Портрет

За спиной у писателя располагалось огромное широкое окно, и я впервые в своей жизни увидела океан. Это потом, спустя много дней, я узнала, как называется эта бескрайняя серая колышущаяся масса воды. А вначале я была просто поражена и напугана. Дом стоял на холме, с которого открывался ошеломляющий вид. Я видела солнце, опускающееся за горизонт, огромных птиц, планирующих над водой, видела зеленую траву, деревья и камни. И все это только из одного единственного окна. Как же много всего в мире! Как же он огромен и интересен! А я за столько веков знала только гостиные, спальни и музейные залы.
       Был еще один огромный плюс в моем теперешнем расположении. Справа от стола писателя стоял шкаф с книгами. Его дверцы были стеклянными. И всегда, когда писатель открывал створку, чтобы достать какую-либо книгу, в стекле отражалась моя картина. Не очень четко и немного искаженно, но я могла видеть себя со стороны.
       Да. Это она, та самая Лаура, которую я видела давным-давно. Но все-же немного другая. Та Лаура была покорным, робким цветком, безропотно смирившимся со своей судьбой. Девушка же на картине смелая и сильная. Такая, какой хотел ее видеть мой Создатель. Он отдал свою жизнь за то, чтобы она жила. Вложил в нее всю свою любовь, боль, страсть... И я... ожила.
       Прошло несколько дней. Мужчина просиживал в кабинете с раннего утра до позднего вечера, или барабаня пальцами по клавишам, или черкая что-то в блокноте. Часто он подходил к картине и всматривался в мое лицо, задумчиво кусая губы. Я в ответ рассматривала его. Молодой, красивый и талантливый. Джордж Олдридж младший. Так называл его друг, который привез меня и помог повесить. А еще постоянно восхвалял его книги и быстрый взлет карьеры.
       Я видела много в своей жизни красивых мужчин. Иногда они восхищались мной, иногда нет. Иногда они нравились мне, иногда нет. Молодые пылкие юноши, талантливые студенты, взрослые успешные джентльмены. Художники, композиторы и поэты воспевали мою красоту, посвящали мне свои произведения, поэмы, баллады, песни. Называли музой, нимфой, богиней.
       Но все они старели и дряхлели через время. Молодость быстро проходит. И вчерашний юноша в следующий раз приходил ко мне с женой и детьми, а потом и с внуками. Зачем мне привязываться к кому-то? Кто вскоре уйдет за грань? Люди смертны. А я перейду в руки другому коллекционеру, другому любителю антиквариата. И все будет по-прежнему.
       Слуги редко заходили в кабинет. В основном убиралась одна пожилая смуглая женщина, которая разговаривала на сербском. Я этот язык немного знала, поэтому из скудных фраз, которые она бубнила себе под нос, я сделала некоторые выводы.
       Мы жили на побережье Испании. Возле Барселоны. Ирония судьбы, через пятьсот лет после рождения я сделала круг и вернулась туда, куда должна была в итоге попасть — в Каталонию. Только вряд ли меня найдут потомки Родригеса Пуэрто, чтобы узнать во мне Лауру де Монтиньонес. Давно нет на свете ни Лауры, ни Родригеса, ни моего Создателя.
       Я выучила новые слова — телефон, спутник, антенна, телек, автомобиль. А та непонятная вертикальная книжка на столе писателя, в которой он пишет книги, называется ноутбук.
       Джорджу Олдриджу было около тридцати. Прославился он совсем недавно. Как я поняла из отрывочных разговоров слуг, в прошлом месяце вышла в свет его третья книга. Старший сын какого-то богача поругался с отцом, желавшим для сына юридического или финансового образования. Они не общаются до сих пор.
       Этот коттедж на берегу моря он купил всего полгода назад, а до этого жил в разных гостиницах, в разных странах, разъезжая по миру. Характер замкнутый, высокомерный и заносчивый. И пусть он не общается с отцом, слуги по-прежнему называют его богатеньким наследником.
       — Здравствуй, Лаура, — каждое утро приветствовал он меня, садился за стол и открывал ноут.
       Ему приносили кофе, он задумчиво смотрел на полотно и отхлебывал напиток. Я чувствовала, что нравлюсь ему. Это было понятно по яркой живительной энергии, что вливалась в меня каждый день. Я становилась сильнее и крепче. В памяти всплывали мельчайшие подробности моей «жизни» от создания в замке дона Монтиньонес до сегодняшнего момента. Так четко я еще не мыслила. Наверное, энергия писателя была мне по вкусу, но и у него дела шли прекрасно. Он барабанил по клавиатуре без перебоя, с утра до вечера, даже кухарка однажды посетовала, что мистеру Олдриджу нужно хоть иногда выходить на улицу, а то он прирастет к креслу. Писатель только отмахивался и сердился.
       Я уже решила, что он одинокий трудоголик, как вдруг однажды вечером к нам пришла гостья.
       — Привет, дорогой, — в кабинет впорхнула красавица.
       Я с легкой завистью осмотрела элегантный светлый костюм, обтягивающий стройную фигуру, голубые туфли на высоких каблуках и изящную маленькую сумочку в тон.
       — Привет, Изи, — писатель поднял голову и потер кулаком покрасневшие глаза.
       — Почему ты не одет? — девушка быстро огляделась и добавила гневно. — Ты что, забыл?!
       — Э-э... — Джордж виновато развел руками. — Я тут немного заработался.
       Красавица фыркнула, подошла ближе и ласково провела рукой по мужскому подбородку.
       — Ты начал новую книгу? Когда?
       — Пару недель назад, — мужчина коснулся губами щеки красавицы, та немного отодвинулась, шепнув: — Не испорти макияж.
       — Так куда мы идем? — бодро продолжил он, вставая из-за стола.
       — Сегодня выставка работ Умберто Николло. Помнишь, ты мне говорил, что хочешь купить картину в кабинет? Так вот, я договорилась с его агентом. Тебе дадут карт бланш. Он сейчас самый модный художник в Испании, все становятся в очередь, чтобы заполучить его работы.
       — Стоп-стоп, — Джордж нежно взял девушку за плечи и развернул ее ко мне лицом, — смотри. Я уже купил картину.
       Девушка уставилась на меня и я, наконец, смогла рассмотреть ее обстоятельно. Увы, как не прискорбно осознавать, но Изи (или как там ее) была настоящей красавицей. Черные гладкие волосы обрамляли узкое породистое лицо. Макияж при такой яркой внешности был почти незаметен. Полные чувственные губы чуть тронуты блеском, высокие скулы с бледным румянцем, чистая золотистая кожа. Только глаза, большие, томные, подчеркнуты черным карандашом. «Да, — подумала я, — сейчас в моде умеренность в макияже, совсем не так, как в прошлое мое пробуждение. Тогда все красились очень броско. Мода опять поменялась?»
       Девушка с писателем представляли собой великолепную пару. Оба высокие, элегантные, красивые. Правда, у писателя были немного растрепанные волосы, так как он любил ерошить челку, когда задумывался над какой-то сложной фразой. А у девушки прическа была идеальна, волосок к волоску. У меня дрогнуло что-то внутри, и пусть «внутри» у меня ничего не было, но почему-то стало очень неприятно и беспокойно.
       «Уходите, уходите прочь», — мысленно приказала я им, стараясь избавиться от тревожащего чувства.
       Что это такое — я еще не понимала, но что-то нехорошее.
       — Неплоха, — наконец произнесла девушка, подойдя ближе, — но это же чистейший классицизм. Никто сейчас не покупает классику, она не модная и неинтересная.
       Не раз и не два слышала я подобные заявления. Не модная. Ха! Пройдут века, и я опять буду на вершине моды, мне ли этого не знать. Все проходит. И мода меняется так же быстро, как длина юбок.
       — Мне интересна, — ответил писатель, — я случайно столкнулся в Барселоне с Аланом Мерфи. Помнишь, я говорил, что учился с ним в колледже? Так вот. Он, оказывается, подпольно продает картины.
       — Так это чернуха? Как ты мог сделать такую глупость?! — воскликнула девушка возмущенно. — Это выброшенные деньги на ветер!
       — Это мои деньги, — с одной стороны мягко, а с другой непреклонно заявил Джордж, — и я сам буду решать, куда их тратить.
       О! Мужчина показал клыки. Я перевела взгляд на красавицу. Она тут же сникла. Обняла писателя за плечи и склонила набок прелестную головку.
       — Ты никогда не разбирался в живописи, — с легкой насмешкой произнесла она, меняя тему, — а я окончила Парижскую высшую школу изящных искусств. И мой папа был куратором музея д’Орсэ.
       — Да-да, конечно, ты права, — легко согласился Джордж, улыбнувшись, — но, ты только посмотри... Она как живая.
       — Ну и что! — фыркнула девушка. — Сфотографировал бы меня, повесил на стену и любовался бы. Я тоже была бы как живая на фотографии.
       Писатель развернул красавицу к себе, с нежностью смотря ей в глаза.
       — Зачем мне тебя фотографировать? Ты рядом со мной, прелестная, цветущая, энергичная. Полна жизненных сил и темперамента.
       Мне опять стало нехорошо.
       — Ладно, — девушка мило улыбнулась, — надеюсь, ты за нее немного заплатил?
       Писатель неопределенно пожал плечами.
       — Немного. Намного меньше, чем она реально стоит.
       — Значит, у тебя остались деньги на Николло? Я все-таки собираюсь тебе подобрать картину. Пойдем, не хорошо опаздывать.
       — Дай мне десять минут, я переоденусь, — Джордж подхватил Изи под руку и они направились к выходу, — если хочешь, можешь подняться со мной.
       Девушка игриво рассмеялась.
       — Ну уж нет! Я помню, чем это закончилось в прошлый раз. Придем с выставки, и я поднимусь, куда захочешь.
       Голоса затихли, я уныло уставилась в окно. Предстоит одинокий пустой вечер. Сейчас, когда во мне плескалось столько энергии, я не погружалась в беспамятство, а постоянно была в сознании, и мне все время хотелось свежих впечатлений. Я, как губка, впитывала новые слова, фразы. Самолет, пылесос, компьютер, мобильник. Сначала они были непонятны, потом, постепенно обретали объем, смысл, суть. Я даже пыталась учиться читать, чего никогда еще не делала за сотни лет своего существования. На столе у писателя были разбросаны книги, газеты, журналы. Я видела буквы, запомнила несколько наименований. Но, увы, самостоятельно читать было очень трудно. Если бы кто-нибудь мне помог.
       Заурчал двигатель, из-за угла дома показалась темно-серая повозка на четырех колесах и, поблескивая красными огоньками, умчалась вдаль. Я грустно осмотрела «свою» комнату. Стол, шкаф, кушетка, пушистый ковер на полу. Значит, у Джорджа есть любимая девушка? Я вспоминала, как он на нее смотрел, и мне становилось горько и тоскливо. Я не понравилась ей. Неинтересная классика, не модная и не современная. Если они завернут меня в чехол и бросят в подвал, я этого не переживу.
       Вернулись они поздно. Я рассматривала звезды на небольшом кусочке неба, который был виден с моего ракурса, когда вдалеке показались фары автомобиля. Джордж даже не зашел ко мне, не пожелал спокойной ночи, как делал обычно, не сказал, какая я красавица. Я слышала неясный звон стекла в гостиной, глухой смех, топот каблучков по лестнице. Все стихло. Они поднялись на второй этаж. Конечно, я догадывалась, чем они будут заниматься, я же висела несколько лет в фойе самого лучшего борделя в Неаполе и повидала многое, но почему-то мое сегодняшнее одиночество было особенно безрадостно. Ночь тянулась и тянулась, постепенно гасли звезды, прошел небольшой дождик, я слушала, как он стучал по карнизу. Спустя время начал медленно светлеть горизонт. Море окрашивалось в розовато-серый. Наконец наступило утро.
       — Привет, Лаура, — Джордж энергично вошел в кабинет.
       Он выглядел, как человек, с нетерпением ожидающий встречи с любимой работой. Летние светлые брюки, рубашка-поло, влажные блестящие волосы. Какой же он красивый!
       Я мысленно ответила: «Привет, Джордж», на душе стало светло и радостно. Ничего не изменилось в наших отношениях, он, как и прежде, разговаривает со мной, как и прежде смотрит со странной смесью обожания и нежности.
       — Поработаем? — Джордж тепло улыбнулся, и я растаяла от его улыбки.
       «Ты работай, а я посмотрю», — произнесла молча.
       Джордж сел за стол и открыл ноут.
       Изабелла пришла в кабинет, когда солнце скрылось за крышей дома.
       — Ты давно пишешь? — сонно спросила она.
       Присела на кушетку и налила кофе из кофейника. Тонкий шелк соблазнительно обрисовывал великолепную фигуру. Гладкое бедро пикантно выглянуло из-под полы распахнувшегося пеньюара.
       — Несколько часов, — ответил Джордж, продолжая стучать по клавишам, — ты так крепко спала, что я не решился тебя будить.
       — Куда мы повесим Николло? — девушка рассеяно обвела глазами комнату.
       Она выглядела, как кошка, объевшаяся сливок: сытая, довольная, счастливая. Что-то темное и злое зашевелилось внутри меня. Внезапно так захотелось оказаться на ее месте. Сидеть на мягком диване, пить ароматный напиток, буднично и просто разговаривая с тем, кем я втайне восхищаюсь. Шутить, перебрасываться новостями, смотреть на него, словно он мой.
       — Не знаю, — равнодушно бросил писатель, — может, в гостиной?
       — Повесь в кабинете, она будет неплохо смотреться на месте «Лауры».
       Джордж задумчиво поднял голову. Его взгляд медленно скользил по картине, задерживаясь на моем лице, теле, босых ногах. Я с упавшим сердцем мысленно умоляла: «Не снимай меня, оставь, мне так хорошо здесь».
       — Нет, Изи, — произнес он, в конце концов, и покачал головой, — я не знаю, что происходит, но мне кажется, она помогает мне писать.
       Изабелла удивленно уставилась на мужчину. Я, признаться, тоже была ошеломлена.
       — За тот месяц, что она у меня висит, я написал больше, чем за прошлые полгода, — Джордж посмотрел на девушку и смущенно улыбнулся, — когда я на нее смотрю, мне в голову приходят такие мысли. Сам не знаю, как объяснить.
       — Я начинаю ревновать, — со смешком произнесла Изабелла, откинувшись на подушки, — ты говорил — я твоя муза.
       — Конечно, ты, — Джордж с улыбкой смотрел на красавицу, — но ты бываешь у меня так редко.
       — Джордж, ты же знаешь. Я могу быть с тобой постоянно, — голос Изабеллы стал вкрадчивым и ласковым, — тебе стоит только захотеть.
       — Поговорим об этом позже, — произнес Джордж, — мне нужно закончить книгу.
       Мне показалось, девушка коротко грустно вздохнула. А я настороженно переводила взгляд с одного лица на другое, не понимая, о чем это они.
       — Ты посмотри, как она одета? Это же ночная рубашка! — воскликнула вдруг красавица. — Тогда лучше бы ее повесить в спальне.
       «Как я одета?! — возмущенно подумала я. — Ты сейчас одета, точнее раздета, еще больше меня. Не хочу в спальню. Видеть их наготу, их занятия любовью, слышать страстный шепот. Да я с ума сойду!»
       То, что было интересно и познавательно в публичном доме в Неаполе, сейчас внушало страх. Почему так произошло, я не хотела задумываться.
       — Ты права, Изи. Она в рубашке и простоволосая, что довольно странно для картины шестнадцатого века. Но, понимаешь, Лаура не подходит для спальни, — Джордж весело хмыкнул, — иногда мне кажется, что девушка живая и смотрит на меня. Я не хотел бы, чтобы кто-то смотрел на меня, когда я раздет.
       Изабелла презрительно фыркнула, губы сложились в насмешливую гримасу.
       — Да, да. Не смейся. Это правда. А однажды мне показалось, что она излучает сияние.
       — Это в тебе буйное писательское воображение говорит, — произнесла Изабелла и встала с кушетки. — Мне пора на работу. Вечером еще одна выставка, в салоне без меня не справятся. Встретимся завтра?
       — Давай на следующей неделе? Или лучше через две. Хочу поскорее закончить книгу и отдать агенту.
       — Конечно, заканчивай, — девушка подошла к двери, — потом отметим. Надеюсь, будет бестселлер.
       — Обязательно. Пока. Звони.
       Изабелла вышла из кабинета, и мы остались одни. Наконец. Джордж погрузил пальцы в волосы и взъерошил пряди. Глотнул из чашки остывший кофе, перевел взгляд на меня.