Ободренная таким бесповоротным решением, внушенным ей адским взглядом директрисы, она нашла в себе силы встать и доложить своей начальнице очередную, ординарную новость:
- Кира Викторовна… ночью скончалась… Надежда Святозарова… , помните, та, которая… как вы говорили… постоянно притворялась… и падала в обморок.
Чудовище встрепенулось:
-Где ее документы? – нетерпеливо спросила директриса. – Ну там паспорт… «Свидетельство о смерти»… другие личные данные… куда передали??
- Как всегда, в бухгалтерию, Кира Викторовна.
- Да, конечно, как всегда… что же это я запамятовала? Зайду в бухгалтерию, потом – в город… Вернусь часа через два. Записывай всех, кто будет меня спрашивать, все звонки записывай… не забывай!
- Конечно, Кира Викторовна, обязательно!
А дальше все было очень просто, как всегда в наши «светлые» времена, времена демократии, когда многие человеческие функции переданы тупым автоматам…. Директриса с документами Надежды Филипповны Святозаровой зашла в банкомат-автомат, просунула в щель ее платежную карточку и без всякой росписи и удостоверения получила 295 тысяч рублей, испытав «морально-сексуальное» удовлетворение, что наконец-то ее «тяжкий» труд в доме престарелых как-то вознагражден по достоинству самими ее подопечными, пускай даже мертвыми.
……………………………………………………………..
Анатолий Константинович Мерзавецкий, который не так давно приставал к Александру, видя в нем «интеллигента» и желая его за это унизить, тоже любил деньги, но без той маниакальной одержимости, как любила их Светлана Викторовна. Если для нее их большое количество были целью и определяющим условием жизни, то для Мерзавецкого, скорее, - только основой его комфортного существования, цель которого основывалось на власти и развлечениях.
Сын полковника, занимавшего в штабе округа важное место, Анатолий с детских лет не знал никакой нужды. Целые дни он был предоставлен сам себе и как единственный и любимый сын важного и богатого отца не знал никаких ограничений. Няни, учителя, доктора менялись по первому его желанию, высказанному отцу: они уходили «униженные и оскорбленные», но возврата назад не было. Так он через отца усвоил цену власти , цену подчиненных ей людей, какую распространил со временем на друзей и женщин, многих из которых уже ни во что не ставил и поэтому менял как перчатки. Деньги в немалом количестве лежали в цветистой вазе на столе, и он мог брать их сколько хотел, хотя и в «разумных пределах», как ему не раз повторял отец. Ни сердечной привязанности, ни «дружбы сладкой» так и не удалось ему изведать, хотя отец его любил как свое единственное сокровище и один из главных источников своей жизни. Мать вскоре умерла, не простив супругу очередной «легкий флирт» с заезжей актрисой, и Анатолий остался один с отцом и постоянно его окружавшими, в основном, пожилыми, иногда молодыми офицерами разных чинов и званий. Чтобы они ни говорили, каких материальных и духовных вопросов ни касались, Анатолий воспринимал только близкое его разуму и душе: власть, чин дают все, даже деньги без власти и чина теряют свою ценность.
Повзрослев, Анатолий сразу избрал себе военную карьеру, так как иной среды, кроме офицерской, толком не видел и не знал за все свои годы. Теперь, властность и рожденная ей надменность, презрение к окружающим его, особенно к нижним, малооплачиваемым чинам и вообще ко всем простым и зачастую бедным людям, была теперь в его крови, была его природой.
Высшее командное училище, куда он поступил, где учился и получил звание лейтенанта, во многом с помощью высокопоставленного отца, укрепило его гордость и самомнение, а начавшаяся служба в канцелярии друга его родителя развила эти качества до уже «неразумных пределов». Отец, наблюдая за успехами сына, гордился его холодным «мужеством», выдержкой и одобрительно поговаривал, используя слова Ф. М. Достоевского: «Молодец, далеко пойдет: ведь у него «не тело, а бронза».
Прошло несколько лет: младшему Мерзавецкому перевалило за тридцать, старшему – за шестьдесят. И старший влюбился, безумно, пылко, в женщину намного младше себя, да так, что женился на ней и привел ее в свою шикарную по тем временам квартиру. Когда-то столь возлюбленный им сын теперь не существовал для него: он даже его комнату, в которой сын вырос и провел молодые годы, отдал своей избраннице. Он, заместитель начальника штаба округа, ушел на пенсию и все дни, часы, минуты проводил у ног своей Аллы, не требуя от нее никакого вознаграждения и даже благодарности. А она не разговаривала, а лепетала, пела очень теплым детским голосом ласковые слова, называя старика своим милым папенькой, голубком, роднулей. Она не отказалась от комнаты Анатолия, перенесла туда свои вещи, очаровательно ему улыбаясь, и даже советовалась с ним, куда какую вещь лучше поставить, разместить, чтобы она красиво смотрелась и гармонировала с общим интерьером. Но, когда Алла открепила от стены портрет матери Анатолия и передала его в руки ее сына, она незаметно для себя превратилась в его кровного врага. Теперь он с ненавистью видел, что новоиспеченная «хозяйка» заняла не только его комнату, но и его место в душе отца, который теперь все свое внимание, всю свою любовь переместил на свою жену, оставив для сына только дружеское участие. Анатолий будто потерял себя в родном доме, со временем в голосе Аллы все больше слышались властные ноты, даже когда она разговаривала с ним, нередко поправляла, наставляла его, будучи моложе на пятнадцать лет. Конечно, такое Анатолий стерпеть не мог: он схватил Аллу за горло, прижал к стене и еще более властным тоном выговорил, что она здесь не хозяйка, что она здесь – просто предмет наслаждений его старого, впадшего в детство отца. Она просто игрушка, которую он может выкинуть в любую минуту, особенно, когда это посоветует родной сын. В ответ, Алла позвала его к отцу, и тот спокойно, но очень твердо заявил, что эта прекрасная женщина – его законная жена, прописана в квартире так же, как и Анатолий, и имеет право устанавливать свои порядки, «с нашего согласия , разумеется», улыбаясь, добавил он. Анатолий понял, что отец сделал свою новоиспеченную жену единственной хозяйкой их дома и решил начать войну с ней.
-Пойми, дорогой мой сын, - сказал бывший зам начальника штаба округа, - у нас давно не было в доме родной, единственной, близкой для нас женщины: у тебя – матери, у меня – жены… И вот Алла, благодаря своей чуткости, нежности, человечности, стала для нас ею. Разве она за тобой не ухаживает, не печется о тебе? И на работу тебя разбудит, и завтрак тебе приготовит, даже в постель принесет, и одежду вовремя почистит: я выгнал всех прачек и уборщиц со двора: Алла заменила их всех. Извини, но даже наша покойная мать не была такой же заботливой и внимательной.
- Извини, отец, но открой хотя бы на миг глаза: да, она как-то ухаживает за нами, но что ей у нас больше всего дорого, чему она больше всего уделяет внимание? Квартире, отец, твоей квартире. Каждую минуту, даже секунду начинает что-то чистить, вытирать пыль, протирать окна – ради нее и только нее она стала твоею законной женой, чтобы стать хозяйкой и овладеть и твоей квартирой, и твоими деньгами. Неужели ты так слеп, отец, что ради твоей слепой страсти готов променять родного сына на эту жалкую, чужую девчонку?! Ради нее ты бросил любимую работу, как тебя ни уговаривали остаться, и, в довершение всего, выгнал сына из родной его комнаты, где он провел свое детство и юность. Опомнись, батя, пока не поздно, пока ты еще в силах жить: потом будет поздно и я ничем тебе не смогу помочь!
Отец умно и хитро посмотрел на сына и зааплодировал:
-Какая речь, сын, какая сильная и прочувствованная речь, и слог какой: точно, в яблочко попал, в самую десятку! – он обнял его за плечи и приблизил свое лицо к его лицу: - Только я все это знаю и знал без тебя, извини, - он внимательно смотрел в глаза сына из-под густых, седых бровей: - Вот ты, скажи, хочешь жить, не как-то мудрено, а просто, элементарно, по-человечески жить? Дышать воздухом, любоваться закатом, любить женщину, нет, не за ум и духовный уровень, а просто потому, что она женщина, а ты мужчина?
Анатолий удивленно посмотрел на отца и кивнул:
- Ну да, конечно.
- Вот так и я, мне скоро умирать, от старости, от болезни – все равно, ты согласен?
- Но годков 10-15 ты еще можешь протянуть: на здоровье ты не жалуешься.
- Но как «протянуть»? Без женщины это трудно, почти невозможно, а найти старуху и ходить с ней по больницам я не хочу. Свои последние 10-15 лет я хочу провести в полную силу, мужскую, духовную, а не менять горшки старой перечнице и «любоваться» на ее сморщенное худое или одутловатое тело, слушая ее дворовые сплетни.
- Я понимаю.
- Поэтому я в Алле увидел истинную женщину, то, чего мне не хватало всю жизнь с моей вечно больной женой, - Алла для меня стала не просто женщиной, очередной молодой девчонкой за деньги, а моей жизнью. Она, конечно, многого не понимает, в том числе, и меня самого, и мою душу, но она видит во мне человека, мужчину еще в силе и старается удовлетворить мои желания и потребности.
- Но она больше видит в тебе возможность хорошо устроить свою жизнь, извини, с каким-нибудь другим человеком, мужчиной, намного моложе тебя, подходящим ей более по возрасту и развитию.
- Да, очень возможно, сын. Думаю, она может даже ускорить мою смерть, чтобы приблизить это время, но пока, в данный момент, я на коне и получаю то, о чем мечтал всю мою жизнь: «Мгновение остановись: ты прекрасно», как говорили древние римляне.
Через пару недель после этого разговора начальник штаба, где служил Анатолий, вызвал его к себе в кабинет и предложил уволиться по собственному желанию:
- Приказ на тебя уже есть, подписан начальником. Пойми, Анатолий, мы держали тебя здесь несколько лет только потому, что глубоко уважали и уважаем твоего отца, но сейчас все сроки и возможности наши кончились… Ты профессионально непригоден ни для этой службы, ни для этой работы.
Пиши заявление, а я подпишу и передам начальнику округа…
Анатолий вернулся домой и увидел ликующего отца с молодой женой, сидящей на его коленях.
- Толик… сыночек!... Аллочка, кажется, забеременела… Да, да, все признаки, как она говорит, налицо!!... Представляешь себе: ЗАБЕРЕМЕНЕЛА… и это от меня, старика… невероятно!!... У тебя будет брат, брат!!...
Анатолий застыл на месте. Старик веселился, как бессмысленный ребенок: целовал Алле руки, плечи, грудь, прижимался к ней всем существом своим, благодаря ее за этот предстоящий подарок. И безумно хихикал, закатывая от счастья глаза, которые были полны радостных и благодарных слез.
- Папа… а меня с работы уволили… и, видимо, вообще из армии…
- Как?!.. Ну и что?... Сыночек, милый, найдем мы тебе работу, найдем, не расстраивайся!... Вот скоро у тебя братец родится – будешь за ним ухаживать – вот тебе и работа!!
- Папа!.. Меня увольняют из армии… подчистую… понимаешь?!
- Что?… - отец встрепенулся и замолчал. – Не может быть!… - Ты честно служил, работал… без замечаний, все вроде исполнял… Тебя, конечно, не хвалили… но звание твое автоматически росло… через полгода ты должен быть капитаном…
- Это все липа, папа!.. Все это я исполнял, и звание росло… только из-за тебя… потому что тебя уважали и высоко ценили… а теперь ты своим увольнением все разрушил, теперь мне без тебя дороги нет, мне так и сказали.
- Кто сказал, Михаил Матвеевич, начальник штаба?
- Именно он… так и сказал… что держали меня на службе потому, что очень ценили и уважали тебя!...
- Ну Иуда, предатель!! А ведь постоянно бывал у меня дома, я его чествовал от всей души, и он клятвенно обещал, что тебя никогда не оставит, всегда поможет!
- А, может, мне пока подождать с работой: у тебя скоро ребенок появится, тебе будет нужна помощь: Алле одной будет трудно справиться?
- Да, конечно, но тут еще одна возникла проблема: Аллушка, деточка, ты нас оставишь одних ненадолго?
- Папенька, ты знаешь, что я секретов не люблю, говори все при мне.
- Хорошо. Моего сына увольняют из армии, снимают с должности, где он получал неплохие деньги.
- Да, я это уже слышала и поняла.
- Так как же мне быть с тобой: ты все время просишь денег на платья, костюмы, новую импортную обувь и дорогие украшения, а теперь у нас осталась только одна моя пенсия на всех нас? Она, конечно, не маленькая, но теперь и сына кормить надо: пенсии на всех не хватит.
- Папенька… - она прижалась к нему и указательным пальчиком левой руки стала надавливать на кончик его носа, - у тебя же есть счет в «Альфа-Банке», ты мне сам показывал сберкнижку… Перепиши его на меня и больше не услышишь от меня ни одной просьбы, связанной с деньгами, даже слово «деньги» от меня не услышишь…
- А как же Анатолий, мой сын?
- Он мужчина, и достаточно взрослый, чтобы самому зарабатывать на свои нужды, а я всего лишь бедная, маленькая женщина, к тому же беременная: мне деньги нужны больше, чем ему.
Отец замолчал, а Анатолий с ненавистью посмотрел на Аллу и сказал:
- Видишь, папа, как эта сволочь обирает тебя, как заставляет забыть о родном сыне, и ты сам виноват в этом, потому что позволил этой чужой девчонке так вести себя. Да уверен ли ты, что все, что она сказала о своей беременности, правда, что сын этот или дочь ДЕЙСТВИТЕЛЬНО родится?
- Папенька, и ты позволяешь этому бездельнику и паразиту так говорить, так обращаться со мной, с твоей единственной и любимой женой?! Я с ребенком без твоей помощи не выживу, а он, здоровый мужик в военной форме, неужели не найдет себе нормальной работы?! Военные везде нужны: военрук в школе, на производственном предприятии, в институте… да мало ли где.
Отец долго молчал и, наконец, ответил сыну:
- Дай мне подумать, я сам к тебе подойду и скажу свое решение.
Следующие несколько дней отец был молчалив, сумрачен и чем-то очень недоволен. Строго, почти торжественно он пришел к сыну в комнату его матери, где он теперь жил, и увидел его за компьютером, играющим в какую-то увлекательную для него игру.
- Добрый вечер, сын. А я думал, что по компьютеру ты ищешь себе работу, а не развлекаешься.
- Я жду ответа, папа.
- Я за этим и пришел.
Он сел в мягкое кресло своей прежней больной жены:
- Не могу я без нее, понимаешь, не могу. После нашего разговора она несколько дней со мной не разговаривала, домой приходила поздно, раза два вообще не пришла – я чуть с ума не сошел.
- Ты очень влюбчив, отец, я думал, за эти дни ты подумаешь о сыне чуть больше, чем за дни, проведенные с твоей новой женой.
- … Прости, но я переписал этот счет в «Альфа-Банке» на Аллу…
- Да ты с ума сошел, отец!! Будет ли у нее ребенок или нет – неизвестно, а ты подписал мне смертный приговор - что ты со мной сделал?!… как ты мог, отец?!!
- Анатолий, Алла права: ты не маленький, ты взрослый, отдающий себе и другим отчет мужчина: ты свободен и должен сам себе найти работу. Алла будет связана ребенком и сделать этого не сможет. Даже если он не родится – она женщина, моя любимая женщина, и заслуживает моей помощи и снисхождения.
Но сын не ответил: где-то позади него и в то же время внутри его души зазвучала старинная русская песня:
- Кира Викторовна… ночью скончалась… Надежда Святозарова… , помните, та, которая… как вы говорили… постоянно притворялась… и падала в обморок.
Чудовище встрепенулось:
-Где ее документы? – нетерпеливо спросила директриса. – Ну там паспорт… «Свидетельство о смерти»… другие личные данные… куда передали??
- Как всегда, в бухгалтерию, Кира Викторовна.
- Да, конечно, как всегда… что же это я запамятовала? Зайду в бухгалтерию, потом – в город… Вернусь часа через два. Записывай всех, кто будет меня спрашивать, все звонки записывай… не забывай!
- Конечно, Кира Викторовна, обязательно!
А дальше все было очень просто, как всегда в наши «светлые» времена, времена демократии, когда многие человеческие функции переданы тупым автоматам…. Директриса с документами Надежды Филипповны Святозаровой зашла в банкомат-автомат, просунула в щель ее платежную карточку и без всякой росписи и удостоверения получила 295 тысяч рублей, испытав «морально-сексуальное» удовлетворение, что наконец-то ее «тяжкий» труд в доме престарелых как-то вознагражден по достоинству самими ее подопечными, пускай даже мертвыми.
……………………………………………………………..
Анатолий Константинович Мерзавецкий, который не так давно приставал к Александру, видя в нем «интеллигента» и желая его за это унизить, тоже любил деньги, но без той маниакальной одержимости, как любила их Светлана Викторовна. Если для нее их большое количество были целью и определяющим условием жизни, то для Мерзавецкого, скорее, - только основой его комфортного существования, цель которого основывалось на власти и развлечениях.
Сын полковника, занимавшего в штабе округа важное место, Анатолий с детских лет не знал никакой нужды. Целые дни он был предоставлен сам себе и как единственный и любимый сын важного и богатого отца не знал никаких ограничений. Няни, учителя, доктора менялись по первому его желанию, высказанному отцу: они уходили «униженные и оскорбленные», но возврата назад не было. Так он через отца усвоил цену власти , цену подчиненных ей людей, какую распространил со временем на друзей и женщин, многих из которых уже ни во что не ставил и поэтому менял как перчатки. Деньги в немалом количестве лежали в цветистой вазе на столе, и он мог брать их сколько хотел, хотя и в «разумных пределах», как ему не раз повторял отец. Ни сердечной привязанности, ни «дружбы сладкой» так и не удалось ему изведать, хотя отец его любил как свое единственное сокровище и один из главных источников своей жизни. Мать вскоре умерла, не простив супругу очередной «легкий флирт» с заезжей актрисой, и Анатолий остался один с отцом и постоянно его окружавшими, в основном, пожилыми, иногда молодыми офицерами разных чинов и званий. Чтобы они ни говорили, каких материальных и духовных вопросов ни касались, Анатолий воспринимал только близкое его разуму и душе: власть, чин дают все, даже деньги без власти и чина теряют свою ценность.
Повзрослев, Анатолий сразу избрал себе военную карьеру, так как иной среды, кроме офицерской, толком не видел и не знал за все свои годы. Теперь, властность и рожденная ей надменность, презрение к окружающим его, особенно к нижним, малооплачиваемым чинам и вообще ко всем простым и зачастую бедным людям, была теперь в его крови, была его природой.
Высшее командное училище, куда он поступил, где учился и получил звание лейтенанта, во многом с помощью высокопоставленного отца, укрепило его гордость и самомнение, а начавшаяся служба в канцелярии друга его родителя развила эти качества до уже «неразумных пределов». Отец, наблюдая за успехами сына, гордился его холодным «мужеством», выдержкой и одобрительно поговаривал, используя слова Ф. М. Достоевского: «Молодец, далеко пойдет: ведь у него «не тело, а бронза».
Прошло несколько лет: младшему Мерзавецкому перевалило за тридцать, старшему – за шестьдесят. И старший влюбился, безумно, пылко, в женщину намного младше себя, да так, что женился на ней и привел ее в свою шикарную по тем временам квартиру. Когда-то столь возлюбленный им сын теперь не существовал для него: он даже его комнату, в которой сын вырос и провел молодые годы, отдал своей избраннице. Он, заместитель начальника штаба округа, ушел на пенсию и все дни, часы, минуты проводил у ног своей Аллы, не требуя от нее никакого вознаграждения и даже благодарности. А она не разговаривала, а лепетала, пела очень теплым детским голосом ласковые слова, называя старика своим милым папенькой, голубком, роднулей. Она не отказалась от комнаты Анатолия, перенесла туда свои вещи, очаровательно ему улыбаясь, и даже советовалась с ним, куда какую вещь лучше поставить, разместить, чтобы она красиво смотрелась и гармонировала с общим интерьером. Но, когда Алла открепила от стены портрет матери Анатолия и передала его в руки ее сына, она незаметно для себя превратилась в его кровного врага. Теперь он с ненавистью видел, что новоиспеченная «хозяйка» заняла не только его комнату, но и его место в душе отца, который теперь все свое внимание, всю свою любовь переместил на свою жену, оставив для сына только дружеское участие. Анатолий будто потерял себя в родном доме, со временем в голосе Аллы все больше слышались властные ноты, даже когда она разговаривала с ним, нередко поправляла, наставляла его, будучи моложе на пятнадцать лет. Конечно, такое Анатолий стерпеть не мог: он схватил Аллу за горло, прижал к стене и еще более властным тоном выговорил, что она здесь не хозяйка, что она здесь – просто предмет наслаждений его старого, впадшего в детство отца. Она просто игрушка, которую он может выкинуть в любую минуту, особенно, когда это посоветует родной сын. В ответ, Алла позвала его к отцу, и тот спокойно, но очень твердо заявил, что эта прекрасная женщина – его законная жена, прописана в квартире так же, как и Анатолий, и имеет право устанавливать свои порядки, «с нашего согласия , разумеется», улыбаясь, добавил он. Анатолий понял, что отец сделал свою новоиспеченную жену единственной хозяйкой их дома и решил начать войну с ней.
-Пойми, дорогой мой сын, - сказал бывший зам начальника штаба округа, - у нас давно не было в доме родной, единственной, близкой для нас женщины: у тебя – матери, у меня – жены… И вот Алла, благодаря своей чуткости, нежности, человечности, стала для нас ею. Разве она за тобой не ухаживает, не печется о тебе? И на работу тебя разбудит, и завтрак тебе приготовит, даже в постель принесет, и одежду вовремя почистит: я выгнал всех прачек и уборщиц со двора: Алла заменила их всех. Извини, но даже наша покойная мать не была такой же заботливой и внимательной.
- Извини, отец, но открой хотя бы на миг глаза: да, она как-то ухаживает за нами, но что ей у нас больше всего дорого, чему она больше всего уделяет внимание? Квартире, отец, твоей квартире. Каждую минуту, даже секунду начинает что-то чистить, вытирать пыль, протирать окна – ради нее и только нее она стала твоею законной женой, чтобы стать хозяйкой и овладеть и твоей квартирой, и твоими деньгами. Неужели ты так слеп, отец, что ради твоей слепой страсти готов променять родного сына на эту жалкую, чужую девчонку?! Ради нее ты бросил любимую работу, как тебя ни уговаривали остаться, и, в довершение всего, выгнал сына из родной его комнаты, где он провел свое детство и юность. Опомнись, батя, пока не поздно, пока ты еще в силах жить: потом будет поздно и я ничем тебе не смогу помочь!
Отец умно и хитро посмотрел на сына и зааплодировал:
-Какая речь, сын, какая сильная и прочувствованная речь, и слог какой: точно, в яблочко попал, в самую десятку! – он обнял его за плечи и приблизил свое лицо к его лицу: - Только я все это знаю и знал без тебя, извини, - он внимательно смотрел в глаза сына из-под густых, седых бровей: - Вот ты, скажи, хочешь жить, не как-то мудрено, а просто, элементарно, по-человечески жить? Дышать воздухом, любоваться закатом, любить женщину, нет, не за ум и духовный уровень, а просто потому, что она женщина, а ты мужчина?
Анатолий удивленно посмотрел на отца и кивнул:
- Ну да, конечно.
- Вот так и я, мне скоро умирать, от старости, от болезни – все равно, ты согласен?
- Но годков 10-15 ты еще можешь протянуть: на здоровье ты не жалуешься.
- Но как «протянуть»? Без женщины это трудно, почти невозможно, а найти старуху и ходить с ней по больницам я не хочу. Свои последние 10-15 лет я хочу провести в полную силу, мужскую, духовную, а не менять горшки старой перечнице и «любоваться» на ее сморщенное худое или одутловатое тело, слушая ее дворовые сплетни.
- Я понимаю.
- Поэтому я в Алле увидел истинную женщину, то, чего мне не хватало всю жизнь с моей вечно больной женой, - Алла для меня стала не просто женщиной, очередной молодой девчонкой за деньги, а моей жизнью. Она, конечно, многого не понимает, в том числе, и меня самого, и мою душу, но она видит во мне человека, мужчину еще в силе и старается удовлетворить мои желания и потребности.
- Но она больше видит в тебе возможность хорошо устроить свою жизнь, извини, с каким-нибудь другим человеком, мужчиной, намного моложе тебя, подходящим ей более по возрасту и развитию.
- Да, очень возможно, сын. Думаю, она может даже ускорить мою смерть, чтобы приблизить это время, но пока, в данный момент, я на коне и получаю то, о чем мечтал всю мою жизнь: «Мгновение остановись: ты прекрасно», как говорили древние римляне.
Через пару недель после этого разговора начальник штаба, где служил Анатолий, вызвал его к себе в кабинет и предложил уволиться по собственному желанию:
- Приказ на тебя уже есть, подписан начальником. Пойми, Анатолий, мы держали тебя здесь несколько лет только потому, что глубоко уважали и уважаем твоего отца, но сейчас все сроки и возможности наши кончились… Ты профессионально непригоден ни для этой службы, ни для этой работы.
Пиши заявление, а я подпишу и передам начальнику округа…
Анатолий вернулся домой и увидел ликующего отца с молодой женой, сидящей на его коленях.
- Толик… сыночек!... Аллочка, кажется, забеременела… Да, да, все признаки, как она говорит, налицо!!... Представляешь себе: ЗАБЕРЕМЕНЕЛА… и это от меня, старика… невероятно!!... У тебя будет брат, брат!!...
Анатолий застыл на месте. Старик веселился, как бессмысленный ребенок: целовал Алле руки, плечи, грудь, прижимался к ней всем существом своим, благодаря ее за этот предстоящий подарок. И безумно хихикал, закатывая от счастья глаза, которые были полны радостных и благодарных слез.
- Папа… а меня с работы уволили… и, видимо, вообще из армии…
- Как?!.. Ну и что?... Сыночек, милый, найдем мы тебе работу, найдем, не расстраивайся!... Вот скоро у тебя братец родится – будешь за ним ухаживать – вот тебе и работа!!
- Папа!.. Меня увольняют из армии… подчистую… понимаешь?!
- Что?… - отец встрепенулся и замолчал. – Не может быть!… - Ты честно служил, работал… без замечаний, все вроде исполнял… Тебя, конечно, не хвалили… но звание твое автоматически росло… через полгода ты должен быть капитаном…
- Это все липа, папа!.. Все это я исполнял, и звание росло… только из-за тебя… потому что тебя уважали и высоко ценили… а теперь ты своим увольнением все разрушил, теперь мне без тебя дороги нет, мне так и сказали.
- Кто сказал, Михаил Матвеевич, начальник штаба?
- Именно он… так и сказал… что держали меня на службе потому, что очень ценили и уважали тебя!...
- Ну Иуда, предатель!! А ведь постоянно бывал у меня дома, я его чествовал от всей души, и он клятвенно обещал, что тебя никогда не оставит, всегда поможет!
- А, может, мне пока подождать с работой: у тебя скоро ребенок появится, тебе будет нужна помощь: Алле одной будет трудно справиться?
- Да, конечно, но тут еще одна возникла проблема: Аллушка, деточка, ты нас оставишь одних ненадолго?
- Папенька, ты знаешь, что я секретов не люблю, говори все при мне.
- Хорошо. Моего сына увольняют из армии, снимают с должности, где он получал неплохие деньги.
- Да, я это уже слышала и поняла.
- Так как же мне быть с тобой: ты все время просишь денег на платья, костюмы, новую импортную обувь и дорогие украшения, а теперь у нас осталась только одна моя пенсия на всех нас? Она, конечно, не маленькая, но теперь и сына кормить надо: пенсии на всех не хватит.
- Папенька… - она прижалась к нему и указательным пальчиком левой руки стала надавливать на кончик его носа, - у тебя же есть счет в «Альфа-Банке», ты мне сам показывал сберкнижку… Перепиши его на меня и больше не услышишь от меня ни одной просьбы, связанной с деньгами, даже слово «деньги» от меня не услышишь…
- А как же Анатолий, мой сын?
- Он мужчина, и достаточно взрослый, чтобы самому зарабатывать на свои нужды, а я всего лишь бедная, маленькая женщина, к тому же беременная: мне деньги нужны больше, чем ему.
Отец замолчал, а Анатолий с ненавистью посмотрел на Аллу и сказал:
- Видишь, папа, как эта сволочь обирает тебя, как заставляет забыть о родном сыне, и ты сам виноват в этом, потому что позволил этой чужой девчонке так вести себя. Да уверен ли ты, что все, что она сказала о своей беременности, правда, что сын этот или дочь ДЕЙСТВИТЕЛЬНО родится?
- Папенька, и ты позволяешь этому бездельнику и паразиту так говорить, так обращаться со мной, с твоей единственной и любимой женой?! Я с ребенком без твоей помощи не выживу, а он, здоровый мужик в военной форме, неужели не найдет себе нормальной работы?! Военные везде нужны: военрук в школе, на производственном предприятии, в институте… да мало ли где.
Отец долго молчал и, наконец, ответил сыну:
- Дай мне подумать, я сам к тебе подойду и скажу свое решение.
Следующие несколько дней отец был молчалив, сумрачен и чем-то очень недоволен. Строго, почти торжественно он пришел к сыну в комнату его матери, где он теперь жил, и увидел его за компьютером, играющим в какую-то увлекательную для него игру.
- Добрый вечер, сын. А я думал, что по компьютеру ты ищешь себе работу, а не развлекаешься.
- Я жду ответа, папа.
- Я за этим и пришел.
Он сел в мягкое кресло своей прежней больной жены:
- Не могу я без нее, понимаешь, не могу. После нашего разговора она несколько дней со мной не разговаривала, домой приходила поздно, раза два вообще не пришла – я чуть с ума не сошел.
- Ты очень влюбчив, отец, я думал, за эти дни ты подумаешь о сыне чуть больше, чем за дни, проведенные с твоей новой женой.
- … Прости, но я переписал этот счет в «Альфа-Банке» на Аллу…
- Да ты с ума сошел, отец!! Будет ли у нее ребенок или нет – неизвестно, а ты подписал мне смертный приговор - что ты со мной сделал?!… как ты мог, отец?!!
- Анатолий, Алла права: ты не маленький, ты взрослый, отдающий себе и другим отчет мужчина: ты свободен и должен сам себе найти работу. Алла будет связана ребенком и сделать этого не сможет. Даже если он не родится – она женщина, моя любимая женщина, и заслуживает моей помощи и снисхождения.
Но сын не ответил: где-то позади него и в то же время внутри его души зазвучала старинная русская песня:
