Выстрелы затихли в предутренней тишине, когда на промерзшую, припорошенную снегом землю около замёрзшей реки рухнули два тела.
Один в гражданской одежде - явно дорогой шубе, щегольском, сейчас несколько потрепанном, белом шарфе, простоволосый. Голова его откинулась на жесткий полуснег или полулед. Из расстегнутого воротника шубы выглядывали светлые кончики накрахмаленного ворота рубашки.
В темноте, луна сегодня решила не показывать свой лик и не смотреть на плачущую кровью землю, не было точно видно во что был одет этот человек. Но смотревший со стороны на все это действо командир видел, что на человеке явно был цивильный пиджак. Ноги, раскинувшиеся при падении, были облачены в помятые брюки с когда-то любовно выглаженными стрелками, и не менее дорогие, чем все остальное облачение, тёплыми зимними ботинками. Знатный трофей, подумал наблюдатель, глядя, как солдаты разглядывают их, ожидая приказа задумавшегося начальника. Будет драка за одежду мертвеца, если он сам не распорядится о ней.
Мужчина в гражданской одежде, когда-то ухоженный, сейчас потрёпанный, был важным лицом в государстве, которое, как оказалось,больше не нуждалось в нем. Отпустить на свободу его не было возможным, хотя в сложившейся ситуации он давно ничего не мог изменить или решить в ущерб противникам. Можно было только устранить.
Второе тело, которое при падении упало на бок, тоже по инерции опрокинулось на спину. Из руки, стремительно холодеющей на морозе и разжавшейся после смерти, выпал медальон. Это было ещё одно свидетельство той, уходящей в небытие, эпохи. От удара от землю он раскрылся, и на наклонившегося к ней руководителя расстрельной команды серьезно, даже строго, взглянуло знакомое женское лицо с большими темными глазами. Она как будто спросила его:
- Зачем ты это сделал?
У командира не нашлось слов для ответа. Глаза смотрели укоризненно на него, а он молчал. Как он мог ответить ей, что только мертвыми эти мужчины стали не опасными для нового строя. Не угрожают новой власти и не менее новым вождям. Что они слишком много знали. А этот, который в гражданском, знал то, что дискредитирует их. Всех представителей новой власти. Потому что стал свидетелем слишком многого с момента заключения. Зачем его привели сюда? Разве нельзя было держать его в другом месте? Командир сам же себе ответил: Нельзя. Обстановка не располагала. Здесь было самое надежное место. Это-то и определило его судьбу в итоге. Хотя эти мужчины и сами понимали, что вряд ли останутся в живых. Они бы в такой же ситуации поступили также, как и их противники.
И, конечно, этот в гражданском бы не промолчал о происходящем. Послал весточку родным, соратникам, последователям и, конечно, спонсорам и союзникам, которые продали несговорчивого вождя, когда он потребовал вытрясти торбы с богатствами, не желая, чтобы с его родины вывозили все мало-мальски ценное, когда захотели вернуться домой. Да, ладно, союзники. Их еще не раз перетрясут прежде, чем выпустят из страны. Но вот соратники и последователи. Те тысячи военных, которые сейчас с боями пытаются прорваться в этот крупный, но далёкий от центра города, где оставалось последнее, за что они могли бороться.
Докладывают, что их командир, истово верующий в своего вождя, из последних сил шел на подмогу, форсируя снега и полузамершие реки. Но не дошел, сгорел в горячке в паре сотен верст от места назначения. Но он все равно здесь, на подступах к городу, вместе со своей измученной дальним и тяжелым походом армией. Его войска принесли на руках своего командира в гробу, не желая оставить тело на поругание следовавших следом противников. Последние сутки они с ожесточением дрались, готовые ворваться в город. Но им не удастся. Это уже известно.
- У меня не было выбора, - также безмолвно ответил командир укоряющим глазам. Он наклонился и поднял медальон, выдергивая тонкую золотую цепочку из застывавших пальцев. В последний раз взглянув на молодое и красивое лицо, он резко закрыл его, скрывая фотографию и не желая копаться в своей душе в поисках ответов. Он подозревал, что его решение найдет понимание и одобрение у новой власти. То, что он сделал на свой страх и риск, было опасным. Ничуть не менее опасным, чем эти люди. Теперь уже мертвые и не способные навредить огромной стране и ее грядущему светлому будущему. Тому, за которое еще предстоит им всем бороться и бороться.
Эти люди уже закончили свою борьбу. Их смерть, как и жизнь впрочем, могли навредить и лично ему. Никто в здравом уме не признается, что сегодняшний расстрел – осознанное решение, а не спонтанная расправа. То, что их смерть полезна его начальникам, знает любой из присутствующих, но как же легко стать козлом отпущения, когда начнут искать виноватых. А ведь начнут, несомненно. Потому что такие люди, как тот, над чьим остывающим телом он стоит, сами по себе не умирают и не пропадают. Их смерть, как правило, должна быть героической, а их дела приравниваются к подвигам, оставляя за собой память в веках.
- Надо перебираться туда, где поспокойнее будет- подумал командир,- нельзя сохранить жизнь и голову там, где происходят такие события. Хотя куда податься-то? Если хочешь при новой власти быть Кем-то, а никем, то надо и руки запачкать. Иначе никак. Сочтут сочувствующим, или ещё хуже, врагом новой власти, и место будет твое вот здесь, на промерзшей земле, по соседству.
Тяжко вздохнув, он махнул команде. Молчаливые люди, отложив оружие, подошли и стали раздевать тела. Командир сунул в карман поднятый медальон. Его помощник покосился, очевидно, думая, что тоже хотел бы взять его себе. Отлитый из золота с золотой же цепочкой. Чем не ценный трофей? Не ботинки, но будущие деньги.
Командир смотрел как растрельно-похоронная команда споро и без особого пиетета освобождает мертвые тела от одежды. Рядом на земле росли горки из сброшенных вещей. Сначала была шинель. Теплая, добротно сшитая, тяжёлая. На широких, явно с подкладками, плечах были легко узнаваемые погоны высшего офицера. На передней планке шинели скромно расположились высокие знаки отличия. Три или четыре?
Командир усмехнулся, подумав, что чем выше звание и положение военного, тем скромнее его вид. Где-то там далеко, дома у расстрелянного, или что он там таковым считал, и лежат, скорее всего, добытые им кровью и потом награды. Может, они заполняют шкаф, а может и два или даже целую комнату. Если не разграбили ещё, конечно. От этого в смутное время теперь никто не застрахован. Говорят, в тех землях до сих пор идут погромы и чистки. И люди гибнут, и кровь льется, как и почти повсюду в их стране.
Потом на землю упали мундир, форменные штаны, начищенные, насколько это было возможно в камере заключения, сапоги и обмотки, на вид не более свежие, чем у его палачей.
Такие люди, как этот военный рождаются едва ли не раз в столетие. Их уважают, даже если они – враги. Им веришь, за ними идёшь. Он понимал тех, кто сейчас штурмовал рубежи города, желая его освободить, не щадя жизни. И пусть их ведёт их другой командир, но цели прежние, как и ценности. Этот новый командир, как докладывали, не просто исполняет волю покойного, того, что прибыл сюда в гробу, а сам верит и чтит то, что отстаивал их, ныне расстрелянный, вождь. И этот новый тоже не щадит жизни, ни своей, ни чужих. Говорят, к ним на подмогу спешит армия другого преданного делу командира, не такая измотанная маршем и боями, как эта. И может быть у них могло бы получиться задуманное, но теперь все это неважно. Ещё несколько минут, и их вождь украсит собой вон ту огромную прорубь. Всего пара месяцев, и полноводная река унесет само свидетельство того, что важный для них человек когда-то был в этом городе. Да и вообще, жил и воевал.
Командир посмотрел на строгое выбритое мертвое лицо, немного растрепавшиеся при падении и разоблачении, по-военному коротко подстриженные волосы и жёстко сжатые губы. Высший морской офицер. Лидер, вождь, пример всем. И когда-то давно видный ученый. Он заслуживал уважения и почтения. Жаль, что он оказался по другую сторону. Хотя…
Окажись он по эту сторону, вряд ли так просто поделил бы власть с теми, кто ее добился первым. Говорят, он был жёсткого нрава, уважал дисциплину, контроль и порядок. Такие со временем всегда выйдут на первый план, куда их не задвинь. А поговаривают, что его пытались задвинуть. Выслали из страны, рекомендовали «заняться чем-то иным», но он вернулся. Потому что не мог сидеть спокойно в чужой стране и читать в газетах о том, что творилось на его родине. Не смог, а потому вернулся и включился в борьбу, а точнее возглавил ее. И более именитые, родовитые, опытные и старшие присягнули ему. Он поклялся жить отдать за духовные ценности и свободы человека, которые были присущими той прежней эпохе. Выполнил бы он свои обещания или передумал, сославшись на обстоятельства и разные преграды? Теперь никто не узнает, потому что у него не сложилось. Тем не менее, он не отступил, дошел до конца и умер так, что и за это его можно и нужно уважать.
-Покойся с миром, поверженный вождь ушедшей страны. Твоими соперниками оказались сильные люди. Они родом из той же жизни, что и ты. И их цели похожи, ведь они тоже говорят, что принесут благо народу. Братоубийственная война скоро прекратится. Новые власти только-только вкусили власти, к которой шли долгие десятилетия и так просто от нее не откажутся.
И для него, местного начальника в этом крупнейшем в их краю городе, может тоже найдется теплое и сытное местечко. Как там говорили представители уходящей страны? Дай-то Бог? Главное, нигде так самому не сказать, а то быстро начнут коситься даже самые близкие «товарищи».
Командир смотрел, как облаченные лишь в нательное белье, лишенные отличий и опознавательных знаков тела сбросили в пробитую в толстом речном льде прорубь. Одно за другим. Взяв их за руки-ноги и предварительно раскачав. Сначала худощавого военного, потом более плотного и грузного гражданского. Концы в воду, подумал он, проследив, как тела опустились в холодную воду. Вот и проблемы больше нет, добавил он скорее для своего успокоения, чем констатируя истину. Надеюсь, обойдется. Это и был ответ на тревожившие его душу вопросы.
После этого он развернулся и ушел. Вещи расстрелянных сожгут и без него. Инструкции он отдал четкие. Его заместитель слишком хорошо знал, что такие вещи нельзя брать на память или пытаться нажиться. Голова и жизнь дороже, а заработать при нынешних властях проще, чем при прежних. Медальон же он собирался отдать той женщине, чей образ поддерживал этого незаурядного человека до самой смерти. Она оценит и поймет.
Только она и понятия не имела, что ее ждёт, когда открыто заявила о своих чувствах и отношениях с этим мужчиной. Новые власти ей не простят любви и уважения и поклонения перед ним. Все это опасно для новой власти. Поэтому пусть молится, как она умеет, чтобы одной темной ночью не быть также, как и он, сброшенной в реку. Только вряд ли тюремное заключение лучше.
Женщины долго добивались равноправия с мужчинами. Хотели быть образованными, свободными, иметь право голоса, выбора, жизни. Отправлялись на войну и желали работать наравне с мужьями. Что ж, ваше желание сбылось, миле дамы. Вы все это можете получить. И даже больше. Например, попасть в тюрьму за убеждения или быть расстрелянной. Все же при прошлой власти стали лишать жизни только самых тяжких преступниц, убийц важный людей. Остальных проще было заточить в крепость. А новая власть ещё и трудовые лагеря готовит, потому что каждый в новой стране должен работать и трудиться на ее благо. Никто не собирался просто так кормить дармоедов, пусть даже и опасных для новой власти.
Интересно, как спустя время она ответит на вопрос: стоили ли эти несколько дней почти рядом с ним той судьбы, что ей предназначили? Одно-два мимолётных свидания с ним в присутствии многочисленных свидетелей за множество лет лагерей и тяжкого труда, которые ей скорее всего дадут за те ее слова при его аресте: «Арестуйте и меня, я – его жена, и потому виновна»?
Он не знал. Знала ли это она сама? Вряд ли. Она восторженными глазами смотрела на любимого при редких прогулках, ловила его взгляд и мечтала быть ближе, обнять, защитить. И смертельно боялась, что его пытают, унижают и хотят убить. Это было видно по тому, как она с тревогой оглядывала его. Замечала, что он по-прежнему аккуратно одет, выбрит, на видимых частях тела нет синяков и ссадин, а при ходьбе не хромал, и успокаивалась. На те несколько минут их короткой встречи, молча взирая на него, чтобы потом, до следующей встречи, снова бояться. За него, конечно.
Теперь же она может переживать только о себе и своем сыне, которого подставила своей страстной любовью к этому человеку. Ведь он тоже попал на глаза новым властям. И ответит за поступки матери и прошлое своего отца, тоже в прошлом офицера той ушедшей эпохи.
Бог с ними, подумал командир и посмотрел на чистое морозное небо, в котором светилось огромное количество звёзд. Дело сделано, а жалеть об этом уже поздно. Ведь такова жизнь. Чем больше желаний, тем выше цена. Сейчас же на кону стоит будущее огромной страны. И его собственное будущее, маленького человека при определенной власти.
Один в гражданской одежде - явно дорогой шубе, щегольском, сейчас несколько потрепанном, белом шарфе, простоволосый. Голова его откинулась на жесткий полуснег или полулед. Из расстегнутого воротника шубы выглядывали светлые кончики накрахмаленного ворота рубашки.
В темноте, луна сегодня решила не показывать свой лик и не смотреть на плачущую кровью землю, не было точно видно во что был одет этот человек. Но смотревший со стороны на все это действо командир видел, что на человеке явно был цивильный пиджак. Ноги, раскинувшиеся при падении, были облачены в помятые брюки с когда-то любовно выглаженными стрелками, и не менее дорогие, чем все остальное облачение, тёплыми зимними ботинками. Знатный трофей, подумал наблюдатель, глядя, как солдаты разглядывают их, ожидая приказа задумавшегося начальника. Будет драка за одежду мертвеца, если он сам не распорядится о ней.
Мужчина в гражданской одежде, когда-то ухоженный, сейчас потрёпанный, был важным лицом в государстве, которое, как оказалось,больше не нуждалось в нем. Отпустить на свободу его не было возможным, хотя в сложившейся ситуации он давно ничего не мог изменить или решить в ущерб противникам. Можно было только устранить.
Второе тело, которое при падении упало на бок, тоже по инерции опрокинулось на спину. Из руки, стремительно холодеющей на морозе и разжавшейся после смерти, выпал медальон. Это было ещё одно свидетельство той, уходящей в небытие, эпохи. От удара от землю он раскрылся, и на наклонившегося к ней руководителя расстрельной команды серьезно, даже строго, взглянуло знакомое женское лицо с большими темными глазами. Она как будто спросила его:
- Зачем ты это сделал?
У командира не нашлось слов для ответа. Глаза смотрели укоризненно на него, а он молчал. Как он мог ответить ей, что только мертвыми эти мужчины стали не опасными для нового строя. Не угрожают новой власти и не менее новым вождям. Что они слишком много знали. А этот, который в гражданском, знал то, что дискредитирует их. Всех представителей новой власти. Потому что стал свидетелем слишком многого с момента заключения. Зачем его привели сюда? Разве нельзя было держать его в другом месте? Командир сам же себе ответил: Нельзя. Обстановка не располагала. Здесь было самое надежное место. Это-то и определило его судьбу в итоге. Хотя эти мужчины и сами понимали, что вряд ли останутся в живых. Они бы в такой же ситуации поступили также, как и их противники.
И, конечно, этот в гражданском бы не промолчал о происходящем. Послал весточку родным, соратникам, последователям и, конечно, спонсорам и союзникам, которые продали несговорчивого вождя, когда он потребовал вытрясти торбы с богатствами, не желая, чтобы с его родины вывозили все мало-мальски ценное, когда захотели вернуться домой. Да, ладно, союзники. Их еще не раз перетрясут прежде, чем выпустят из страны. Но вот соратники и последователи. Те тысячи военных, которые сейчас с боями пытаются прорваться в этот крупный, но далёкий от центра города, где оставалось последнее, за что они могли бороться.
Докладывают, что их командир, истово верующий в своего вождя, из последних сил шел на подмогу, форсируя снега и полузамершие реки. Но не дошел, сгорел в горячке в паре сотен верст от места назначения. Но он все равно здесь, на подступах к городу, вместе со своей измученной дальним и тяжелым походом армией. Его войска принесли на руках своего командира в гробу, не желая оставить тело на поругание следовавших следом противников. Последние сутки они с ожесточением дрались, готовые ворваться в город. Но им не удастся. Это уже известно.
- У меня не было выбора, - также безмолвно ответил командир укоряющим глазам. Он наклонился и поднял медальон, выдергивая тонкую золотую цепочку из застывавших пальцев. В последний раз взглянув на молодое и красивое лицо, он резко закрыл его, скрывая фотографию и не желая копаться в своей душе в поисках ответов. Он подозревал, что его решение найдет понимание и одобрение у новой власти. То, что он сделал на свой страх и риск, было опасным. Ничуть не менее опасным, чем эти люди. Теперь уже мертвые и не способные навредить огромной стране и ее грядущему светлому будущему. Тому, за которое еще предстоит им всем бороться и бороться.
Эти люди уже закончили свою борьбу. Их смерть, как и жизнь впрочем, могли навредить и лично ему. Никто в здравом уме не признается, что сегодняшний расстрел – осознанное решение, а не спонтанная расправа. То, что их смерть полезна его начальникам, знает любой из присутствующих, но как же легко стать козлом отпущения, когда начнут искать виноватых. А ведь начнут, несомненно. Потому что такие люди, как тот, над чьим остывающим телом он стоит, сами по себе не умирают и не пропадают. Их смерть, как правило, должна быть героической, а их дела приравниваются к подвигам, оставляя за собой память в веках.
- Надо перебираться туда, где поспокойнее будет- подумал командир,- нельзя сохранить жизнь и голову там, где происходят такие события. Хотя куда податься-то? Если хочешь при новой власти быть Кем-то, а никем, то надо и руки запачкать. Иначе никак. Сочтут сочувствующим, или ещё хуже, врагом новой власти, и место будет твое вот здесь, на промерзшей земле, по соседству.
Тяжко вздохнув, он махнул команде. Молчаливые люди, отложив оружие, подошли и стали раздевать тела. Командир сунул в карман поднятый медальон. Его помощник покосился, очевидно, думая, что тоже хотел бы взять его себе. Отлитый из золота с золотой же цепочкой. Чем не ценный трофей? Не ботинки, но будущие деньги.
Командир смотрел как растрельно-похоронная команда споро и без особого пиетета освобождает мертвые тела от одежды. Рядом на земле росли горки из сброшенных вещей. Сначала была шинель. Теплая, добротно сшитая, тяжёлая. На широких, явно с подкладками, плечах были легко узнаваемые погоны высшего офицера. На передней планке шинели скромно расположились высокие знаки отличия. Три или четыре?
Командир усмехнулся, подумав, что чем выше звание и положение военного, тем скромнее его вид. Где-то там далеко, дома у расстрелянного, или что он там таковым считал, и лежат, скорее всего, добытые им кровью и потом награды. Может, они заполняют шкаф, а может и два или даже целую комнату. Если не разграбили ещё, конечно. От этого в смутное время теперь никто не застрахован. Говорят, в тех землях до сих пор идут погромы и чистки. И люди гибнут, и кровь льется, как и почти повсюду в их стране.
Потом на землю упали мундир, форменные штаны, начищенные, насколько это было возможно в камере заключения, сапоги и обмотки, на вид не более свежие, чем у его палачей.
Такие люди, как этот военный рождаются едва ли не раз в столетие. Их уважают, даже если они – враги. Им веришь, за ними идёшь. Он понимал тех, кто сейчас штурмовал рубежи города, желая его освободить, не щадя жизни. И пусть их ведёт их другой командир, но цели прежние, как и ценности. Этот новый командир, как докладывали, не просто исполняет волю покойного, того, что прибыл сюда в гробу, а сам верит и чтит то, что отстаивал их, ныне расстрелянный, вождь. И этот новый тоже не щадит жизни, ни своей, ни чужих. Говорят, к ним на подмогу спешит армия другого преданного делу командира, не такая измотанная маршем и боями, как эта. И может быть у них могло бы получиться задуманное, но теперь все это неважно. Ещё несколько минут, и их вождь украсит собой вон ту огромную прорубь. Всего пара месяцев, и полноводная река унесет само свидетельство того, что важный для них человек когда-то был в этом городе. Да и вообще, жил и воевал.
Командир посмотрел на строгое выбритое мертвое лицо, немного растрепавшиеся при падении и разоблачении, по-военному коротко подстриженные волосы и жёстко сжатые губы. Высший морской офицер. Лидер, вождь, пример всем. И когда-то давно видный ученый. Он заслуживал уважения и почтения. Жаль, что он оказался по другую сторону. Хотя…
Окажись он по эту сторону, вряд ли так просто поделил бы власть с теми, кто ее добился первым. Говорят, он был жёсткого нрава, уважал дисциплину, контроль и порядок. Такие со временем всегда выйдут на первый план, куда их не задвинь. А поговаривают, что его пытались задвинуть. Выслали из страны, рекомендовали «заняться чем-то иным», но он вернулся. Потому что не мог сидеть спокойно в чужой стране и читать в газетах о том, что творилось на его родине. Не смог, а потому вернулся и включился в борьбу, а точнее возглавил ее. И более именитые, родовитые, опытные и старшие присягнули ему. Он поклялся жить отдать за духовные ценности и свободы человека, которые были присущими той прежней эпохе. Выполнил бы он свои обещания или передумал, сославшись на обстоятельства и разные преграды? Теперь никто не узнает, потому что у него не сложилось. Тем не менее, он не отступил, дошел до конца и умер так, что и за это его можно и нужно уважать.
-Покойся с миром, поверженный вождь ушедшей страны. Твоими соперниками оказались сильные люди. Они родом из той же жизни, что и ты. И их цели похожи, ведь они тоже говорят, что принесут благо народу. Братоубийственная война скоро прекратится. Новые власти только-только вкусили власти, к которой шли долгие десятилетия и так просто от нее не откажутся.
И для него, местного начальника в этом крупнейшем в их краю городе, может тоже найдется теплое и сытное местечко. Как там говорили представители уходящей страны? Дай-то Бог? Главное, нигде так самому не сказать, а то быстро начнут коситься даже самые близкие «товарищи».
Командир смотрел, как облаченные лишь в нательное белье, лишенные отличий и опознавательных знаков тела сбросили в пробитую в толстом речном льде прорубь. Одно за другим. Взяв их за руки-ноги и предварительно раскачав. Сначала худощавого военного, потом более плотного и грузного гражданского. Концы в воду, подумал он, проследив, как тела опустились в холодную воду. Вот и проблемы больше нет, добавил он скорее для своего успокоения, чем констатируя истину. Надеюсь, обойдется. Это и был ответ на тревожившие его душу вопросы.
После этого он развернулся и ушел. Вещи расстрелянных сожгут и без него. Инструкции он отдал четкие. Его заместитель слишком хорошо знал, что такие вещи нельзя брать на память или пытаться нажиться. Голова и жизнь дороже, а заработать при нынешних властях проще, чем при прежних. Медальон же он собирался отдать той женщине, чей образ поддерживал этого незаурядного человека до самой смерти. Она оценит и поймет.
Только она и понятия не имела, что ее ждёт, когда открыто заявила о своих чувствах и отношениях с этим мужчиной. Новые власти ей не простят любви и уважения и поклонения перед ним. Все это опасно для новой власти. Поэтому пусть молится, как она умеет, чтобы одной темной ночью не быть также, как и он, сброшенной в реку. Только вряд ли тюремное заключение лучше.
Женщины долго добивались равноправия с мужчинами. Хотели быть образованными, свободными, иметь право голоса, выбора, жизни. Отправлялись на войну и желали работать наравне с мужьями. Что ж, ваше желание сбылось, миле дамы. Вы все это можете получить. И даже больше. Например, попасть в тюрьму за убеждения или быть расстрелянной. Все же при прошлой власти стали лишать жизни только самых тяжких преступниц, убийц важный людей. Остальных проще было заточить в крепость. А новая власть ещё и трудовые лагеря готовит, потому что каждый в новой стране должен работать и трудиться на ее благо. Никто не собирался просто так кормить дармоедов, пусть даже и опасных для новой власти.
Интересно, как спустя время она ответит на вопрос: стоили ли эти несколько дней почти рядом с ним той судьбы, что ей предназначили? Одно-два мимолётных свидания с ним в присутствии многочисленных свидетелей за множество лет лагерей и тяжкого труда, которые ей скорее всего дадут за те ее слова при его аресте: «Арестуйте и меня, я – его жена, и потому виновна»?
Он не знал. Знала ли это она сама? Вряд ли. Она восторженными глазами смотрела на любимого при редких прогулках, ловила его взгляд и мечтала быть ближе, обнять, защитить. И смертельно боялась, что его пытают, унижают и хотят убить. Это было видно по тому, как она с тревогой оглядывала его. Замечала, что он по-прежнему аккуратно одет, выбрит, на видимых частях тела нет синяков и ссадин, а при ходьбе не хромал, и успокаивалась. На те несколько минут их короткой встречи, молча взирая на него, чтобы потом, до следующей встречи, снова бояться. За него, конечно.
Теперь же она может переживать только о себе и своем сыне, которого подставила своей страстной любовью к этому человеку. Ведь он тоже попал на глаза новым властям. И ответит за поступки матери и прошлое своего отца, тоже в прошлом офицера той ушедшей эпохи.
Бог с ними, подумал командир и посмотрел на чистое морозное небо, в котором светилось огромное количество звёзд. Дело сделано, а жалеть об этом уже поздно. Ведь такова жизнь. Чем больше желаний, тем выше цена. Сейчас же на кону стоит будущее огромной страны. И его собственное будущее, маленького человека при определенной власти.
