Да и сами фонари были… странные. Я даже не сразу поняла, почему. Только потом осознала: свет не похож был на привычный мне, отдавал холодной голубизной и чем-то потусторонним. Тоже магия?
— Вон твой дом, — махнула призрачной рукой Шарлотта. Куда-то в сторону целой улицы однотипных кирпичных коттеджей. То есть… не знаю, можно ли назвать улицей дома, к которым не ведет даже самая захудалая дорога? Ни к преподавательскому поселку, ни к общежитиям. Как будто они здесь на метлах летают! А что — магия же?
Шарлотта, услышав о метлах, объяснила:
— Есть портальная сеть. Тебе надо научиться открывать порталы — все умеют, даже дети. Это просто.
— Ах да, забыла сказать — я не маг. Хотя нет. Говорила.
— Теперь — маг. — Шарлотта будто не услышала мою иронию. Ее леденящая, потусторонняя безэмоциональность начинала меня пугать. Лучше бы визжала и истерила, как в самом начале! — Ты же получила тело волшебницы. Оно помнит, нужно, чтобы и ты вспомнила.
«Перевести память тела в осознанные знания — да уж, ничего себе задачка! Как?!»
Призрачное тело Шарлотты вдруг обволокло меня, охватило липко, леденяще. Рука сама пошла вверх, как будто отдергивая штору. За «шторой» открылся кусочек гостиной: яркое зеленое кресло, стеклянный столик, на столике — заварной чайник, чашка, начатая пачка печенья и раскрытый журнал, перевернутый корешком вверх. На обложке призывно улыбалась кукольного вида блондинка в коротком расклешенном платьишке цвета фуксии. «Тенденции сезона — яркость!» — орали крупные буквы поверх блондинки.
Я шагнула туда — как-то по-особенному шагнула, прекрасно осознавая, что этот «шаг» съест хоть полчаса ходьбы, хоть половину суток в самолете. «Штора» мягко опустилась за спиной, отсекая путь. Шарлотта повисла рядом, а я наконец смогла вдохнуть нормального воздуха, а не могильного холода.
— Очень просто. Запомнила?
Я хотела сказать, что даже не поняла ничего, но… Ну да, не поняла. Но повторить смогу, это чувствовала.
— А как определить, куда идти? Только в знакомые места?
— Я проведу тебя везде. Пока не освоишься. А для общественных порталов знать, как выглядит выход, не обязательно. Если хочешь чаю, кухня налево. — Показалось, или она все-таки вздохнула? — Надеюсь, тебе нравятся кексы. Это тело их любит.
Кексы, чай и рассказ. Подробный, но не слишком понятный. Начать с того, что это на самом деле Земля, на самом деле Англия, но магия здесь в порядке вещей. Вместо метро, автобусов и электричек — общественная портальная сеть. Химия — та самая, которую я теперь, по идее, обязана знать хотя бы на уровне бакалавра, а не давно забытого школьного курса! — подразделяется не только на органическую и неорганическую, но и на магическую и нет. Целители… это вообще особый разговор, потому что как раз они магией владеют на очень высоком уровне. А готовят их в этой самой академии с зубодробительной аббревиатурой вместо названия.
— Академия прикладного целительства и химикобиологических исследований имени Панацеи Гарморанской, — озвучила Шарлотта. И добавила: — Все говорят просто «Академия Панацеи». А кафедра доктора Норвуда — снадобий и эликсиров. Магическая фармакология — такое название тебе проще понять?
— Совсем проще…
— Не бойся, ничего сложного делать не придется. Тем более у доктора Дугала — «я сам, не трогайте, не прикасайтесь!» Ассистентка ведет документацию — уж в бумагах ты разберешься? Регистрирует почту, принимает и отправляет. У профессора обширная переписка, он светило мирового уровня, — пояснила с неожиданной гордостью, будто сама это светило зажгла. — Придется контролировать расписание занятий. Следить, чтобы не было накладок. Бывает, его вызывают на конференцию или срочный консилиум. Тогда нужно все корректировать и устраивать замены. А если у него важная фаза эксперимента, дает внеплановую контрольную. Тогда будешь просто сидеть в аудитории и следить, чтобы не списывали. Он даже кофе себе делает сам.
— В общем, что-то вроде секретарши. Ладно, справлюсь. Наверное. А знаешь, подруга, что-то кажется мне, что ты в него все-таки влюблена. Хоть самую малость.
— Ты считаешь, довольно легкомысленная и эгоистичная девушка может влюбиться в человека, который вместо «здравствуйте» говорит «вы отвратительно выглядите. Соберите волосы — испортите зелье», а вместо «до свидания» — «Да исчезните же наконец с глаз моих»?
— Считаешь же ты, что я в него влюблюсь. Да еще всего за неделю.
— А ты легкомысленная и эгоистичная? — спросила Шарлотта, но ответа не ждала, будто и так его знала. Хотя я бы, если честно, и не смогла ответить. Все мы эгоистки и легкомысленные… бываем. А бываем и другими. И с разными людьми — разными. Вон, та же миссис Уилберн считает меня милой и отзывчивой, а наш выпускающий редактор — отъявленной стервой. Откуда мне знать, какой я буду рядом с незнакомым пока доктором Норвудом?
Откуда-то сверху раздался истошный трезвон.
— Будильник, — призрачное личико Шарлотты подернулось рябью: наверное, она так морщилась. Все-таки если есть что-то неизменное во всех мирах, то это будильники и общая к ним нелюбовь… — Там спальня. Через час ты должна быть на кафедре.
— Мы что, всю ночь проговорили? — изумилась я.
— Почти. А теперь ты должна привести себя в порядок, переодеться, причесаться…
— Собрать волосы, чтобы не испортить зелья, да, поняла. Кстати, спасибо что напомнила — где у тебя зеркало? Хочу наконец посмотреть, в кого я превратилась.
«Что ж, могло быть и хуже», — думала я, глядя в огромное, во всю стену, зеркало в ванной. — «Ладно уж, гораздо хуже». Шарлотту природа не обделила. Пожалуй, это тело назвали бы роскошным те, кто не в восторге от современных тенденций моды. Тонкая талия, крутые бедра, вызывающе высокая объемистая грудь. Тяжелая, это я ощущала очень хорошо уже сейчас, проходив с ней всего-то несколько часов. «Здравствуй, Барби», — подумалось мрачно. Разве что не блондинка. Блестящая каштановая копна завивалась непокорными локонами. Сколько же надо укладывать такую шевелюру? Ужас. «Через час на кафедре»?! Этого явно не хватит, чтобы помыть, высушить и придать хоть какой-то вменяемый вид.
— Не нравится? — спросила Шарлотта, вплывая в ванную. — Той мне нравилось.
— Может, подстричься? — я задумчиво подергала волнистую прядь. — Что-то не вижу здесь фена и вообще электричества. Кстати, а свет откуда? — люстра в гостиной и плафон в ванной горели вполне привычно, ярко. Не так мертвенно, как уличные фонари. Но — ни розеток, ни выключателей.
— Магия. Давай покажу.
Снова уже почти привычное ощущение заглотившей тебя склизкой холодной медузы — и руки взметнулись, творя пассы. Р-раз — по голове прошла горячая волна, волосы заблестели и легли волосок к волоску. Два — непокорная шевелюра уложилась в высокую строгую прическу. Тр-ри — с лица исчезли следы бессонной ночи и тяжелого разговора, щеки мягко зарумянились, задорно заблестели глаза. Красотка!
— В такую ассистентку не влюбиться — твой Дугал точно сухарь сухарем, — озвучила я логичный вывод.
Шарлотта еще раз взмахнула моей рукой, выключая свет в ванной.
— А теперь — на кухню. Научу быстро готовить завтрак и делать кофе.
На кафедру Шарлотта меня — или нас? — доставила за пять минут до начала рабочего дня. Дугал был уже здесь, и я с жадным любопытством уставилась на своего предполагаемого нареченного. Тот, впрочем, почти весь прятался за развернутой газетой — кажется, немецкой. Только и разглядела, что жгуче-черную макушку и длинные пальцы без колец. Да еще Шарлотта тут же одернула:
— Не смотри так пристально. Поздоровайся и беги разбирать почту. Давай, «доброе утро, профессор Норвуд»!
— Доброе утро, профессор Норвуд, — попугаем повторила я и пробежала к столу, на котором громоздилась неровная стопка газет, писем и бандеролей. Если это почта за один день — как он еще и преподавать успевает?!
— Подозрительная пунктуальность, — пробормотал себе под нос этот доктор-профессор. Даже головы не поднял от газеты. — Я жду пакет из Мюнхенской академии, посмотрите.
— Смотри, — велела Шарлотта. — Немецкий опознать сможешь?
— Я…
— Отвечай мысленно.
«Я знаю немецкий, немного».
— Хорошо. Ищи.
Объемистый пакет нашелся в самой середине стопки — судя по весу и формату, два или три довольно толстых журнала. Под руководством Шарлотты заодно выбрала несколько писем от постоянных корреспондентов. Положила на стол профессора. Слегка задержалась — сейчас, хоть и в неудачном ракурсе, можно было рассмотреть лицо.
Ну и ничего особенного. Мужчина как мужчина. Лет тридцати с небольшим, наверное. Слишком бледный для жгучего брюнета — совсем, что ли, на улицу нос не высовывает? Чисто выбрит, аккуратен — а я уже вообразила себе классического «безумного гения», вечно растрепанного и неухоженного. Он вдруг оторвался от газеты и поднял на меня взгляд. Темный, даже пугающий.
— Если вам что-то нужно, говорите поскорее. Не маячьте.
Зар-р-раза!
— Я хотела напомнить, что первой парой… — «Шарлотта! Кто у нас первой парой? Быстро!» — «Целители, первый курс», — подсказала та. Я подхватила: — Целители, первый курс. Если у вас что-то важное…
— Когда я впаду в маразм, вы узнаете об этом первой. Пока же, будьте добры, займитесь делом.
«Безнадежно!» — с чувством выдала я, почти шарахнувшись от его стола. Вопреки моим ожиданиям, Шарлотта промолчала.
До конца рабочего дня — а это, между прочим, четыре пары, плюс большой обеденный перерыв, и несколько часов консультаций после! — я услышала от него еще ровно три фразы. «Отправьте это срочной почтой». «Нет, и перестаньте уже меня отвлекать!» — в ответ на предложенный кофе. И «Не забудьте закрыть дверь», — на мое «До свидания, профессор Норвуд».
«Что это вообще было? — спросила я у Шарлотты, выйдя на улицу и подставив лицо холодному вечернему ветру. — Что-то вроде «Сгиньте с глаз моих»? Или намек на то, что без прямого указания я не способна даже двери закрыть?»
— Он не любит открытые двери. А та Шарлотта не любила закрытые. Ну и… — она как будто задумалась, — иногда лучше хоть какая-то реакция, чем тотальное равнодушие. Той мне так казалось.
«Сочувствую, подруга. Насчет равнодушия. Знакомо». — Я попыталась распустить волосы, но скрепленная магией прическа не поддалась.
— Не думай, — подсказала Шарлотта, — Просто поверь, что получится.
Хотела сказать, что не так просто поверить, если никогда… но пока подбирала слова, вдруг и вправду — получилось. Словно само собой.
Ветер подхватил освобожденные пряди, спутал. Хорошо! Как же устает голова от стянутых волос! И зачем было собирать их в узел, если за весь день ни одного зелья, которое могла бы гипотетически испортить, я и близко не видела?
— Увидишь еще. Ты пока не была ни в его личной академической лаборатории, ни в общей, студенческой.
Да нигде я еще не была! Первый день из семи прошел — как в пропасть ухнул. В бездну. Просидела носом в почту, пробегала опять же с почтой и с расписанием. В обед, когда профессор куда-то ушел, тайком заглянула в оставленный им на столе журнал. Тот самый, из Мюнхена. Куча химических формул, на полстраницы каждая. Самую простую из них я очень неуверенно опознала как «какая-то жуть из органической химии», но в основном там была «какая-то в принципе неопознаваемая жуть».
— Это поймет полностью пара десятков человек в мире, — сказала Шарлотта. — Не больше. Высшая магия в приложении к эликсирам.
День в никуда. День, в котором даже не нашлось времени подумать о почти безнадежном квесте «взаимная любовь за неделю». И хорошо, что не нашлось. Потому что сейчас я очень ясно поняла, что хочу жить. Невыносимо хочу. Гораздо сильнее, чем мне казалось прежде. Ведь по-настоящему важно не то, что дома ждет разве что соседкина кошка! А вот этот ветер, которого Шарлотта наверняка уже не чувствует. Далекий Сидней, что, похоже, так и останется несбывшейся мечтой. Миллион повседневных незаметных мелочей, оказывающихся значимыми, когда их теряешь. Жизнь, где можно мечтать о будущем, планировать или просто ждать, твердо зная, что оно у тебя есть. Настоящее, долгое и желательно счастливое будущее, а не жалкие шесть дней и один вечер!
И новый мир, полный чудес — я только, можно сказать, в щелочку заглянула, еще и не видела ничего, а уже так хочется освоиться здесь и разобраться! Магия. Настоящее, а не подделанное мошенниками волшебство. Шаг — и ты хоть в другом городе, хоть на другом краю мира! Без давки в метро, без страха перед авиакатастрофами. Пара взмахов руки — и порядок у тебя на голове и в доме. Что же тогда можно сотворить, приложив действительно серьезные усилия?!
Выхваченные краем уха обрывки разговоров — в обед, в столовой, и между парами, пока бегала меняла расписание — оказались для меня почти полностью непонятны. Обсуждали особенности каких-то фаз в каких-то ритуалах, и меняются ли те от замены латыни на греческий или санскрит. Сетовали на неурожай каких-то ползучих гнильников — честное слово, я бы не расстроилась неурожаю чего-то с таким неаппетитным названием! Жаловались на профессора Крушански, завалившего на зачете почти всю группу — эта беда была бы как раз вполне понятна, если бы не тема зачета: «Влияние сейсмической активности магических территорий на развитие популяции сенсории обыкновенной». Что такое эта самая сенсория? Имеет какое-то отношение к сенсорам или просто звучит похоже? Шарлотта, подслушав мое недоумение, объяснила загадочно:
— Доктор Крушански — ведущий специалист по динамике популяций, но его теорию контроля сейсмической стабильности многие считают бездоказательной.
«У вас же медицинская академия? — удивилась я. — При чем тут популяции и тем более сейсмическая активность?»
— Сенсория, — пояснила Шарлотта. — Редкий и ценный ингредиент, встречается только в сейсмически нестабильных районах. Предвещает землетрясения, извержения и другие катаклизмы взрывным размножением. То есть Крушански так считает. Предлагает всем несогласным поселиться где-нибудь на склоне Кракатау или Мауна-Лоа и проверить лично.
Короче говоря, новых интересных тем в этом мире хватило бы мне на годы и годы. А тут…
Стоп. Я ведь даже не знаю точно…
«Шарлотта, послушай! Ты говорила — неделя?»
— Да. У тебя проблемы с памятью?
«С календарем! — огрызнулась я. — Как считается эта неделя? С сегодняшнего утра? С начала суток? Сколько у меня времени — точно?»
Шарлотта ответила не сразу. Висела, колыхаясь под ветром, как полупрозрачная мокрая простыня, и молчала. Я ждала, все больше нервничая. Она что — только сейчас задумалась об этом и решила сосчитать? Или сама не знает?
Наконец ответила:
— Все пошло не так со второй фазы ритуала. Вторая фаза обязательно начинается ровно в полночь. Та я это хорошо помнила. Значит, с полуночи или немного позже, когда это тело осталось без души.
Прекрасно. Минус ночь. Хотя… если уж честно, что может случиться ночью? Будь доктор Норвуд каким-нибудь веселым тусовщиком, или казановой, не пропускающим ни одной юбки и тем более таких выдающихся сисек, или хотя бы любителем ночных прогулок под ручку с собственной ассистенткой — другое дело. Но с этим сухарем вряд ли можно рассчитывать на общение в нерабочее время.
Безнадежно. Без-на-деж-но.
— Шарлотта, — попросила я, быстро стерев предательскую слезу, — пошли домой.
— Иди, ты умеешь, — отозвалась та. Я отдернула невидимую штору и шагнула…
— Вон твой дом, — махнула призрачной рукой Шарлотта. Куда-то в сторону целой улицы однотипных кирпичных коттеджей. То есть… не знаю, можно ли назвать улицей дома, к которым не ведет даже самая захудалая дорога? Ни к преподавательскому поселку, ни к общежитиям. Как будто они здесь на метлах летают! А что — магия же?
Шарлотта, услышав о метлах, объяснила:
— Есть портальная сеть. Тебе надо научиться открывать порталы — все умеют, даже дети. Это просто.
— Ах да, забыла сказать — я не маг. Хотя нет. Говорила.
— Теперь — маг. — Шарлотта будто не услышала мою иронию. Ее леденящая, потусторонняя безэмоциональность начинала меня пугать. Лучше бы визжала и истерила, как в самом начале! — Ты же получила тело волшебницы. Оно помнит, нужно, чтобы и ты вспомнила.
«Перевести память тела в осознанные знания — да уж, ничего себе задачка! Как?!»
Призрачное тело Шарлотты вдруг обволокло меня, охватило липко, леденяще. Рука сама пошла вверх, как будто отдергивая штору. За «шторой» открылся кусочек гостиной: яркое зеленое кресло, стеклянный столик, на столике — заварной чайник, чашка, начатая пачка печенья и раскрытый журнал, перевернутый корешком вверх. На обложке призывно улыбалась кукольного вида блондинка в коротком расклешенном платьишке цвета фуксии. «Тенденции сезона — яркость!» — орали крупные буквы поверх блондинки.
Я шагнула туда — как-то по-особенному шагнула, прекрасно осознавая, что этот «шаг» съест хоть полчаса ходьбы, хоть половину суток в самолете. «Штора» мягко опустилась за спиной, отсекая путь. Шарлотта повисла рядом, а я наконец смогла вдохнуть нормального воздуха, а не могильного холода.
— Очень просто. Запомнила?
Я хотела сказать, что даже не поняла ничего, но… Ну да, не поняла. Но повторить смогу, это чувствовала.
— А как определить, куда идти? Только в знакомые места?
— Я проведу тебя везде. Пока не освоишься. А для общественных порталов знать, как выглядит выход, не обязательно. Если хочешь чаю, кухня налево. — Показалось, или она все-таки вздохнула? — Надеюсь, тебе нравятся кексы. Это тело их любит.
Кексы, чай и рассказ. Подробный, но не слишком понятный. Начать с того, что это на самом деле Земля, на самом деле Англия, но магия здесь в порядке вещей. Вместо метро, автобусов и электричек — общественная портальная сеть. Химия — та самая, которую я теперь, по идее, обязана знать хотя бы на уровне бакалавра, а не давно забытого школьного курса! — подразделяется не только на органическую и неорганическую, но и на магическую и нет. Целители… это вообще особый разговор, потому что как раз они магией владеют на очень высоком уровне. А готовят их в этой самой академии с зубодробительной аббревиатурой вместо названия.
— Академия прикладного целительства и химикобиологических исследований имени Панацеи Гарморанской, — озвучила Шарлотта. И добавила: — Все говорят просто «Академия Панацеи». А кафедра доктора Норвуда — снадобий и эликсиров. Магическая фармакология — такое название тебе проще понять?
— Совсем проще…
— Не бойся, ничего сложного делать не придется. Тем более у доктора Дугала — «я сам, не трогайте, не прикасайтесь!» Ассистентка ведет документацию — уж в бумагах ты разберешься? Регистрирует почту, принимает и отправляет. У профессора обширная переписка, он светило мирового уровня, — пояснила с неожиданной гордостью, будто сама это светило зажгла. — Придется контролировать расписание занятий. Следить, чтобы не было накладок. Бывает, его вызывают на конференцию или срочный консилиум. Тогда нужно все корректировать и устраивать замены. А если у него важная фаза эксперимента, дает внеплановую контрольную. Тогда будешь просто сидеть в аудитории и следить, чтобы не списывали. Он даже кофе себе делает сам.
— В общем, что-то вроде секретарши. Ладно, справлюсь. Наверное. А знаешь, подруга, что-то кажется мне, что ты в него все-таки влюблена. Хоть самую малость.
— Ты считаешь, довольно легкомысленная и эгоистичная девушка может влюбиться в человека, который вместо «здравствуйте» говорит «вы отвратительно выглядите. Соберите волосы — испортите зелье», а вместо «до свидания» — «Да исчезните же наконец с глаз моих»?
— Считаешь же ты, что я в него влюблюсь. Да еще всего за неделю.
— А ты легкомысленная и эгоистичная? — спросила Шарлотта, но ответа не ждала, будто и так его знала. Хотя я бы, если честно, и не смогла ответить. Все мы эгоистки и легкомысленные… бываем. А бываем и другими. И с разными людьми — разными. Вон, та же миссис Уилберн считает меня милой и отзывчивой, а наш выпускающий редактор — отъявленной стервой. Откуда мне знать, какой я буду рядом с незнакомым пока доктором Норвудом?
Откуда-то сверху раздался истошный трезвон.
— Будильник, — призрачное личико Шарлотты подернулось рябью: наверное, она так морщилась. Все-таки если есть что-то неизменное во всех мирах, то это будильники и общая к ним нелюбовь… — Там спальня. Через час ты должна быть на кафедре.
— Мы что, всю ночь проговорили? — изумилась я.
— Почти. А теперь ты должна привести себя в порядок, переодеться, причесаться…
— Собрать волосы, чтобы не испортить зелья, да, поняла. Кстати, спасибо что напомнила — где у тебя зеркало? Хочу наконец посмотреть, в кого я превратилась.
«Что ж, могло быть и хуже», — думала я, глядя в огромное, во всю стену, зеркало в ванной. — «Ладно уж, гораздо хуже». Шарлотту природа не обделила. Пожалуй, это тело назвали бы роскошным те, кто не в восторге от современных тенденций моды. Тонкая талия, крутые бедра, вызывающе высокая объемистая грудь. Тяжелая, это я ощущала очень хорошо уже сейчас, проходив с ней всего-то несколько часов. «Здравствуй, Барби», — подумалось мрачно. Разве что не блондинка. Блестящая каштановая копна завивалась непокорными локонами. Сколько же надо укладывать такую шевелюру? Ужас. «Через час на кафедре»?! Этого явно не хватит, чтобы помыть, высушить и придать хоть какой-то вменяемый вид.
— Не нравится? — спросила Шарлотта, вплывая в ванную. — Той мне нравилось.
— Может, подстричься? — я задумчиво подергала волнистую прядь. — Что-то не вижу здесь фена и вообще электричества. Кстати, а свет откуда? — люстра в гостиной и плафон в ванной горели вполне привычно, ярко. Не так мертвенно, как уличные фонари. Но — ни розеток, ни выключателей.
— Магия. Давай покажу.
Снова уже почти привычное ощущение заглотившей тебя склизкой холодной медузы — и руки взметнулись, творя пассы. Р-раз — по голове прошла горячая волна, волосы заблестели и легли волосок к волоску. Два — непокорная шевелюра уложилась в высокую строгую прическу. Тр-ри — с лица исчезли следы бессонной ночи и тяжелого разговора, щеки мягко зарумянились, задорно заблестели глаза. Красотка!
— В такую ассистентку не влюбиться — твой Дугал точно сухарь сухарем, — озвучила я логичный вывод.
Шарлотта еще раз взмахнула моей рукой, выключая свет в ванной.
— А теперь — на кухню. Научу быстро готовить завтрак и делать кофе.
На кафедру Шарлотта меня — или нас? — доставила за пять минут до начала рабочего дня. Дугал был уже здесь, и я с жадным любопытством уставилась на своего предполагаемого нареченного. Тот, впрочем, почти весь прятался за развернутой газетой — кажется, немецкой. Только и разглядела, что жгуче-черную макушку и длинные пальцы без колец. Да еще Шарлотта тут же одернула:
— Не смотри так пристально. Поздоровайся и беги разбирать почту. Давай, «доброе утро, профессор Норвуд»!
— Доброе утро, профессор Норвуд, — попугаем повторила я и пробежала к столу, на котором громоздилась неровная стопка газет, писем и бандеролей. Если это почта за один день — как он еще и преподавать успевает?!
— Подозрительная пунктуальность, — пробормотал себе под нос этот доктор-профессор. Даже головы не поднял от газеты. — Я жду пакет из Мюнхенской академии, посмотрите.
— Смотри, — велела Шарлотта. — Немецкий опознать сможешь?
— Я…
— Отвечай мысленно.
«Я знаю немецкий, немного».
— Хорошо. Ищи.
Объемистый пакет нашелся в самой середине стопки — судя по весу и формату, два или три довольно толстых журнала. Под руководством Шарлотты заодно выбрала несколько писем от постоянных корреспондентов. Положила на стол профессора. Слегка задержалась — сейчас, хоть и в неудачном ракурсе, можно было рассмотреть лицо.
Ну и ничего особенного. Мужчина как мужчина. Лет тридцати с небольшим, наверное. Слишком бледный для жгучего брюнета — совсем, что ли, на улицу нос не высовывает? Чисто выбрит, аккуратен — а я уже вообразила себе классического «безумного гения», вечно растрепанного и неухоженного. Он вдруг оторвался от газеты и поднял на меня взгляд. Темный, даже пугающий.
— Если вам что-то нужно, говорите поскорее. Не маячьте.
Зар-р-раза!
— Я хотела напомнить, что первой парой… — «Шарлотта! Кто у нас первой парой? Быстро!» — «Целители, первый курс», — подсказала та. Я подхватила: — Целители, первый курс. Если у вас что-то важное…
— Когда я впаду в маразм, вы узнаете об этом первой. Пока же, будьте добры, займитесь делом.
«Безнадежно!» — с чувством выдала я, почти шарахнувшись от его стола. Вопреки моим ожиданиям, Шарлотта промолчала.
До конца рабочего дня — а это, между прочим, четыре пары, плюс большой обеденный перерыв, и несколько часов консультаций после! — я услышала от него еще ровно три фразы. «Отправьте это срочной почтой». «Нет, и перестаньте уже меня отвлекать!» — в ответ на предложенный кофе. И «Не забудьте закрыть дверь», — на мое «До свидания, профессор Норвуд».
«Что это вообще было? — спросила я у Шарлотты, выйдя на улицу и подставив лицо холодному вечернему ветру. — Что-то вроде «Сгиньте с глаз моих»? Или намек на то, что без прямого указания я не способна даже двери закрыть?»
— Он не любит открытые двери. А та Шарлотта не любила закрытые. Ну и… — она как будто задумалась, — иногда лучше хоть какая-то реакция, чем тотальное равнодушие. Той мне так казалось.
«Сочувствую, подруга. Насчет равнодушия. Знакомо». — Я попыталась распустить волосы, но скрепленная магией прическа не поддалась.
— Не думай, — подсказала Шарлотта, — Просто поверь, что получится.
Хотела сказать, что не так просто поверить, если никогда… но пока подбирала слова, вдруг и вправду — получилось. Словно само собой.
Ветер подхватил освобожденные пряди, спутал. Хорошо! Как же устает голова от стянутых волос! И зачем было собирать их в узел, если за весь день ни одного зелья, которое могла бы гипотетически испортить, я и близко не видела?
— Увидишь еще. Ты пока не была ни в его личной академической лаборатории, ни в общей, студенческой.
Да нигде я еще не была! Первый день из семи прошел — как в пропасть ухнул. В бездну. Просидела носом в почту, пробегала опять же с почтой и с расписанием. В обед, когда профессор куда-то ушел, тайком заглянула в оставленный им на столе журнал. Тот самый, из Мюнхена. Куча химических формул, на полстраницы каждая. Самую простую из них я очень неуверенно опознала как «какая-то жуть из органической химии», но в основном там была «какая-то в принципе неопознаваемая жуть».
— Это поймет полностью пара десятков человек в мире, — сказала Шарлотта. — Не больше. Высшая магия в приложении к эликсирам.
День в никуда. День, в котором даже не нашлось времени подумать о почти безнадежном квесте «взаимная любовь за неделю». И хорошо, что не нашлось. Потому что сейчас я очень ясно поняла, что хочу жить. Невыносимо хочу. Гораздо сильнее, чем мне казалось прежде. Ведь по-настоящему важно не то, что дома ждет разве что соседкина кошка! А вот этот ветер, которого Шарлотта наверняка уже не чувствует. Далекий Сидней, что, похоже, так и останется несбывшейся мечтой. Миллион повседневных незаметных мелочей, оказывающихся значимыми, когда их теряешь. Жизнь, где можно мечтать о будущем, планировать или просто ждать, твердо зная, что оно у тебя есть. Настоящее, долгое и желательно счастливое будущее, а не жалкие шесть дней и один вечер!
И новый мир, полный чудес — я только, можно сказать, в щелочку заглянула, еще и не видела ничего, а уже так хочется освоиться здесь и разобраться! Магия. Настоящее, а не подделанное мошенниками волшебство. Шаг — и ты хоть в другом городе, хоть на другом краю мира! Без давки в метро, без страха перед авиакатастрофами. Пара взмахов руки — и порядок у тебя на голове и в доме. Что же тогда можно сотворить, приложив действительно серьезные усилия?!
Выхваченные краем уха обрывки разговоров — в обед, в столовой, и между парами, пока бегала меняла расписание — оказались для меня почти полностью непонятны. Обсуждали особенности каких-то фаз в каких-то ритуалах, и меняются ли те от замены латыни на греческий или санскрит. Сетовали на неурожай каких-то ползучих гнильников — честное слово, я бы не расстроилась неурожаю чего-то с таким неаппетитным названием! Жаловались на профессора Крушански, завалившего на зачете почти всю группу — эта беда была бы как раз вполне понятна, если бы не тема зачета: «Влияние сейсмической активности магических территорий на развитие популяции сенсории обыкновенной». Что такое эта самая сенсория? Имеет какое-то отношение к сенсорам или просто звучит похоже? Шарлотта, подслушав мое недоумение, объяснила загадочно:
— Доктор Крушански — ведущий специалист по динамике популяций, но его теорию контроля сейсмической стабильности многие считают бездоказательной.
«У вас же медицинская академия? — удивилась я. — При чем тут популяции и тем более сейсмическая активность?»
— Сенсория, — пояснила Шарлотта. — Редкий и ценный ингредиент, встречается только в сейсмически нестабильных районах. Предвещает землетрясения, извержения и другие катаклизмы взрывным размножением. То есть Крушански так считает. Предлагает всем несогласным поселиться где-нибудь на склоне Кракатау или Мауна-Лоа и проверить лично.
Короче говоря, новых интересных тем в этом мире хватило бы мне на годы и годы. А тут…
Стоп. Я ведь даже не знаю точно…
«Шарлотта, послушай! Ты говорила — неделя?»
— Да. У тебя проблемы с памятью?
«С календарем! — огрызнулась я. — Как считается эта неделя? С сегодняшнего утра? С начала суток? Сколько у меня времени — точно?»
Шарлотта ответила не сразу. Висела, колыхаясь под ветром, как полупрозрачная мокрая простыня, и молчала. Я ждала, все больше нервничая. Она что — только сейчас задумалась об этом и решила сосчитать? Или сама не знает?
Наконец ответила:
— Все пошло не так со второй фазы ритуала. Вторая фаза обязательно начинается ровно в полночь. Та я это хорошо помнила. Значит, с полуночи или немного позже, когда это тело осталось без души.
Прекрасно. Минус ночь. Хотя… если уж честно, что может случиться ночью? Будь доктор Норвуд каким-нибудь веселым тусовщиком, или казановой, не пропускающим ни одной юбки и тем более таких выдающихся сисек, или хотя бы любителем ночных прогулок под ручку с собственной ассистенткой — другое дело. Но с этим сухарем вряд ли можно рассчитывать на общение в нерабочее время.
Безнадежно. Без-на-деж-но.
— Шарлотта, — попросила я, быстро стерев предательскую слезу, — пошли домой.
— Иди, ты умеешь, — отозвалась та. Я отдернула невидимую штору и шагнула…
