Но она увидела. Сразу. Взгляд ее, профессиональный взгляд человека, который видит сотни лиц за вечер, скользнул по моим глазам – слишком блестящим, зрачкам – слишком широким, по чуть дрожащим кончикам пальцев. Она поняла. Что я не адекват. Не просто устала или выпила. И где-то в глубине этих карих глаз, за завесой усталости, екнуло. Маленькая, завистливая искорка. Быстро погасшая, но я ее уловила. Искра понимания, что у нее сейчас – беготня, грязная посуда, капризные гости, а у меня… У меня есть то, что крутится в крови. Вечерний друг. Легалайз. Или что там еще. Зависть к моему химическому побегу.
Да, здесь было уютненько. В камерном смысле. Небольшой зал, заставленный столиками, задрапированный дешевыми азиатскими шторами с драконами. Тусклый красный свет абажуров. В зале – густо. Гости. В основном – мужчины. Разные. Деловые в пиджаках, но уже с расстегнутыми воротничками. Компании молодых, громких, с пивными кружками. Парочки в углу. И почти все – на разных стадиях опьянения.
Я вглядывалась в каждого. В размытые лица, жестикулирующие руки, раскрытые в смехе или зевке рты. И думала: «Они и не подозревают… Как мне сейчас… ахуитительно! Ахуенно!» С моим вечерним другом, крутящимся в венах. Они пьют свое дешевое пиво, жрут свои роллы, орут свои глупости, считая себя центром вселенной. А я – вот она, я! – парю над ними. На химических крыльях. Я вслушивалась в обрывки фраз, долетавшие сквозь гул:
«...и я ему говорю, инвестируй, блядь, в крипту, это же будущее!..»
«...а она такая: «Ты меня не понимаешь!», а я ей: «Понимаю, сука, что ты дура!» Ха-ха-ха!..»
«...ну это же классика, Достоевский, понимаешь? Экзистенциальная тоска...»
Единое впечатление сложилось мгновенно, кристально ясно: «Все считают себя невъебись какими пиздатыми, умными и красивыми. Ну прям интеллигенция собралась!» Фальшь. Напыщенность. Самодовольство. Так и хотелось встать, подняться на шаткий стул и гаркнуть во всю глотку: «Завалите рты, пингвины! Вы все – стадо!»
Но тут мое внимание переключилось. На экран. Старый, потрепанный телевизор, привинченный к стене в углу. На нем шел мультик. «Том и Джерри». Знакомый до боли. Кот в безумной погоне, мышонок, издевательски улыбающийся. Глупая, бесконечная война. И он... он меня загипнотизировал. Яркие краски, хаотичное движение, абсурдные ситуации – это было зеркалом моего внутреннего состояния. Я уставилась, забыв обо всем. О пингвинах. О Гале. О себе. Мир сузился до этого мерцающего экрана.
Только изредка я выныривала из этого транса – гипнотизирующего чувства созерцания абсурда. Это был приход. Новый виток. Новая волна химической волны, накрывающая с головой. «Приход… Как много в этом слове…» – думалось с философской глубиной, доступной только в таком состоянии. Мое состояние напоминало теперь не полет, а что-то древнее, ритуальное. Шаманские напевы. Нет, не напевы – удары. Тяжелые, монотонные удары в бубен. Бум. Бум. Бум. Они бились мне по барабанным перепонкам, отдавались в висках, в такт ускоряющемуся сердцу. Это была музыка распада и экстаза. Музыка моего вечера. Музыка, заглушающая все – гул кафе, голоса пингвинов, даже голос Лигалайза в наушниках. Оставался только ритм. Бум. Бум. Бум. И мерцающий экран, где кот вечно гонялся за мышью в бесконечном, бессмысленном круге. Как я. Как все мы.
Да, здесь было уютненько. В камерном смысле. Небольшой зал, заставленный столиками, задрапированный дешевыми азиатскими шторами с драконами. Тусклый красный свет абажуров. В зале – густо. Гости. В основном – мужчины. Разные. Деловые в пиджаках, но уже с расстегнутыми воротничками. Компании молодых, громких, с пивными кружками. Парочки в углу. И почти все – на разных стадиях опьянения.
Я вглядывалась в каждого. В размытые лица, жестикулирующие руки, раскрытые в смехе или зевке рты. И думала: «Они и не подозревают… Как мне сейчас… ахуитительно! Ахуенно!» С моим вечерним другом, крутящимся в венах. Они пьют свое дешевое пиво, жрут свои роллы, орут свои глупости, считая себя центром вселенной. А я – вот она, я! – парю над ними. На химических крыльях. Я вслушивалась в обрывки фраз, долетавшие сквозь гул:
«...и я ему говорю, инвестируй, блядь, в крипту, это же будущее!..»
«...а она такая: «Ты меня не понимаешь!», а я ей: «Понимаю, сука, что ты дура!» Ха-ха-ха!..»
«...ну это же классика, Достоевский, понимаешь? Экзистенциальная тоска...»
Единое впечатление сложилось мгновенно, кристально ясно: «Все считают себя невъебись какими пиздатыми, умными и красивыми. Ну прям интеллигенция собралась!» Фальшь. Напыщенность. Самодовольство. Так и хотелось встать, подняться на шаткий стул и гаркнуть во всю глотку: «Завалите рты, пингвины! Вы все – стадо!»
Но тут мое внимание переключилось. На экран. Старый, потрепанный телевизор, привинченный к стене в углу. На нем шел мультик. «Том и Джерри». Знакомый до боли. Кот в безумной погоне, мышонок, издевательски улыбающийся. Глупая, бесконечная война. И он... он меня загипнотизировал. Яркие краски, хаотичное движение, абсурдные ситуации – это было зеркалом моего внутреннего состояния. Я уставилась, забыв обо всем. О пингвинах. О Гале. О себе. Мир сузился до этого мерцающего экрана.
Только изредка я выныривала из этого транса – гипнотизирующего чувства созерцания абсурда. Это был приход. Новый виток. Новая волна химической волны, накрывающая с головой. «Приход… Как много в этом слове…» – думалось с философской глубиной, доступной только в таком состоянии. Мое состояние напоминало теперь не полет, а что-то древнее, ритуальное. Шаманские напевы. Нет, не напевы – удары. Тяжелые, монотонные удары в бубен. Бум. Бум. Бум. Они бились мне по барабанным перепонкам, отдавались в висках, в такт ускоряющемуся сердцу. Это была музыка распада и экстаза. Музыка моего вечера. Музыка, заглушающая все – гул кафе, голоса пингвинов, даже голос Лигалайза в наушниках. Оставался только ритм. Бум. Бум. Бум. И мерцающий экран, где кот вечно гонялся за мышью в бесконечном, бессмысленном круге. Как я. Как все мы.
