Алиса Полинина
Романтики
Я уже могу говорить? Запись пошла? Хорошо… Понимаете, вы все тут меня обвиняете в том, чего вы не знаете на самом деле. Всё было совсем не так, как вы считаете. Я хочу вам рассказать, как всё это началось… Вы тогда сразу же всё поймёте. Поймёте, что меня нельзя обвинять. Я не виновата, у меня не было умышленного злого умысла. Это не я первая начала.
Самое главное, что я самым первым хочу донести до вас всех, я его любила и люблю до сих пор.
С чего мне начать? Вы вообще знаете, как мы познакомились? Нет, не знаете. Откуда бы?
Наше знакомство было банальным и в то же время нет. Это случилось где-то в середине декабря. Точную дату я назвать не могу. Не помню и не запоминала специально. Почему-то считается, что существует прямо-таки закон романтики, согласно которому все девушки всегда запоминают такие даты, чтобы потом отмечать годовщину знакомства, первого поцелуя и все подобные романтические штуки. Я никогда этому не придавала значения. Как по мне, это все ванильные глупости и лишний мусор в голове.
Ой, ладно. Я отвлеклась. Со мной такое постоянно. Начинаю что-то рассказывать, а потом, через пару предложений, перескакиваю совсем на другую тему, а потом ещё и ещё. И так до бесконечности. Мама всегда говорила, что у меня язык без костей и болтаю я без умолку, лишь бы только ничего не делать, а папа говорил, что я просто общительный человек.
Ладно. Знакомство. Середина декабря. Я и моя, лучшая на тот момент времени, подружка запланировали сходить в кино. Я не хотела идти, но ей взбрело в голову обязательно меня вытаскивать куда угодно, где стопроцентно со мной кто-нибудь познакомиться, так как я постоянно сижу дома, и, с её слов, с моим образом жизни рискую прожить старой девой, что в пору ей придется искать для меня чепец как у Джейн Остин.
Идти мне не хотелось, но я уступила ей. И представляете? Она не пришла. Я, конечно, понимала, почему она так поступила. Она считала, так у меня будет больше шансов с кем-нибудь познакомиться. Что и произошло, правда. Скажем ей за это спасибо. Или не скажем.
Фильм мне не понравился. Даже название не помню. Современный продукт отечественного кинопроизводства, гордо именуемый детективом. Сюжет убивал логику и моё терпение. Я ушла чуть ли не в самом начале. Ушла не одна. Почти одновременно со мной зал покинул он.
На выходе он с самой красивой улыбкой, которую я когда-либо видела в жизни, поинтересовался у меня, почему я ухожу, мне тоже не понравился фильм или по другой причине. Я ответила ему, что да, кино ужасное, напрасные ожидания, лучше Хичкока никто ничего уже, похоже, не снимет. Он очень удивился, что мне нравятся фильмы Хичкока. Мы разговорились. Обсудили самые любимые. Продолжили наше знакомство в кафе, а под конец он предложил мне в шутку немедленно стать его девушкой, так как вряд ли он ещё встретит современную девушку, которой нравятся фильмы Хичкока и песни Нины Симон.
Я согласилась. В шутку. Но потом всё переросло не в шутку.
Да, наша любовь началась с шутливой игры. Я тогда и сейчас думаю, по-другому и не могло быть. Он был моей настоящей половиной. Мы были похожи характерами, вкусами, привычками. Даже внешностью мы были как будто предназначены друг для друга. Когда он улыбался, у него появлялась ямочка на правой щеке, а у меня точно такая же на левой. Мы были одного роста. У обоих зелёные глаза и тёмно-каштановые волосы. Нас часто принимали за брата и сестру.
Не сговариваясь, мы с первого дня стали вести себя как самая настоящая пара со стажем. Мы настолько вжились в эти роли, что даже удивлялись, когда мои и его друзья недоумевали столь стремительному развитию наших отношений. Никто из них не понимал нас. Мы ещё не встречались даже месяца, как стали жить вместе. Постепенно мы неосознанно и отдалились ото всех. В один момент, не сговариваясь, просто перестали общаться с посторонними, мы так стали потом называть наших друзей, да и всех остальных людей в этом мире.
Не отвечали на сообщения, звонки, не перезванивали никому. Нам хватало нас двоих. Вернее троих, с нами жила моя собака. Моэм. Я назвала его так в честь Сомерсета Моэма. Когда завела собаку, в ту пору очень любила читать его книги. Сейчас не читаю ничего. Здесь мне книг не дают. Здесь вообще дурно обращаются с людьми. Условия хуже некуда. Я почти не сплю. Когда меня выпустят, я не забуду об этом и молчать не стану. Так нельзя обращаться с людьми. Тем более со мной.
Знаете, всегда, когда он делал что-то такое, что планировалось якобы хорошим, а выходило плохим, что могло даже довезти меня до слёз, то он всегда так извинялся, так искренне раскаивался и называл себя дураком-романтиком. Вот прямо так и говорил: «Прости, прости, я хотел по-другому, я дурак-романтик, не подумал, что так выйдет, так расстроил тебя...».
Злиться или обижаться я на него не могла. Даже двух минут. Нисколько. Я верю, нет, знаю: он никогда не хотел по-настоящему сделать мне плохо. У него были совсем другие мотивы.
Всё началось с бабочек. Я уже говорила тут всем. Я их боюсь.
Почему все считают бабочек красивыми? Неужели никто не видит этого, кроме меня? Присмотритесь, они омерзительны. Хуже пауков, змей, скорпионов и прочих подобных тварей.
Всегда боялась бабочек. Они могут вызывать только страх и отвращение.
Не помню сколько мне было лет, ещё в школу не ходила, но очень ясно помню один летний день, когда впервые своё гадкое лицо показала моя боязнь бабочек.
Мы гуляли с мамой в парке. Ели мороженое, пломбир в вафельных стаканчиках. Моё самое любимое, сейчас такое мороженое уже невкусное. Или в наше время мороженое делают не из того, как раньше? Или всегда так, в детстве всё самое вкусное, а потом всё безвкусное?
Опять отвлеклась…
Тот день. Лето. Парк. Мама присела отдохнуть на лавочке, а я хотела нарвать для неё цветы. Они были такие красивые. На самом деле, мне больше хотелось собрать цветы для себя, а подарить их маме потому, что все дети так делают, но не это важно. Важно то, что когда я невинно бегала и искала только самые лучшие цветы для моего букета, которые подходили бы к моему платью, мне на плечо села бабочка. На левое плечо. Я даже до сих пор могу в точности показать то самое место её варварского приземления на меня. Это место я всегда особенно тщательно мою каждый раз.
Так вот. Когда она села на меня, мне так стало отвратительно, я стала кричать, трястись. Мама после рассказывала, что приняла это за приступ эпилепсии, так напугалась, и у неё самой на этом фоне чуть не развилось нечто подобное. Но нет. Это была не эпилепсия. Во всём были виноваты бабочки. Отвратительные создания.
Мне стоит заявить, что я никогда не рассказывала ему про бабочек. Не рассказывала до его сюрприза. Сюрприза от дурака-романтика.
Это должен был быть обычный день. Это был даже не выходной. Среда или четверг, не помню точно. Не важно.
Это началось вечером. Я пришла с работы, в доме никого не было, как мне тогда показалось. Я решила, что он пришёл первым и отправился погулять с Моэмом, хотя обычно мы всегда гуляли с ним вместе. Это было странно, но не так сильно. Это не настораживало.
Я собралась принять ванну, предварительно пошла взять одежду, чтобы потом сразу переодеться в свежее. Я открыла свой шкаф, где хранилась только моя одежда. Там, прямо посередине, чтобы я наверняка заметила, лежала картонная коробка, бледно-розового цвета, перетянутая яркой розовой лентой. Эти цвета мне не понравились.
Я сразу же поняла, что это сюрприз для меня. Я и открыла.
Не стоило открывать её. Не стоило её дарить мне. Он не знал.
Там были бабочки. Живые. Куча бабочек. Куча самых омерзительных больших бабочек. Они набросились на меня.
Не помню, что было потом. У меня остались только отрывочные воспоминания.
Я лежу на полу, вокруг огромные бабочки, они на мне, они вокруг меня, запутались в моих волосах.
Вспышка, белый свет. Я пытаюсь встать, бабочки не дают, они облепили меня, я падаю, они кусают меня, я вся истекаю кровью.
Вспышка, белый свет. Меня уже держит на руках он, обнимает, гладит, баюкает как ребёнка, что-то говорит, называет себя дураком-романтиком, пытается меня успокоить, нервно целует. Он плачет.
Вспышка, белый свет. Я лежу в ванной, он почему-то моет меня, что-то говорит, но я только вижу, как двигаются его губы, но не слышу ничего.
Не проявляю при этом никаких эмоций, у меня нет никаких мыслей в тот момент. Я просто как камера, записываю воспоминания, которые потом пересматриваю. И больше ничего в тот день. Полностью я вернулась только на следующий день. Утром.
Даже когда сейчас вспомнила этих бабочек тогда, у меня чуть не вышла обратно наружу эта смесь, называемая здесь кашей на завтрак. Вы вообще знаете, чем здесь кормят? Я про это обязательно напишу жалобу. Я даже с закрытыми глазами приготовлю лучше и аппетитнее на вид, не говоря уже про вкус.
Я признаю свою вину только в том, что я заранее не рассказала ему про бабочек. Я виновна только в этом. Забыла, это было неосмотрительно с моей стороны. Я не думала, что для других людей бабочки символизируют что-то романтичное, хоть и знала, но задвинула этот факт в самый тёмный угол моего сознания.
Для меня бабочки всегда были и остаются предвестниками чего-то мерзкого. Разрушения, гниения, смерти. В моём представлении бабочки наверняка предстанут в виде всадников апокалипсиса.
Он не знал ничего. Он хотел меня порадовать, удивить. Он говорил, что даже хотел вручить эту чертову коробку совсем при других обстоятельствах.
Я, разумеется, всё ему объяснила. Как я боюсь бабочек, что они со мной делают.
Всё могло быть по-другому, этого всего могло бы не быть, если бы он понял меня тогда. Он не понял. Сделал вид только. Пообещал, что больше в нашей жизни не будет бабочек.
Через несколько дней он вдруг попросил меня составить для него список всего, чего я боюсь. Как он сказал тогда, чтобы он дурак-романтик больше не наделал глупостей.
Список я составила. А он потом наделал глупостей.
Чудовищных глупостей.
Если бы я знала для каких целей ему был нужен список моих страхов, не составила бы его ни за что. Никогда не рассказала бы ни об одном моём страхе. Кроме бабочек.
Но у меня были ещё страхи.
Эти страхи уже были как почти у всех людей.
Но я должна рассказать же, что он сделал и зачем. Без этого вам не понять всего случившегося.
Это был большой список. Я перечислила свои невинные страхи и серьёзные.
Из невинных я написала, что очень боюсь потерять старую тетрадку моего дедушки. Там были его стихи и мысли, которые он записывал время от времени. Ничего особенного, но я дорожила этой тетрадью. Большинство его записей помогало мне преодолевать жизненные трудности на разных этапах. Даже когда бывало плохое настроение — почитать его тетрадь всегда было действенным способом пополнить свои моральные силы.
Тетрадь пропала. Я искала везде. Не нашла. Спрашивала у него. Он ничего не знал. Предпринимал вместе со мной поиски. Всё было тщетно.
Тетрадку было очень жаль, но её потеря не была столь уж тяжела. Я практически всё равно помнила её наизусть.
Но после стали происходить ещё подобные события. Стали воплощаться мои страхи из того списка. Сначала небольшие. Пропажа этой тетради, моя любимая на протяжении многих лет кружка оказалась разбитой, мои драгоценные пластинки с записями Нины Симон, которые было трудно достать, — поцарапаны.
Я подумала, что это всё проделки Моэма. Он был хорошим псом, никогда ничего не ломал, не грыз, даже если оставался в доме один. Но я слышала, что собаки с возрастом могут подурнеть. Это было плохо, но это не было трагедией. Мы решили, когда нас нет дома, закрывать Моэма в комнате, где нет ничего, что было бы жалко потерять.
Бедолага Моэм, он ни в чём не был виноват!
После воплощения моих невинных страхов всё началось.
Я проснулась в субботу. В пять утра. Я жаворонок по жизни.
Утро — моё любимое время суток. Это утро — было плохим.
Я проснулась, какое-то время просто лежала. Составляла планы на день. Когда я наконец встала, мои волосы остались на подушке. Кто-то побрил меня налысо.
В списке страхов я написала, что боюсь облысеть.
Я стала вопить. Не понимала, что происходит.
Стала звать его. Его не было в спальне. Я побежала на кухню. Он был там. Он был спокоен. Сидел за столом и что-то писал. Видел, что я в истерике и был спокоен.
Я стала кричать, говорить, что у меня нет волос. Он посмотрел на меня холодным взглядом, от которого я тут же перестала кричать, он никогда так на меня не смотрел. Он сказал, что ему это было тяжело сделать, но он должен был на этой пойти. Воплотить мои страхи, чтобы я пережила их. Пережила их, переболела, чтобы лишиться их всех.
Он говорил, что хотел сделать меня нормальной! Будто иметь страхи ненормально.
Я не знала, как реагировать. Мы стояли друг перед другом. Я смотрела на него и не понимала, кто из нас сошёл с ума. А потом меня наконец озарило. Все эти странности, всё это. Это делал он. Делал это ради меня. Чтобы спасти меня от бабочек. И нет в этом ничего ненормального. Это просто надо понять. Он хотел меня спасти. Он не издевался надо мной. Он хотел меня спасти…
Дурак-романтик!..
Я подбежала к нему, обняла его, говорила, что всё понимаю, не злюсь. Мы стояли, обнимались, плакали, говорили наперебой. Он говорил, как ему жаль было всё это делать. Я говорила, что я всё понимаю. Мы признавались друг другу в любви, плакали.
Простояли так минут десять или двадцать, как мне кажется.
Постепенно я успокоилась.
Вдруг, как всякий хозяин, который не замечает возле себя своего питомца уже продолжительное время, машинально впадает в панику, начинает озираться, искать его, звать. Я ощутила именно это чувство.
Я стала оглядываться, позвала Моэма. Уже приготовилась услышать, как он бежит. Один из самых приятных звуков для собачника. Но не произошло ничего. Моэм не появился.
Я задалась вопросом, где Моэм. Спросила об этом вслух.
Он ответил.
Моэм был в списке моих страхов. Я боялась, что он умрёт. Боялась увидеть его когда-нибудь мёртвым. Это пришлось воплотить…
Когда он это сказал, не знаю почему, но, как будто я уже всё знала, я молча отстранилась от него и пошла в ванную, где мой бедолага Моэм остался трупом в этом мире. Утопленным.
Он. Убил. Моэма.
Он. Убил. Мою. Собаку.
Сделал это из-за меня. Из своей любви ко мне. Сделал это, чтобы я перестала бояться бабочек. Пережила все свои страхи.
Переродилась. Вылечилась. Называйте это как хотите, я не разбираюсь в психологии. Я знаю только, что он не хотел убивать мою собаку, не хотел сделать мне больно. Он хотел мне помочь. Откуда он взял эти мысли? Не знаю, не знаю. Не хочу продолжать. Вы теперь знаете, что он сделал.
Что сделала я, вы знаете и без меня. Меня бы здесь и не оказалось, если бы вы не знали!
Скажу это ещё раз. Я тоже захотела избавить его от страхов. Хотела его обновить. Он должен был стать как я. Мы ведь две половины одного целого.
Я знала чего он боится. Он боялся умереть.
Романтики
Глава 1
Я уже могу говорить? Запись пошла? Хорошо… Понимаете, вы все тут меня обвиняете в том, чего вы не знаете на самом деле. Всё было совсем не так, как вы считаете. Я хочу вам рассказать, как всё это началось… Вы тогда сразу же всё поймёте. Поймёте, что меня нельзя обвинять. Я не виновата, у меня не было умышленного злого умысла. Это не я первая начала.
Самое главное, что я самым первым хочу донести до вас всех, я его любила и люблю до сих пор.
С чего мне начать? Вы вообще знаете, как мы познакомились? Нет, не знаете. Откуда бы?
Наше знакомство было банальным и в то же время нет. Это случилось где-то в середине декабря. Точную дату я назвать не могу. Не помню и не запоминала специально. Почему-то считается, что существует прямо-таки закон романтики, согласно которому все девушки всегда запоминают такие даты, чтобы потом отмечать годовщину знакомства, первого поцелуя и все подобные романтические штуки. Я никогда этому не придавала значения. Как по мне, это все ванильные глупости и лишний мусор в голове.
Ой, ладно. Я отвлеклась. Со мной такое постоянно. Начинаю что-то рассказывать, а потом, через пару предложений, перескакиваю совсем на другую тему, а потом ещё и ещё. И так до бесконечности. Мама всегда говорила, что у меня язык без костей и болтаю я без умолку, лишь бы только ничего не делать, а папа говорил, что я просто общительный человек.
Ладно. Знакомство. Середина декабря. Я и моя, лучшая на тот момент времени, подружка запланировали сходить в кино. Я не хотела идти, но ей взбрело в голову обязательно меня вытаскивать куда угодно, где стопроцентно со мной кто-нибудь познакомиться, так как я постоянно сижу дома, и, с её слов, с моим образом жизни рискую прожить старой девой, что в пору ей придется искать для меня чепец как у Джейн Остин.
Идти мне не хотелось, но я уступила ей. И представляете? Она не пришла. Я, конечно, понимала, почему она так поступила. Она считала, так у меня будет больше шансов с кем-нибудь познакомиться. Что и произошло, правда. Скажем ей за это спасибо. Или не скажем.
Фильм мне не понравился. Даже название не помню. Современный продукт отечественного кинопроизводства, гордо именуемый детективом. Сюжет убивал логику и моё терпение. Я ушла чуть ли не в самом начале. Ушла не одна. Почти одновременно со мной зал покинул он.
На выходе он с самой красивой улыбкой, которую я когда-либо видела в жизни, поинтересовался у меня, почему я ухожу, мне тоже не понравился фильм или по другой причине. Я ответила ему, что да, кино ужасное, напрасные ожидания, лучше Хичкока никто ничего уже, похоже, не снимет. Он очень удивился, что мне нравятся фильмы Хичкока. Мы разговорились. Обсудили самые любимые. Продолжили наше знакомство в кафе, а под конец он предложил мне в шутку немедленно стать его девушкой, так как вряд ли он ещё встретит современную девушку, которой нравятся фильмы Хичкока и песни Нины Симон.
Я согласилась. В шутку. Но потом всё переросло не в шутку.
Глава 2
Да, наша любовь началась с шутливой игры. Я тогда и сейчас думаю, по-другому и не могло быть. Он был моей настоящей половиной. Мы были похожи характерами, вкусами, привычками. Даже внешностью мы были как будто предназначены друг для друга. Когда он улыбался, у него появлялась ямочка на правой щеке, а у меня точно такая же на левой. Мы были одного роста. У обоих зелёные глаза и тёмно-каштановые волосы. Нас часто принимали за брата и сестру.
Не сговариваясь, мы с первого дня стали вести себя как самая настоящая пара со стажем. Мы настолько вжились в эти роли, что даже удивлялись, когда мои и его друзья недоумевали столь стремительному развитию наших отношений. Никто из них не понимал нас. Мы ещё не встречались даже месяца, как стали жить вместе. Постепенно мы неосознанно и отдалились ото всех. В один момент, не сговариваясь, просто перестали общаться с посторонними, мы так стали потом называть наших друзей, да и всех остальных людей в этом мире.
Не отвечали на сообщения, звонки, не перезванивали никому. Нам хватало нас двоих. Вернее троих, с нами жила моя собака. Моэм. Я назвала его так в честь Сомерсета Моэма. Когда завела собаку, в ту пору очень любила читать его книги. Сейчас не читаю ничего. Здесь мне книг не дают. Здесь вообще дурно обращаются с людьми. Условия хуже некуда. Я почти не сплю. Когда меня выпустят, я не забуду об этом и молчать не стану. Так нельзя обращаться с людьми. Тем более со мной.
Глава 3
Знаете, всегда, когда он делал что-то такое, что планировалось якобы хорошим, а выходило плохим, что могло даже довезти меня до слёз, то он всегда так извинялся, так искренне раскаивался и называл себя дураком-романтиком. Вот прямо так и говорил: «Прости, прости, я хотел по-другому, я дурак-романтик, не подумал, что так выйдет, так расстроил тебя...».
Злиться или обижаться я на него не могла. Даже двух минут. Нисколько. Я верю, нет, знаю: он никогда не хотел по-настоящему сделать мне плохо. У него были совсем другие мотивы.
Всё началось с бабочек. Я уже говорила тут всем. Я их боюсь.
Глава 4
Почему все считают бабочек красивыми? Неужели никто не видит этого, кроме меня? Присмотритесь, они омерзительны. Хуже пауков, змей, скорпионов и прочих подобных тварей.
Всегда боялась бабочек. Они могут вызывать только страх и отвращение.
Не помню сколько мне было лет, ещё в школу не ходила, но очень ясно помню один летний день, когда впервые своё гадкое лицо показала моя боязнь бабочек.
Мы гуляли с мамой в парке. Ели мороженое, пломбир в вафельных стаканчиках. Моё самое любимое, сейчас такое мороженое уже невкусное. Или в наше время мороженое делают не из того, как раньше? Или всегда так, в детстве всё самое вкусное, а потом всё безвкусное?
Опять отвлеклась…
Тот день. Лето. Парк. Мама присела отдохнуть на лавочке, а я хотела нарвать для неё цветы. Они были такие красивые. На самом деле, мне больше хотелось собрать цветы для себя, а подарить их маме потому, что все дети так делают, но не это важно. Важно то, что когда я невинно бегала и искала только самые лучшие цветы для моего букета, которые подходили бы к моему платью, мне на плечо села бабочка. На левое плечо. Я даже до сих пор могу в точности показать то самое место её варварского приземления на меня. Это место я всегда особенно тщательно мою каждый раз.
Так вот. Когда она села на меня, мне так стало отвратительно, я стала кричать, трястись. Мама после рассказывала, что приняла это за приступ эпилепсии, так напугалась, и у неё самой на этом фоне чуть не развилось нечто подобное. Но нет. Это была не эпилепсия. Во всём были виноваты бабочки. Отвратительные создания.
Мне стоит заявить, что я никогда не рассказывала ему про бабочек. Не рассказывала до его сюрприза. Сюрприза от дурака-романтика.
Глава 5
Это должен был быть обычный день. Это был даже не выходной. Среда или четверг, не помню точно. Не важно.
Это началось вечером. Я пришла с работы, в доме никого не было, как мне тогда показалось. Я решила, что он пришёл первым и отправился погулять с Моэмом, хотя обычно мы всегда гуляли с ним вместе. Это было странно, но не так сильно. Это не настораживало.
Я собралась принять ванну, предварительно пошла взять одежду, чтобы потом сразу переодеться в свежее. Я открыла свой шкаф, где хранилась только моя одежда. Там, прямо посередине, чтобы я наверняка заметила, лежала картонная коробка, бледно-розового цвета, перетянутая яркой розовой лентой. Эти цвета мне не понравились.
Я сразу же поняла, что это сюрприз для меня. Я и открыла.
Не стоило открывать её. Не стоило её дарить мне. Он не знал.
Там были бабочки. Живые. Куча бабочек. Куча самых омерзительных больших бабочек. Они набросились на меня.
Не помню, что было потом. У меня остались только отрывочные воспоминания.
Я лежу на полу, вокруг огромные бабочки, они на мне, они вокруг меня, запутались в моих волосах.
Вспышка, белый свет. Я пытаюсь встать, бабочки не дают, они облепили меня, я падаю, они кусают меня, я вся истекаю кровью.
Вспышка, белый свет. Меня уже держит на руках он, обнимает, гладит, баюкает как ребёнка, что-то говорит, называет себя дураком-романтиком, пытается меня успокоить, нервно целует. Он плачет.
Вспышка, белый свет. Я лежу в ванной, он почему-то моет меня, что-то говорит, но я только вижу, как двигаются его губы, но не слышу ничего.
Не проявляю при этом никаких эмоций, у меня нет никаких мыслей в тот момент. Я просто как камера, записываю воспоминания, которые потом пересматриваю. И больше ничего в тот день. Полностью я вернулась только на следующий день. Утром.
Даже когда сейчас вспомнила этих бабочек тогда, у меня чуть не вышла обратно наружу эта смесь, называемая здесь кашей на завтрак. Вы вообще знаете, чем здесь кормят? Я про это обязательно напишу жалобу. Я даже с закрытыми глазами приготовлю лучше и аппетитнее на вид, не говоря уже про вкус.
Глава 6
Я признаю свою вину только в том, что я заранее не рассказала ему про бабочек. Я виновна только в этом. Забыла, это было неосмотрительно с моей стороны. Я не думала, что для других людей бабочки символизируют что-то романтичное, хоть и знала, но задвинула этот факт в самый тёмный угол моего сознания.
Для меня бабочки всегда были и остаются предвестниками чего-то мерзкого. Разрушения, гниения, смерти. В моём представлении бабочки наверняка предстанут в виде всадников апокалипсиса.
Он не знал ничего. Он хотел меня порадовать, удивить. Он говорил, что даже хотел вручить эту чертову коробку совсем при других обстоятельствах.
Я, разумеется, всё ему объяснила. Как я боюсь бабочек, что они со мной делают.
Всё могло быть по-другому, этого всего могло бы не быть, если бы он понял меня тогда. Он не понял. Сделал вид только. Пообещал, что больше в нашей жизни не будет бабочек.
Через несколько дней он вдруг попросил меня составить для него список всего, чего я боюсь. Как он сказал тогда, чтобы он дурак-романтик больше не наделал глупостей.
Список я составила. А он потом наделал глупостей.
Чудовищных глупостей.
Глава 7
Если бы я знала для каких целей ему был нужен список моих страхов, не составила бы его ни за что. Никогда не рассказала бы ни об одном моём страхе. Кроме бабочек.
Но у меня были ещё страхи.
Эти страхи уже были как почти у всех людей.
Но я должна рассказать же, что он сделал и зачем. Без этого вам не понять всего случившегося.
Это был большой список. Я перечислила свои невинные страхи и серьёзные.
Из невинных я написала, что очень боюсь потерять старую тетрадку моего дедушки. Там были его стихи и мысли, которые он записывал время от времени. Ничего особенного, но я дорожила этой тетрадью. Большинство его записей помогало мне преодолевать жизненные трудности на разных этапах. Даже когда бывало плохое настроение — почитать его тетрадь всегда было действенным способом пополнить свои моральные силы.
Тетрадь пропала. Я искала везде. Не нашла. Спрашивала у него. Он ничего не знал. Предпринимал вместе со мной поиски. Всё было тщетно.
Тетрадку было очень жаль, но её потеря не была столь уж тяжела. Я практически всё равно помнила её наизусть.
Но после стали происходить ещё подобные события. Стали воплощаться мои страхи из того списка. Сначала небольшие. Пропажа этой тетради, моя любимая на протяжении многих лет кружка оказалась разбитой, мои драгоценные пластинки с записями Нины Симон, которые было трудно достать, — поцарапаны.
Я подумала, что это всё проделки Моэма. Он был хорошим псом, никогда ничего не ломал, не грыз, даже если оставался в доме один. Но я слышала, что собаки с возрастом могут подурнеть. Это было плохо, но это не было трагедией. Мы решили, когда нас нет дома, закрывать Моэма в комнате, где нет ничего, что было бы жалко потерять.
Бедолага Моэм, он ни в чём не был виноват!
Глава 8
После воплощения моих невинных страхов всё началось.
Я проснулась в субботу. В пять утра. Я жаворонок по жизни.
Утро — моё любимое время суток. Это утро — было плохим.
Я проснулась, какое-то время просто лежала. Составляла планы на день. Когда я наконец встала, мои волосы остались на подушке. Кто-то побрил меня налысо.
В списке страхов я написала, что боюсь облысеть.
Я стала вопить. Не понимала, что происходит.
Стала звать его. Его не было в спальне. Я побежала на кухню. Он был там. Он был спокоен. Сидел за столом и что-то писал. Видел, что я в истерике и был спокоен.
Я стала кричать, говорить, что у меня нет волос. Он посмотрел на меня холодным взглядом, от которого я тут же перестала кричать, он никогда так на меня не смотрел. Он сказал, что ему это было тяжело сделать, но он должен был на этой пойти. Воплотить мои страхи, чтобы я пережила их. Пережила их, переболела, чтобы лишиться их всех.
Он говорил, что хотел сделать меня нормальной! Будто иметь страхи ненормально.
Я не знала, как реагировать. Мы стояли друг перед другом. Я смотрела на него и не понимала, кто из нас сошёл с ума. А потом меня наконец озарило. Все эти странности, всё это. Это делал он. Делал это ради меня. Чтобы спасти меня от бабочек. И нет в этом ничего ненормального. Это просто надо понять. Он хотел меня спасти. Он не издевался надо мной. Он хотел меня спасти…
Дурак-романтик!..
Я подбежала к нему, обняла его, говорила, что всё понимаю, не злюсь. Мы стояли, обнимались, плакали, говорили наперебой. Он говорил, как ему жаль было всё это делать. Я говорила, что я всё понимаю. Мы признавались друг другу в любви, плакали.
Простояли так минут десять или двадцать, как мне кажется.
Постепенно я успокоилась.
Вдруг, как всякий хозяин, который не замечает возле себя своего питомца уже продолжительное время, машинально впадает в панику, начинает озираться, искать его, звать. Я ощутила именно это чувство.
Я стала оглядываться, позвала Моэма. Уже приготовилась услышать, как он бежит. Один из самых приятных звуков для собачника. Но не произошло ничего. Моэм не появился.
Я задалась вопросом, где Моэм. Спросила об этом вслух.
Он ответил.
Моэм был в списке моих страхов. Я боялась, что он умрёт. Боялась увидеть его когда-нибудь мёртвым. Это пришлось воплотить…
Когда он это сказал, не знаю почему, но, как будто я уже всё знала, я молча отстранилась от него и пошла в ванную, где мой бедолага Моэм остался трупом в этом мире. Утопленным.
Глава 9
Он. Убил. Моэма.
Он. Убил. Мою. Собаку.
Сделал это из-за меня. Из своей любви ко мне. Сделал это, чтобы я перестала бояться бабочек. Пережила все свои страхи.
Переродилась. Вылечилась. Называйте это как хотите, я не разбираюсь в психологии. Я знаю только, что он не хотел убивать мою собаку, не хотел сделать мне больно. Он хотел мне помочь. Откуда он взял эти мысли? Не знаю, не знаю. Не хочу продолжать. Вы теперь знаете, что он сделал.
Что сделала я, вы знаете и без меня. Меня бы здесь и не оказалось, если бы вы не знали!
Скажу это ещё раз. Я тоже захотела избавить его от страхов. Хотела его обновить. Он должен был стать как я. Мы ведь две половины одного целого.
Я знала чего он боится. Он боялся умереть.
