– звучал позади него тот же голос, вдруг ставший немного более низким, будто мужик тот мгновенно постарел, и голос его стал даже более хриплым. – Ты же знаешь, чего я хочу. Но ты не знаешь, чего хочешь сам.
Таргот молчал, и его взгляд совсем остановился. Он узнал те слова, и узнавал того, кто их говорил. Все это уже совсем его не удивляло, и он заранее был к этому почти готов. Опустив голову, он прислушался.
-Пелена лжи, покрывающая этот мир, никогда не рассеется, если мы не будем делать выбор. Прорваться через эту пелену, или задохнуться в ней…
-Я знаю, о чем ты говоришь. – резко повернувшись к морщинистому, старому и сухому седому старику, махнул рукой Таргот. Его голос был снова взволнован, он звучал все так же серьезно и зло, но уже как будто злился он не на мир вокруг себя, а как раз только на себя. – Но я не знаю, что произойдет, когда я узнаю правду, и не хочу, чтобы это навредило им.
-Воистину, будущее непредсказуемо, и это понимают даже Правители. Есть вещи, которые специально скрываются от тех, кто не должен их знать, а упорство, интерес к скрытому, лишь подтверждает нашу глупость и невежество. Зачем мы интересуемся вещами, которые все равно не в состоянии понять? Зачем мы думаем о том, что не в силах изменить?
-Говори что хочешь. – отрезал Таргот, резко качнув головой в сторону. – Я обещал, Бриз. Обещал, что исправлю все свои ошибки, и защищу свою семью…
-От чего же? – перебил его Бриз.
-Защищу…от тех же ошибок, которые совершил сам. Чтобы ни одна из них не повторилась. Для этого я добьюсь правды, чего бы мне это не стоило.
Сказав последние слова, Таргот повернулся к церкви, еще раз окинув ее уверенным взглядом, про себя подумав: «Мы соберемся вместе, и расскажем друг другу всю правду. Если мы будем вместе…не будет уже ничего, что мы не сможем изменить.»
Наступила тишина, и алые волосы Таргота едва колыхал окружающий его теплый ветерок. Улыбка сама растянулась на лице старика, под его закрытыми седыми волосами, слепыми от времени глазами, полная чего-то правда похожего на ностальгию. Он вспоминал времена не столь старые, которые все-таки не застал Таргот, ведь то было как раз за несколько дней до его восстановления руками Уиллекроми, десятки лет назад. Когда-то такие-же алые волосы были и у другого Кацеры, говорившего те же слова Импере, обещая ему во что бы то ни стало добиться правды, найти для нее Лироя, и вновь объединить семью Кацер.
-Ты и вправду похож на него. – ухмыльнулся старик. – Скоро ты встретишь его, и сам все узнаешь. А пока – ты знаешь, что делать дальше. Не сбейся с пути, коли предоставил свой выбор им. Я встречу тебя вместе с ними. Надеюсь, ты будешь готов к этому.
Таргот молчал, как следует в голове перебирая его слова. Теперь он все больше терялся в своих мыслях, думая о «нем», кого он должен был скоро встретить. Он понимал, что это неизбежно, и сам же хотел узнать все у него. Но все это вызывало в его личности лишь большие конфликты. Он, Актонис Геллар, был хорошо знаком ему раньше. Он не мог назвать его плохим до тех самых пор, пока он и Бриз не помогли Совенрару свергнуть его мать Шираву, сестру Геллара, с трона Верховного Властителя имтердов. После своего воскрешения, Таргот узнал от Мерсера немало подробностей о делах своего дяди за те 400 лет, что он оставался в небытие, и потому, даже мягко говоря, возненавидел его. Бриз всегда был хитер, и ему Таргот вообще никогда не доверял, считая его злым и хитрым мерзавцем, тем не менее часто действующим против любых ожиданий, непредсказуемо, нарушая как свой образ в глазах окружающих, так и планы сторон, к которым он принадлежал. Истинные цели этого существа никогда не были ему до конца ясны, и он всегда принимал его слова на веру лишь наполовину. Не было похоже, чтобы он врал ему теперь, но Таргот все равно никак не мог смириться с его словами. Единственное, в чем он мог быть уверен – факты, которые были подтверждены не только им, даже если все это входило в поставленный им же спектакль, указывали на одно и то же место, и на одну цель. Канализационная система Ренбира, ведущая в Синокин, и Таргот еще с самой первой Эпохи, названной Гармонией, знал, как туда попасть.
Вокруг него уже никого не было, а Негласный Правитель, как он всегда любил это делать, будто растворился в воздухе. Все же убедившись, что его лошади ничего не угрожает, и еды с питьем у нее на ночь точно хватит, Таргот направился в сторону той же хаты, возле которой, невзначай, на небольшом заборчике все так же лежала выбитая им недавно деревянная толстая дверь. В его сознании уже не откладывался путь к тому домику, он не запомнил даже как, войдя внутрь, прошел к дальней от дверного проема стене, упал на кровать, и совсем перестал шевелиться. Он не думал о безопасности, да и вообще уже почти не мог думать. На время разговора со стариком его разум стал яснее, а усталость, вызванная истощением тела от силы Тоги и переизбытка эмоций, временно отступила. Следовало только старику пропасть, как все это снова вернулось к Тарготу, и его глаза целиком застлала сонливость.
Уже много лет его не посещали сны. С детства, лет до 10, во сне он видел лишь одну картину, все то, что некогда видел поглощенный Клинком Власти Тоги его изнуренный разум. Но время шло, и сны его появлялись все реже. Он терял детали, картина происходящего все больше комкалась, сливалась в бред, и в какой-то момент совсем исчезла. После пожара в Кацере, пока Таргот был без сознания, тот же сон снова посетил его, и после этого он совсем перестал спать, боясь снова вернуться к тому же кошмару. И вот, совсем недавно, в деревне Лукимм, пробираясь с братьям и Кайлой через Лес Ренбира в сам Ренбир, он снова случайно уснул. Тогда все было иначе, куда тревожнее и неопределенней, но только в начале. Он едва ли запомнил, что происходило в том сне, но ясно помнил, что был в нем он не один. Вся его семья была с ним, все они стояли позади него, положив свои руки на его плечи. Впереди было ослепительно светло, и его, как и тогда, 400 лет назад, объял страх. Он не мог повернуться назад, чтобы посмотреть на свою семью, но чувствовал их тепло, как чувствовал и их поддержку. Он шел вперед. Шаг за шагом, его страх развеивался, а свет впереди становился все ближе и ярче. Он видел, как Белая Искра зажигает его глаза, и он вновь становится тем, кем был всегда, как за его спиной расправляются крылья и там же до коленей отрастают волосы. Он не помнил, чем закончился тот сон, но именно он заставил его снова задуматься о своей значимости для семьи, не раз потом думая, какой потайной смысл имел тот белоснежный свет, ведь когда-то и принятий им от Россе свет на деле оказался кромешной тьмой.
Прошел всего час, и серебристый свет все так же далекой луны покрыл всю поднебесную гладь, окружающую деревню, пробиваясь в комнату Таргота через разбитое у входа в хату окно. Совершенно нелепые, казалось, картины представали пред глазами засыпающего Таргота, и он то и дело старался их поддерживать, хотя бы своими силами, как умел когда-то, вызывая сон, надеясь, что хоть в нем он увидит что-то, что может предсказать его будущее. В один миг мир вокруг него колыхнулся, и даже стрекотание цикад, запах старой пыльной кровати под ним, все чувства как тепла, так и осязания, пропали.
Он отчетливо слышал свое сердцебиение, слышал свое дыхание, и по мере погружения в сон чуял все усиливающийся запах гари. Стало невыносимо жарко, но еще более невыносимым становился страх. Дыхание, которое он слышал, искажалось, превращаясь в самый настоящий чудовищный рык, едва ли теперь перебивающий заслонивший уши нарастающий гул и треск. Он чувствовал давление внутренней силы впереди, касавшейся его собственной, уже совершенно иной силы. Его левая рука страшно болела, и принадлежавший точно ему страх мгновенно перешел в ярость, принадлежавшую чему-то совершенно иному. Кошмар полностью поглотил его снова, как он делал это прежде, показывая ему то, что он так старался забыть, и за что желал искупления. Весь мир вокруг него снова поглотило Пламя, и он был вынужден бессильно за ним наблюдать, пока тело его совершает страшные преступления. В его голове зашептал голос Тоги.
По полю боя кружили огненные смерчи, со свистом проходя по выжженной земле, поднимая в сухой воздух мелкие камни и пыль. Кое-где те вихри поглощали глубокие лужи, занявшие пробитые мощным напором своей воды трещины. Высоко над всей той картиной стихийных бедствий, что создал в бою Бог Природы, небо простирали черные клубящиеся тучи, то и дело со страшным грохотом извергающие из себя на землю лазурные молнии. Совсем недавно на поле боя шел дождь, но теперь и от него ни осталось ни капли. Вся вода вокруг быстро испарялась, будто сама природа чувствовала, как слабеет воля заботившегося о ней человека. Бог Природы Серпион, восставший против имтердов, разрушавших флору его родных земель, был тяжело ранен теперь, попытавшись утихомирить разозленного на брата и сестру Таргота, но только на месте понял, что имеет дело с чем-то куда более зловещим, и точно не похожим на обычный, хотя бы для имтердов, семейный конфликт.
Таргот остановился совсем близко к ним, метрах в 10, не более, и все же чувствовал всем телом, будто держал их в самых руках, дрожащих тогда от неведомой злобы. Серпион все еще стоял перед ними, закрывая их от безумного чудовища, огромного как сразу десять Серпионов. Рана на теле Бога простиралась от самого его левого бедра к правому плечу, и он сильно напрягал еще оставшиеся мышцы живота, чтобы его внутренние органы не покинули брюшную полость. Правые ребра были раздроблены, с каждым вздохом своими осколками больно впиваясь в едва не поврежденное легкое. Он принял на себя лишь один удар горящего Белой Искрой меча в огромной руке Таргота, от которого не смог уклониться, и даже его одного было достаточно, чтобы смертельно ранить закаленного в боях Бога. Хоть он и терял кровь, его организм октолима продолжал активно регенерировать, путь и точно истощил бы ресурсы его тела для этого за пару минут продолжения боя. Серпион даже не надеялся тогда, что кто-то сможет ему помочь, тем более дав отпор Тарготу, и также защитив сидящих рядом, также серьезно раненных Имперу и Лироя. Но им правда вовремя помогли. Теперь между ними стоял лишь огромный имтерд с рыжей мордой подобной львиной, в кристаллических мерцающих доспехах, направляющий в сторону Таргота огромный гравированный топор.
-Uki hens fob? Gellei! (Ты слышишь меня? Отступи!) – раскатывался по полю боя взволнованный, бешеный рык Самума.
Но взгляд горящих Белой Искрой глаз монстра, на его чешуйчатом закостеневшем лице, продолжал прожигать собой глаза брата и сестры Таргота, кто некогда владел телом монстра, но от личности которого теперь не осталось и следа.
Недавний удар Самума топором по левой руке монстра, в которой тот, хрустя костями бедной напуганной Имперы, сжимал ее маленькое тело, на секунду остановил его, а из небольшой раны на той руке медленно сочилась розовая, точно не человеческая, кровь. Того удара хватило, чтобы вынудить монстра отпустить едва не раздавленную его страшной хваткой Имперу, и сражавшийся тогда также из последних сил Лирой успел схватить сестру, и с ней отскочить назад. Самум не решился серьезно атаковать Таргота, придя на помощь отпрыскам своего Военачальника Бетоуэта в последний, но особенно важный момент, до сих пор не разобравшись, почему Таргот впал в столь неистовую ярость и так резко изменил облик. Он все еще не верил, что перед ним стоял не он, а всего лишь злобный зверь, принявший его облик.
-Почему?.. - плача, мешая на лице слезы с золой и кровью, всхлипывала Импера. - Почему это произошло с тобой?..
-Серпион, Самум… - кое-как, совсем бессильно, поднялся на ноги сидевший рядом с Имперой Лирой. – Вы знаете, как его спасти?
Серпион молчал, едва ли в состоянии теперь говорить, уже держась за рассеченный живот левой рукой, всем телом опираясь на свое толстое копье, воткнутое в залитую кровью землю. Кровопотеря уже серьезно влияла на его сознание, и ему становилось все тяжелее думать. Самум, стоящий спиной к нему лишь в паре метров впереди, тоже молчал, уже частично понимая суть внезапного изменения личности Таргота, теперь стараясь получше понять ее причину. Вернее, он пытался понять первоисточник той причины, ведь и без того понимал, что именно свело бедного имтерда с ума. «Почему ты к этому прибег?» - думал он. «Зачем тебе сила Россе?».
За всем этим разум Таргота наблюдал со стороны, прямо из собственного тела, тем не менее отделяя мысли и чувства того чудовищного тела и своего реального разума. Он постоянно с ужасом смотрел на брата и сестру, а те, в свою очередь, с еще большим ужасом смотрели на него. Облаченный в доспехи с плащом, теперь немало изодранным, обладавший бандитской красотой и бунтарской внешностью юноша, Лирой, смотрел на Таргота из-под свисающих на лоб окровавленных, но и без того алых, волос, не менее алыми напуганными глазами. Со всей той грязью и кровью на своем теле, теперь он уже не выглядел ни капли гордо, как раньше, теперь своим видом вызывая только жалость. Он все еще старался закрывать собой сестру, пусть в этом уже и не было особого смысла, делая это уже бессознательно, защищая близкого имтерда. Сама Импера была в еще большем ужасе, и от него даже зрачки ее прекрасных глубоких огненных глаз пропали, дрожью метая себя от стороны в стороны по глазному яблоку, наблюдая за движениями страшной огромной челюсти Таргота, вид которой до сих пор стоял перед ее глазами. Над самым ее правым глазом, под алыми косичками, заливая лицо ниже и стекая на глаза, по грязному лицу к подбородку текла горячая темная кровь. Недавно Таргот ударил ее о землю головой, и также поэтому кровь на ее лице теперь смешивалась и с золой, покрывавшей ту землю. Недавняя хватка монстра серьезно травмировала ее тело, и она совсем не могла теперь пошевелиться, будто все ее тело под легкой шерстяной блузкой, точно не предназначенной для сражений, залил металл, который она уже никак не могла поднять, не говоря уже о сковавшем ее ледяными цепями ужасе.
Больше Таргот ничего не видел. Все прочее, что находилось вокруг него, было ему тогда не интересно. Он чувствовал то же, что чувствовало его тело, и должен был слышать его мысли, находясь в чертогах собственного разума, но окружала его тогда лишь полная тишина. Монстр, что принял его облик, ни о чем не думал, будто даже не зверь, а самая настоящая бездумная кукла. Его чудовищная зубастая пасть, даже большая, чем у Самума, была постоянно угрожающе приоткрыта, а маленькие глубоко запавшие глаза, источая Белую Искру, совсем не шевелились. Он тихо стоял на месте, искажая собственное дыхание в рык, показывая своим врагам точно то же, о чем они думали теперь, и чего особенно боялись.
«Он потерял разум. Воля Россе полностью подчинила его себе». – думал про себя Самум, щуря звериные глазки, от волнения только крепче сжимая каменными перчатками золотую ручку своего топора. – «Почему же, Россе? Разве не мы исполнители твоей воли?..»
-Den fob leme iaken… (если ты продолжишь это) – занес над головой топор Самум, разводя ноги на ширине плеч, отводя правую ногу чуть назад.
Таргот молчал, и его взгляд совсем остановился. Он узнал те слова, и узнавал того, кто их говорил. Все это уже совсем его не удивляло, и он заранее был к этому почти готов. Опустив голову, он прислушался.
-Пелена лжи, покрывающая этот мир, никогда не рассеется, если мы не будем делать выбор. Прорваться через эту пелену, или задохнуться в ней…
-Я знаю, о чем ты говоришь. – резко повернувшись к морщинистому, старому и сухому седому старику, махнул рукой Таргот. Его голос был снова взволнован, он звучал все так же серьезно и зло, но уже как будто злился он не на мир вокруг себя, а как раз только на себя. – Но я не знаю, что произойдет, когда я узнаю правду, и не хочу, чтобы это навредило им.
-Воистину, будущее непредсказуемо, и это понимают даже Правители. Есть вещи, которые специально скрываются от тех, кто не должен их знать, а упорство, интерес к скрытому, лишь подтверждает нашу глупость и невежество. Зачем мы интересуемся вещами, которые все равно не в состоянии понять? Зачем мы думаем о том, что не в силах изменить?
-Говори что хочешь. – отрезал Таргот, резко качнув головой в сторону. – Я обещал, Бриз. Обещал, что исправлю все свои ошибки, и защищу свою семью…
-От чего же? – перебил его Бриз.
-Защищу…от тех же ошибок, которые совершил сам. Чтобы ни одна из них не повторилась. Для этого я добьюсь правды, чего бы мне это не стоило.
Сказав последние слова, Таргот повернулся к церкви, еще раз окинув ее уверенным взглядом, про себя подумав: «Мы соберемся вместе, и расскажем друг другу всю правду. Если мы будем вместе…не будет уже ничего, что мы не сможем изменить.»
Наступила тишина, и алые волосы Таргота едва колыхал окружающий его теплый ветерок. Улыбка сама растянулась на лице старика, под его закрытыми седыми волосами, слепыми от времени глазами, полная чего-то правда похожего на ностальгию. Он вспоминал времена не столь старые, которые все-таки не застал Таргот, ведь то было как раз за несколько дней до его восстановления руками Уиллекроми, десятки лет назад. Когда-то такие-же алые волосы были и у другого Кацеры, говорившего те же слова Импере, обещая ему во что бы то ни стало добиться правды, найти для нее Лироя, и вновь объединить семью Кацер.
-Ты и вправду похож на него. – ухмыльнулся старик. – Скоро ты встретишь его, и сам все узнаешь. А пока – ты знаешь, что делать дальше. Не сбейся с пути, коли предоставил свой выбор им. Я встречу тебя вместе с ними. Надеюсь, ты будешь готов к этому.
Таргот молчал, как следует в голове перебирая его слова. Теперь он все больше терялся в своих мыслях, думая о «нем», кого он должен был скоро встретить. Он понимал, что это неизбежно, и сам же хотел узнать все у него. Но все это вызывало в его личности лишь большие конфликты. Он, Актонис Геллар, был хорошо знаком ему раньше. Он не мог назвать его плохим до тех самых пор, пока он и Бриз не помогли Совенрару свергнуть его мать Шираву, сестру Геллара, с трона Верховного Властителя имтердов. После своего воскрешения, Таргот узнал от Мерсера немало подробностей о делах своего дяди за те 400 лет, что он оставался в небытие, и потому, даже мягко говоря, возненавидел его. Бриз всегда был хитер, и ему Таргот вообще никогда не доверял, считая его злым и хитрым мерзавцем, тем не менее часто действующим против любых ожиданий, непредсказуемо, нарушая как свой образ в глазах окружающих, так и планы сторон, к которым он принадлежал. Истинные цели этого существа никогда не были ему до конца ясны, и он всегда принимал его слова на веру лишь наполовину. Не было похоже, чтобы он врал ему теперь, но Таргот все равно никак не мог смириться с его словами. Единственное, в чем он мог быть уверен – факты, которые были подтверждены не только им, даже если все это входило в поставленный им же спектакль, указывали на одно и то же место, и на одну цель. Канализационная система Ренбира, ведущая в Синокин, и Таргот еще с самой первой Эпохи, названной Гармонией, знал, как туда попасть.
Вокруг него уже никого не было, а Негласный Правитель, как он всегда любил это делать, будто растворился в воздухе. Все же убедившись, что его лошади ничего не угрожает, и еды с питьем у нее на ночь точно хватит, Таргот направился в сторону той же хаты, возле которой, невзначай, на небольшом заборчике все так же лежала выбитая им недавно деревянная толстая дверь. В его сознании уже не откладывался путь к тому домику, он не запомнил даже как, войдя внутрь, прошел к дальней от дверного проема стене, упал на кровать, и совсем перестал шевелиться. Он не думал о безопасности, да и вообще уже почти не мог думать. На время разговора со стариком его разум стал яснее, а усталость, вызванная истощением тела от силы Тоги и переизбытка эмоций, временно отступила. Следовало только старику пропасть, как все это снова вернулось к Тарготу, и его глаза целиком застлала сонливость.
Уже много лет его не посещали сны. С детства, лет до 10, во сне он видел лишь одну картину, все то, что некогда видел поглощенный Клинком Власти Тоги его изнуренный разум. Но время шло, и сны его появлялись все реже. Он терял детали, картина происходящего все больше комкалась, сливалась в бред, и в какой-то момент совсем исчезла. После пожара в Кацере, пока Таргот был без сознания, тот же сон снова посетил его, и после этого он совсем перестал спать, боясь снова вернуться к тому же кошмару. И вот, совсем недавно, в деревне Лукимм, пробираясь с братьям и Кайлой через Лес Ренбира в сам Ренбир, он снова случайно уснул. Тогда все было иначе, куда тревожнее и неопределенней, но только в начале. Он едва ли запомнил, что происходило в том сне, но ясно помнил, что был в нем он не один. Вся его семья была с ним, все они стояли позади него, положив свои руки на его плечи. Впереди было ослепительно светло, и его, как и тогда, 400 лет назад, объял страх. Он не мог повернуться назад, чтобы посмотреть на свою семью, но чувствовал их тепло, как чувствовал и их поддержку. Он шел вперед. Шаг за шагом, его страх развеивался, а свет впереди становился все ближе и ярче. Он видел, как Белая Искра зажигает его глаза, и он вновь становится тем, кем был всегда, как за его спиной расправляются крылья и там же до коленей отрастают волосы. Он не помнил, чем закончился тот сон, но именно он заставил его снова задуматься о своей значимости для семьи, не раз потом думая, какой потайной смысл имел тот белоснежный свет, ведь когда-то и принятий им от Россе свет на деле оказался кромешной тьмой.
Прошел всего час, и серебристый свет все так же далекой луны покрыл всю поднебесную гладь, окружающую деревню, пробиваясь в комнату Таргота через разбитое у входа в хату окно. Совершенно нелепые, казалось, картины представали пред глазами засыпающего Таргота, и он то и дело старался их поддерживать, хотя бы своими силами, как умел когда-то, вызывая сон, надеясь, что хоть в нем он увидит что-то, что может предсказать его будущее. В один миг мир вокруг него колыхнулся, и даже стрекотание цикад, запах старой пыльной кровати под ним, все чувства как тепла, так и осязания, пропали.
Он отчетливо слышал свое сердцебиение, слышал свое дыхание, и по мере погружения в сон чуял все усиливающийся запах гари. Стало невыносимо жарко, но еще более невыносимым становился страх. Дыхание, которое он слышал, искажалось, превращаясь в самый настоящий чудовищный рык, едва ли теперь перебивающий заслонивший уши нарастающий гул и треск. Он чувствовал давление внутренней силы впереди, касавшейся его собственной, уже совершенно иной силы. Его левая рука страшно болела, и принадлежавший точно ему страх мгновенно перешел в ярость, принадлежавшую чему-то совершенно иному. Кошмар полностью поглотил его снова, как он делал это прежде, показывая ему то, что он так старался забыть, и за что желал искупления. Весь мир вокруг него снова поглотило Пламя, и он был вынужден бессильно за ним наблюдать, пока тело его совершает страшные преступления. В его голове зашептал голос Тоги.
Глава 3: Монстр.
По полю боя кружили огненные смерчи, со свистом проходя по выжженной земле, поднимая в сухой воздух мелкие камни и пыль. Кое-где те вихри поглощали глубокие лужи, занявшие пробитые мощным напором своей воды трещины. Высоко над всей той картиной стихийных бедствий, что создал в бою Бог Природы, небо простирали черные клубящиеся тучи, то и дело со страшным грохотом извергающие из себя на землю лазурные молнии. Совсем недавно на поле боя шел дождь, но теперь и от него ни осталось ни капли. Вся вода вокруг быстро испарялась, будто сама природа чувствовала, как слабеет воля заботившегося о ней человека. Бог Природы Серпион, восставший против имтердов, разрушавших флору его родных земель, был тяжело ранен теперь, попытавшись утихомирить разозленного на брата и сестру Таргота, но только на месте понял, что имеет дело с чем-то куда более зловещим, и точно не похожим на обычный, хотя бы для имтердов, семейный конфликт.
Таргот остановился совсем близко к ним, метрах в 10, не более, и все же чувствовал всем телом, будто держал их в самых руках, дрожащих тогда от неведомой злобы. Серпион все еще стоял перед ними, закрывая их от безумного чудовища, огромного как сразу десять Серпионов. Рана на теле Бога простиралась от самого его левого бедра к правому плечу, и он сильно напрягал еще оставшиеся мышцы живота, чтобы его внутренние органы не покинули брюшную полость. Правые ребра были раздроблены, с каждым вздохом своими осколками больно впиваясь в едва не поврежденное легкое. Он принял на себя лишь один удар горящего Белой Искрой меча в огромной руке Таргота, от которого не смог уклониться, и даже его одного было достаточно, чтобы смертельно ранить закаленного в боях Бога. Хоть он и терял кровь, его организм октолима продолжал активно регенерировать, путь и точно истощил бы ресурсы его тела для этого за пару минут продолжения боя. Серпион даже не надеялся тогда, что кто-то сможет ему помочь, тем более дав отпор Тарготу, и также защитив сидящих рядом, также серьезно раненных Имперу и Лироя. Но им правда вовремя помогли. Теперь между ними стоял лишь огромный имтерд с рыжей мордой подобной львиной, в кристаллических мерцающих доспехах, направляющий в сторону Таргота огромный гравированный топор.
-Uki hens fob? Gellei! (Ты слышишь меня? Отступи!) – раскатывался по полю боя взволнованный, бешеный рык Самума.
Но взгляд горящих Белой Искрой глаз монстра, на его чешуйчатом закостеневшем лице, продолжал прожигать собой глаза брата и сестры Таргота, кто некогда владел телом монстра, но от личности которого теперь не осталось и следа.
Недавний удар Самума топором по левой руке монстра, в которой тот, хрустя костями бедной напуганной Имперы, сжимал ее маленькое тело, на секунду остановил его, а из небольшой раны на той руке медленно сочилась розовая, точно не человеческая, кровь. Того удара хватило, чтобы вынудить монстра отпустить едва не раздавленную его страшной хваткой Имперу, и сражавшийся тогда также из последних сил Лирой успел схватить сестру, и с ней отскочить назад. Самум не решился серьезно атаковать Таргота, придя на помощь отпрыскам своего Военачальника Бетоуэта в последний, но особенно важный момент, до сих пор не разобравшись, почему Таргот впал в столь неистовую ярость и так резко изменил облик. Он все еще не верил, что перед ним стоял не он, а всего лишь злобный зверь, принявший его облик.
-Почему?.. - плача, мешая на лице слезы с золой и кровью, всхлипывала Импера. - Почему это произошло с тобой?..
-Серпион, Самум… - кое-как, совсем бессильно, поднялся на ноги сидевший рядом с Имперой Лирой. – Вы знаете, как его спасти?
Серпион молчал, едва ли в состоянии теперь говорить, уже держась за рассеченный живот левой рукой, всем телом опираясь на свое толстое копье, воткнутое в залитую кровью землю. Кровопотеря уже серьезно влияла на его сознание, и ему становилось все тяжелее думать. Самум, стоящий спиной к нему лишь в паре метров впереди, тоже молчал, уже частично понимая суть внезапного изменения личности Таргота, теперь стараясь получше понять ее причину. Вернее, он пытался понять первоисточник той причины, ведь и без того понимал, что именно свело бедного имтерда с ума. «Почему ты к этому прибег?» - думал он. «Зачем тебе сила Россе?».
За всем этим разум Таргота наблюдал со стороны, прямо из собственного тела, тем не менее отделяя мысли и чувства того чудовищного тела и своего реального разума. Он постоянно с ужасом смотрел на брата и сестру, а те, в свою очередь, с еще большим ужасом смотрели на него. Облаченный в доспехи с плащом, теперь немало изодранным, обладавший бандитской красотой и бунтарской внешностью юноша, Лирой, смотрел на Таргота из-под свисающих на лоб окровавленных, но и без того алых, волос, не менее алыми напуганными глазами. Со всей той грязью и кровью на своем теле, теперь он уже не выглядел ни капли гордо, как раньше, теперь своим видом вызывая только жалость. Он все еще старался закрывать собой сестру, пусть в этом уже и не было особого смысла, делая это уже бессознательно, защищая близкого имтерда. Сама Импера была в еще большем ужасе, и от него даже зрачки ее прекрасных глубоких огненных глаз пропали, дрожью метая себя от стороны в стороны по глазному яблоку, наблюдая за движениями страшной огромной челюсти Таргота, вид которой до сих пор стоял перед ее глазами. Над самым ее правым глазом, под алыми косичками, заливая лицо ниже и стекая на глаза, по грязному лицу к подбородку текла горячая темная кровь. Недавно Таргот ударил ее о землю головой, и также поэтому кровь на ее лице теперь смешивалась и с золой, покрывавшей ту землю. Недавняя хватка монстра серьезно травмировала ее тело, и она совсем не могла теперь пошевелиться, будто все ее тело под легкой шерстяной блузкой, точно не предназначенной для сражений, залил металл, который она уже никак не могла поднять, не говоря уже о сковавшем ее ледяными цепями ужасе.
Больше Таргот ничего не видел. Все прочее, что находилось вокруг него, было ему тогда не интересно. Он чувствовал то же, что чувствовало его тело, и должен был слышать его мысли, находясь в чертогах собственного разума, но окружала его тогда лишь полная тишина. Монстр, что принял его облик, ни о чем не думал, будто даже не зверь, а самая настоящая бездумная кукла. Его чудовищная зубастая пасть, даже большая, чем у Самума, была постоянно угрожающе приоткрыта, а маленькие глубоко запавшие глаза, источая Белую Искру, совсем не шевелились. Он тихо стоял на месте, искажая собственное дыхание в рык, показывая своим врагам точно то же, о чем они думали теперь, и чего особенно боялись.
«Он потерял разум. Воля Россе полностью подчинила его себе». – думал про себя Самум, щуря звериные глазки, от волнения только крепче сжимая каменными перчатками золотую ручку своего топора. – «Почему же, Россе? Разве не мы исполнители твоей воли?..»
-Den fob leme iaken… (если ты продолжишь это) – занес над головой топор Самум, разводя ноги на ширине плеч, отводя правую ногу чуть назад.
