу: «Завтра я умру. Я готов и спокоен. Не обманул, шельмец!»
Ещё при жизни в окружении почтенного мэтра ходили слухи о том, что мистер Рокфеллер продал свою душу Дьяволу, сразу после первой пересадки сердца. В дикой стране Афганистане. В башне Сатаны. Сказки вызывали улыбки. Тем не менее, доподлинно известно — сразу после своего возвращения из удивительной поездки (предпринятой всего через 20 дней после выписки из госпиталя) 29 июня 1977 года он перевел кому-то деньги. С его личного счёта был перечислен один миллион фунтов стерлингов в Лондон на анонимный номерной счёт. Также известен факт трансплантации ему шести сердец и двух почек. Последнюю осуществили в августе 2016 года.
В Кабуле был похоронен 22 июня 1977 года сопровождавший его Мухаммед Али Максуд, которого укусила горная змея в районе Мазари - Шарифа.
***
Всю ночь в притихшем от удивления караванном перекрестье миров, в тихом Мазари - Шариф, раздавались протяжные, неизвестные серым скалам, населенным только козами и гадюками, русские песни:
— Льётся в узкой печурке огонь
На полешках смола, как слеза….
И поёт нам в печурке гармонь
Про улыбку твою и глаза… (7)
———————————————
1. Дерево коа известно своим уникальным узором, создаёт эффект бархата.
2.Враг на горе. Черт (пушту)
3.Добро пожаловать (пушту)
4.Стой! Змея! Плохая дорога в гору! Змея! Стреляй! Стреляй! (пушту)
5. Кадуцей — волшебный жезл, обвитый двумя змеями. Гермес использовал его, чтобы усыплять и пробуждать, превращать людей в птиц и в неодушевленные предметы. Гермес мог забрать любую жизнь (даже верховного Бога) и оставить ее себе на бесконечно долгое время, храня душу в кадуцее. Он же провожал души в подземное царство.
6. В данном варианте Джип (пушту)
7. Алексей Сурков. 1941 год. Землянка (Илья и Ян поют чуть по другому)
Прода от 13.12.2022, 19:17Глава 3.7. Что мы ищем?
1129 год. За день до весеннего солнцестояния.
Позади остались долгие седмицы изнуряющего пути. Караван, наконец, приблизился к Мазари-Шариф, оказавшись на родине его молодости. В Балхе он жил давным-давно, в тот самый благословенный момент, когда женщины казались слаще вина, а будущее - таким же неизменным, как горный поток после дождливой зимы. Но пролетела жизнь, и Омар понял, что все когда-то заканчивается. А ещё он устал. Устал не от тяжёлого перехода. Жаловаться на трудную дорогу в этот раз ему было бы просто смешно. Сам глава караванного пути вёл обоз. Все блага, возможные для путника, были предоставлены ведущим – его гостям. А Омар был самым почетным гостем. Его поместили следом за главой, в начале каравана. И даже местные эмиры являлись только с одной целью — познакомиться и выразить почёт ему, безродному сыну ткача, прожившему столь длинную, славную и необычную жизнь.
А прекрасноликая пери-Весна плескалась красками. Ожерелья из белых и розовых рододендронов свисали с зеленеющих мхом гранитных валунов, словно бесценные морские жемчуга, а очистившийся за холодные месяцы от людских миазмов воздух призывал к совести и чести. Даже мерзкие мелкие блохи ещё не мучали верблюдов. В Курдских горах раздувались до размеров полноценной реки мелкие ручьи. Они смеялись тысячами звонких голосов, они осыпались серебром ледяной капели на головы правоверных, они игриво подталкивали камни – а те летели, будто выпущенные из пращи. Красивое время и опасное время. Ведущие караван рабы не зря считали себя в конце пути почти погибшими, каждую минуту ожидая водяного шквала.
Жизнь радовала его старые глаза.
***
***
Остановив, на раскинувшей большими крыльями амфитеатра площади Умм ал-билада (Балха), обоз караванщик с плохо скрываемым раздражением узнал, что все места для отдыха усталым людям заняты. Увы, за последние три дня внезапно прибыло сразу шесть караванов, и переполненная старая площадь бурлила – разноязыкий гомон голосов требовал еды, воды, костров и шатров, то и дело сцепляясь в ссорах…
Старый Абдер-Мохаммед-Рахман недаром считался мудрым – он ни с кем ссориться не стал, а принял решение занять под одалисок и почетных гостей пустующую старую башню. В ней давно не замечали признаков жизни, да и пещерный вход-провал, заросший за зиму колючим кустарником, не манил путешественника. Правда, рассказы про это обиталище иблисов ходили скверные, а потому пугали. Тем не менее, туда никогда не проникал дождь, и всегда было светло. А вязанка-другая хвороста могла бы разогреть не только душу, но и живот - добрым куском горячего мяса. Таким образом, старому торговцу бояться рассказов про живущих в горе иблисов, не стоило. «В светлых белых комнатах чертям не место!» — решил он. Послав рабов убираться, караванщик пошёл присматривать место для остального обоза.
***
Ночь подкралась к городу чёрной кошкой, быстро расплескав тьму, она принесла бурю. Молнии, сверкавшие зарницами ещё с вечера, уже ближе к полуночи белым острым забором отгородили горы от людей. На землю упал удар тяжелого небесного молота. Громовой раскат прокатился по долине… и больше не стих.
С неба полились потоки воды, с гор - грязи. Громовые раскаты глушили крики погонщиков и призывы о помощи. К утру на долину сошёл сель…
Только ближе к полудню, когда разленившееся после зимы солнце все-таки спекло коркой сошедшую с гор глину и камни, люди смогли оценить масштабы своих потерь.
Обиженно кричали застрявшие в бурой вязкой жиже верблюды; опасно звенели колокольцы городских нищих, созывавших в свои ряды братию на воровской промысел; горестно кричали потерявшие в одночасье свои товары караванщики, и рвали на себе полы пропитанных влагой халатов местные ткачи. Потери последних были безграничными. Целая улица, расположившая у башни под горой свои мастерские, оказалась замурованной взбесившейся за ночь рекой. Мастера остались без шерсти, без красок и без жён, тихо сидевших в роковую ночь на тюках с дорогой пряжей. Пряжа оказалась воистину бесценной - она стоила жизни не только женам, но и дочерям…
Именно в это время на залитой грязью и нечистотами площади оказался еще один странник, верхом на угольно-синем, словно крылья вестника смерти — ворона, немного усталом и очень сердитом скакуне.
Как путник смог спуститься в долину в такое время знали только шайтаны, которые, скорее всего, и охраняли его путь. Но людям в этот бедственный час не было дела до завернутого в чёрный дорогой и невероятно грязный бишт (1) поверх не характерной для путешественников и тоже чёрной, заляпанной глиной кандуры (2).
Спрыгнув с раздражённого и явно намеревающегося укусить коня, он что-то зло прошипел. В ответ жеребец с силой пнул хозяина в пах, отчего последний громко охнул и согнулся. С головы соскочила гурта(3), тоже не характерного пестрого, красно-коричневого цвета, и упал в грязь, похожий на болотную гадюку игал (4 ).
— ЗабЕэль! (5) — услышала базарная площадь.
Чёрный, похожий на иблиса зверь повторно показал зубы и нагло заржал…
***
Омар сидел на полу в одной из многочисленных каменных келий, разбросанных по этажам странной старой башни, богато украшенной древними письменами и резными каменными статуями.
Он чувствовал себя старым, слабым и разбитым. Колени, которые скверно ныли ещё в начале пути, покраснели и распухли.
И позаботиться о нем было некому. Караванные рабы пропали. С приходом грозы даже в его, выделенное только для почетного гостя, отдельное маленькое помещение набилось огромное количество народа.
Слуги, вежливо кланяясь и непрерывно извиняясь, привели мерзко стонущих женщин. Мужчины пришли позднее сами.
Никто более не обращал ни малейшего внимания на старика. А он, спрятав голову в колени, беззвучно стонал от изнурявшей его боли.
