Кто не может сам отомстить,
перепоручает это Богу.
(Аркадий Давидович)
Очень давно это было, так давно, что уже и не помнит никто. А раз никто не помнит, значит, и не было ничего. А история, баллады и другие россказни, черепки раскопанные - это плод чьего-то воспаленного воображения, додуманная или ещё чего хлеще - придуманная кем-то история. Всегда найдется тот, кому выгодно, чтобы было так, а не иначе. Следующий летописец все переиначит и расскажет, и запишет на свой взгляд. Книги древнее его, которые не подтверждают или не вписываются в его версию истории мира, спалит в костре, или печи, уже преднамеренно. И такая потом каша-винегрет, что уже и не понятно где, правда, а где вымысел или злой умысел. А оттого вранье все это, и ничто иначе. Порой кажется, что самое правдивое изложение исторических событий в сказках народов мира, да в былинах всяких.
А настоящая правда, это то, что помнят наши старики, да старухи, и то это взгляд с одной стороны отдельно взятого человека, со своими тараканами в голове и скоропалительными выводами. Остальное, выгодный кому-то вымысел, записанный на бересте или пергаменте, а позже напечатанный на бумаге, чтобы обосновать местоположение себя любимого в определенном месте и право своё на всех и вся, только и всего…
Пыльная дорога, ну как дорога, так, протоптали сначала звери дикие к водопою, затем путники праздношатающиеся, кому заняться больше было нечем, без земли, без дела, или ворье всякое, хотя эти все больше по обочинам, да по оврагам прятались, да топтались. Дорожки эти тротуарами в новейшей истории назовут. И уж совсем тропинки трактами, а затем и дорогами стали, как путники на лошадей пересели. А уж всякие подводы, да волокуши. А затем и вовсе, так всё истоптали, изъездили…
Не иди туда, куда ведет дорога.
Иди туда, где дороги нет, и оставь свой след.
(Ральф Уолдо Эмерсон)
По дороге, между, пока не существующих, ещё будущих тротуаров, тащилась телега, скрипя колесами несмазанными. На той телеге возничий с хлыстом в руках, да пара ездоков с баулами. Из точки «А» в точку «Б», перемещаются так сказать, если словами учёными. Едут себе, никого не трогают. Путешествуют куда им надо. Ведут неспешный разговор между собой, а возничий на козлах дремлет, да воздух на ухабах, да кочках, невзначай портит. А лошадки сами собой плетутся, править ими не надо, дорогу знают, куда им сворачивать, не в лес же, в котором разбойников всяких, да лютой нечисти. Слухи да молва людская постоянно доносили, что вурдалаки, ведьмы, да лешие всякие…
Ехали эдак, ехали, тут темнеть стало, надо на ночлег останавливаться, лошадям ведь отдых надобен, да корм с ужином никто ещё не отменял. Остановилась телега, возничий в грязь придорожную по ходу движения и свалился. Не видно не зги, только слова всякие похабные из-под колес слышаться, это возничий радуется, что не ушибся шибко. Как водится, собрали дровишек сухих, пока никто не видит (тогда можно ещё было), пока совсем не стемнело, костерок сообразили. Сидят, говорят, греются, да припасенные лепешки грызут и речной водой с личинками комаров запивают. Закусывают мясом, так сказать. Ну а чем скоротать вечернее время, как не побасенками и страшными историями. Чем страшнее, тем лучшее! Вот и начал песнь петь один из ездоков:
-А говорят, места тута дикие, тревожные, очень много путников пропало!
-А ты по лесу ночами не шатайся, и целый останешься, сказки страшные и поучительные народ для чего придумал! - вступает в разговор возничий.
-А как не шататься, торговать то надо! В деревне моя крупа, да сало, с запахом вчерашнего дымка никому уже не нужны! А кому нужны, у того грошей нема!
-Тут уж выбирать надо, либо гроши, либо спокойна долгая жизнь! - поддержал возничего второй ездок.
Как бы в подтверждение разговору, зашумело в лесу, кусты зашевелились. Ветром огонь костра малость притушило. Птица неведомая в темноте пронзительно так закричала, как будто придушил кто.
Поежились путники, крепче за свои посохи кривые схватились. Возничий опрокинул стакан бражки самодеятельной и отрыгнул сивухой в сторону костровища, пытаясь огненного петушка запустить. Но слаб, видимо, пока был ещё дух хмельной.
-Правду мужички говорите, дома сидеть спокойней, да много не высидишь, работать надо, шевелиться, а то…, - возничий не договорил, и медленно, как убитый, завалился на мешок с соломой.
То ли действительно убил кто, то ли устал как голодная собака, гавкать на привязи, а вернее всего, пьющего градус завалил, бражки на козьих катышках настоянной. Поди, в кромешной тьме разберись.
Ездоки приумолкли. И было слышно только, как хрустят в темноте засохшие домашние лепехи.
Лучшая месть - забвение,
оно похоронит врага в прахе его ничтожества.
(Бальтасар Грасиан-и-Моралес)
Проезжая дорога ни конца, ни начала. Иногда разъезд попадется, либо распутье какое, без названий и направлений. А еще хуже - перекресток, на котором вся нечистая сила собирается, и по ночам хозяйничает. Тут поневоле заплутаешь. Максимум, в таких непролазных местах незнакомых, указатель какой, висит на столбе, прибитый кем-то. Толи добрым самаритянином, а может, и разбойники повесили и стрелочкой направление указали к себе в логово, в разбойничьи лапы, так сказать, в самую гущу дремучего леса, на ямы с кольями, да кусты с колючками. Где разденут, и по карманам все выметут, в лучшем случае, а то и снасильничать могут. Ищи потом косточки ветром выбеленные на обочинах дорог проезжих. Бандиты и разбойники разные бывают. Куда путникам податься, поди, разберись! Повадились вроде огромные каменюки ставить и текст, да стрелки всякие выбивать на них, в надежде на то, что у разбойников инструментов всяких хитрых нету. Однако, тот же камень развернуть можно в любую сторону, если путешественник человек не местный, или не опытный, так и проглотит наживку, и приедет в гости к бандюганам или лихим разбойникам. Вот и нанимают охрану, да не просто битюгов-мордоворотов с палицами, щедро гвоздьями утыканные, а еще, чтобы и дорогу знали, и приемами самообороны какими хитрыми владели не хуже ратников дружинных, да басурман всяких. Да чтоб проверенный охранник был, с грамотой писчей, и печатью гербовой, а не разбойник замаскированный. Как говорится волчара в овечьей шкуре. Такой волк и говорит красиво, и наобещает много, понравится всем, деньги наперед возьмёт вполовину авансом, а вторую половину уже в лесу вместе с сотоварищами по шайке из карманов заберет, вместе с товарами. Бывали такие еще случаи, что и возница в доле у бандитов состоял. Ужас, да и только, честному человеку и податься некуда.
Наши путники, толи денег пожалели, толи на авось решили проскочить. Охраны не наняли, оружия никакого кроме посохов, да ножей, зазубренных при себе, не запасли. Короче говоря, на авось решили проехать весь дремучий лес, до места назначения. Понадеялись на свою удаль и силушку молодецкую. Всех врагов решили своей скупостью одолеть. Так сказать, с помощью посоха, ножа и жадности безграничной.
Ну и как в лучших традициях хоррора, закричали пичуги лесные, затрещали ветки кустов придорожных, да и вытолкнули на место бивуака бродягу в лохмотьях. Перестали тут же в темноте трещать за щеками путников булки печённые, осталась только дрожь, да ещё запах страха из карманов зипунов, да порток, на полянку опустился.
Незваный гость на вид ужас внушал своим видом оборванным, да крючковатым посохом. На свет костра выходить опасался, так и стоял, стесняясь, тишину не нарушая, на месте, у бровки дороги.
Путники растолкали возничего, не сразу конечно, пока растормошили, да объяснили ему суть явления. Возничий долго тер сонные осоловелые глаза, пытаясь понять, что от него хотят, а когда прозрел, схватился за нож поясной, с длинным зазубренным лезвием. Какая никакая, а защита от лихого человека.
Ночной гость тихо поднял руку, лихоимство предупреждая. Из-под капюшона голосом замогильным поведал, что не лихой разбойник он, не чудо-юдо лестное, а Инок блуждающий в поисках истины непреложной. Типа заплутал малость в чащобе лесной, сбился в темноте с пути истинного.
-Хочу с вами продолжить свой путь в доброй и веселой компании, до поселения ближайшего, где церковь или монастырь, какой имеется. А там, покаяться хочу, да в послушники обратиться, на путь истинный добрых самаритян наставлять!
Осмелели путники, услышав речи такие, возничий нож обратно за пояс «успокоил». Слово силу великую имеет, если грамоте обучен, да с толком и расстановкой, людей умение есть уговорить-успокоить.
-Ну, проходи к костровищу, хороший человек, расскажи поподробнее кто, откуда и в какой монастырь путь держишь! - осмелевший возничий, на правах хозяина телеги, указал рукой гостю в сторону костра.
Инок, шурша полами своего одеяния рваного, и опираясь на свой посох, направился к огню. Пламя разгорелось, выбросив сноп искр вверх, в сторону почти полной луны. Толи ветер раздул, то ли кто-то ещё.
Ночной хруст возобновился. Возничий поднялся с лежанки, и подсел к теплому пламени. Протянул озябшие руки к огню, и начал разминать закоченевшие пальцы.
Инок удобно расположился по другую сторону от огня, и начал свой рассказ.
-Имя мое нареченное - Сarnifex, странствую я уже достаточно продолжительное время, - проговорил гость, и вытянул руки над костром, - Лихие люди лишили крова меня! В свое время. С тех пор и странствую по дорогам и весям. В поисках, да молитвах время провожу.
-А что ищем? Человек хороший, - спросил один из барыг.
-Лихих людей раньше искал, мщение кипит в душе до сих пор, вот уж годин с десять!
-А ты помолись усердно, приложись челом к земле родной, а лучше обетованной, мысли плохие и покинут тебя, успокоишься! - посоветовал один из барыг, продолжая уминать аппетитную коврижку.
-Никакие молитвы не унимают меня, как ни старался! - поведал Инок, не снимая капюшона, - Вот и ищу святое место, где свои кости можно бросить, да помолиться! Может, поможет мысли грешные унять, и податься в сторону праведную, обетованную.
-А вот я слышал, не такая уж и святая эта земля – монастыри, поборами своих крестьян в такую нищету вогнали, говорят крестьяне солому едят, а монахи чревоугодием занимаются! Брюхо отрастили на харчах дармовых, да на вине деревенском! - возбужденно проговорил один из барыг, отчаянно жестикулируя руками.
-Говорят, что кур доят! – зло перебил говорящего возница.
-А я слышал, воюют за святую землю монахи и монашки! - перебил его второй барыга, сплевывая на землю шелухой от семечек.
-За нас с вами воюют, против иноверцев всяких, да басурман. К нам в село забредал один такой, все на гуслях песни пел, про это дело! Зазывал в поход, за святую землю идтить!
-Больше слушайте бродяг всяких, и не такое расскажут и споют, только монетки им в карман подкидывай! - cказал возница, подкидывая хворостину в огонь.
-Я одного такого басурманина, как-то на дороге встретил, решил его подвезти, так он мне сзади, когда я чуть прикемарил, удавку на шею накинул. Хотел удавить по-тихому, а после товар мой прикарманить. Да я тоже не лыком шит, ножичек наточенный всегда под рукой. Пару раз ножичком то его пихнул, да и своза долой лихоимца. Не ожидал он такого поворота, так и остался удивлённый там лежать у дороги, наверное, теперь весь птицами поклеванный, да грызунами пожеванный, - начал хвастать возница, для убедительности сопровождая свой рассказ жестами.
-Во, и я говорю, ножик в любом месте, всегда под рукой должен быть! - проговорил барыга, поглаживая ножны своего кинжала.
-Не делай добра, не получишь зла! - закивал головой второй барыга.
-Давайте-ка ко сну собираться! Хватит базары разводить, да умничать! - проговорил возница, взбивая под головой мешок с соломой.
-А кто дежурить будет, пока спать будем? - спросил один из барыг.
-Спите, я покараулю, - донеслось из-под капюшона Инока.
-При всем уважении, мы тебя не знаем, только встретили, поэтому охранять нас будешь не ты, а он, а опосля под утро тебя сменит твой друг! - ткнул пальцем в самого говорливого барыгу возничий.
-А ты что же, всю ночь спать, да слюни пускать вознамерился! - возмутился один из барыг.
-Я телегой правлю, мне днем работать надо, а вы и поспать на сене можете, пока едем! - ответил возница и захрапел.
-Что есть, то есть! - согласились путешественники с железной логикой возницы.
Инок подбросил хворосту в костёр, и протянул ноги поближе к огню, оставшись сидеть на стволе упавшего дерева, возле костра.
-Раньше были времена, а теперь мгновения…! - один из барыг, которому было доверено первому стеречь сон и скарб путешественников, чтобы не заснуть, начал бродить вокруг костра, напевая себе под нос, одному ему известную мелодию.
-Скоморохи! - ехидно прошептал Инок, и поплотнее запахнул полы своего плаща.
Скоро, спящие путники, стали соревноваться в силе храпа, изредка всхрапывая, и пугая задремавших стреноженных лошадок.
Барыга начал описывать круги вокруг костра. Голова его начала опускаться все ниже и ниже. Походка стала неровной и дерганной. Тело постового начало заваливаться в сторону, и упало бы в грязь, если бы на шею ночного стража, вовремя не накинули сзади, шнур удавки. Барыга резко выпрямился, и его почти спящее тело, бесшумно утащили в кусты. И только ноги, замотанные по колено в грязные портянки цепляясь за корни деревьев, судорожно задергались, издавая тихий шелест прогнившей листвой. Вслед за исчезнувшим в кустах постовым, на полянку стали просачиваться крадущиеся тени. Толи разбойники, толи нечисть лесная. Тишина окутала место вокруг костровища. Замолкли пичуги лестные, прекратился шорох в кустах. Даже костерок ветром, набежавшим притушило. Тени ночных гостей, всё ближе и ближе подбирались к месту отдыха путников. Судорожно задергал ногой возничий, ругая кого-то во сне неразборчиво. Всхрапнул барыга, а Инок сидел в плаще, не шелохнувшись у костерка. И только побелели костяшки пальцев, сжимающие посох.
Наконец, в свете костра показалась фигура одного из ночных гостей, с зажатой в руках палицей. Гость двинулся в сторону сидящего у костра. Зашёл за спину, и занёс над головой своё оружие. Не дожидаясь, пока палица превратит его голову в перловую кашу, Инок резко развернулся и оказался на полусогнутых ногах. В следующий миг, его посох врезался в живот нападающего. Палица, описав дугу, ударилась об землю, и бандит, вытаращив глаза, согнулся пополам, выплюнув перед собой тягучей слюной. Развернув посох другим концом, Инок с замахом, ударил в висок нападающего. Широко открыв удивленные глаза, бандит упал на колени, и в таком положении, замер. Тонкая струйка крови сбежала по лицу, капая на грязный засаленный зипун.
Сзади, перепрыгнув через костер, на спину Иноку, попытался запрыгнуть второй ночной гость.
Инок ткнул назад острым концом посоха, прямо в оскаленную морду, с налитыми кровью глазами. Дико заверещав, жертва, брызгая во все стороны кровавой жижей, завалилась прямо в костёр. Пламя жадно пожирая сухие провонявшие потом портянки гостя, резко разгорелось, выбрасывая вверх сноп искр. Подпрыгивая в костре, нападающий выкатился в сторону, и угодил в место, где всё ещё мерно посапывал нетрезвый хозяин телеги. Мешки с соломой сразу занялись ярким пламенем. Возничий сонно вскочил, ничего не понимая, выхватив кинжал из ножен, и стал прыгать, по кругу размахивая оружием вокруг своей талии.
перепоручает это Богу.
(Аркадий Давидович)
Очень давно это было, так давно, что уже и не помнит никто. А раз никто не помнит, значит, и не было ничего. А история, баллады и другие россказни, черепки раскопанные - это плод чьего-то воспаленного воображения, додуманная или ещё чего хлеще - придуманная кем-то история. Всегда найдется тот, кому выгодно, чтобы было так, а не иначе. Следующий летописец все переиначит и расскажет, и запишет на свой взгляд. Книги древнее его, которые не подтверждают или не вписываются в его версию истории мира, спалит в костре, или печи, уже преднамеренно. И такая потом каша-винегрет, что уже и не понятно где, правда, а где вымысел или злой умысел. А оттого вранье все это, и ничто иначе. Порой кажется, что самое правдивое изложение исторических событий в сказках народов мира, да в былинах всяких.
А настоящая правда, это то, что помнят наши старики, да старухи, и то это взгляд с одной стороны отдельно взятого человека, со своими тараканами в голове и скоропалительными выводами. Остальное, выгодный кому-то вымысел, записанный на бересте или пергаменте, а позже напечатанный на бумаге, чтобы обосновать местоположение себя любимого в определенном месте и право своё на всех и вся, только и всего…
Пыльная дорога, ну как дорога, так, протоптали сначала звери дикие к водопою, затем путники праздношатающиеся, кому заняться больше было нечем, без земли, без дела, или ворье всякое, хотя эти все больше по обочинам, да по оврагам прятались, да топтались. Дорожки эти тротуарами в новейшей истории назовут. И уж совсем тропинки трактами, а затем и дорогами стали, как путники на лошадей пересели. А уж всякие подводы, да волокуши. А затем и вовсе, так всё истоптали, изъездили…
Не иди туда, куда ведет дорога.
Иди туда, где дороги нет, и оставь свой след.
(Ральф Уолдо Эмерсон)
По дороге, между, пока не существующих, ещё будущих тротуаров, тащилась телега, скрипя колесами несмазанными. На той телеге возничий с хлыстом в руках, да пара ездоков с баулами. Из точки «А» в точку «Б», перемещаются так сказать, если словами учёными. Едут себе, никого не трогают. Путешествуют куда им надо. Ведут неспешный разговор между собой, а возничий на козлах дремлет, да воздух на ухабах, да кочках, невзначай портит. А лошадки сами собой плетутся, править ими не надо, дорогу знают, куда им сворачивать, не в лес же, в котором разбойников всяких, да лютой нечисти. Слухи да молва людская постоянно доносили, что вурдалаки, ведьмы, да лешие всякие…
Ехали эдак, ехали, тут темнеть стало, надо на ночлег останавливаться, лошадям ведь отдых надобен, да корм с ужином никто ещё не отменял. Остановилась телега, возничий в грязь придорожную по ходу движения и свалился. Не видно не зги, только слова всякие похабные из-под колес слышаться, это возничий радуется, что не ушибся шибко. Как водится, собрали дровишек сухих, пока никто не видит (тогда можно ещё было), пока совсем не стемнело, костерок сообразили. Сидят, говорят, греются, да припасенные лепешки грызут и речной водой с личинками комаров запивают. Закусывают мясом, так сказать. Ну а чем скоротать вечернее время, как не побасенками и страшными историями. Чем страшнее, тем лучшее! Вот и начал песнь петь один из ездоков:
-А говорят, места тута дикие, тревожные, очень много путников пропало!
-А ты по лесу ночами не шатайся, и целый останешься, сказки страшные и поучительные народ для чего придумал! - вступает в разговор возничий.
-А как не шататься, торговать то надо! В деревне моя крупа, да сало, с запахом вчерашнего дымка никому уже не нужны! А кому нужны, у того грошей нема!
-Тут уж выбирать надо, либо гроши, либо спокойна долгая жизнь! - поддержал возничего второй ездок.
Как бы в подтверждение разговору, зашумело в лесу, кусты зашевелились. Ветром огонь костра малость притушило. Птица неведомая в темноте пронзительно так закричала, как будто придушил кто.
Поежились путники, крепче за свои посохи кривые схватились. Возничий опрокинул стакан бражки самодеятельной и отрыгнул сивухой в сторону костровища, пытаясь огненного петушка запустить. Но слаб, видимо, пока был ещё дух хмельной.
-Правду мужички говорите, дома сидеть спокойней, да много не высидишь, работать надо, шевелиться, а то…, - возничий не договорил, и медленно, как убитый, завалился на мешок с соломой.
То ли действительно убил кто, то ли устал как голодная собака, гавкать на привязи, а вернее всего, пьющего градус завалил, бражки на козьих катышках настоянной. Поди, в кромешной тьме разберись.
Ездоки приумолкли. И было слышно только, как хрустят в темноте засохшие домашние лепехи.
Лучшая месть - забвение,
оно похоронит врага в прахе его ничтожества.
(Бальтасар Грасиан-и-Моралес)
Проезжая дорога ни конца, ни начала. Иногда разъезд попадется, либо распутье какое, без названий и направлений. А еще хуже - перекресток, на котором вся нечистая сила собирается, и по ночам хозяйничает. Тут поневоле заплутаешь. Максимум, в таких непролазных местах незнакомых, указатель какой, висит на столбе, прибитый кем-то. Толи добрым самаритянином, а может, и разбойники повесили и стрелочкой направление указали к себе в логово, в разбойничьи лапы, так сказать, в самую гущу дремучего леса, на ямы с кольями, да кусты с колючками. Где разденут, и по карманам все выметут, в лучшем случае, а то и снасильничать могут. Ищи потом косточки ветром выбеленные на обочинах дорог проезжих. Бандиты и разбойники разные бывают. Куда путникам податься, поди, разберись! Повадились вроде огромные каменюки ставить и текст, да стрелки всякие выбивать на них, в надежде на то, что у разбойников инструментов всяких хитрых нету. Однако, тот же камень развернуть можно в любую сторону, если путешественник человек не местный, или не опытный, так и проглотит наживку, и приедет в гости к бандюганам или лихим разбойникам. Вот и нанимают охрану, да не просто битюгов-мордоворотов с палицами, щедро гвоздьями утыканные, а еще, чтобы и дорогу знали, и приемами самообороны какими хитрыми владели не хуже ратников дружинных, да басурман всяких. Да чтоб проверенный охранник был, с грамотой писчей, и печатью гербовой, а не разбойник замаскированный. Как говорится волчара в овечьей шкуре. Такой волк и говорит красиво, и наобещает много, понравится всем, деньги наперед возьмёт вполовину авансом, а вторую половину уже в лесу вместе с сотоварищами по шайке из карманов заберет, вместе с товарами. Бывали такие еще случаи, что и возница в доле у бандитов состоял. Ужас, да и только, честному человеку и податься некуда.
Наши путники, толи денег пожалели, толи на авось решили проскочить. Охраны не наняли, оружия никакого кроме посохов, да ножей, зазубренных при себе, не запасли. Короче говоря, на авось решили проехать весь дремучий лес, до места назначения. Понадеялись на свою удаль и силушку молодецкую. Всех врагов решили своей скупостью одолеть. Так сказать, с помощью посоха, ножа и жадности безграничной.
Ну и как в лучших традициях хоррора, закричали пичуги лесные, затрещали ветки кустов придорожных, да и вытолкнули на место бивуака бродягу в лохмотьях. Перестали тут же в темноте трещать за щеками путников булки печённые, осталась только дрожь, да ещё запах страха из карманов зипунов, да порток, на полянку опустился.
Незваный гость на вид ужас внушал своим видом оборванным, да крючковатым посохом. На свет костра выходить опасался, так и стоял, стесняясь, тишину не нарушая, на месте, у бровки дороги.
Путники растолкали возничего, не сразу конечно, пока растормошили, да объяснили ему суть явления. Возничий долго тер сонные осоловелые глаза, пытаясь понять, что от него хотят, а когда прозрел, схватился за нож поясной, с длинным зазубренным лезвием. Какая никакая, а защита от лихого человека.
Ночной гость тихо поднял руку, лихоимство предупреждая. Из-под капюшона голосом замогильным поведал, что не лихой разбойник он, не чудо-юдо лестное, а Инок блуждающий в поисках истины непреложной. Типа заплутал малость в чащобе лесной, сбился в темноте с пути истинного.
-Хочу с вами продолжить свой путь в доброй и веселой компании, до поселения ближайшего, где церковь или монастырь, какой имеется. А там, покаяться хочу, да в послушники обратиться, на путь истинный добрых самаритян наставлять!
Осмелели путники, услышав речи такие, возничий нож обратно за пояс «успокоил». Слово силу великую имеет, если грамоте обучен, да с толком и расстановкой, людей умение есть уговорить-успокоить.
-Ну, проходи к костровищу, хороший человек, расскажи поподробнее кто, откуда и в какой монастырь путь держишь! - осмелевший возничий, на правах хозяина телеги, указал рукой гостю в сторону костра.
Инок, шурша полами своего одеяния рваного, и опираясь на свой посох, направился к огню. Пламя разгорелось, выбросив сноп искр вверх, в сторону почти полной луны. Толи ветер раздул, то ли кто-то ещё.
Ночной хруст возобновился. Возничий поднялся с лежанки, и подсел к теплому пламени. Протянул озябшие руки к огню, и начал разминать закоченевшие пальцы.
Инок удобно расположился по другую сторону от огня, и начал свой рассказ.
-Имя мое нареченное - Сarnifex, странствую я уже достаточно продолжительное время, - проговорил гость, и вытянул руки над костром, - Лихие люди лишили крова меня! В свое время. С тех пор и странствую по дорогам и весям. В поисках, да молитвах время провожу.
-А что ищем? Человек хороший, - спросил один из барыг.
-Лихих людей раньше искал, мщение кипит в душе до сих пор, вот уж годин с десять!
-А ты помолись усердно, приложись челом к земле родной, а лучше обетованной, мысли плохие и покинут тебя, успокоишься! - посоветовал один из барыг, продолжая уминать аппетитную коврижку.
-Никакие молитвы не унимают меня, как ни старался! - поведал Инок, не снимая капюшона, - Вот и ищу святое место, где свои кости можно бросить, да помолиться! Может, поможет мысли грешные унять, и податься в сторону праведную, обетованную.
-А вот я слышал, не такая уж и святая эта земля – монастыри, поборами своих крестьян в такую нищету вогнали, говорят крестьяне солому едят, а монахи чревоугодием занимаются! Брюхо отрастили на харчах дармовых, да на вине деревенском! - возбужденно проговорил один из барыг, отчаянно жестикулируя руками.
-Говорят, что кур доят! – зло перебил говорящего возница.
-А я слышал, воюют за святую землю монахи и монашки! - перебил его второй барыга, сплевывая на землю шелухой от семечек.
-За нас с вами воюют, против иноверцев всяких, да басурман. К нам в село забредал один такой, все на гуслях песни пел, про это дело! Зазывал в поход, за святую землю идтить!
-Больше слушайте бродяг всяких, и не такое расскажут и споют, только монетки им в карман подкидывай! - cказал возница, подкидывая хворостину в огонь.
-Я одного такого басурманина, как-то на дороге встретил, решил его подвезти, так он мне сзади, когда я чуть прикемарил, удавку на шею накинул. Хотел удавить по-тихому, а после товар мой прикарманить. Да я тоже не лыком шит, ножичек наточенный всегда под рукой. Пару раз ножичком то его пихнул, да и своза долой лихоимца. Не ожидал он такого поворота, так и остался удивлённый там лежать у дороги, наверное, теперь весь птицами поклеванный, да грызунами пожеванный, - начал хвастать возница, для убедительности сопровождая свой рассказ жестами.
-Во, и я говорю, ножик в любом месте, всегда под рукой должен быть! - проговорил барыга, поглаживая ножны своего кинжала.
-Не делай добра, не получишь зла! - закивал головой второй барыга.
-Давайте-ка ко сну собираться! Хватит базары разводить, да умничать! - проговорил возница, взбивая под головой мешок с соломой.
-А кто дежурить будет, пока спать будем? - спросил один из барыг.
-Спите, я покараулю, - донеслось из-под капюшона Инока.
-При всем уважении, мы тебя не знаем, только встретили, поэтому охранять нас будешь не ты, а он, а опосля под утро тебя сменит твой друг! - ткнул пальцем в самого говорливого барыгу возничий.
-А ты что же, всю ночь спать, да слюни пускать вознамерился! - возмутился один из барыг.
-Я телегой правлю, мне днем работать надо, а вы и поспать на сене можете, пока едем! - ответил возница и захрапел.
-Что есть, то есть! - согласились путешественники с железной логикой возницы.
Инок подбросил хворосту в костёр, и протянул ноги поближе к огню, оставшись сидеть на стволе упавшего дерева, возле костра.
-Раньше были времена, а теперь мгновения…! - один из барыг, которому было доверено первому стеречь сон и скарб путешественников, чтобы не заснуть, начал бродить вокруг костра, напевая себе под нос, одному ему известную мелодию.
-Скоморохи! - ехидно прошептал Инок, и поплотнее запахнул полы своего плаща.
Скоро, спящие путники, стали соревноваться в силе храпа, изредка всхрапывая, и пугая задремавших стреноженных лошадок.
Барыга начал описывать круги вокруг костра. Голова его начала опускаться все ниже и ниже. Походка стала неровной и дерганной. Тело постового начало заваливаться в сторону, и упало бы в грязь, если бы на шею ночного стража, вовремя не накинули сзади, шнур удавки. Барыга резко выпрямился, и его почти спящее тело, бесшумно утащили в кусты. И только ноги, замотанные по колено в грязные портянки цепляясь за корни деревьев, судорожно задергались, издавая тихий шелест прогнившей листвой. Вслед за исчезнувшим в кустах постовым, на полянку стали просачиваться крадущиеся тени. Толи разбойники, толи нечисть лесная. Тишина окутала место вокруг костровища. Замолкли пичуги лестные, прекратился шорох в кустах. Даже костерок ветром, набежавшим притушило. Тени ночных гостей, всё ближе и ближе подбирались к месту отдыха путников. Судорожно задергал ногой возничий, ругая кого-то во сне неразборчиво. Всхрапнул барыга, а Инок сидел в плаще, не шелохнувшись у костерка. И только побелели костяшки пальцев, сжимающие посох.
Наконец, в свете костра показалась фигура одного из ночных гостей, с зажатой в руках палицей. Гость двинулся в сторону сидящего у костра. Зашёл за спину, и занёс над головой своё оружие. Не дожидаясь, пока палица превратит его голову в перловую кашу, Инок резко развернулся и оказался на полусогнутых ногах. В следующий миг, его посох врезался в живот нападающего. Палица, описав дугу, ударилась об землю, и бандит, вытаращив глаза, согнулся пополам, выплюнув перед собой тягучей слюной. Развернув посох другим концом, Инок с замахом, ударил в висок нападающего. Широко открыв удивленные глаза, бандит упал на колени, и в таком положении, замер. Тонкая струйка крови сбежала по лицу, капая на грязный засаленный зипун.
Сзади, перепрыгнув через костер, на спину Иноку, попытался запрыгнуть второй ночной гость.
Инок ткнул назад острым концом посоха, прямо в оскаленную морду, с налитыми кровью глазами. Дико заверещав, жертва, брызгая во все стороны кровавой жижей, завалилась прямо в костёр. Пламя жадно пожирая сухие провонявшие потом портянки гостя, резко разгорелось, выбрасывая вверх сноп искр. Подпрыгивая в костре, нападающий выкатился в сторону, и угодил в место, где всё ещё мерно посапывал нетрезвый хозяин телеги. Мешки с соломой сразу занялись ярким пламенем. Возничий сонно вскочил, ничего не понимая, выхватив кинжал из ножен, и стал прыгать, по кругу размахивая оружием вокруг своей талии.
