Отгадайте-ка загадку: что такое мойка, да не река, или писка, да не та?
Не знаете?
Вот и я не знал до сорока лет, пока не оказался на тюремных нарах...
В камере следственного изолятора на вопрос сокамерника:
"У тебя мойки нет?" - я обернулся автоматически на тот угол комнаты, где располагался санузел.
В моём понимании слово "мойка" означало раковину умывальника, и я недоумённо переспросил:
- Что? Мойка? Какая?
Сокамерник, двадцатилетний парнишка, отсидевший с полгода, напыщенно, назидательно и снисходительно объяснил:
- Ну, мойка… Короче, лезвие от станка.
- А почему мойка?
Вот этого-то он и сам не знал. Поэтому сконфузился, а его лицо, утратив мимику бывалого зэка, приняло вид обычной юношеской физиономии.
После этого, мучимый вынужденным безделием, я полдня ходил и размышлял о происхождении этого жаргонизма.
Увы, ничего более подходящего не придумалось, чем увязать его с одноимённой знаменитой речкой в Санкт-Петербурге.
Как известно, мужчины советских времён пользовались безопасными бритвенными станками со сменными двусторонними лезвиями-бритвами. Эти лезвия в СССР производились под названиями "Балтика" (серебристо-стального цвета) и "Нева" (чёрного цвета). Популярны были ещё импортные лезвия "Шик", но в открытой продаже их не было. Они относились к разряду советского дефицита и считались предметом роскошной жизни.
А лезвия использовались не только для бритья, но и широко в быту: например, при кройке и шитье, для резки бумаги и даже линолеума, то есть вместо современных канцелярских ножей и строительно-отделочных резаков.
Обычно их ломали вдоль напополам, чтобы в дальнейшем не поранить пальцы об острый край.
Вот эти половинки и четвертинки советских лезвий очень напоминали то, что в тюрьме называли мойками.
Соответственно, я и сделал смелый вывод: раз целое лезвие называлось "Балтика", в честь моря, или “Нева”, как знаменитая балтийская же река, то "мойка" - кусочек лезвия - это как речка Мойка в Питере, то есть кусочек Невы, её дочка или сестричка из рек бассейна Балтики...
Довольный своими филолого- топономическими изыскательствами, я было удовлетворился. Но в последующие годы нет-нет, да и пытался проверить, верна ли моя версия. Что-то меня в ней смущало, не до конца устраивало.
И вот, наконец, нашёл!
В общем, моя версия с треском провалилась. "Мойка”-лезвие получило название отнюдь не от имени речушки, а от тех же слов, что и она сама, а именно от “мочить”, “помочить”, “замочить”. Только не в смысле “помыть” или “постирать бельё”, как в случае с речкой или раковиной умывальника. А в значении несколько иного плана, а именно “зарезать” или “порезать”. Это на языке, так называемой, тюремной фени.
"Мочить", в свою очередь - производное от слова “мокрый”, что значит - кровавый. Вспомним хотя бы выражения: “мокрое дело” (убийство), “мокрая статья” (статья УК об убийстве), “мокрушник” (убийца, душегуб) и так далее.
Мойками к тому же называли не только кусочки лезвия, но и опасные бритвы, такие складные с ручками, ставшие архаичными экспонатами - наследием "варварских" времен. Сейчас-то все умные стали, цивилизованные...
Использовали мойки в тюрьме испокон веку. Не только, чтобы кромсать друг дружку. Когда колюще-режущие инструменты, ножницы и прочее недосягаемы, мойка в тюремном быту - полезнейшая штука. То же шитьё, резка бумаги, да даже карандаш подточить или что-то смастерить - везде она нужна! Зэки умудряются даже волосы стричь и ногти подстригать с её помощью.
Не хотел, да поневоле приходится упомянуть и о демонстративно-шантажных актах, когда очень уж где-то кто-то допёк зэка. Я имею в виду вынужденные инсценировки суицида. Или не инсценировки, а прямое самовредительство, когда например, нарушаются права, но словесные протесты не возымели эффекта. Тут уже мойка - вещь просто незаменимая…
Незаслуженное наказание, несправедливое водворение в карцер или ШИЗО, перевод в другую камеру или барак, где светят серьёзные проблемы, отказ выполнить законную, положенную просьбу - мало ли причин, от которых зэк может “вскрыться”, то есть взрезать мойкой кожу на запястьях или шее, кровеносные сосуды, а иногда и живот…
Это не считая причин сугубо личных: что-то дома не ладно, жена ушла в другому, несчастье с кем-то из родных, нервы сдали и прочее.
Часто протестное поведение в такой форме проявляется в ходе следствия и даже в суде. Обычно целью этого бывает привлечь внимание прокуратуры к фактам необоснованного обвинения или фальсификаций в уголовном деле. Кроме того, помню, протестующие зэки могли и рот себе нитками зашить, и мошонку гвоздями к деревянным лавкам прибить. Только не помню ни одного случая, когда это возымело бы мало-мальски полезный эффект...
Это, опять же, что касается демонстративных, протестных акций. А бывают случаи, когда человека, совершившего какое-нибудь омерзительное преступление, настолько мучает совесть, что он постепенно теряет рассудок - медленно и незаметно для окружающих сходит с ума. Ну и, применительно к данной теме, бывает, тоже пытается свести счёты с жизнью, даже иной раз успешно... Это, в основном, те, кто осуждён за убийство родных людей, за насилие над детьми и прочее. И совесть мучает, и атмосфера вокруг них враждебная, осуждающая, а нередко и отношение. Бывает, что ежечасные упрёки, оскорбления, унижающее физическое воздействие кто-то не выдерживает.
Периодически берутся за мойки и те, кто в силу своих индивидуальных психологических особенностей склонен к суицидальному поведению. Учёные ещё называют его аутодеструктивным, то есть самовредительским. Они из-за каждого пустяка изображают огорчение и ищут повод даже не порезать, а поцарапать кожу на запястьях. Таких и на воле пруд пруди. Не стану заострять на них внимание. У этих основной мотив - вызвать сочувствие и жалость к себе.
Независимо от причин, поводов и характеров все, кто был замечен не только в действиях суицидального свойства, но и высказывал подобные намерения, обычно ставят на особый учёт, который носит название профилактического.
Самих же "деятелей", поставленных на профучёт, называют "белобирочниками" или "белой биркой".
Согласно установленных режимных требований осуждённые исправительных колоний носят на арестантских костюмах - робах, а именно справа на груди, нагрудный знак - маленькую табличку, на которой помещена фотография, впечатаны фамилия, имя, отчество осуждённого, номер его отряда. Всё чёрным по белому. Нагрудный знак зэки называют "биркой". Так вот "бирку" у состоящих на профилактическом учёте, как склонных к суицидальным действиям, "метят" очерченной по диагонали полоской белого цвета. То есть белым по белому. Отсюда и "белобирочники".
Удивляться не нужно. Это же тюрьма. Она иррациональна. Её до конца не постичь, умом не понять, аршином общим, как говорится, не измерить. Тут действуют свои законы и правила. Просто раньше "бирки" имели чёрный фон. Он поменялся на белый, а цвет профучётной полосы - нет. Так что, это теперь такая своеобразная норма: белым по белому, чёрным по чёрному. Так бывает...
Кстати, профучёт ничего доброго не сулит. Их, профучётников, то и дело вызывают к психологу заполнять тесты. Пустое, обременительное занятие. Какой-либо реальной психологической помощи от тюремного психолога, естественно, ждать глупо.
Кроме того, из-за них в барак периодически заявляются сотрудники - обязаны проверять, чем занимаются подучётные. А это здорово злит и самих мусоров, и остальных зэков. Для первых это лишнее беспокойство, а последним эти визиты мешают заниматься своими делами и проводить время, как хотят они, а не как от них требуется по режиму.
Спальные места суицидникам должны отводить в поле зрения видеокамер системы наблюдения: на вторых, верхних ярусах шконок, как говорят - на пальмах.
Помимо этого отрядные писари должны из-за них вести работу со стендом профучёта, рисовать эти полосы на бирках и прочее.
В общем, профучётники вносят в барак нежелательную суету, что вызывает досаду, раздражение и последующее их вымещение на виновниках. Так что ничего хорошего в этом нет…
За годы своих злоключений довелось отведать немало разных историй на эту тему. Однако одну из них до сих пор вспоминаю с некоторым содроганием.
Я тогда ещё был под следствием - отсидел чуть больше года в СИЗО. Как-то раз меня вывели из камеры, как говорится в таких случаях - с вещами, для этапирования в другой изолятор.
Было раннее утро выходного дня. На первом этаже тюрьмы было тёмно и безлюдно, и я, ожидая шмона и отправки, сидел один в железной клетке посреди просторного продола - тюремного коридора.
Вдруг из тьмы переходной галереи появилось странное шествие: двенадцать голых по пояс арестантов шли гуськом, оцепленные сотрудниками в синей ФСИНовской форме. Сразу бросилось в глаза выражение лиц этих зэков. Оно было бодрым, целеустремлённым, я бы даже сказал - одухотворённым, но это плохо увязывается с другими обстоятельствами описываемого случая. У некоторых на губах застыли гордые улыбки. Однако, это-то и создавало жутковатый контраст с общим их внешним видом: животы вокруг пояса были забинтованы окровавленными бинтами. Также перевязаны были шеи и запястья. Но это ещё не самое пугающее.
Поистине неожиданным и неестественно уродливым выглядело то, что шли они с широко расставленными руками, словно распятые. Руки их были примотаны бинтами к каким-то деревянным коромыслам…
Спустя время я узнал, что эти приспособления носит в обиходной тюремной речи название - “вязки”, их цель - фиксация конечностей, чтобы предотвратить дальнейшее самовредительство. То же название можно услышать от пациентов и персонала психбольниц.
Зрелище, скажу вам, для неподготовленного было по-настоящему жутким. В первый миг даже промелькнула мысль, что мне померещилось или схожу с ума. Эффект внезапности и ещё как бы неготовности увидеть подобное. Лишь после включилось чувство сострадания к этим парням. Поймите правильно: двенадцать окровавленных распятых из тьмы безлюдного коридора! Всё в голове суеверно смешалось: и Евангелие, и Блок…
До сих пор, спустя более десяти лет, вспоминая, отчетливо вижу их горделиво приподнятые головы, упрямые подбородки, остекленевшие глаза и застывшие, точно неживые, улыбки.
Травмы они нанесли себе, судя по всему, нешуточные.
Впоследствии я узнал, что это был этап приговорённых к отбыванию в зоне особого режима из Краснодарского края, причём нежелавших признавать тюремные требования, то есть отрицалово. Их привезли в Саратовскую область, в колонию особого режима, которая славилась суровым обхождением с зэками, особенно отрицательно настроенными. Не доехав до самой колонии, ещё на этапе, они в виде протеста всей группой вскрыли себе артерии и вены на руках и шее, вспороли животы, да так, что повываливались внутренности. Им наспех оказали первую помощь, перебинтовав и скрепив кожу на животах канцелярским степлером.
Вот такая коварная вещь - мойка, несмотря на всю её бытовую универсальность и полезность.
Когда-то перед шмонами их прятали в складках одежды, во рту: за щекой, вдоль дёсен, на нёбе, а также приклеивали скотчем между пальцами ног, в паху и так далее.
Потом появились спецсредства - металлоискатели, и спрятанные на теле и в одежде мойки стало легче обнаружить. Но и это не особо помогло. По закону противодействия зэки стали проявлять свою изобретательность, изготавливая мойки из пластмассы и даже из банального фильтра от сигареты. Достаточно было кусочек пластмассы подплавить зажжённой спичкой, бросить на кафельный пол, резко и ловко шаркнуть по нему подошвой ботинка, чтобы получить острейший, словно бритва, резачок - аналог мойки…
А "писка"!? Помните, я в начале рассказа придумал загадку: мойка, да не река; писка, да не та (о которой кто-то, может быть, подумал в меру своей испорченности)?
Писка - это та же мойка. То есть её синоним, который произошёл от слов “пописать”, “писануть”, “расписать”, что означает то же самое, что “мочить”, “мочкануть” и “замочить”. Ну, а жестокий смысл последних вы уже знаете из рассказанного выше.
Вот такие дела. Вот вам и “мойка” с “пиской”…
2024 г.
Не знаете?
Вот и я не знал до сорока лет, пока не оказался на тюремных нарах...
В камере следственного изолятора на вопрос сокамерника:
"У тебя мойки нет?" - я обернулся автоматически на тот угол комнаты, где располагался санузел.
В моём понимании слово "мойка" означало раковину умывальника, и я недоумённо переспросил:
- Что? Мойка? Какая?
Сокамерник, двадцатилетний парнишка, отсидевший с полгода, напыщенно, назидательно и снисходительно объяснил:
- Ну, мойка… Короче, лезвие от станка.
- А почему мойка?
Вот этого-то он и сам не знал. Поэтому сконфузился, а его лицо, утратив мимику бывалого зэка, приняло вид обычной юношеской физиономии.
После этого, мучимый вынужденным безделием, я полдня ходил и размышлял о происхождении этого жаргонизма.
Увы, ничего более подходящего не придумалось, чем увязать его с одноимённой знаменитой речкой в Санкт-Петербурге.
Как известно, мужчины советских времён пользовались безопасными бритвенными станками со сменными двусторонними лезвиями-бритвами. Эти лезвия в СССР производились под названиями "Балтика" (серебристо-стального цвета) и "Нева" (чёрного цвета). Популярны были ещё импортные лезвия "Шик", но в открытой продаже их не было. Они относились к разряду советского дефицита и считались предметом роскошной жизни.
А лезвия использовались не только для бритья, но и широко в быту: например, при кройке и шитье, для резки бумаги и даже линолеума, то есть вместо современных канцелярских ножей и строительно-отделочных резаков.
Обычно их ломали вдоль напополам, чтобы в дальнейшем не поранить пальцы об острый край.
Вот эти половинки и четвертинки советских лезвий очень напоминали то, что в тюрьме называли мойками.
Соответственно, я и сделал смелый вывод: раз целое лезвие называлось "Балтика", в честь моря, или “Нева”, как знаменитая балтийская же река, то "мойка" - кусочек лезвия - это как речка Мойка в Питере, то есть кусочек Невы, её дочка или сестричка из рек бассейна Балтики...
Довольный своими филолого- топономическими изыскательствами, я было удовлетворился. Но в последующие годы нет-нет, да и пытался проверить, верна ли моя версия. Что-то меня в ней смущало, не до конца устраивало.
И вот, наконец, нашёл!
В общем, моя версия с треском провалилась. "Мойка”-лезвие получило название отнюдь не от имени речушки, а от тех же слов, что и она сама, а именно от “мочить”, “помочить”, “замочить”. Только не в смысле “помыть” или “постирать бельё”, как в случае с речкой или раковиной умывальника. А в значении несколько иного плана, а именно “зарезать” или “порезать”. Это на языке, так называемой, тюремной фени.
"Мочить", в свою очередь - производное от слова “мокрый”, что значит - кровавый. Вспомним хотя бы выражения: “мокрое дело” (убийство), “мокрая статья” (статья УК об убийстве), “мокрушник” (убийца, душегуб) и так далее.
Мойками к тому же называли не только кусочки лезвия, но и опасные бритвы, такие складные с ручками, ставшие архаичными экспонатами - наследием "варварских" времен. Сейчас-то все умные стали, цивилизованные...
Использовали мойки в тюрьме испокон веку. Не только, чтобы кромсать друг дружку. Когда колюще-режущие инструменты, ножницы и прочее недосягаемы, мойка в тюремном быту - полезнейшая штука. То же шитьё, резка бумаги, да даже карандаш подточить или что-то смастерить - везде она нужна! Зэки умудряются даже волосы стричь и ногти подстригать с её помощью.
Не хотел, да поневоле приходится упомянуть и о демонстративно-шантажных актах, когда очень уж где-то кто-то допёк зэка. Я имею в виду вынужденные инсценировки суицида. Или не инсценировки, а прямое самовредительство, когда например, нарушаются права, но словесные протесты не возымели эффекта. Тут уже мойка - вещь просто незаменимая…
Незаслуженное наказание, несправедливое водворение в карцер или ШИЗО, перевод в другую камеру или барак, где светят серьёзные проблемы, отказ выполнить законную, положенную просьбу - мало ли причин, от которых зэк может “вскрыться”, то есть взрезать мойкой кожу на запястьях или шее, кровеносные сосуды, а иногда и живот…
Это не считая причин сугубо личных: что-то дома не ладно, жена ушла в другому, несчастье с кем-то из родных, нервы сдали и прочее.
Часто протестное поведение в такой форме проявляется в ходе следствия и даже в суде. Обычно целью этого бывает привлечь внимание прокуратуры к фактам необоснованного обвинения или фальсификаций в уголовном деле. Кроме того, помню, протестующие зэки могли и рот себе нитками зашить, и мошонку гвоздями к деревянным лавкам прибить. Только не помню ни одного случая, когда это возымело бы мало-мальски полезный эффект...
Это, опять же, что касается демонстративных, протестных акций. А бывают случаи, когда человека, совершившего какое-нибудь омерзительное преступление, настолько мучает совесть, что он постепенно теряет рассудок - медленно и незаметно для окружающих сходит с ума. Ну и, применительно к данной теме, бывает, тоже пытается свести счёты с жизнью, даже иной раз успешно... Это, в основном, те, кто осуждён за убийство родных людей, за насилие над детьми и прочее. И совесть мучает, и атмосфера вокруг них враждебная, осуждающая, а нередко и отношение. Бывает, что ежечасные упрёки, оскорбления, унижающее физическое воздействие кто-то не выдерживает.
Периодически берутся за мойки и те, кто в силу своих индивидуальных психологических особенностей склонен к суицидальному поведению. Учёные ещё называют его аутодеструктивным, то есть самовредительским. Они из-за каждого пустяка изображают огорчение и ищут повод даже не порезать, а поцарапать кожу на запястьях. Таких и на воле пруд пруди. Не стану заострять на них внимание. У этих основной мотив - вызвать сочувствие и жалость к себе.
Независимо от причин, поводов и характеров все, кто был замечен не только в действиях суицидального свойства, но и высказывал подобные намерения, обычно ставят на особый учёт, который носит название профилактического.
Самих же "деятелей", поставленных на профучёт, называют "белобирочниками" или "белой биркой".
Согласно установленных режимных требований осуждённые исправительных колоний носят на арестантских костюмах - робах, а именно справа на груди, нагрудный знак - маленькую табличку, на которой помещена фотография, впечатаны фамилия, имя, отчество осуждённого, номер его отряда. Всё чёрным по белому. Нагрудный знак зэки называют "биркой". Так вот "бирку" у состоящих на профилактическом учёте, как склонных к суицидальным действиям, "метят" очерченной по диагонали полоской белого цвета. То есть белым по белому. Отсюда и "белобирочники".
Удивляться не нужно. Это же тюрьма. Она иррациональна. Её до конца не постичь, умом не понять, аршином общим, как говорится, не измерить. Тут действуют свои законы и правила. Просто раньше "бирки" имели чёрный фон. Он поменялся на белый, а цвет профучётной полосы - нет. Так что, это теперь такая своеобразная норма: белым по белому, чёрным по чёрному. Так бывает...
Кстати, профучёт ничего доброго не сулит. Их, профучётников, то и дело вызывают к психологу заполнять тесты. Пустое, обременительное занятие. Какой-либо реальной психологической помощи от тюремного психолога, естественно, ждать глупо.
Кроме того, из-за них в барак периодически заявляются сотрудники - обязаны проверять, чем занимаются подучётные. А это здорово злит и самих мусоров, и остальных зэков. Для первых это лишнее беспокойство, а последним эти визиты мешают заниматься своими делами и проводить время, как хотят они, а не как от них требуется по режиму.
Спальные места суицидникам должны отводить в поле зрения видеокамер системы наблюдения: на вторых, верхних ярусах шконок, как говорят - на пальмах.
Помимо этого отрядные писари должны из-за них вести работу со стендом профучёта, рисовать эти полосы на бирках и прочее.
В общем, профучётники вносят в барак нежелательную суету, что вызывает досаду, раздражение и последующее их вымещение на виновниках. Так что ничего хорошего в этом нет…
За годы своих злоключений довелось отведать немало разных историй на эту тему. Однако одну из них до сих пор вспоминаю с некоторым содроганием.
Я тогда ещё был под следствием - отсидел чуть больше года в СИЗО. Как-то раз меня вывели из камеры, как говорится в таких случаях - с вещами, для этапирования в другой изолятор.
Было раннее утро выходного дня. На первом этаже тюрьмы было тёмно и безлюдно, и я, ожидая шмона и отправки, сидел один в железной клетке посреди просторного продола - тюремного коридора.
Вдруг из тьмы переходной галереи появилось странное шествие: двенадцать голых по пояс арестантов шли гуськом, оцепленные сотрудниками в синей ФСИНовской форме. Сразу бросилось в глаза выражение лиц этих зэков. Оно было бодрым, целеустремлённым, я бы даже сказал - одухотворённым, но это плохо увязывается с другими обстоятельствами описываемого случая. У некоторых на губах застыли гордые улыбки. Однако, это-то и создавало жутковатый контраст с общим их внешним видом: животы вокруг пояса были забинтованы окровавленными бинтами. Также перевязаны были шеи и запястья. Но это ещё не самое пугающее.
Поистине неожиданным и неестественно уродливым выглядело то, что шли они с широко расставленными руками, словно распятые. Руки их были примотаны бинтами к каким-то деревянным коромыслам…
Спустя время я узнал, что эти приспособления носит в обиходной тюремной речи название - “вязки”, их цель - фиксация конечностей, чтобы предотвратить дальнейшее самовредительство. То же название можно услышать от пациентов и персонала психбольниц.
Зрелище, скажу вам, для неподготовленного было по-настоящему жутким. В первый миг даже промелькнула мысль, что мне померещилось или схожу с ума. Эффект внезапности и ещё как бы неготовности увидеть подобное. Лишь после включилось чувство сострадания к этим парням. Поймите правильно: двенадцать окровавленных распятых из тьмы безлюдного коридора! Всё в голове суеверно смешалось: и Евангелие, и Блок…
До сих пор, спустя более десяти лет, вспоминая, отчетливо вижу их горделиво приподнятые головы, упрямые подбородки, остекленевшие глаза и застывшие, точно неживые, улыбки.
Травмы они нанесли себе, судя по всему, нешуточные.
Впоследствии я узнал, что это был этап приговорённых к отбыванию в зоне особого режима из Краснодарского края, причём нежелавших признавать тюремные требования, то есть отрицалово. Их привезли в Саратовскую область, в колонию особого режима, которая славилась суровым обхождением с зэками, особенно отрицательно настроенными. Не доехав до самой колонии, ещё на этапе, они в виде протеста всей группой вскрыли себе артерии и вены на руках и шее, вспороли животы, да так, что повываливались внутренности. Им наспех оказали первую помощь, перебинтовав и скрепив кожу на животах канцелярским степлером.
Вот такая коварная вещь - мойка, несмотря на всю её бытовую универсальность и полезность.
Когда-то перед шмонами их прятали в складках одежды, во рту: за щекой, вдоль дёсен, на нёбе, а также приклеивали скотчем между пальцами ног, в паху и так далее.
Потом появились спецсредства - металлоискатели, и спрятанные на теле и в одежде мойки стало легче обнаружить. Но и это не особо помогло. По закону противодействия зэки стали проявлять свою изобретательность, изготавливая мойки из пластмассы и даже из банального фильтра от сигареты. Достаточно было кусочек пластмассы подплавить зажжённой спичкой, бросить на кафельный пол, резко и ловко шаркнуть по нему подошвой ботинка, чтобы получить острейший, словно бритва, резачок - аналог мойки…
А "писка"!? Помните, я в начале рассказа придумал загадку: мойка, да не река; писка, да не та (о которой кто-то, может быть, подумал в меру своей испорченности)?
Писка - это та же мойка. То есть её синоним, который произошёл от слов “пописать”, “писануть”, “расписать”, что означает то же самое, что “мочить”, “мочкануть” и “замочить”. Ну, а жестокий смысл последних вы уже знаете из рассказанного выше.
Вот такие дела. Вот вам и “мойка” с “пиской”…
2024 г.
