— Где?
Никакого «чародейного сада» Женя уж точно не помнила, равно как и никакой магии, которой она якобы нахваталась.
Граф досадливо сморщился.
— Не помните. Так я и знал. Ах да, вы спрашивали, как меня называть. Граф фор Циррент. Позвольте в ответ узнать ваше имя, барышня.
— Женя…
Женя запнулась, размышляя, так ли уж нужна графу ее фамилия, и в паузу тут же встрял доктор:
— Граф, я напоминаю, все разговоры — утром. Барышне необходимы отдых, еда и сон.
— Я могу рассказать, что помню, мне не трудно, — Женя все-таки села, просто чтобы отогнать навалившийся сон. — Голова уже почти не болит, только спать хочется. Но вообще-то я бы и от парочки бутербродов не отказалась.
— Я распоряжусь об ужине, — сказал граф. — Доктор, что вы посоветуете вашей пациентке для поднятия сил?
Женя закрыла глаза. Негромкие голоса отдалились, она вдруг поняла, что невероятно устала, и что время — правильное время — должно быть, уже к утру. Скоро на работу. Интересно, ее будут искать? Хотя, что за глупый вопрос, конечно, будут. А она тут… непонятно где! Вот уж весело.
Женя вытерла слезы рукавом джемпера. Может, все еще выяснится и наладится. Этот граф тут явно что-то вроде начальника полиции, если даже не круче, и он не похож на человека, не получающего ответов на свои вопросы. И раз уж он не меньше самой Жени хочет узнать, что произошло…
Граф фор Циррент привык получать ответы на все свои вопросы. Привык он и к тому, что иногда ему врут, причем врут нагло, неправдоподобно, как будто держат начальника Тайной Канцелярии за деревенского дурачка.
То, что рассказывала за ужином барышня Женя, на правду походило не больше, чем сама она — на благовоспитанную девицу из приличной семьи. Другой мир! Причем не какой-нибудь потусторонний, за завесой которого, как говорят маги, вечно стоит в зените полная луна, мертвые встречаются с живыми, а источники магической энергии бьют на каждом шагу. Обычный мир, где светит солнце, живут люди, но о магии знают только из сказок, зато повозки ездят без лошадей и летают в небе безо всякого волшебства. И приличные барышни свободно ходят без сопровождающих, в мужской одежде, и даже учатся и работают, как мужчины! Бредни, чушь, глупые фантазии!
Однако искушенный в распознавании лжи граф был уверен: девушка говорит чистую правду. Потому что, при всех странностях и несуразностях, рассказ ее объяснял все. Непотребный внешний вид и отнюдь не развязные, вполне пристойные манеры, чужой язык, непонятные вещи, даже явное незнакомство с андарской кухней: барышня умудрилась потянуть в рот ломтик острого горского сыра, не озаботившись необходимостью запить, и потом долго кашляла, вытирая льющиеся градом слезы, и ругалась, почему-то с явным восторгом.
А что правда ее звучит чуднее иных пьяных бредней — ну так мало ли странного происходит на свете, тем более в Перелом, да еще когда маги в дело замешаны.
— Хочу отметить, — медленно сказал граф, — вы удивительно хорошо держитесь для юной девушки, неожиданно вырванной из родного мира и оказавшейся без всякой поддержки среди чужих людей.
Барышня чуть заметно приподняла брови:
— А что, хорошая истерика мне поможет? Я окажусь дома, стоит лишь порыдать как следует?
— Стойкая нервная организация, — вполголоса заметил Заккендаль.
— Я хочу домой, — девушка положила обратно на тарелку вилку с кусочком мяса. — Чужой волшебный мир — это, знаете, хорошо для сказок, но не для твоей собственной жизни. Но сейчас я должна исходить из реальности, а не из своих желаний.
Граф поймал себя на невольной симпатии: девица вдруг напомнила ему любимую сестру. Лециния отличалась весьма похожим образом мыслей. Жаль, познакомить их не получится: Цинни третий год блистает в Тириссе, с тех пор как ее супруг решил подвизаться по дипломатической линии.
— И как же вы видите реальность, милая барышня?
— Реальность… — милая барышня вертела в тонких пальцах кусочек хлеба, как будто не знала, что с ним делать. — Если честно, я все еще надеюсь проснуться.
На несколько минут за столом повисло неловкое молчание.
— Расскажите что-нибудь о вашем мире, — попросила девушка. — Что-нибудь интересное. Знаете, вдруг я все-таки и правда проснусь, чтобы было что вспомнить…
— Когда вы проснетесь, — граф подавил сочувственный вздох, — я расскажу вам то, что необходимо знать, если уж вам придется здесь задержаться. Пока же, если желаете, в качестве застольной беседы… — задумавшись на несколько мгновений, он улыбнулся пришедшему воспоминанию: — Да вот хоть о магах. История поучительная и некоторым образом забавная, а вам будет в новинку, раз в вашем мире нет волшебства.
История и в самом деле была поучительной, хотя юная неискушенная девушка вряд ли могла счесть ее забавной. Но об этом граф подумал, уже начав рассказывать, а подумав, решил: ничего. Извиниться за неподобающий рассказ язык не отвалится, а вот посмотреть на ее реакцию интересно.
— Для начала, пожалуй, нужно объяснить, откуда вообще берется магия…
Барышня заинтересованно подалась вперед, спросила:
— А она берется? Я думала, просто есть…
— Ну что вы, — усмехнулся наивному вопросу граф, — все в этом мире откуда-то берется, да и в вашем, я полагаю, тоже. Магию, объясняя ее обращение в мире, обычно сравнивают с водой. Мельчайшие ее частицы собираются вместе, конденсируются, выпадают дождем или бьют источником, источники появляются и иссякают. Неверная, непредсказуемая стихия. Разумеется, основные, постоянные места накопления магической энергии учтены и охраняются, — девушка понятливо кивнула, — но появление новых предсказывать пока не научились. Так же, как и магические дожди, ураганы и засухи. Я сказал что-то смешное?
— Нет, — девушка фыркнула и уже откровенно рассмеялась. — Просто подумала, в нашем мире профессия такая есть, синоптик, это кто погоду предсказывает. Вечный источник шуток. Извините.
— Полагаю, шутки сходны с нашими, — не сдержал усмешку граф. — Однако иной раз от неучтенных выбросов и моей службе, и гильдии магов не до смеха. Наткнется на источник падкий на дармовщину неуч, хапнет силы, возомнит себя невесть каким волшебником и давай чудить. И ладно бы умно, а то ведь фантазия не заходит дальше, чем соседу напакостить, разбогатеть всем на зависть или, скажем, тайную зазнобу в себя влюбить.
— Понимаю, — протянула девушка. — Люди…
Люди, конечно, везде одинаковы, думала Женя, слушая графа фор Циррента. Уж если хапнул магии на халяву, так первым делом надо соседям нос утереть, завести себе золотой ночной горшок и отбить у нормального парня первую красавицу деревни. Да еще так сделать, чтобы она при всем честном народе перед тобой на колени встала. И поглумиться вволю. В этом смысле магия мало отличается от внезапного крупного выигрыша или, скажем, повышения в должности.
Мысли свернули на свое: с Олегом-то, по сути, так же вышло. Был мужик как мужик, не выбился бы в большое начальство, она и не узнала бы, сколько за красивым фасадом гнили.
Вспоминать Олега было неприятно. Тошно сразу делалось и стыдно, как будто именно она виновата — не разглядела сразу, за кого замуж шла. Полгода как развелись, а все отмыться хочется! А самое грустное, что он так ничего и не понял. «Все так делают». «Дура, идеалистка, ну и проваливай, жди благородного принца, а я себе умную найду». И ведь найдет, чего бы не найти.
— Вы шокированы? — спросил граф. — Я прошу прощения за не вполне подобающую для девушки тему. Однако другие случаи еще более неподобающие, а оставлять вас в неведении — тоже не самое лучшее решение.
Было бы с чего шокироваться — с мерзавца, решившего отыграться на девчонке за невнимание. Не смотрел ты, чувак, нашего телевизора.
— Нет, я так, о своем, — Женя рассеянно потерла лоб: в голове плескалась тяжелая муть, хотелось не то спать, не то выпить крепкого кофе и окончательно проснуться. — И насчет неведения вы правы. А знаете, на месте той девушки я бы… — запнулась, подыскивая приличное слово вместо просившегося на язык, — приласкала тяжелым чем-нибудь по башке, в порядке самообороны, и сказала, что так и было. Тем более что мозгов в той башке явно отродясь не водилось. И чем оно все закончилось?
— Кончилось закономерно, — презрительно заверил граф. — В один далеко не прекрасный для нашего фигуранта день магия иссякла, и стал он снова самым обычным непутевым мужичком. Только успевшим настроить против себя всю деревню. Однако вы совсем раскисли. Пойдемте.
За тигриной шкурой оказалась дверь, а за дверью — маленькая комнатка: кровать, шкаф и умывальник. То ли графу нередко приходилось ночевать на работе, то ли… перебирать возможные варианты Женя не стала, кивнула благодарно, легла и тут же заснула, как провалилась в тихую и спокойную тьму.
— Полагаю, барышня проснется вполне здоровой. — Заккендаль вздохнул и замялся, как будто хотел еще что-то добавить, но не решался.
— Говорите уж, — буркнул граф. — Но на любые «этот уникальный случай достоин описания» — сразу нет.
— Некоторые случаи уникальны настолько, что описывать их нет ни малейшего практического смысла, — доктор снова вздохнул. — Даже если нет штампа «секретно», а здесь-то он будет, я понимаю, господин граф.
— Тогда о чем вы так мучительно думаете? — граф кивнул на диван: — Присаживайтесь, доктор, ведь ваш разговор, я полагаю, не минутный?
Заккендаль благодарно кивнул. Сел на диван, сцепил пальцы в замок. И через несколько мгновений заговорил неторопливо, словно размышляя вслух.
— Мир без магии, господин граф. Судя по рассказу этой девушки, весьма процветающий мир, да и сама она кажется вполне благополучной. По крайней мере в том, что касается здоровья. А ведь в нашем мире даже самое простое лечение не обходится без толики магического воздействия. Не знаю, господин граф, что из ее знаний покажется важным вам или его величеству, но мы просто обязаны вызнать все, что она может рассказать об их медицине!
— Обязательно, — кивнул граф. Заккендаль был ой как прав: пока что ограничения в использовании магии не касались лекарей, но никто не мог дать гарантии, что так и останется через десять, пятьдесят или сто лет. Чем меньше остается важного ресурса, тем неожиданней порой происходит его распределение. — Вот что мы сделаем, доктор. Как только барышня будет готова к такого рода разговорам, я организую вашу с ней встречу. Полагаю, по ходу беседы вы сами решите, насколько ценны ее знания и нужно ли подключать к делу кого-нибудь из ваших коллег. Но если окажется, что вашей квалификации недостаточно и нужны еще специалисты, вы обговорите их кандидатуры лично со мной.
— Понимаю, — серьезно кивнул Заккендаль. — Благодарю вас, господин граф. Это… это совершенно невероятные перспективы!
— Или никаких, — граф постарался остудить внезапный пыл сразу: лучше меньшего ждать, чем потом горько разочароваться. — Пока что, дорогой доктор, у нас с вами лишь ничем не подтвержденные россказни неизвестной и, мягко говоря, весьма подозрительной девицы. Прикиньте сами вероятность того, что все это — правда.
— Десять к одному, — тут же откликнулся Заккендаль. — При самом осторожном прогнозе, а уж если честно, господин граф, я бы и на сто к одному поставил. Пусть я не менталист, но столь причудливую ложь распознал бы. Девушка была откровенна с нами, лжи я не чувствовал. А чтобы навести ей такие воспоминания с такой массой деталей, с таким естественным для придуманного мира поведением, и нигде не допустить фальши, нужно быть уровнем… я даже не знаю! Наш достоуважаемый, но малопочтенный магистр Страунгер такого не сотворит, да вы ведь и сами понимаете.
— Может, и сотворил бы, если бы до дармовой силы добрался, — задумчиво отозвался граф фор Циррент. — Своей силы у него на такое кружево не хватит, это да, это ясно…
— Силы! — непочтительно махнул рукой доктор. — Что сила, ума у него не хватит! Фантазии! Безумства, я бы сказал…
— Безумства, — повторил граф. Заккендаль нашел верное слово, и снова он был прав на все свои сто к одному. У верховного магистра ум, изощренный в интригах, но в практической части — приземленный. Придумать такой мир… Ладно еще без магии, но… нет, мир без магии авторства магистра Страунгера наверняка был бы местом мрачным и беспросветным. Никаких летающих повозок, никаких чудес и уж тем более никаких гуляющих без сопровождения барышень и работающих женщин. Такие бредни скорее по части излишне амбициозных дам вроде ее высочества Клалии.
Хотя Клалия и Страунгер давно обхаживают друг друга…
— Нет, — оборвал собственные мысли граф фор Циррент. — Предполагать сейчас можно что угодно и подозревать почти кого угодно. Слишком много вариантов, слишком мало данных. Хотя, знаете ли, дорогой доктор, я очень хочу верить в ваши сто к одному.
«Это в любом случае лучше, чем сговор ее высочества с верховным магистром, подкрепленный непонятно откуда взявшимся огромным резервом силы», — эту мысль граф фор Циррент не стал озвучивать, но и со счетов ее сбрасывать не собирался.
— Что ж, господин граф, — Заккендаль поднялся, — буду надеяться и верить в лучшее. Не смею злоупотреблять вашим временем.
— Надеюсь, эта ночь не принесет больше сюрпризов, — усмехнулся фор Циррент. — Благодарю, доктор, я в любом случае сообщу вам, как только ситуация прояснится. Доброй ночи.
Доктор откланялся, а граф сел на диван, вытянув ноги, и прикрыл глаза. Ночь Перелома была впереди, и почему-то графу фор Цирренту чудилось, что ночь эта будет какой угодно, но не доброй.
В ночи Переломов не принято спать. Маги и древние знания предостерегают о размывании границы с замирьем — обратной стороной мира живых, той, где вечно светит полная луна и скитаются души умерших, вдыхая вместо воздуха лунный свет и выдыхая чистую энергию магии. Сон — маленькая смерть, он подводит слишком близко к опасной черте, а когда черта теряет четкость, недолго ее и переступить…
В народе говорят проще: заснешь в ночь Перелома — никто не знает, где проснешься, в своей постели или на черной траве по ту сторону мира, там, где мертвым скучно и голодно без тепла живых.
Его высочество Киренн-Ларкен, наследный принц Андара, давно свыкся с перспективой однажды не проснуться. Приговор, который не могут снять ни лекари, ни маги: сердце, медленно, но верно теряющее силу жизни. Что ж, по крайней мере, он уйдет легко. Но засыпать с мыслями о смерти — приятного мало, а в осенний Перелом эти мысли как никогда назойливы. Поэтому первый наследник андарского престола сидел у камина, накинув на ноги полосатый плед, смотрел в огонь и думал о тех, кто останется жить после него.
О старшем сыне. Ларк, скорее всего, станет королем сразу после своего деда: здоровье короля Андара, хоть и подточенное годами, все же крепче, чем у его первого наследника. Ларк знает это и спешит жить сейчас, пока государственные дела не забирают все его время. Пока можно открыто смеяться и гневаться, пить вино, не взвешивая каждое слово и каждый взгляд, целовать женщин, думая лишь об их красоте, а не о том, как новая фаворитка изменит равновесие сил при дворе. Пока можно уходить на войну во главе андарских полков, сражаться и возвращаться победителем. Пожалуй, главная проблема короля Ларка-Элиота-Дионна будет в том, чтобы найти достойного преемника для себя в армии.
Никакого «чародейного сада» Женя уж точно не помнила, равно как и никакой магии, которой она якобы нахваталась.
Граф досадливо сморщился.
— Не помните. Так я и знал. Ах да, вы спрашивали, как меня называть. Граф фор Циррент. Позвольте в ответ узнать ваше имя, барышня.
— Женя…
Женя запнулась, размышляя, так ли уж нужна графу ее фамилия, и в паузу тут же встрял доктор:
— Граф, я напоминаю, все разговоры — утром. Барышне необходимы отдых, еда и сон.
— Я могу рассказать, что помню, мне не трудно, — Женя все-таки села, просто чтобы отогнать навалившийся сон. — Голова уже почти не болит, только спать хочется. Но вообще-то я бы и от парочки бутербродов не отказалась.
— Я распоряжусь об ужине, — сказал граф. — Доктор, что вы посоветуете вашей пациентке для поднятия сил?
Женя закрыла глаза. Негромкие голоса отдалились, она вдруг поняла, что невероятно устала, и что время — правильное время — должно быть, уже к утру. Скоро на работу. Интересно, ее будут искать? Хотя, что за глупый вопрос, конечно, будут. А она тут… непонятно где! Вот уж весело.
Женя вытерла слезы рукавом джемпера. Может, все еще выяснится и наладится. Этот граф тут явно что-то вроде начальника полиции, если даже не круче, и он не похож на человека, не получающего ответов на свои вопросы. И раз уж он не меньше самой Жени хочет узнать, что произошло…
***
Граф фор Циррент привык получать ответы на все свои вопросы. Привык он и к тому, что иногда ему врут, причем врут нагло, неправдоподобно, как будто держат начальника Тайной Канцелярии за деревенского дурачка.
То, что рассказывала за ужином барышня Женя, на правду походило не больше, чем сама она — на благовоспитанную девицу из приличной семьи. Другой мир! Причем не какой-нибудь потусторонний, за завесой которого, как говорят маги, вечно стоит в зените полная луна, мертвые встречаются с живыми, а источники магической энергии бьют на каждом шагу. Обычный мир, где светит солнце, живут люди, но о магии знают только из сказок, зато повозки ездят без лошадей и летают в небе безо всякого волшебства. И приличные барышни свободно ходят без сопровождающих, в мужской одежде, и даже учатся и работают, как мужчины! Бредни, чушь, глупые фантазии!
Однако искушенный в распознавании лжи граф был уверен: девушка говорит чистую правду. Потому что, при всех странностях и несуразностях, рассказ ее объяснял все. Непотребный внешний вид и отнюдь не развязные, вполне пристойные манеры, чужой язык, непонятные вещи, даже явное незнакомство с андарской кухней: барышня умудрилась потянуть в рот ломтик острого горского сыра, не озаботившись необходимостью запить, и потом долго кашляла, вытирая льющиеся градом слезы, и ругалась, почему-то с явным восторгом.
А что правда ее звучит чуднее иных пьяных бредней — ну так мало ли странного происходит на свете, тем более в Перелом, да еще когда маги в дело замешаны.
— Хочу отметить, — медленно сказал граф, — вы удивительно хорошо держитесь для юной девушки, неожиданно вырванной из родного мира и оказавшейся без всякой поддержки среди чужих людей.
Барышня чуть заметно приподняла брови:
— А что, хорошая истерика мне поможет? Я окажусь дома, стоит лишь порыдать как следует?
— Стойкая нервная организация, — вполголоса заметил Заккендаль.
— Я хочу домой, — девушка положила обратно на тарелку вилку с кусочком мяса. — Чужой волшебный мир — это, знаете, хорошо для сказок, но не для твоей собственной жизни. Но сейчас я должна исходить из реальности, а не из своих желаний.
Граф поймал себя на невольной симпатии: девица вдруг напомнила ему любимую сестру. Лециния отличалась весьма похожим образом мыслей. Жаль, познакомить их не получится: Цинни третий год блистает в Тириссе, с тех пор как ее супруг решил подвизаться по дипломатической линии.
— И как же вы видите реальность, милая барышня?
— Реальность… — милая барышня вертела в тонких пальцах кусочек хлеба, как будто не знала, что с ним делать. — Если честно, я все еще надеюсь проснуться.
На несколько минут за столом повисло неловкое молчание.
— Расскажите что-нибудь о вашем мире, — попросила девушка. — Что-нибудь интересное. Знаете, вдруг я все-таки и правда проснусь, чтобы было что вспомнить…
— Когда вы проснетесь, — граф подавил сочувственный вздох, — я расскажу вам то, что необходимо знать, если уж вам придется здесь задержаться. Пока же, если желаете, в качестве застольной беседы… — задумавшись на несколько мгновений, он улыбнулся пришедшему воспоминанию: — Да вот хоть о магах. История поучительная и некоторым образом забавная, а вам будет в новинку, раз в вашем мире нет волшебства.
История и в самом деле была поучительной, хотя юная неискушенная девушка вряд ли могла счесть ее забавной. Но об этом граф подумал, уже начав рассказывать, а подумав, решил: ничего. Извиниться за неподобающий рассказ язык не отвалится, а вот посмотреть на ее реакцию интересно.
— Для начала, пожалуй, нужно объяснить, откуда вообще берется магия…
Барышня заинтересованно подалась вперед, спросила:
— А она берется? Я думала, просто есть…
— Ну что вы, — усмехнулся наивному вопросу граф, — все в этом мире откуда-то берется, да и в вашем, я полагаю, тоже. Магию, объясняя ее обращение в мире, обычно сравнивают с водой. Мельчайшие ее частицы собираются вместе, конденсируются, выпадают дождем или бьют источником, источники появляются и иссякают. Неверная, непредсказуемая стихия. Разумеется, основные, постоянные места накопления магической энергии учтены и охраняются, — девушка понятливо кивнула, — но появление новых предсказывать пока не научились. Так же, как и магические дожди, ураганы и засухи. Я сказал что-то смешное?
— Нет, — девушка фыркнула и уже откровенно рассмеялась. — Просто подумала, в нашем мире профессия такая есть, синоптик, это кто погоду предсказывает. Вечный источник шуток. Извините.
— Полагаю, шутки сходны с нашими, — не сдержал усмешку граф. — Однако иной раз от неучтенных выбросов и моей службе, и гильдии магов не до смеха. Наткнется на источник падкий на дармовщину неуч, хапнет силы, возомнит себя невесть каким волшебником и давай чудить. И ладно бы умно, а то ведь фантазия не заходит дальше, чем соседу напакостить, разбогатеть всем на зависть или, скажем, тайную зазнобу в себя влюбить.
— Понимаю, — протянула девушка. — Люди…
***
Люди, конечно, везде одинаковы, думала Женя, слушая графа фор Циррента. Уж если хапнул магии на халяву, так первым делом надо соседям нос утереть, завести себе золотой ночной горшок и отбить у нормального парня первую красавицу деревни. Да еще так сделать, чтобы она при всем честном народе перед тобой на колени встала. И поглумиться вволю. В этом смысле магия мало отличается от внезапного крупного выигрыша или, скажем, повышения в должности.
Мысли свернули на свое: с Олегом-то, по сути, так же вышло. Был мужик как мужик, не выбился бы в большое начальство, она и не узнала бы, сколько за красивым фасадом гнили.
Вспоминать Олега было неприятно. Тошно сразу делалось и стыдно, как будто именно она виновата — не разглядела сразу, за кого замуж шла. Полгода как развелись, а все отмыться хочется! А самое грустное, что он так ничего и не понял. «Все так делают». «Дура, идеалистка, ну и проваливай, жди благородного принца, а я себе умную найду». И ведь найдет, чего бы не найти.
— Вы шокированы? — спросил граф. — Я прошу прощения за не вполне подобающую для девушки тему. Однако другие случаи еще более неподобающие, а оставлять вас в неведении — тоже не самое лучшее решение.
Было бы с чего шокироваться — с мерзавца, решившего отыграться на девчонке за невнимание. Не смотрел ты, чувак, нашего телевизора.
— Нет, я так, о своем, — Женя рассеянно потерла лоб: в голове плескалась тяжелая муть, хотелось не то спать, не то выпить крепкого кофе и окончательно проснуться. — И насчет неведения вы правы. А знаете, на месте той девушки я бы… — запнулась, подыскивая приличное слово вместо просившегося на язык, — приласкала тяжелым чем-нибудь по башке, в порядке самообороны, и сказала, что так и было. Тем более что мозгов в той башке явно отродясь не водилось. И чем оно все закончилось?
— Кончилось закономерно, — презрительно заверил граф. — В один далеко не прекрасный для нашего фигуранта день магия иссякла, и стал он снова самым обычным непутевым мужичком. Только успевшим настроить против себя всю деревню. Однако вы совсем раскисли. Пойдемте.
За тигриной шкурой оказалась дверь, а за дверью — маленькая комнатка: кровать, шкаф и умывальник. То ли графу нередко приходилось ночевать на работе, то ли… перебирать возможные варианты Женя не стала, кивнула благодарно, легла и тут же заснула, как провалилась в тихую и спокойную тьму.
***
— Полагаю, барышня проснется вполне здоровой. — Заккендаль вздохнул и замялся, как будто хотел еще что-то добавить, но не решался.
— Говорите уж, — буркнул граф. — Но на любые «этот уникальный случай достоин описания» — сразу нет.
— Некоторые случаи уникальны настолько, что описывать их нет ни малейшего практического смысла, — доктор снова вздохнул. — Даже если нет штампа «секретно», а здесь-то он будет, я понимаю, господин граф.
— Тогда о чем вы так мучительно думаете? — граф кивнул на диван: — Присаживайтесь, доктор, ведь ваш разговор, я полагаю, не минутный?
Заккендаль благодарно кивнул. Сел на диван, сцепил пальцы в замок. И через несколько мгновений заговорил неторопливо, словно размышляя вслух.
— Мир без магии, господин граф. Судя по рассказу этой девушки, весьма процветающий мир, да и сама она кажется вполне благополучной. По крайней мере в том, что касается здоровья. А ведь в нашем мире даже самое простое лечение не обходится без толики магического воздействия. Не знаю, господин граф, что из ее знаний покажется важным вам или его величеству, но мы просто обязаны вызнать все, что она может рассказать об их медицине!
— Обязательно, — кивнул граф. Заккендаль был ой как прав: пока что ограничения в использовании магии не касались лекарей, но никто не мог дать гарантии, что так и останется через десять, пятьдесят или сто лет. Чем меньше остается важного ресурса, тем неожиданней порой происходит его распределение. — Вот что мы сделаем, доктор. Как только барышня будет готова к такого рода разговорам, я организую вашу с ней встречу. Полагаю, по ходу беседы вы сами решите, насколько ценны ее знания и нужно ли подключать к делу кого-нибудь из ваших коллег. Но если окажется, что вашей квалификации недостаточно и нужны еще специалисты, вы обговорите их кандидатуры лично со мной.
— Понимаю, — серьезно кивнул Заккендаль. — Благодарю вас, господин граф. Это… это совершенно невероятные перспективы!
— Или никаких, — граф постарался остудить внезапный пыл сразу: лучше меньшего ждать, чем потом горько разочароваться. — Пока что, дорогой доктор, у нас с вами лишь ничем не подтвержденные россказни неизвестной и, мягко говоря, весьма подозрительной девицы. Прикиньте сами вероятность того, что все это — правда.
— Десять к одному, — тут же откликнулся Заккендаль. — При самом осторожном прогнозе, а уж если честно, господин граф, я бы и на сто к одному поставил. Пусть я не менталист, но столь причудливую ложь распознал бы. Девушка была откровенна с нами, лжи я не чувствовал. А чтобы навести ей такие воспоминания с такой массой деталей, с таким естественным для придуманного мира поведением, и нигде не допустить фальши, нужно быть уровнем… я даже не знаю! Наш достоуважаемый, но малопочтенный магистр Страунгер такого не сотворит, да вы ведь и сами понимаете.
— Может, и сотворил бы, если бы до дармовой силы добрался, — задумчиво отозвался граф фор Циррент. — Своей силы у него на такое кружево не хватит, это да, это ясно…
— Силы! — непочтительно махнул рукой доктор. — Что сила, ума у него не хватит! Фантазии! Безумства, я бы сказал…
— Безумства, — повторил граф. Заккендаль нашел верное слово, и снова он был прав на все свои сто к одному. У верховного магистра ум, изощренный в интригах, но в практической части — приземленный. Придумать такой мир… Ладно еще без магии, но… нет, мир без магии авторства магистра Страунгера наверняка был бы местом мрачным и беспросветным. Никаких летающих повозок, никаких чудес и уж тем более никаких гуляющих без сопровождения барышень и работающих женщин. Такие бредни скорее по части излишне амбициозных дам вроде ее высочества Клалии.
Хотя Клалия и Страунгер давно обхаживают друг друга…
— Нет, — оборвал собственные мысли граф фор Циррент. — Предполагать сейчас можно что угодно и подозревать почти кого угодно. Слишком много вариантов, слишком мало данных. Хотя, знаете ли, дорогой доктор, я очень хочу верить в ваши сто к одному.
«Это в любом случае лучше, чем сговор ее высочества с верховным магистром, подкрепленный непонятно откуда взявшимся огромным резервом силы», — эту мысль граф фор Циррент не стал озвучивать, но и со счетов ее сбрасывать не собирался.
— Что ж, господин граф, — Заккендаль поднялся, — буду надеяться и верить в лучшее. Не смею злоупотреблять вашим временем.
— Надеюсь, эта ночь не принесет больше сюрпризов, — усмехнулся фор Циррент. — Благодарю, доктор, я в любом случае сообщу вам, как только ситуация прояснится. Доброй ночи.
Доктор откланялся, а граф сел на диван, вытянув ноги, и прикрыл глаза. Ночь Перелома была впереди, и почему-то графу фор Цирренту чудилось, что ночь эта будет какой угодно, но не доброй.
ГЛАВА 4, в которой один принц думает, второй развлекается, а третий спит
В ночи Переломов не принято спать. Маги и древние знания предостерегают о размывании границы с замирьем — обратной стороной мира живых, той, где вечно светит полная луна и скитаются души умерших, вдыхая вместо воздуха лунный свет и выдыхая чистую энергию магии. Сон — маленькая смерть, он подводит слишком близко к опасной черте, а когда черта теряет четкость, недолго ее и переступить…
В народе говорят проще: заснешь в ночь Перелома — никто не знает, где проснешься, в своей постели или на черной траве по ту сторону мира, там, где мертвым скучно и голодно без тепла живых.
Его высочество Киренн-Ларкен, наследный принц Андара, давно свыкся с перспективой однажды не проснуться. Приговор, который не могут снять ни лекари, ни маги: сердце, медленно, но верно теряющее силу жизни. Что ж, по крайней мере, он уйдет легко. Но засыпать с мыслями о смерти — приятного мало, а в осенний Перелом эти мысли как никогда назойливы. Поэтому первый наследник андарского престола сидел у камина, накинув на ноги полосатый плед, смотрел в огонь и думал о тех, кто останется жить после него.
О старшем сыне. Ларк, скорее всего, станет королем сразу после своего деда: здоровье короля Андара, хоть и подточенное годами, все же крепче, чем у его первого наследника. Ларк знает это и спешит жить сейчас, пока государственные дела не забирают все его время. Пока можно открыто смеяться и гневаться, пить вино, не взвешивая каждое слово и каждый взгляд, целовать женщин, думая лишь об их красоте, а не о том, как новая фаворитка изменит равновесие сил при дворе. Пока можно уходить на войну во главе андарских полков, сражаться и возвращаться победителем. Пожалуй, главная проблема короля Ларка-Элиота-Дионна будет в том, чтобы найти достойного преемника для себя в армии.
