Любите животных и помогайте им – тогда они помогут и вам. Даже когда вы этого не ждете.
Однажды дед принес домой старого ворона. У птицы было переломано крыло, и шансов выжить зимой самостоятельно у нее не было. Вся надежда у «черного черта», как воронов в нашей деревне называли, была только на удачу да на добрых людей. Вот и проходил, видимо, мимо дедушка, увидел несчастного и пожалел. Так этот «чертик» у нас и оказался.
Вечер был темный, за окном бушевала метель, ветер в трубе завывал голодным волком. У нас тогда гостила Софья Игнатьевна, сестра моей бабушки. Часы пробили шесть – скоро, значит, дед должен был явиться. Сама я лежала под пледом на лавочке у печки и слушала тихое пение родственницы и ее сестры.
Красиво пели, в два голоса. А иногда и в три – если у меня после школы силы были. Задавали-то много. Да и бабуля не сильно настаивала, добрая была со мной – зато на дедушке, как говорится, всю злость за день вымешивала. А пела она с сестрой, как я помню, чаще всего песенку про сарафан, наше известнейшее деревенское достояние:
«Как куплю я сарафан,
Так пойду в лесок гулять.
До утра буду плясать,
И с подружкой танцевать.
Как я буду танцевать,
Сарафан станет летать.
Я лесочку песнь спою,
Песнь про молодость мою.
Как зальются небеса
Синевой того дождя,
Я пойду к речке лесной,
По тропе такой родной.
Как приду я к той реке,
Птицу счастья вдалеке
Я увижу и поймаю,
И желанье загадаю.
Как желаньице скажу,
Так я птичку отпущу.
Пусть летит во небеса,
Где творятся чудеса.
Как вернусь-ка я домой,
Улыбнусь тропе родной.
Сарафан свой сохраню
И сестрице подарю.
Пусть однажды по тропе
Подойдет она к реке.
Птицу счастья там поймает
И желанье загадает».
Моя любимая песня. Всегда ее пела, да и сейчас пою. Помню, соберутся у нас на именины в избе родственники, сядут полукругом у стола и станут петь хором. Так и слышатся сказочные переливы и радость с печалью в этом слаженном пении… Вот и тогда, лежа под пледом, я слушала бабушку и Софью Игнатьевну и улыбалась. Красиво звучали их голоса, бабуля была рада вспомнить «молодость свою». Однако, когда дверь избушки отворилась и показался дедушка, она замолчала и милость тут же сменила на гнев.
Только дед зашел в избу с вороном в руках, как она сразу на него накинулась:
- Ну чего ты его сюда притащил, Вася? У нас и так жизнь впроголодь идет, а ты еще этот вечно голодный рот принес! Ну на кой он тебе, а? Ты подумай ведь – этот черт только и знает, как у людей что-нибудь стаскивать. Как отвернешься – и крошки на столе не оставит!
Дед был рассудительным и давно привык к таким придиркам своей любимой женушки, а потому с невозмутимостью сказал:
- Да не волнуйся, старая, не повредит он дому нашему. Он, видишь, крыло себе поломал – зачем ему избу-то разносить? Ты бы лучше чайку заварила, юшку к столу подала, поужинала со мной и с внучкой.
Бабушка же уперла руки в боки и уже готовилась произнести гневную тираду, но я поспешила присоединится к словам дедушки:
- И правда, бабуль, зачем? Он ж пожилой, нет уже в этом «черном черте» былой резвости. Лучше мы его приютим на время, а потом выпустим – он нам благодарен будет.
- Оксти’сь, Надька! - С серьезностью отвечала та. – Не думай так, я-то старше, я знаю, как будет: как вы его с дедом оставите, выходите да будете готовы на волю отпускать – так этот черт старый в остатний миг и принесет нам на головы беду!
«Но он ведь ворон… простая, пострадавшая птица – зачем ему нам жизнь портить?..», - недоуменно подумала я.
- Смотри, старая, - пригрозил слегка своей жене дед, - не накаркай еще. Надюша, - обратился ко мне он, - сходи-ка в закрома избы, принеси еды нашему невольному постояльцу.
Я сбегала, принесла просу с водой, в разные тарелочки разложила и разлила. Дедушка, будучи хорошим охотником и знающим различные травмы с недугами, осторожно опустил ворона на скамейку у печи и осмотрел пострадавшую конечность. Только дотронулся – бедняга жалостливо закаркал.
- Черно дело, - вздохнул дед, озвучив свой вывод нашим традиционным деревенским выражением, - придется ему у нас на зиму остаться, если не на часть весны.
Он нашел кусок теплой ткани, обернул ворона и отыскал для него личное место – небольшой подоконник того окна, что стояло ближе всего к печке, где по утрам играло солнце. Поставил тарелочки с просом и водой около птицы, развернул полотенце и оставил отогреваться и обживаться.
Хотя бабуля сначала была против и часто галдела на всю избу, что ворон нас погубит, она вскоре привязалась к пациенту и вместе со мной помогала ему встать на ноги. Так началось долгое время выхаживания несчастного: я вставала спозаранку, проверяла его состояние, меняла воду с просом и шла по другим житейским делам; к обеду к трем возвращалась, снова все проверяла и шла помогать бабушке накрывать на стол. Потом все повторялось, только перед ужином, и дальше я весь вечер или сидела у печки рядом с вороном, либо спала глубоким сном. Уроки я умудрялась сделать дотемна, так что особых проблем наш постоялец мне не доставлял. Дед же каждое утро уходил на охоту и возвращался довольно поздно, однако и он находил себе время, чтобы обследовать птицу и принять соответствующее решение.
Через три месяца, в апреле, ворон наш почти был здоров и уже мог ненадолго вылетать из избы, паря в небе и разминая крылья после стольких дней бездействия, а еще через несколько недель он окончательно выздоровел и мы отпустили его на свободу. Мне было грустно видеть, как он скрывается за облаками, однако я знала, что сейчас для этого самое подходящее время – у него еще все лето впереди и даже осень, он все успеет. У него все получится.
Полгода спустя, в декабре-месяце, я отправилась на прогулку в лес – наконец-то дедушка с бабушкой согласились меня туда отпустить, велев вернуться засветло, - и получилось так, что я забрела за тридевять земель и не заметила этого, как и то, что закат почти закончился. Когда я словно очнулась от дремы и увидела, что ушла слишком далеко и в совсем не знакомые мне места, моя душа упала в пятки.
Последние лучи зари догорали, хвойные деревья, растущие из-под земли гигантскими, страшными и темными силуэтами, вселяли дикий ужас, а их кроны были настолько густыми, что скудный лунный свет полумесяца почти не пробивался к земле. В лесу практически ничего не было видно – только поземку, стелющуюся по земле ковром. Я попятилась назад, закричала что есть силы: «Ау!», но никто не отозвался. Наверное, мои думы привели меня в самый центр лесного массива, в его мрачное сердце – дремучий ельник. Стоило оступиться – и либо моя нога тут же проваливалась в высоченный ледяной сугроб, пронзая до души своим ледяным мечом, либо на меня сыпалась гора снега, заставляя сжиматься. Мое тело скоро стало замерзать, я бессильно села на землю около какой-то ели и дула на ладони, пытаясь согреться. Сознание уплывало, глаза слипались, спать хотелось неимоверно. Я боролась изо всех сил, однако внезапно навалившаяся камнем сонливость оказалась сильнее, и я провалилась во тьму.
- Кар-р-р! – Раздалось хриплое и резкое над ухом. Сон мгновенно как рукой сняло, и я быстро распахнула глаза.
Подскочив от неожиданности, я увидела на ветке ели… старого ворона. Того самого, который умудрился поломать себе крыло. Он внимательно смотрел на меня своими хищными желтыми глазами, в его взгляде читался укор. Он словно спрашивал: «Ты зачем уснула, хозяйка? В такую погоду на улице спать не положено!».
- Угу, - тяжело вздохнула я, понимая, что если птица действительно хочет мне что-то сказать, то она безусловно права. – Прости, старый друг. Просто я привыкла ложиться рано, вот и сморило меня против моей воли.
Ворон громко каркнул и поцарапал кору ветки своими острыми когтями.
- «Нехорошо это – поддаваться своим привычкам», - глаза его блеснули в темноте. Я не знала птичьего языка, и поэтому могла только догадываться, что мой бывший пациент хотел до меня донести. Во всяком случае, взгляд ворона говорил о многом. – «Как уснешь ты на улице, снова не проснешься, так и знай! Мне чудом повезло в тот день. Меня ранил в бою враг, чужой ворон. Я упал на землю и сломал крыло, но вместо того, чтобы пойти и попросить помощи у местных животных, я, по дурости своей, решил остаться на обочине дороги и уснул, да так и не проснулся до того момента, как меня в избу принесли. Если бы не твой дед, я бы замерз и умер»
Я только кивнула, соглашаясь с его доводами и осмысливая историю. Значит, он тоже ошибся… Я сама пошла в лес, но не уследила за временем и местностью, а он был ранен в драке, и вместо прошения своих о помощи остался на обочине дороги.
- «Ты не корись», - прокаркал ворон, переступив с ноги на ногу. – «Не ты первая, не ты последняя – все ошибаются, хозяйка. Даже такой мудрец, как я. Гордость, одним словом, серьезный порок – из-за нее я и пострадал...»
Я осторожно поднялась с земли и огляделась.
- Ну и куда мне теперь идти?
Ворон же молча слетел с ветки дерева и полетел в чащу. У тропинки он остановился и вопросительно посмотрел на меня. «Иду!», - крикнула я другу и побежала вслед за ним по сугробам.
Ворон вывел меня из леса к рассвету. Я пришла в родную избу продрогшая, замерзшая и голодная. Дома меня уже ждали рассерженная бабушка, удивленный и радостный дед, загадочно ухмыляющаяся Софья Игнатьевна и все остальные наши родственники. Увидев меня, а затем и ворона, сидящего на моем плече, бабушка сразу на меня накинулась:
- Ну чего ты его сюда притащила, а, Надя?! И вообще, где ты была всю ночь? Небось, в лесу? Иль али у соседей ночевать порешила?
Ворон громко каркнул, не дав мне ответить. Все воззрились на «черного черта», который затем слетел с моего плеча и приземлился на подоконнике у печки.
- Помнит, - прослезился от радости дед. – Помнит нашу с тобой ему помощь, Надюша!
Птица снова каркнула, поцарапала немного ногтями поверхность и три раза стукнула по ней. Потом посмотрела на хозяев избы. Снова постучала. Снова посмотрела. Наконец до меня дошло, чего же она так ждет, и побежала в сени, счастливо улыбаясь до ушей.
С того момента прошло уже два месяца. Сегодня был первый день весны – у нас и птички некоторые начали запевать, и снег потихоньку таять. Я, как всегда, вернулась вечером, когда наш домик уже был набит родственниками, стол скрипел от яств, а сами гости с бабушкой и дедом вовсю общались друг с другом. Я зашла, все со мной поздоровались, спросили, как дела, и я уселась вместе с гостями, увлеченно разговаривая с соседями по местам за столом и только изредка поглядывая в окно, где виднелась яркая заря. Деревья еще не покрылись почками и стояли голые, а трава была жухлой, сухой и пожелтевшей, но это не унимало ощущения долгожданного весеннего настроения. Вдруг на оранжево-желто-красном небе промелькнула черная тень, которая через мгновение вновь появилась в проеме и стукнула в окно, громко каркнув. Я улыбнулась, весело помахала «черному черту», который готовился к долгому перелету на другой, новый берег жизни.
- «До зимы, хозяйка!», - крикнул мне старый друг, после чего расправил крылья, еще раз зычно крикнул что-то птичьем языке и полетел в закат, и везде было слышно его счастливое и грустное пение.
- До зимы, - ответила я, и посмотрела на потрепанный, но такой родной Вороний подоконник, бывший ему домом. Там все так же стояли две тарелочки – с просом и водой, которые ждали своего соседа, освещенные теплыми лучами солнца. Когда-нибудь он вернется к нам обратно, если будет пролетать мимо. Когда-нибудь наступит холодный зимний вечер, за окном будет бушевать метель, а ветер в трубе – завывать голодным волком. И в тот момент, когда дед постучится в дом, часы пробьют шесть, а бабушка с Софьей Игнатьевной будут петь мою любимую песню о сарафане – тогда за дверью раздастся громкое, хриплое карканье, и старый ворон вновь усядется на подоконнике, чтобы своим присутствием снова напомнить нам о том, как важно помогать животным и оберегать наш мир.
***
Однажды дед принес домой старого ворона. У птицы было переломано крыло, и шансов выжить зимой самостоятельно у нее не было. Вся надежда у «черного черта», как воронов в нашей деревне называли, была только на удачу да на добрых людей. Вот и проходил, видимо, мимо дедушка, увидел несчастного и пожалел. Так этот «чертик» у нас и оказался.
Вечер был темный, за окном бушевала метель, ветер в трубе завывал голодным волком. У нас тогда гостила Софья Игнатьевна, сестра моей бабушки. Часы пробили шесть – скоро, значит, дед должен был явиться. Сама я лежала под пледом на лавочке у печки и слушала тихое пение родственницы и ее сестры.
Красиво пели, в два голоса. А иногда и в три – если у меня после школы силы были. Задавали-то много. Да и бабуля не сильно настаивала, добрая была со мной – зато на дедушке, как говорится, всю злость за день вымешивала. А пела она с сестрой, как я помню, чаще всего песенку про сарафан, наше известнейшее деревенское достояние:
«Как куплю я сарафан,
Так пойду в лесок гулять.
До утра буду плясать,
И с подружкой танцевать.
Как я буду танцевать,
Сарафан станет летать.
Я лесочку песнь спою,
Песнь про молодость мою.
Как зальются небеса
Синевой того дождя,
Я пойду к речке лесной,
По тропе такой родной.
Как приду я к той реке,
Птицу счастья вдалеке
Я увижу и поймаю,
И желанье загадаю.
Как желаньице скажу,
Так я птичку отпущу.
Пусть летит во небеса,
Где творятся чудеса.
Как вернусь-ка я домой,
Улыбнусь тропе родной.
Сарафан свой сохраню
И сестрице подарю.
Пусть однажды по тропе
Подойдет она к реке.
Птицу счастья там поймает
И желанье загадает».
Моя любимая песня. Всегда ее пела, да и сейчас пою. Помню, соберутся у нас на именины в избе родственники, сядут полукругом у стола и станут петь хором. Так и слышатся сказочные переливы и радость с печалью в этом слаженном пении… Вот и тогда, лежа под пледом, я слушала бабушку и Софью Игнатьевну и улыбалась. Красиво звучали их голоса, бабуля была рада вспомнить «молодость свою». Однако, когда дверь избушки отворилась и показался дедушка, она замолчала и милость тут же сменила на гнев.
Только дед зашел в избу с вороном в руках, как она сразу на него накинулась:
- Ну чего ты его сюда притащил, Вася? У нас и так жизнь впроголодь идет, а ты еще этот вечно голодный рот принес! Ну на кой он тебе, а? Ты подумай ведь – этот черт только и знает, как у людей что-нибудь стаскивать. Как отвернешься – и крошки на столе не оставит!
Дед был рассудительным и давно привык к таким придиркам своей любимой женушки, а потому с невозмутимостью сказал:
- Да не волнуйся, старая, не повредит он дому нашему. Он, видишь, крыло себе поломал – зачем ему избу-то разносить? Ты бы лучше чайку заварила, юшку к столу подала, поужинала со мной и с внучкой.
Бабушка же уперла руки в боки и уже готовилась произнести гневную тираду, но я поспешила присоединится к словам дедушки:
- И правда, бабуль, зачем? Он ж пожилой, нет уже в этом «черном черте» былой резвости. Лучше мы его приютим на время, а потом выпустим – он нам благодарен будет.
- Оксти’сь, Надька! - С серьезностью отвечала та. – Не думай так, я-то старше, я знаю, как будет: как вы его с дедом оставите, выходите да будете готовы на волю отпускать – так этот черт старый в остатний миг и принесет нам на головы беду!
«Но он ведь ворон… простая, пострадавшая птица – зачем ему нам жизнь портить?..», - недоуменно подумала я.
- Смотри, старая, - пригрозил слегка своей жене дед, - не накаркай еще. Надюша, - обратился ко мне он, - сходи-ка в закрома избы, принеси еды нашему невольному постояльцу.
Я сбегала, принесла просу с водой, в разные тарелочки разложила и разлила. Дедушка, будучи хорошим охотником и знающим различные травмы с недугами, осторожно опустил ворона на скамейку у печи и осмотрел пострадавшую конечность. Только дотронулся – бедняга жалостливо закаркал.
- Черно дело, - вздохнул дед, озвучив свой вывод нашим традиционным деревенским выражением, - придется ему у нас на зиму остаться, если не на часть весны.
Он нашел кусок теплой ткани, обернул ворона и отыскал для него личное место – небольшой подоконник того окна, что стояло ближе всего к печке, где по утрам играло солнце. Поставил тарелочки с просом и водой около птицы, развернул полотенце и оставил отогреваться и обживаться.
Хотя бабуля сначала была против и часто галдела на всю избу, что ворон нас погубит, она вскоре привязалась к пациенту и вместе со мной помогала ему встать на ноги. Так началось долгое время выхаживания несчастного: я вставала спозаранку, проверяла его состояние, меняла воду с просом и шла по другим житейским делам; к обеду к трем возвращалась, снова все проверяла и шла помогать бабушке накрывать на стол. Потом все повторялось, только перед ужином, и дальше я весь вечер или сидела у печки рядом с вороном, либо спала глубоким сном. Уроки я умудрялась сделать дотемна, так что особых проблем наш постоялец мне не доставлял. Дед же каждое утро уходил на охоту и возвращался довольно поздно, однако и он находил себе время, чтобы обследовать птицу и принять соответствующее решение.
Через три месяца, в апреле, ворон наш почти был здоров и уже мог ненадолго вылетать из избы, паря в небе и разминая крылья после стольких дней бездействия, а еще через несколько недель он окончательно выздоровел и мы отпустили его на свободу. Мне было грустно видеть, как он скрывается за облаками, однако я знала, что сейчас для этого самое подходящее время – у него еще все лето впереди и даже осень, он все успеет. У него все получится.
***
Полгода спустя, в декабре-месяце, я отправилась на прогулку в лес – наконец-то дедушка с бабушкой согласились меня туда отпустить, велев вернуться засветло, - и получилось так, что я забрела за тридевять земель и не заметила этого, как и то, что закат почти закончился. Когда я словно очнулась от дремы и увидела, что ушла слишком далеко и в совсем не знакомые мне места, моя душа упала в пятки.
Последние лучи зари догорали, хвойные деревья, растущие из-под земли гигантскими, страшными и темными силуэтами, вселяли дикий ужас, а их кроны были настолько густыми, что скудный лунный свет полумесяца почти не пробивался к земле. В лесу практически ничего не было видно – только поземку, стелющуюся по земле ковром. Я попятилась назад, закричала что есть силы: «Ау!», но никто не отозвался. Наверное, мои думы привели меня в самый центр лесного массива, в его мрачное сердце – дремучий ельник. Стоило оступиться – и либо моя нога тут же проваливалась в высоченный ледяной сугроб, пронзая до души своим ледяным мечом, либо на меня сыпалась гора снега, заставляя сжиматься. Мое тело скоро стало замерзать, я бессильно села на землю около какой-то ели и дула на ладони, пытаясь согреться. Сознание уплывало, глаза слипались, спать хотелось неимоверно. Я боролась изо всех сил, однако внезапно навалившаяся камнем сонливость оказалась сильнее, и я провалилась во тьму.
- Кар-р-р! – Раздалось хриплое и резкое над ухом. Сон мгновенно как рукой сняло, и я быстро распахнула глаза.
Подскочив от неожиданности, я увидела на ветке ели… старого ворона. Того самого, который умудрился поломать себе крыло. Он внимательно смотрел на меня своими хищными желтыми глазами, в его взгляде читался укор. Он словно спрашивал: «Ты зачем уснула, хозяйка? В такую погоду на улице спать не положено!».
- Угу, - тяжело вздохнула я, понимая, что если птица действительно хочет мне что-то сказать, то она безусловно права. – Прости, старый друг. Просто я привыкла ложиться рано, вот и сморило меня против моей воли.
Ворон громко каркнул и поцарапал кору ветки своими острыми когтями.
- «Нехорошо это – поддаваться своим привычкам», - глаза его блеснули в темноте. Я не знала птичьего языка, и поэтому могла только догадываться, что мой бывший пациент хотел до меня донести. Во всяком случае, взгляд ворона говорил о многом. – «Как уснешь ты на улице, снова не проснешься, так и знай! Мне чудом повезло в тот день. Меня ранил в бою враг, чужой ворон. Я упал на землю и сломал крыло, но вместо того, чтобы пойти и попросить помощи у местных животных, я, по дурости своей, решил остаться на обочине дороги и уснул, да так и не проснулся до того момента, как меня в избу принесли. Если бы не твой дед, я бы замерз и умер»
Я только кивнула, соглашаясь с его доводами и осмысливая историю. Значит, он тоже ошибся… Я сама пошла в лес, но не уследила за временем и местностью, а он был ранен в драке, и вместо прошения своих о помощи остался на обочине дороги.
- «Ты не корись», - прокаркал ворон, переступив с ноги на ногу. – «Не ты первая, не ты последняя – все ошибаются, хозяйка. Даже такой мудрец, как я. Гордость, одним словом, серьезный порок – из-за нее я и пострадал...»
Я осторожно поднялась с земли и огляделась.
- Ну и куда мне теперь идти?
Ворон же молча слетел с ветки дерева и полетел в чащу. У тропинки он остановился и вопросительно посмотрел на меня. «Иду!», - крикнула я другу и побежала вслед за ним по сугробам.
***
Ворон вывел меня из леса к рассвету. Я пришла в родную избу продрогшая, замерзшая и голодная. Дома меня уже ждали рассерженная бабушка, удивленный и радостный дед, загадочно ухмыляющаяся Софья Игнатьевна и все остальные наши родственники. Увидев меня, а затем и ворона, сидящего на моем плече, бабушка сразу на меня накинулась:
- Ну чего ты его сюда притащила, а, Надя?! И вообще, где ты была всю ночь? Небось, в лесу? Иль али у соседей ночевать порешила?
Ворон громко каркнул, не дав мне ответить. Все воззрились на «черного черта», который затем слетел с моего плеча и приземлился на подоконнике у печки.
- Помнит, - прослезился от радости дед. – Помнит нашу с тобой ему помощь, Надюша!
Птица снова каркнула, поцарапала немного ногтями поверхность и три раза стукнула по ней. Потом посмотрела на хозяев избы. Снова постучала. Снова посмотрела. Наконец до меня дошло, чего же она так ждет, и побежала в сени, счастливо улыбаясь до ушей.
С того момента прошло уже два месяца. Сегодня был первый день весны – у нас и птички некоторые начали запевать, и снег потихоньку таять. Я, как всегда, вернулась вечером, когда наш домик уже был набит родственниками, стол скрипел от яств, а сами гости с бабушкой и дедом вовсю общались друг с другом. Я зашла, все со мной поздоровались, спросили, как дела, и я уселась вместе с гостями, увлеченно разговаривая с соседями по местам за столом и только изредка поглядывая в окно, где виднелась яркая заря. Деревья еще не покрылись почками и стояли голые, а трава была жухлой, сухой и пожелтевшей, но это не унимало ощущения долгожданного весеннего настроения. Вдруг на оранжево-желто-красном небе промелькнула черная тень, которая через мгновение вновь появилась в проеме и стукнула в окно, громко каркнув. Я улыбнулась, весело помахала «черному черту», который готовился к долгому перелету на другой, новый берег жизни.
- «До зимы, хозяйка!», - крикнул мне старый друг, после чего расправил крылья, еще раз зычно крикнул что-то птичьем языке и полетел в закат, и везде было слышно его счастливое и грустное пение.
- До зимы, - ответила я, и посмотрела на потрепанный, но такой родной Вороний подоконник, бывший ему домом. Там все так же стояли две тарелочки – с просом и водой, которые ждали своего соседа, освещенные теплыми лучами солнца. Когда-нибудь он вернется к нам обратно, если будет пролетать мимо. Когда-нибудь наступит холодный зимний вечер, за окном будет бушевать метель, а ветер в трубе – завывать голодным волком. И в тот момент, когда дед постучится в дом, часы пробьют шесть, а бабушка с Софьей Игнатьевной будут петь мою любимую песню о сарафане – тогда за дверью раздастся громкое, хриплое карканье, и старый ворон вновь усядется на подоконнике, чтобы своим присутствием снова напомнить нам о том, как важно помогать животным и оберегать наш мир.
