… …
- И у вас он такой же был?.. Понятно. А ведь талантливый человек, пишет хорошо.
… …
- Да… я хочу, чтобы он пожил пока у меня, перестал пить, курить, Новый год вместе проведем…
Павел подошел к ней:
- Ты с Аней говоришь?..
Тамара чуть кивнула.
- Ну, давай, ругай и обливай меня грязью – у вас с ней это хорошо получается.
Закончив завтрак, попросил Тамару проверить склеенные вчера стулья. Она освободила их от ремней, веревок и стала садиться на каждый из них. Стулья спокойно выдерживали ее, она попробовала еще раз, поерзала – все в порядке: заляпанные клеем, они крепко стояли на своих кривых деревянных ножках. Павел оделся и сказал, что пошел домой как следует выпить на свои деньги. Тамара промолчала и молча захлопнула за ним дверь.
Павел вышел на улицу как будто вошел в пейзаж души своей. Кругом бледно серая, грязная муть, небо накрепко закрыто тяжелыми, темно-синими тучами, все кажется нереальным и отвратительным. Гадко на душе, и гадко вокруг. Вместо новогоднего хрустящего от мороза снега – слякоть и черная грязь, мешающая идти, голый лед, стремящийся повалить с ног. Желание выпить усилилось. Павел решительно зашагал в свой бывший дом, но вдруг остановился: рука его нащупала бумажку в правом кармане пальто. Конечно, же, это записка Насти, ее адрес. Павел вынул и прочитал – ее дом совсем недалеко, где-то в районе Дома обуви.
Через час, с помощью прохожих, он добрался до него. В доме два магазина: один на стороне главной улицы, а другой, продовольственный, – рядом с квартирным подъездом: еду можно купить, не одеваясь для похода на улицу. И, как преддверие доброй встречи, посветлело на улице и в душе Павла, один мощный луч света прорезал свинцовую неподвижность туч и уперся в дверь подъезда. «Как в сказке, - подумал Павел и набрал в домофоне номер квартиры Насти, - только бы была дома». Но не зря луч освещал домофон: Настя ответила, сдержанно-радостно узнала его голос и пригласила в квартиру.
Жила она в уютной, просто и со вкусом обставленной однокомнатной квартире. Приняла Павла радушно, просто и усадила на кухню за стол.
- Выпьешь? – спросила она.
- С большим удовольствием, - ответил Павел.
Она поняла его и поставила на стол бутылку с импортной водкой. Выпила вместе с ним и спросила с улыбкой:
- Что, с кралей своей поругался?
- Было дело, - ответил Павел и почему-то вспомнил Хому из фильма «Вий», когда тот после встречи с ведьмой на похожий вопрос крестьян ответил: «Було».
Настя налила еще по рюмке и поставила на стол закуску, частью взятую с плиты, частью – из холодильника. Выпили еще, и Павел почувствовал себя значительно лучше. Казалось, Настя взяла с собой этот лучик солнца на ее подъезде и продолжает дарить его Павлу и согревать его сердце. Он посмотрел на ее лицо: красивые, чуть раскосые глаза, небольшой нос, а губы полные, почти детские, они складывались сердечком, когда она их закрывала. И очень искреннее выражение всего лица, ни лжи, ни кокетства, присущих женщинам, не было заметно в нем: она есть какая есть.
- Как с Союзом писателей? Утвердили?
- Я разочаровался: сидел на конференции и умирал со скуки. А если буду членом, то это придется делать систематически.
Настя сидела рядом с Павлом, полная, добрая, и он не смог удержаться:
- Я ведь ее люблю, Настя.
Она с улыбкой повернулась к нему:
- Так женись на ней, что тебе мешает?
- Ей другой нужен: я герой не ее романа.
- А какой ей еще нужен: талантливый, умный мужик – какого рожна ей еще нужно?
- Ей нужен мастеровой, хозяйственный, чтобы все по дому делал.
- У ней что, квартира ремонта требует?
- Нет, ей нужно три стула склеить, которые развалились от старости.
Настя усмехнулась:
- В таком случае нужно не клеить, а новые покупать.
- Но я выполнил ее просьбу, склеил их, но после многих и многих неудачных попыток. Ей, конечно, это не понравилось, и мы решили расстаться.
- Ничего себе, причина для расставания. Вы что, идиоты?
- Не только поэтому: еще она потеряла бутылку водки и решила, что я ее выпил ночью, пока она спала, хотя у меня ни в одном глазу не было.
- Извини, Паша, но мне кажется, что она просто дура и истеричка.
- Может быть… но я ее люблю.
- Ну что ж… я тебе очень сочувствую,… но связывать с ней свою жизнь не советую.
Выпили еще по одной.
- Павел, ты ешь, не стесняйся, я сейчас картошку с сосисками приготовлю, кушай!
Он с удовольствием ел колбасу, сыр, закусывая солеными грибочками, и продолжал.
- Я купил новый клей, вчера опять склеил стулья. С утра она придралась к бутылке водки, и тут я уже решил уйти от нее. Потом проверил стулья, которые за ночь наконец-то склеились. Предложил ей проверить. Она посидела, поерзала на них – все в порядке: не трещат, не ломаются. Промолчала. Потом я ушел от нее.
- Красиво ушел, Паша, можно так я тебя буду звать?
- Конечно.
- Господи, сколько же дур на свете: и чего им надо: хороший мужик, честный, открытый, заботливый, так нет, им и здесь надо свой стервозный характер показать: дескать, пусть хороший, а мне особенного надо, чтобы был по моему образцу скроен, да еще моментально все мои желания исполнял, как золотая рыбка.… Давай выпьем, Паша, это ничего, что я о твоей подруге так говорю? Я женщина прямая: рассусоливать да размазывать не люблю - говорю все как есть.
- Спасибо, Настя. Ты искренняя, добрая – мне с тобой хорошо. Я хочу, чтобы ты была моим другом.
- Почему «была», я и сейчас твой друг.
- Спасибо, Настя.
- Может быть, мы будем не только друзьями?
- Может быть, как знать.
- Все в нашей воле, Паша.
Потом Павел почитал ей свои стихи, спел свои любимые песни. Потом они стали целоваться, обниматься и…. Но до этого дело не дошло, и Павел стал собираться домой. Настя собрала ему сумку с едой и предложила вызвать такси до дому, но он гордо отказался, сказав, что не пьян и дойдет на своих двоих.
Шел он домой веселый, сытый и хмельной. Все злое и мучающее отошло в сторону. Приморозило, и мимо Павла шли прохожие, с покупками, небольшими елками, весело разговаривающие, охваченные предновогодней радостью. Павел себя чувствовал сопричастным их радости: теперь у него есть женщина, с которой он сможет встретить Новый год. Правда, в его радости и их радости было много отличного: они встречали в родной семье или среди близких, почти родных друзей, а он только нашел друга, да и нашел ли по-настоящему? Даже и шли по дороге по-разному. Они твердо, уверенно, а он поскальзывался, два раза чуть не упал, а перед аркой, ведущей во двор своего прежнего дома, поскользнулся, свалился и не мог встать. Карабкался, ползал, а подняться так и не смог. Спасибо, женщина помогла ему встать на ноги, и он крайне осторожно двигался по сплошному льду в темноте под аркой.
Тоскливо шли предновогодние дни. Павел сидел дома, работал над романом, смотрел фильмы. Пару раз звонила Настя, звала к себе, предлагала встретиться, провести вместе Новый год, Павел обещал, а сам только ждал звонка от Тамары. Наконец, измучавшись, решил сделать прощальный визит к любимой женщине.
Было ясное, солнечное утро. Ласковый ветерок приятно обдувал лицо, небольшой мороз придавал ему бодрости и свежести. Все вокруг будто бы улыбалось друг другу: солидные высокие дома, мимо которых проходил Павел, низенькие разноцветно-веселые киоски, небольшие магазинчики и люди, все еще охваченные предновогодней суетой, такие же веселые и разноцветные. И лишь Павел шел один и в черном, длинном пальто, шел на свое последнее свидание, он был в этом уверен, с женщиной, к которой переехал бы сразу, сейчас, если бы позвала. Но она не звала, а, скорее, гнала его прочь от себя, потому что органически была несовместима с ним, этим жалким осколком старых духовных времен, когда дух, душа чего-то стоили в этом мире, а не представляли собой только подножие трона материального благополучия. По дороге все-таки взял бутылку водки, знал, что пригодится: иначе как вынести все это?
Тамара была дома и сразу потащила на базар. Сейчас он не пошел за ней в различные павильоны и ларьки, как делал это раньше, а остался стоять перед ними, сказав, что будет ждать ее здесь. Она ничего не сказала и ушла за продуктами. А Павел достал из кармана заветную бутылочку, приложился, сделал глоток и с удовольствием закурил. А она будто ничего и не подозревает, вроде все как обычно: ей нужен не Павел, а муж интеллигент, мастеровой и хранитель ее дома и ее самой, а такие комплексы реально днем с огнем не найдешь, так как нет в мире совершенства. Павел приложился еще раз и еще раз закурил. Тамара сказала еще в начале их встреч, что не различает запахов вообще, так что Павел не боялся ее нескромных вопросов о его сивушном запахе изо рта. Наконец, показалась и Тамара, с двумя большими раздутыми авоськами, которые немедленно подхватил Павел.
Дома, усевшись в кресло, он включил телевизор, плейер и поставил первую серию «Бандитского Петербурга». Зазвучала музыка Игоря Корнелюка, и Павел сказал Тамаре, суетившейся в комнате:
- Остановись, послушай: это моя любимая музыка, в ней – весь я, послушай.
Тамара еле заметно кивнула и продолжала суетиться: что-то перебирала в шкафу, что-то уносила, приносила. «Не моя, - твердо сказал себе Павел, - не моя. Я ей не нужен». Он вытащил из куртки бутылку водки, зашел в ванную, сделал несколько глотков и спрятал ее в ванной, в верхнем шкафу на антресоли.
Оказывается, и Тамара думала так же: когда Павел пошел курить, она сказала:
- Ты вчера обещал, что, если не бросишь курить, мы расстанемся. Значит, расстаемся?
- Конечно, - спокойно ответил Павел, - и не только из-за курения.
- Да уж, конечно, не только из-за него.
Они сидели на диване, смотрели «Бандитский Петербург» и молчали. Павел знал, что сейчас проходили минуты, которые больше никогда не повторятся для него – золотые, последние минуты близости с Тамарой. Хотелось плакать, кричать от отчаяния, и лишь водка поддерживала его силы, которые создавали видимость спокойствия, любезности и даже равнодушия. Потом Тамара пошла на кухню, а Павел сидел один и вместе с журналистом, Андреем Серегиным, слушал песню, тоже Корнелюка, «Чужой» ( «Кончено, между нами все кончено…»), которую пела Татьяна Буланова в кафе, где находился Андрей.
Ты для меня чужой,
Как этот мир большой… -
выводила отчаявшимся голосом певица, и это был голос души Павла, вторящий ей тем же тембром, чувствами, незримыми слезами.
- Это про нас, - вышла из кухни Тамара, сказала почти весело, даже радостно.
Улыбнулась и ушла обратно. А Павел, конечно, отправился опять в ванную.
Да, на водке он «ехал» как на коне: ничего не боялся: она поможет, вывезет из самой критической ситуации, а ситуация была в самом деле критическая.
Тамара пригласила пообедать, на что, естественно, Павел согласился с большим удовольствием: действию водки это не помешает, скорее, наоборот. Затем выщел на лестницу покурить и опять уселся на диван рядом со своей любимой.
- Я вещи свои забирать не буду, они тебе пригодятся.
- Нет, Паша, я так не могу: заберешь, когда сможешь.
- Нет, я не заберу.
Смотреть на лица бандюг из Петербурга уже не хотелось, и Павел предложил поставить старый испанский фильм «Пусть говорят» с чудесной музыкой и песнями Рафаэля.
Под звуки бойкой и зажигательной мелодии любимая вдруг обняла Павла, и они слились в долгом и страстном поцелуе. Как будто ничего не было, как будто ничего не решили, а вот только-только встретились и соединились в одном взаимном чувстве. Потом она отстранилась от него, Павел хотел обнять ее еще раз, но на этот раз ее руки несгибаемо оттолкнули его. Павел взглянул ей в лицо - сузившиеся глаза, сжатые губы, заострившийся нос, злое, надменное, мрачное лицо. Как… как тогда, ночью, в зеркале, отражение максимально требовательной к человеку Максумовой, которое разрушало и , наконец, разрушило их только складывающиеся отношения.
- Павел… ты не сдержал слова… не бросил курить… ты не можешь быть моей опорой в доме… и вообще - ты не тот, кто может быть моим мужем….
Она это говорила каким-то особенным, бесчувственным, полумужским, голосом, абсолютно лишенным тех душевных интонаций, которые всегда были ей присущи. А руки… руки тянулись к Павлу, хотели обнять его, губы нервно подергивались в немом стремлении к поцелую…. Он опять обнял ее, и опять был отброшен прочь. Тело, душа Тамары звали его к себе, а холодный разум отталкивал, трезво считая, что они не пара.
Павел опять отлучился в ванную, выпил и опять вышел на лестницу покурить. Когда он вернулся несколько более спокойный, Рафаэль пел песню «Пусть будет что будет».
Зажигательный и мелодичный ритм сразу заставлял подняться на ноги и участвовать в звучании этой прекрасной музыки не только душой, но и телом. И Павел с Тамарой встали, сливаясь в танце, Тамара вновь стала прежней, она улыбалась, радовалась той жизни, которую утверждал Рафаэль наперекор всем препятствиям и неудачам. Пульсирующий ритм песни захватил не только нас: диван, на котором мы сидели, круглый стол и даже стулья-инвалиды, которых я так удачно недавно склеил, опускались и поднимались в такт мелодии, и это казалось естественным, а не игрой больного воображения. Тамара… Тамара в этой музыке и танце была моя, моя, я точно знал это, поэтому она кидалась в мои объятия, крепко обнимая, прижимаясь ко мне всем существом своим, и мы были в это время едины, одним телом и душой, потому что в нас была эта чудотворная музыка, рожденная любовью.
Но вот закончилась песня, угас последний звук, а мы стояли и стояли в объятиях друг друга, долгий поцелуй завершил это стояние, и мы сели на диван. Тамара медленно освободилась из моих рук, ее лицо угасло:
- Ну что ж, надо убрать со стола, - сказала она и пошла на кухню, именно в тот момент, когда Рафаэль наконец-то обрел своего брата, которого так долго и безнадежно искал. А мелодия, когда-то сочиненная братом Мигелем, мелодия, которая привела Рафаэля к нему, продолжала звучать….
«Надо выпить, - подумал Павел и вернулся в ванную.
Долго он стоял на лестничной площадке с сигаретой в руке и думал: вернула ли ему эта чудесная музыка Тамару, стерла ли она с ее гордой души горестное мнение обо нем, так мешающее им обрести друг друга? Очень вряд ли, голова, которая Тамаре не была нужна ночью, нужна днем: она не представляет, как можно отказаться от ее схоластических выводов, практических рассуждений: ведь они основаны на опыте, не только ее личном, но и опыте родственников, окружающих ее людей, на опыте науки, которую она так глубоко уважает. Нет, мое дело швах.
Когда Павел вернулся в комнату, она вновь смотрела «Бандитский Петербург», и вновь звучала песня «Чужой». Тем не менее, когда он сел рядом, Тамара улыбнулась, взяла его за руку и немного сжала ее. О чем она думала? Павел обнял ее – она не отстранилась. Поцеловал – ответила поцелуем.
- Тома, - сказал он взволновано, - может, начнем все заново, ведь еще ничего не поздно?
И тут он впервые пожалел, что пил водку: любимая вдруг отшатнулась от него, округлила глаза и впилась в него ими и всем свои страшным лицом, полным злобы и ненависти:
- И у вас он такой же был?.. Понятно. А ведь талантливый человек, пишет хорошо.
… …
- Да… я хочу, чтобы он пожил пока у меня, перестал пить, курить, Новый год вместе проведем…
Павел подошел к ней:
- Ты с Аней говоришь?..
Тамара чуть кивнула.
- Ну, давай, ругай и обливай меня грязью – у вас с ней это хорошо получается.
Закончив завтрак, попросил Тамару проверить склеенные вчера стулья. Она освободила их от ремней, веревок и стала садиться на каждый из них. Стулья спокойно выдерживали ее, она попробовала еще раз, поерзала – все в порядке: заляпанные клеем, они крепко стояли на своих кривых деревянных ножках. Павел оделся и сказал, что пошел домой как следует выпить на свои деньги. Тамара промолчала и молча захлопнула за ним дверь.
Павел вышел на улицу как будто вошел в пейзаж души своей. Кругом бледно серая, грязная муть, небо накрепко закрыто тяжелыми, темно-синими тучами, все кажется нереальным и отвратительным. Гадко на душе, и гадко вокруг. Вместо новогоднего хрустящего от мороза снега – слякоть и черная грязь, мешающая идти, голый лед, стремящийся повалить с ног. Желание выпить усилилось. Павел решительно зашагал в свой бывший дом, но вдруг остановился: рука его нащупала бумажку в правом кармане пальто. Конечно, же, это записка Насти, ее адрес. Павел вынул и прочитал – ее дом совсем недалеко, где-то в районе Дома обуви.
Через час, с помощью прохожих, он добрался до него. В доме два магазина: один на стороне главной улицы, а другой, продовольственный, – рядом с квартирным подъездом: еду можно купить, не одеваясь для похода на улицу. И, как преддверие доброй встречи, посветлело на улице и в душе Павла, один мощный луч света прорезал свинцовую неподвижность туч и уперся в дверь подъезда. «Как в сказке, - подумал Павел и набрал в домофоне номер квартиры Насти, - только бы была дома». Но не зря луч освещал домофон: Настя ответила, сдержанно-радостно узнала его голос и пригласила в квартиру.
Жила она в уютной, просто и со вкусом обставленной однокомнатной квартире. Приняла Павла радушно, просто и усадила на кухню за стол.
- Выпьешь? – спросила она.
- С большим удовольствием, - ответил Павел.
Она поняла его и поставила на стол бутылку с импортной водкой. Выпила вместе с ним и спросила с улыбкой:
- Что, с кралей своей поругался?
- Было дело, - ответил Павел и почему-то вспомнил Хому из фильма «Вий», когда тот после встречи с ведьмой на похожий вопрос крестьян ответил: «Було».
Настя налила еще по рюмке и поставила на стол закуску, частью взятую с плиты, частью – из холодильника. Выпили еще, и Павел почувствовал себя значительно лучше. Казалось, Настя взяла с собой этот лучик солнца на ее подъезде и продолжает дарить его Павлу и согревать его сердце. Он посмотрел на ее лицо: красивые, чуть раскосые глаза, небольшой нос, а губы полные, почти детские, они складывались сердечком, когда она их закрывала. И очень искреннее выражение всего лица, ни лжи, ни кокетства, присущих женщинам, не было заметно в нем: она есть какая есть.
- Как с Союзом писателей? Утвердили?
- Я разочаровался: сидел на конференции и умирал со скуки. А если буду членом, то это придется делать систематически.
Настя сидела рядом с Павлом, полная, добрая, и он не смог удержаться:
- Я ведь ее люблю, Настя.
Она с улыбкой повернулась к нему:
- Так женись на ней, что тебе мешает?
- Ей другой нужен: я герой не ее романа.
- А какой ей еще нужен: талантливый, умный мужик – какого рожна ей еще нужно?
- Ей нужен мастеровой, хозяйственный, чтобы все по дому делал.
- У ней что, квартира ремонта требует?
- Нет, ей нужно три стула склеить, которые развалились от старости.
Настя усмехнулась:
- В таком случае нужно не клеить, а новые покупать.
- Но я выполнил ее просьбу, склеил их, но после многих и многих неудачных попыток. Ей, конечно, это не понравилось, и мы решили расстаться.
- Ничего себе, причина для расставания. Вы что, идиоты?
- Не только поэтому: еще она потеряла бутылку водки и решила, что я ее выпил ночью, пока она спала, хотя у меня ни в одном глазу не было.
- Извини, Паша, но мне кажется, что она просто дура и истеричка.
- Может быть… но я ее люблю.
- Ну что ж… я тебе очень сочувствую,… но связывать с ней свою жизнь не советую.
Выпили еще по одной.
- Павел, ты ешь, не стесняйся, я сейчас картошку с сосисками приготовлю, кушай!
Он с удовольствием ел колбасу, сыр, закусывая солеными грибочками, и продолжал.
- Я купил новый клей, вчера опять склеил стулья. С утра она придралась к бутылке водки, и тут я уже решил уйти от нее. Потом проверил стулья, которые за ночь наконец-то склеились. Предложил ей проверить. Она посидела, поерзала на них – все в порядке: не трещат, не ломаются. Промолчала. Потом я ушел от нее.
- Красиво ушел, Паша, можно так я тебя буду звать?
- Конечно.
- Господи, сколько же дур на свете: и чего им надо: хороший мужик, честный, открытый, заботливый, так нет, им и здесь надо свой стервозный характер показать: дескать, пусть хороший, а мне особенного надо, чтобы был по моему образцу скроен, да еще моментально все мои желания исполнял, как золотая рыбка.… Давай выпьем, Паша, это ничего, что я о твоей подруге так говорю? Я женщина прямая: рассусоливать да размазывать не люблю - говорю все как есть.
- Спасибо, Настя. Ты искренняя, добрая – мне с тобой хорошо. Я хочу, чтобы ты была моим другом.
- Почему «была», я и сейчас твой друг.
- Спасибо, Настя.
- Может быть, мы будем не только друзьями?
- Может быть, как знать.
- Все в нашей воле, Паша.
Потом Павел почитал ей свои стихи, спел свои любимые песни. Потом они стали целоваться, обниматься и…. Но до этого дело не дошло, и Павел стал собираться домой. Настя собрала ему сумку с едой и предложила вызвать такси до дому, но он гордо отказался, сказав, что не пьян и дойдет на своих двоих.
Шел он домой веселый, сытый и хмельной. Все злое и мучающее отошло в сторону. Приморозило, и мимо Павла шли прохожие, с покупками, небольшими елками, весело разговаривающие, охваченные предновогодней радостью. Павел себя чувствовал сопричастным их радости: теперь у него есть женщина, с которой он сможет встретить Новый год. Правда, в его радости и их радости было много отличного: они встречали в родной семье или среди близких, почти родных друзей, а он только нашел друга, да и нашел ли по-настоящему? Даже и шли по дороге по-разному. Они твердо, уверенно, а он поскальзывался, два раза чуть не упал, а перед аркой, ведущей во двор своего прежнего дома, поскользнулся, свалился и не мог встать. Карабкался, ползал, а подняться так и не смог. Спасибо, женщина помогла ему встать на ноги, и он крайне осторожно двигался по сплошному льду в темноте под аркой.
Тоскливо шли предновогодние дни. Павел сидел дома, работал над романом, смотрел фильмы. Пару раз звонила Настя, звала к себе, предлагала встретиться, провести вместе Новый год, Павел обещал, а сам только ждал звонка от Тамары. Наконец, измучавшись, решил сделать прощальный визит к любимой женщине.
Было ясное, солнечное утро. Ласковый ветерок приятно обдувал лицо, небольшой мороз придавал ему бодрости и свежести. Все вокруг будто бы улыбалось друг другу: солидные высокие дома, мимо которых проходил Павел, низенькие разноцветно-веселые киоски, небольшие магазинчики и люди, все еще охваченные предновогодней суетой, такие же веселые и разноцветные. И лишь Павел шел один и в черном, длинном пальто, шел на свое последнее свидание, он был в этом уверен, с женщиной, к которой переехал бы сразу, сейчас, если бы позвала. Но она не звала, а, скорее, гнала его прочь от себя, потому что органически была несовместима с ним, этим жалким осколком старых духовных времен, когда дух, душа чего-то стоили в этом мире, а не представляли собой только подножие трона материального благополучия. По дороге все-таки взял бутылку водки, знал, что пригодится: иначе как вынести все это?
Тамара была дома и сразу потащила на базар. Сейчас он не пошел за ней в различные павильоны и ларьки, как делал это раньше, а остался стоять перед ними, сказав, что будет ждать ее здесь. Она ничего не сказала и ушла за продуктами. А Павел достал из кармана заветную бутылочку, приложился, сделал глоток и с удовольствием закурил. А она будто ничего и не подозревает, вроде все как обычно: ей нужен не Павел, а муж интеллигент, мастеровой и хранитель ее дома и ее самой, а такие комплексы реально днем с огнем не найдешь, так как нет в мире совершенства. Павел приложился еще раз и еще раз закурил. Тамара сказала еще в начале их встреч, что не различает запахов вообще, так что Павел не боялся ее нескромных вопросов о его сивушном запахе изо рта. Наконец, показалась и Тамара, с двумя большими раздутыми авоськами, которые немедленно подхватил Павел.
Дома, усевшись в кресло, он включил телевизор, плейер и поставил первую серию «Бандитского Петербурга». Зазвучала музыка Игоря Корнелюка, и Павел сказал Тамаре, суетившейся в комнате:
- Остановись, послушай: это моя любимая музыка, в ней – весь я, послушай.
Тамара еле заметно кивнула и продолжала суетиться: что-то перебирала в шкафу, что-то уносила, приносила. «Не моя, - твердо сказал себе Павел, - не моя. Я ей не нужен». Он вытащил из куртки бутылку водки, зашел в ванную, сделал несколько глотков и спрятал ее в ванной, в верхнем шкафу на антресоли.
Оказывается, и Тамара думала так же: когда Павел пошел курить, она сказала:
- Ты вчера обещал, что, если не бросишь курить, мы расстанемся. Значит, расстаемся?
- Конечно, - спокойно ответил Павел, - и не только из-за курения.
- Да уж, конечно, не только из-за него.
Они сидели на диване, смотрели «Бандитский Петербург» и молчали. Павел знал, что сейчас проходили минуты, которые больше никогда не повторятся для него – золотые, последние минуты близости с Тамарой. Хотелось плакать, кричать от отчаяния, и лишь водка поддерживала его силы, которые создавали видимость спокойствия, любезности и даже равнодушия. Потом Тамара пошла на кухню, а Павел сидел один и вместе с журналистом, Андреем Серегиным, слушал песню, тоже Корнелюка, «Чужой» ( «Кончено, между нами все кончено…»), которую пела Татьяна Буланова в кафе, где находился Андрей.
Ты для меня чужой,
Как этот мир большой… -
выводила отчаявшимся голосом певица, и это был голос души Павла, вторящий ей тем же тембром, чувствами, незримыми слезами.
- Это про нас, - вышла из кухни Тамара, сказала почти весело, даже радостно.
Улыбнулась и ушла обратно. А Павел, конечно, отправился опять в ванную.
Да, на водке он «ехал» как на коне: ничего не боялся: она поможет, вывезет из самой критической ситуации, а ситуация была в самом деле критическая.
Тамара пригласила пообедать, на что, естественно, Павел согласился с большим удовольствием: действию водки это не помешает, скорее, наоборот. Затем выщел на лестницу покурить и опять уселся на диван рядом со своей любимой.
- Я вещи свои забирать не буду, они тебе пригодятся.
- Нет, Паша, я так не могу: заберешь, когда сможешь.
- Нет, я не заберу.
Смотреть на лица бандюг из Петербурга уже не хотелось, и Павел предложил поставить старый испанский фильм «Пусть говорят» с чудесной музыкой и песнями Рафаэля.
Под звуки бойкой и зажигательной мелодии любимая вдруг обняла Павла, и они слились в долгом и страстном поцелуе. Как будто ничего не было, как будто ничего не решили, а вот только-только встретились и соединились в одном взаимном чувстве. Потом она отстранилась от него, Павел хотел обнять ее еще раз, но на этот раз ее руки несгибаемо оттолкнули его. Павел взглянул ей в лицо - сузившиеся глаза, сжатые губы, заострившийся нос, злое, надменное, мрачное лицо. Как… как тогда, ночью, в зеркале, отражение максимально требовательной к человеку Максумовой, которое разрушало и , наконец, разрушило их только складывающиеся отношения.
- Павел… ты не сдержал слова… не бросил курить… ты не можешь быть моей опорой в доме… и вообще - ты не тот, кто может быть моим мужем….
Она это говорила каким-то особенным, бесчувственным, полумужским, голосом, абсолютно лишенным тех душевных интонаций, которые всегда были ей присущи. А руки… руки тянулись к Павлу, хотели обнять его, губы нервно подергивались в немом стремлении к поцелую…. Он опять обнял ее, и опять был отброшен прочь. Тело, душа Тамары звали его к себе, а холодный разум отталкивал, трезво считая, что они не пара.
Павел опять отлучился в ванную, выпил и опять вышел на лестницу покурить. Когда он вернулся несколько более спокойный, Рафаэль пел песню «Пусть будет что будет».
Зажигательный и мелодичный ритм сразу заставлял подняться на ноги и участвовать в звучании этой прекрасной музыки не только душой, но и телом. И Павел с Тамарой встали, сливаясь в танце, Тамара вновь стала прежней, она улыбалась, радовалась той жизни, которую утверждал Рафаэль наперекор всем препятствиям и неудачам. Пульсирующий ритм песни захватил не только нас: диван, на котором мы сидели, круглый стол и даже стулья-инвалиды, которых я так удачно недавно склеил, опускались и поднимались в такт мелодии, и это казалось естественным, а не игрой больного воображения. Тамара… Тамара в этой музыке и танце была моя, моя, я точно знал это, поэтому она кидалась в мои объятия, крепко обнимая, прижимаясь ко мне всем существом своим, и мы были в это время едины, одним телом и душой, потому что в нас была эта чудотворная музыка, рожденная любовью.
Но вот закончилась песня, угас последний звук, а мы стояли и стояли в объятиях друг друга, долгий поцелуй завершил это стояние, и мы сели на диван. Тамара медленно освободилась из моих рук, ее лицо угасло:
- Ну что ж, надо убрать со стола, - сказала она и пошла на кухню, именно в тот момент, когда Рафаэль наконец-то обрел своего брата, которого так долго и безнадежно искал. А мелодия, когда-то сочиненная братом Мигелем, мелодия, которая привела Рафаэля к нему, продолжала звучать….
«Надо выпить, - подумал Павел и вернулся в ванную.
Долго он стоял на лестничной площадке с сигаретой в руке и думал: вернула ли ему эта чудесная музыка Тамару, стерла ли она с ее гордой души горестное мнение обо нем, так мешающее им обрести друг друга? Очень вряд ли, голова, которая Тамаре не была нужна ночью, нужна днем: она не представляет, как можно отказаться от ее схоластических выводов, практических рассуждений: ведь они основаны на опыте, не только ее личном, но и опыте родственников, окружающих ее людей, на опыте науки, которую она так глубоко уважает. Нет, мое дело швах.
Когда Павел вернулся в комнату, она вновь смотрела «Бандитский Петербург», и вновь звучала песня «Чужой». Тем не менее, когда он сел рядом, Тамара улыбнулась, взяла его за руку и немного сжала ее. О чем она думала? Павел обнял ее – она не отстранилась. Поцеловал – ответила поцелуем.
- Тома, - сказал он взволновано, - может, начнем все заново, ведь еще ничего не поздно?
И тут он впервые пожалел, что пил водку: любимая вдруг отшатнулась от него, округлила глаза и впилась в него ими и всем свои страшным лицом, полным злобы и ненависти:
