Не бывает таких. Нонсенс, как говаривал старый Крейг, учивший еще отца, а после и всех без исключения его отпрысков — в меру их желания, потому как считал, что знаний достойны в равной степени и мальчишки, и девочки, но только если сами хотят учиться. А не хотят — вольному воля, пусть остаются дурнями.
А потом Селеста подсела к костру, уставилась на огонь. Теплые блики плясали на ее лице, на рыжих волосах, и вся она казалась спокойной и даже умиротворенной, как будто сидела у очага в родном доме, а не у походного костра в диких местах, омраченных прошлым злым колдовством, да еще и с незнакомым мужчиной. Ей, конечно, нечего было опасаться рядом с Хельмом, но сама-то она как могла это знать?
— Спрашивай, — она вдруг обернулась, перехватывая его взгляд. — Я аж чувствую, как тебя распирает от вопросов. Только давай меняться. Вопрос на вопрос. Идет?
Распирало его, если уж разобраться, скорее от общего любопытства, чем от чего-то конкретного, потому что “Кто ты такая?” — это, конечно же, не тот вопрос, который имеет смысл задавать. Особенно с такой интересной договоренностью — ответ на ответ. Как опять же говаривал Крейг — и не просто так, а с очень даже наглядными доказательствами, — почти на любой вопрос можно, не солгав, ответить так, что поди найди в том ответе хоть что-то истинно важное или полезное. Но попытаться стоило, да и не отказываться же от такого щедрого предложения? Ответы, любые, многое говорят о том, кто отвечает.
— Идет, — сказал он. И все-таки начал с вопроса в лоб, от которого не ждал никакого толкового ответа: — Ты кто?
— Почему мне кажется, что ответы “Селеста” или “девушка” не подойдут? — она фыркнула, взглянула с заметным лукавством и отвернулась к костру, с нарочитой тщательностью расправила юбку и обхватила колени обеими руками. — Ладно. Чтобы ты так сильно не мучился, скажу как есть. Я приемная дочь того самого Освальда, к которому ты ехал. Приволок он меня сюда из-за моря, когда я была совсем еще… — она запнулась, — малявкой. Говорил, так уж вышло. Видно, жаль было бросить. Так что в порт меня несет не просто так. Здесь меня теперь ничего не держит, а попробовать вернуться… домой — хочется. Устроит тебя такой ответ?
— Устроит, — согласился Хельм, хотя, по чести, от такого ответа сразу же захотелось задать еще с десяток вопросов. Что ж, у него будет такая возможность — Леста сама предложила. — Теперь, значит, твоя очередь?
— Моя, — она оживилась, снова обернулась. — О чем ты думал, там, в склепе, когда смотрел в сундук? Я еще ни у кого не видела такого взгляда.
— Думал…
А о чем он думал? Так сразу и не вспомнишь, потому что еще не отошел от боя, все-таки не каждый день приходится скрещивать мечи с живыми мертвецами, и был задним числом испуган от внезапного падения Лесты — нет, ну в самом деле, а если бы там все-таки была яма, да с кольями, да еще и ядовитыми?! Тогда он точно не сумел бы ее спасти, а мысль, что по твоему недосмотру погибла девушка, которая тебе доверилась, а значит, ты за нее в ответе, ничуть не добавляет радости.
— В голове у меня была в тот момент изрядная путаница, — он почесал в затылке, будто это нехитрое действо могло освежить память. И, вот уж чудо из чудес, память и в самом деле подбросила ему нужную картинку: внутренность сундука с горой сокровищ, а там уж и вспоминать не нужно стало, потому что та же самая мысль тут же возникла снова.
Мысль о том, что этих сокровищ слишком много. Что в такую находку трудно поверить. И что этот клад, целый сундук, а вовсе не пригоршня, как обещала Леста, древних монет и не только монет, мог бы решить пусть не все его проблемы, но хотя бы половину самых срочных.
— Я думал о приданом, — медленно сказал он. — У меня три сестры, и старшей из них уже пора искать мужа. Вот только от былого богатства рода остались голые стены да сквозняки в них. Хотя, — усмехнулся он, — Миранда говорит, что в этом есть и преимущества: по крайней мере, она будет уверена, что жених испытывает чувства к ней самой, а не к отцовскому кошельку. И еще, кажется, была мысль о том, что кургану в наших землях повезло меньше: его разграбили дочиста еще в древние времена. Только ловушки и остались.
Хельмут лукавил — немного, не врал, но недоговаривал; потому, наверное, и свернул так резко с приданого на ловушки. Не хотел углубляться в неприятную тему. На самом деле в словах Мири было слишком много горечи и яда, чтобы принимать их за чистую монету. Кому нужна бесприданница? Хотя сам Хельм думал, что сестренку задела не внезапно свалившаяся на семью бедность, а то, как быстро Редживильс отказался от уже почти назначенной свадьбы. Правда, Хельм ничуть этому не удивился: в Отто Редживильсе ему всегда чудилось что-то не совсем уж гнилое, но гнилостно-скользкое, и он совсем не хотел сестре такого мужа. Хотя и отец, и Ганнет отмахивались от его слов, а мать и младшие сестренки и вовсе души не чаяли в будущем зяте. До той самой минуты, когда он заявил, что ему жаль, о да, разумеется, жаль, но нищая невеста — не то, что нужно его роду.
Тот разговор едва не закончился дуэлью. Ганнет — Хельму хватило единственного яростного взгляда, чтобы уступить старшему брату — уже шагнул вперед, стиснув рукоять меча, но тут, опираясь ладонями о стол, тяжело поднялся отец. И уронил так же тяжело, будто ему и вовсе рта открывать не хотелось:
— Запрещаю. Не позорься, Ганнет. Предавший свое слово не заслуживает благородной дуэли. Дуэль — схватка равных честью, а господин Редживильс свою честь оценил в золоте, как товар.
И даже это “господин” прозвучало как плевок: с той интонацией, с которой обращаются к торгашам или ростовщикам, но никак не к аристократам.
Редживильс тогда уехал, и никто его не провожал, кроме конюха, с ухмылкой следившего, как гость сам заседлывает своего коня. Но перед лицом внезапного осознания величины свалившихся на голову проблем это послужило весьма скромным утешением.
— Значит, теперь ты сможешь? Дать им приданое? — Леста неожиданно обрадовалась, оживилась, порывисто развернулась, подалась ближе. Блики костра вдруг ярко отразились в насыщенной зелени ее глаз, делая эту самую зелень какой-то потусторонне-колдовской, сияющей. — Одной? Или сразу троим? Или, может, починить свой дом? Он большой? Очень?
— Очень, — Хельм, моргнув, сбросил мгновенный морок, помешал загустевшую похлебку и, подумав, снял котелок с огня. — Настоится немного, и можно ужинать. Очень большой. Чтобы как следует привести его в порядок, понадобится очень много золота. Еще мой прадед счел “все эти ремонты и перестройки” пустыми тратами, и с тех пор наш замок только ветшает и потихоньку разрушается. Не настолько, на самом деле, чтобы в нем нельзя было жить, так что ремонт вполне может подождать еще лет сто. А там, глядишь, проще станет снести его и построить вместо древнего замка обычный просторный и теплый дом. Кто знает? Так что нет, я не буду тратить деньги на мертвые камни. Живым людям они нужнее.
Он не стал отдельно отвечать о приданом — из глупого, возможно, суеверия, боясь спугнуть удачу. Вместо этого спросил:
— А твой дом? Вот доберемся мы до порта — и что дальше? Ты знаешь, куда нужно плыть? Тебя кто-нибудь ждет дома?
— Я не знаю, — она погрустнела, подложила в костер сухую ветку и задумчиво смотрела, как жадно и голодно обгладывает ее пламя. — Мне нужно к полуострову Хьендесваль. Знаешь, где это? Кажется, очень-очень далеко. А оттуда… — она нахмурилась, будто припоминая. Продолжила уверенней: — На юго-восток к острову Торсен. Освальд говорил… большие корабли там не ходят. Но можно перебраться на рыбацкой шхуне.
Хельмут покачал головой. Он никогда прежде не слышал ни о полуострове Хьендесваль, ни об острове Торсен, но он и кораблями и морями никогда не интересовался особо, так что его неведение — не показатель. А вот то, что Леста собралась плыть практически в никуда, ему не нравилось. Очень сильно не нравилось. Красивая молодая девушка — на корабле? Сначала на одном, а потом еще и на другом? Если с первого ей повезет сойти свободной и невредимой…
Но разубеждать ее сейчас Хельм не мог: он ей никто, всего лишь попутчик. Может, позже, когда он поймет, к каким доводам Леста не окажется глуха. Поэтому он оборвал разговор, кивнув на котелок:
— Наш ужин, должно быть, уже готов. Тебе нужны миска и ложка? У меня найдутся запасные.
— Давай, — кивнула она. А когда Хельмут разлил по мискам похлебку, попросила: — Расскажи мне о своем доме. Какой он? Вот чтобы закрыть глаза — и увидеть. Я еще никогда не видела о-о-очень больших домов.
— Ты, наверное, и не очень больших не видела. Или приходилось выезжать в город?
— Один раз, — не слишком уверенно ответила она. — На осеннюю ярмарку. Но это было давно.
— На ярмарку, — повторил Хельмут. — Значит, твоя семья останавливалась в какой-нибудь недорогой гостинице на самой окраине, ну а ты была еще ребенком, и какие-то несчастные два этажа показались тебе… даже не знаю, чем они могли показаться девочке, которая до тех пор не видала ничего, кроме деревенских домишек? Ну а теперь попробуй представить, что та гостиница — как сторожка у въезда в замок. Там живет специальный человек, который только и должен, что смотреть, кто появляется на дороге, докладывать вовремя, если гости нежеланные или опасные, открывать или закрывать ворота. А открыть их или закрыть не так просто: ворота сбиты из толстенных дубовых плах и окованы железными полосами, а за ними есть еще решетка, которую можно опустить перед врагами. В старые времена можно было еще и мост поднять, и тогда враги оказались бы перед широким и глубоким рвом. Но сейчас мост давно врос в землю, а ров без должной расчистки утратил не меньше половины былой глубины. Да и воды в нем давно нет. Зато его склоны заросли дикой малиной, и вся детвора замка, от поварят до наследника, обдирает там лицо и руки в охоте за ягодой. Слаще малины я нигде не ел.
Он зачерпнул похлебки, а Леста задумчиво сказала:
— Почему врос? Враги закончились?
— Давно, — кивнул Хельм. — Вернее, нет, не так. Давно закончились те враги, которые открыто нападали на замки своих соседей, чтобы захватить их земли и богатства. С тех пор как окрепла королевская власть, крепкие ворота и высокие стены замков стали всего лишь свидетельством древности. Ну а враги… теперь они приезжают к тебе в гости, притворяясь лучшими друзьями, и не всегда удается вовремя распознать, кто есть кто.
Какое-то время они ели молча, но Леста, видно, всерьез хотела представить, какой он — о-очень большой дом. И, вопрос за вопросом, вытянула у Хельма описание каменных стен с башнями и зубцами, с площадками, на которых в былые времена стояли тяжелые баллисты, и бойницами для лучников; Хельм даже вспомнил, как наяву, выщербленную лестницу надвратной башни, со сколотой почти наполовину пятой ступенькой и щербинами от боевого оружия на стенах. И замковый двор он ей описал, когда-то вымощенный ровными плитами песчаника, а теперь — заросший ползучей низкой травой, и давно пустующую казарму, в которой теперь хранили запас дров, овса и сена, потому что старый сенной сарай еще дед разобрал на дрова; и конюшню, что могла вместить до полусотни коней, но сейчас служила приютом всего для троих — отцовского старого Лакомки, доживавшего на покое свой век, вороного красавца Орлана, которого Ганнет воспитывал для себя, как боевого рыцарского коня, и вот этой вот клячи, годной только в запряжку, — кивнул он в сторону пасущейся Заплатки. И сам замок описал, от подвалов, в которых запросто можно наткнуться на чьи-нибудь древние кости — на самом деле чаще крысиные, но страшилок о нем Хельм в детстве наслушался столько, что все пересказывать — ночей не напасешься. И до самой крыши, на которой все больше старой красной черепицы меняли на деревянные заплатки, но зато медный флюгер на главной башне помнил те древние времена, когда на месте нынешнего крепкого королевства было с пару десятков мелких, и все то и дело ходили друг на друга войной…
Леста умела слушать. Подперев рукой щеку, она то с задумчивым прищуром, то с заметным любопытством смотрела в ночную темноту так, будто и впрямь видела старый замок глазами Хельма. И не просто видела, а старалась рассмотреть во всех подробностях.
Наверное, она бы слушала и дальше, но вставать собирались на рассвете, а время было уже позднее. Так что Леста поднялась, сполоснула в реке их миски, и пошли спать.
В погребе стояла особенная, глухая тишина, не такая, как наверху, полная ночных звуков, плеска воды и шороха ветра, а стылая и мертвая. И в этой тишине Хельм живо припомнил собственные опасения насчет Лесты и нехитрую проверку: как она застелит для них постели, вместе или врозь? Если бы застелила вместе, Хельм нашел бы повод остаться наверху. Но нет, она устроила лежанки у стены, неподалеку одна от другой, но не вплотную. Хельм занял ту, что ближе к выходу — Леста не стала спорить. Завернулась в свое одеяло и заснула, кажется, сразу же. Хельм какое-то время вслушивался в ее дыхание, тихое и мягкое, и сам не заметил, как уснул.
Разбудило его истошное ржание Заплатки.
Хельмут вылетел из подвала наверх, будто и вправду на крыльях. С мечом наизготовку и с уверенностью, что вот они, те самые неприятности, которых подспудно ждал еще с прошлой ночи.
Заплатка совершенно нехарактерным для нее манером пятилась, подкидывая круп и взбрыкивая, и убежать ей мешала абсолютнейшая случайность: каким-то образом она оказалась почти прижата к стене хижины. А путь на свободу перекрывало то самое, от чего смирная лошадка всхрапывала, скалилась и, похоже, собиралась подороже продать свою пегую шкуру.
Призраки.
С десяток, а то и с два слабо светящихся в ночной тьме призрачных фигур, которые самым что ни на есть дурацким образом, медленно и печально, словно примороженные, толклись возле повозки. Тянули к ней руки, шарили в воздухе призрачными ладонями, не переступая, однако, некую невидимую черту. Причем Хельм не понимал, что их сдерживало: он, конечно, нанес на тележку обережные знаки, собираясь в путь, но, если верить описанию, работать та защита должна была совсем не так. Не задерживать нечисть, а отбрасывать прочь, а самую назойливую и вовсе испепелять на месте.
Он так засмотрелся на это странное призрачное топтание, что почему-то совершенно не заметил Лесту, пока она не шагнула к нему из теней у выхода из хижины и не обхватила мягко за запястье. Шепнула:
— Меч не поможет. Постой тут.
Она бесшумно сбежала с развалившегося крыльца, и почти сразу оказалась рядом с Заплаткой. Обхватила обеими руками за шею, и, если Хельм верно разглядел в темноте, которую слегка рассеивал только бледно-молочный свет новорожденной луны да такое же бледно-белое мерцание от призрачных фигур, зашептала ей что-то на ухо, успокаивающе поглаживая. Заплатка прядала ушами, негромко всхрапывая, топталась на свободном от призраков пятачке, все еще нервничая, но явно больше не сходила с ума и не порывалась убежать.
А Леста, отпустив кобылу, вдруг шагнула прямо в толпу белесых мороков. Хельм едва не ринулся следом, хотя отчетливо вспомнил ее “постой тут”, сказанное с не нормальной для деревенской девчонки уверенностью.
А потом Селеста подсела к костру, уставилась на огонь. Теплые блики плясали на ее лице, на рыжих волосах, и вся она казалась спокойной и даже умиротворенной, как будто сидела у очага в родном доме, а не у походного костра в диких местах, омраченных прошлым злым колдовством, да еще и с незнакомым мужчиной. Ей, конечно, нечего было опасаться рядом с Хельмом, но сама-то она как могла это знать?
— Спрашивай, — она вдруг обернулась, перехватывая его взгляд. — Я аж чувствую, как тебя распирает от вопросов. Только давай меняться. Вопрос на вопрос. Идет?
Распирало его, если уж разобраться, скорее от общего любопытства, чем от чего-то конкретного, потому что “Кто ты такая?” — это, конечно же, не тот вопрос, который имеет смысл задавать. Особенно с такой интересной договоренностью — ответ на ответ. Как опять же говаривал Крейг — и не просто так, а с очень даже наглядными доказательствами, — почти на любой вопрос можно, не солгав, ответить так, что поди найди в том ответе хоть что-то истинно важное или полезное. Но попытаться стоило, да и не отказываться же от такого щедрого предложения? Ответы, любые, многое говорят о том, кто отвечает.
— Идет, — сказал он. И все-таки начал с вопроса в лоб, от которого не ждал никакого толкового ответа: — Ты кто?
— Почему мне кажется, что ответы “Селеста” или “девушка” не подойдут? — она фыркнула, взглянула с заметным лукавством и отвернулась к костру, с нарочитой тщательностью расправила юбку и обхватила колени обеими руками. — Ладно. Чтобы ты так сильно не мучился, скажу как есть. Я приемная дочь того самого Освальда, к которому ты ехал. Приволок он меня сюда из-за моря, когда я была совсем еще… — она запнулась, — малявкой. Говорил, так уж вышло. Видно, жаль было бросить. Так что в порт меня несет не просто так. Здесь меня теперь ничего не держит, а попробовать вернуться… домой — хочется. Устроит тебя такой ответ?
— Устроит, — согласился Хельм, хотя, по чести, от такого ответа сразу же захотелось задать еще с десяток вопросов. Что ж, у него будет такая возможность — Леста сама предложила. — Теперь, значит, твоя очередь?
— Моя, — она оживилась, снова обернулась. — О чем ты думал, там, в склепе, когда смотрел в сундук? Я еще ни у кого не видела такого взгляда.
Прода от 29.04.2024, 09:57
— Думал…
А о чем он думал? Так сразу и не вспомнишь, потому что еще не отошел от боя, все-таки не каждый день приходится скрещивать мечи с живыми мертвецами, и был задним числом испуган от внезапного падения Лесты — нет, ну в самом деле, а если бы там все-таки была яма, да с кольями, да еще и ядовитыми?! Тогда он точно не сумел бы ее спасти, а мысль, что по твоему недосмотру погибла девушка, которая тебе доверилась, а значит, ты за нее в ответе, ничуть не добавляет радости.
— В голове у меня была в тот момент изрядная путаница, — он почесал в затылке, будто это нехитрое действо могло освежить память. И, вот уж чудо из чудес, память и в самом деле подбросила ему нужную картинку: внутренность сундука с горой сокровищ, а там уж и вспоминать не нужно стало, потому что та же самая мысль тут же возникла снова.
Мысль о том, что этих сокровищ слишком много. Что в такую находку трудно поверить. И что этот клад, целый сундук, а вовсе не пригоршня, как обещала Леста, древних монет и не только монет, мог бы решить пусть не все его проблемы, но хотя бы половину самых срочных.
— Я думал о приданом, — медленно сказал он. — У меня три сестры, и старшей из них уже пора искать мужа. Вот только от былого богатства рода остались голые стены да сквозняки в них. Хотя, — усмехнулся он, — Миранда говорит, что в этом есть и преимущества: по крайней мере, она будет уверена, что жених испытывает чувства к ней самой, а не к отцовскому кошельку. И еще, кажется, была мысль о том, что кургану в наших землях повезло меньше: его разграбили дочиста еще в древние времена. Только ловушки и остались.
Хельмут лукавил — немного, не врал, но недоговаривал; потому, наверное, и свернул так резко с приданого на ловушки. Не хотел углубляться в неприятную тему. На самом деле в словах Мири было слишком много горечи и яда, чтобы принимать их за чистую монету. Кому нужна бесприданница? Хотя сам Хельм думал, что сестренку задела не внезапно свалившаяся на семью бедность, а то, как быстро Редживильс отказался от уже почти назначенной свадьбы. Правда, Хельм ничуть этому не удивился: в Отто Редживильсе ему всегда чудилось что-то не совсем уж гнилое, но гнилостно-скользкое, и он совсем не хотел сестре такого мужа. Хотя и отец, и Ганнет отмахивались от его слов, а мать и младшие сестренки и вовсе души не чаяли в будущем зяте. До той самой минуты, когда он заявил, что ему жаль, о да, разумеется, жаль, но нищая невеста — не то, что нужно его роду.
Тот разговор едва не закончился дуэлью. Ганнет — Хельму хватило единственного яростного взгляда, чтобы уступить старшему брату — уже шагнул вперед, стиснув рукоять меча, но тут, опираясь ладонями о стол, тяжело поднялся отец. И уронил так же тяжело, будто ему и вовсе рта открывать не хотелось:
— Запрещаю. Не позорься, Ганнет. Предавший свое слово не заслуживает благородной дуэли. Дуэль — схватка равных честью, а господин Редживильс свою честь оценил в золоте, как товар.
И даже это “господин” прозвучало как плевок: с той интонацией, с которой обращаются к торгашам или ростовщикам, но никак не к аристократам.
Редживильс тогда уехал, и никто его не провожал, кроме конюха, с ухмылкой следившего, как гость сам заседлывает своего коня. Но перед лицом внезапного осознания величины свалившихся на голову проблем это послужило весьма скромным утешением.
Прода от 02.05.2024, 09:23
— Значит, теперь ты сможешь? Дать им приданое? — Леста неожиданно обрадовалась, оживилась, порывисто развернулась, подалась ближе. Блики костра вдруг ярко отразились в насыщенной зелени ее глаз, делая эту самую зелень какой-то потусторонне-колдовской, сияющей. — Одной? Или сразу троим? Или, может, починить свой дом? Он большой? Очень?
— Очень, — Хельм, моргнув, сбросил мгновенный морок, помешал загустевшую похлебку и, подумав, снял котелок с огня. — Настоится немного, и можно ужинать. Очень большой. Чтобы как следует привести его в порядок, понадобится очень много золота. Еще мой прадед счел “все эти ремонты и перестройки” пустыми тратами, и с тех пор наш замок только ветшает и потихоньку разрушается. Не настолько, на самом деле, чтобы в нем нельзя было жить, так что ремонт вполне может подождать еще лет сто. А там, глядишь, проще станет снести его и построить вместо древнего замка обычный просторный и теплый дом. Кто знает? Так что нет, я не буду тратить деньги на мертвые камни. Живым людям они нужнее.
Он не стал отдельно отвечать о приданом — из глупого, возможно, суеверия, боясь спугнуть удачу. Вместо этого спросил:
— А твой дом? Вот доберемся мы до порта — и что дальше? Ты знаешь, куда нужно плыть? Тебя кто-нибудь ждет дома?
— Я не знаю, — она погрустнела, подложила в костер сухую ветку и задумчиво смотрела, как жадно и голодно обгладывает ее пламя. — Мне нужно к полуострову Хьендесваль. Знаешь, где это? Кажется, очень-очень далеко. А оттуда… — она нахмурилась, будто припоминая. Продолжила уверенней: — На юго-восток к острову Торсен. Освальд говорил… большие корабли там не ходят. Но можно перебраться на рыбацкой шхуне.
Хельмут покачал головой. Он никогда прежде не слышал ни о полуострове Хьендесваль, ни об острове Торсен, но он и кораблями и морями никогда не интересовался особо, так что его неведение — не показатель. А вот то, что Леста собралась плыть практически в никуда, ему не нравилось. Очень сильно не нравилось. Красивая молодая девушка — на корабле? Сначала на одном, а потом еще и на другом? Если с первого ей повезет сойти свободной и невредимой…
Но разубеждать ее сейчас Хельм не мог: он ей никто, всего лишь попутчик. Может, позже, когда он поймет, к каким доводам Леста не окажется глуха. Поэтому он оборвал разговор, кивнув на котелок:
— Наш ужин, должно быть, уже готов. Тебе нужны миска и ложка? У меня найдутся запасные.
— Давай, — кивнула она. А когда Хельмут разлил по мискам похлебку, попросила: — Расскажи мне о своем доме. Какой он? Вот чтобы закрыть глаза — и увидеть. Я еще никогда не видела о-о-очень больших домов.
— Ты, наверное, и не очень больших не видела. Или приходилось выезжать в город?
— Один раз, — не слишком уверенно ответила она. — На осеннюю ярмарку. Но это было давно.
— На ярмарку, — повторил Хельмут. — Значит, твоя семья останавливалась в какой-нибудь недорогой гостинице на самой окраине, ну а ты была еще ребенком, и какие-то несчастные два этажа показались тебе… даже не знаю, чем они могли показаться девочке, которая до тех пор не видала ничего, кроме деревенских домишек? Ну а теперь попробуй представить, что та гостиница — как сторожка у въезда в замок. Там живет специальный человек, который только и должен, что смотреть, кто появляется на дороге, докладывать вовремя, если гости нежеланные или опасные, открывать или закрывать ворота. А открыть их или закрыть не так просто: ворота сбиты из толстенных дубовых плах и окованы железными полосами, а за ними есть еще решетка, которую можно опустить перед врагами. В старые времена можно было еще и мост поднять, и тогда враги оказались бы перед широким и глубоким рвом. Но сейчас мост давно врос в землю, а ров без должной расчистки утратил не меньше половины былой глубины. Да и воды в нем давно нет. Зато его склоны заросли дикой малиной, и вся детвора замка, от поварят до наследника, обдирает там лицо и руки в охоте за ягодой. Слаще малины я нигде не ел.
Он зачерпнул похлебки, а Леста задумчиво сказала:
— Почему врос? Враги закончились?
— Давно, — кивнул Хельм. — Вернее, нет, не так. Давно закончились те враги, которые открыто нападали на замки своих соседей, чтобы захватить их земли и богатства. С тех пор как окрепла королевская власть, крепкие ворота и высокие стены замков стали всего лишь свидетельством древности. Ну а враги… теперь они приезжают к тебе в гости, притворяясь лучшими друзьями, и не всегда удается вовремя распознать, кто есть кто.
Прода от 06.05.2024, 09:49
Какое-то время они ели молча, но Леста, видно, всерьез хотела представить, какой он — о-очень большой дом. И, вопрос за вопросом, вытянула у Хельма описание каменных стен с башнями и зубцами, с площадками, на которых в былые времена стояли тяжелые баллисты, и бойницами для лучников; Хельм даже вспомнил, как наяву, выщербленную лестницу надвратной башни, со сколотой почти наполовину пятой ступенькой и щербинами от боевого оружия на стенах. И замковый двор он ей описал, когда-то вымощенный ровными плитами песчаника, а теперь — заросший ползучей низкой травой, и давно пустующую казарму, в которой теперь хранили запас дров, овса и сена, потому что старый сенной сарай еще дед разобрал на дрова; и конюшню, что могла вместить до полусотни коней, но сейчас служила приютом всего для троих — отцовского старого Лакомки, доживавшего на покое свой век, вороного красавца Орлана, которого Ганнет воспитывал для себя, как боевого рыцарского коня, и вот этой вот клячи, годной только в запряжку, — кивнул он в сторону пасущейся Заплатки. И сам замок описал, от подвалов, в которых запросто можно наткнуться на чьи-нибудь древние кости — на самом деле чаще крысиные, но страшилок о нем Хельм в детстве наслушался столько, что все пересказывать — ночей не напасешься. И до самой крыши, на которой все больше старой красной черепицы меняли на деревянные заплатки, но зато медный флюгер на главной башне помнил те древние времена, когда на месте нынешнего крепкого королевства было с пару десятков мелких, и все то и дело ходили друг на друга войной…
Леста умела слушать. Подперев рукой щеку, она то с задумчивым прищуром, то с заметным любопытством смотрела в ночную темноту так, будто и впрямь видела старый замок глазами Хельма. И не просто видела, а старалась рассмотреть во всех подробностях.
Наверное, она бы слушала и дальше, но вставать собирались на рассвете, а время было уже позднее. Так что Леста поднялась, сполоснула в реке их миски, и пошли спать.
В погребе стояла особенная, глухая тишина, не такая, как наверху, полная ночных звуков, плеска воды и шороха ветра, а стылая и мертвая. И в этой тишине Хельм живо припомнил собственные опасения насчет Лесты и нехитрую проверку: как она застелит для них постели, вместе или врозь? Если бы застелила вместе, Хельм нашел бы повод остаться наверху. Но нет, она устроила лежанки у стены, неподалеку одна от другой, но не вплотную. Хельм занял ту, что ближе к выходу — Леста не стала спорить. Завернулась в свое одеяло и заснула, кажется, сразу же. Хельм какое-то время вслушивался в ее дыхание, тихое и мягкое, и сам не заметил, как уснул.
Разбудило его истошное ржание Заплатки.
Хельмут вылетел из подвала наверх, будто и вправду на крыльях. С мечом наизготовку и с уверенностью, что вот они, те самые неприятности, которых подспудно ждал еще с прошлой ночи.
Заплатка совершенно нехарактерным для нее манером пятилась, подкидывая круп и взбрыкивая, и убежать ей мешала абсолютнейшая случайность: каким-то образом она оказалась почти прижата к стене хижины. А путь на свободу перекрывало то самое, от чего смирная лошадка всхрапывала, скалилась и, похоже, собиралась подороже продать свою пегую шкуру.
Призраки.
С десяток, а то и с два слабо светящихся в ночной тьме призрачных фигур, которые самым что ни на есть дурацким образом, медленно и печально, словно примороженные, толклись возле повозки. Тянули к ней руки, шарили в воздухе призрачными ладонями, не переступая, однако, некую невидимую черту. Причем Хельм не понимал, что их сдерживало: он, конечно, нанес на тележку обережные знаки, собираясь в путь, но, если верить описанию, работать та защита должна была совсем не так. Не задерживать нечисть, а отбрасывать прочь, а самую назойливую и вовсе испепелять на месте.
Прода от 09.05.2024, 11:53
Он так засмотрелся на это странное призрачное топтание, что почему-то совершенно не заметил Лесту, пока она не шагнула к нему из теней у выхода из хижины и не обхватила мягко за запястье. Шепнула:
— Меч не поможет. Постой тут.
Она бесшумно сбежала с развалившегося крыльца, и почти сразу оказалась рядом с Заплаткой. Обхватила обеими руками за шею, и, если Хельм верно разглядел в темноте, которую слегка рассеивал только бледно-молочный свет новорожденной луны да такое же бледно-белое мерцание от призрачных фигур, зашептала ей что-то на ухо, успокаивающе поглаживая. Заплатка прядала ушами, негромко всхрапывая, топталась на свободном от призраков пятачке, все еще нервничая, но явно больше не сходила с ума и не порывалась убежать.
А Леста, отпустив кобылу, вдруг шагнула прямо в толпу белесых мороков. Хельм едва не ринулся следом, хотя отчетливо вспомнил ее “постой тут”, сказанное с не нормальной для деревенской девчонки уверенностью.
