Тот самый миг
Извиваясь под ледяными пальцами. Жадно вдыхая пропитанный сладкой смертью воздух. Сметая последние преграды собственной морали. Умирая и возрождаясь вновь. Отдаваясь, развращаясь, темнея и улыбаясь. На черных простынях её кровь не видна, но тонкий и дурманящий аромат способен затмить многое на этой планете. Смерть ничто, страсть и боль - все.
Она всегда знала все наперед и даже видение собственной смерти, не могло разрушить той жажды и отчаяния в ней. Лишь бы дышать этим, чувствовать это и забываться, уходя в вечность. Неимоверно раздражает то, как необходим смертному телу воздух. Дышать. Надо об этом помнить и не умереть раньше срока, иначе...
Холодное лезвие раскаленным ужом ввинчивается ей сначала под кожу, медленно врезаясь все глубже и глубже. Никого не волнует, каких усилий стоит держаться здесь, в этом мире. Дрожащий на вздохе стон кажется не своим. Мысли летят мимо и хочется раствориться в боли, упиваться ей.
Прошлое стирается под умелыми руками и губами. Будущее умирает вместе с ней, оставляя лишь болезненно сладкое настоящее. И этого достаточно.
Она выгибается дугой от пронзившего тело удовольствия и, вместе с этим, позволяет вогнать клинок в недрогнувшей руке. Почти до упора.
Глаза широко распахиваются, а вместо недавних вздохов и стонов нарастает хрип. Кровь в глотке забулькала.
Вот он! Прекрасный и неуловимый момент, то ради чего стоит пойти на такие жертвы.
Губы расползаются в блаженной улыбке, а глаза закатываются, будто от удовольствия.
Она берет Смерть за мертвенно ледяную кисть и с удивлением чувствует легкость.
Хочется сказать "Прощай" своему нежному убийце. Но уже поздно. Она скажет, потом по прошествии целой вечности. Ведь ждать она умеет, как никто другой.
Одержимость
И вновь, когда ты сильнее всего уязвим и слаб, оно подкатывает к твоему сознанию. Глаз дергается, руки трясутся и дыхание сбивается. Реальность стирается, преграды, что ты кропотливо ставил, в один момент лопаются, словно воздушные шары. Мир уходит на второй план. Движения на автомате, а картинка перед глазами становится неважной, скучной, серой и ненужной. Твое сознание сужается лишь до спора с самим собой.
«Они все тебя презирают»
«С чего бы?»
«Люди, они такие»
«Глупости»
«Но ты, то им покажешь, так? Заставь их захлебываться собственными слюнями и завистью. Ты лучше»
«Думаешь?»
«Знаю, и ты знаешь»
«Но как их заставить верить в это?»
«Зачем тебе ответ? Тебе он не нужен»
«Да»
Одержимо хватаешься за первый подвернувшийся клочок бумаги и быстро скользишь карандашом по нему. Строчишь на границе разборчивости, на краю срыва. Что может быть важнее этого?
— Хочу пИсать.— Звонкий голосок на секунду отрывает тебя от дела.
— Садись сам, мне некогда.
И вновь уходишь куда-то внутрь. Улыбаешься сам себе, бормочешь под нос, разговаривая сам с собой и с теми, кто прочно поселился в твоей голове. Границы стираются, ты видишь тот мир чуть ли не отчетливее настоящего. Но, что есть настоящее? Ты иногда путаешься и тогда никто не в силах убедить тебя в чем-то конкретном.
— Я кушать хочу.
— Некогда,— тихо под нос рычишь на разрушителя той идиллии обоих миров.
— Хочу кушать!
Бесит. Все бесит.
— Терпи. Дай мне время,— а руки уже трясутся от поднимающейся странной ярости.
Минута спокойствия.
— Кушать хочу-у-у!— Это нытье сводит с ума.
Плач взрывает твой мозг, контролировать и без того взвинченные чувства невозможно. Ты кричишь на ни в чем неповинное дитя. Он заходится более громкими рыданиями.
Шлепок обжигает твою ладонь, а стыд колет парой мгновений позже.
«Что же ты делаешь?»
Под громкие рыдания ребенка хватаешься за голову, впиваясь ногтями в неё. Сильнее и сильнее. Задыхаешься от ненависти к самому себе, кусаешь губы и от охватившей безысходности падаешь на пятую точку. Но разбуженные внутри голоса никак не собираются отступать. Ты им должен. Они презрительно плюют в тебя, называя слабаком. Борьба с внутренними демонами проходит для этого мира за какую-то секунду, а ты, истратив все силы, подавив и убив свое взбунтовавшееся «я», поднимаешься и прижимаешь к себе самое родное, что есть в твоей гнилой жизни.
Свободно вздыхаешь, когда чувствуешь его, этот мир. Иллюзии уходят и нет более той странной одержимости. Теперь она кажется тебе просто жалкой.
Ненадолго. И это ты тоже прекрасно понимаешь. В следующий раз, когда реальность вздумает испытать тебя на прочность, и ты позволишь себе расслабиться, возводимые стены вновь исчезнут. И избежать новой волны маниакального желания станет практически невозможно. Уж тогда, поберегитесь люди!
Звонок
– Солнышко, привет! – Родной голос в трубке мобильного сладкой радостью разбил собой монотонное жужжание десятков голосов вокруг.
– Привет, – медленно проговорил он, пытаясь не чувствовать саднящей боли в груди и первых косых взглядов в его сторону.
– Мы так чудесно провели время здесь! Ни разу погода не портилась. Такое яркое и жаркое солнце. Я в восторге! – Он попытался улыбнуться, но губы задрожали. Парень знал, что она скажет сейчас.– Жаль, тебя рядом не было. Я соскучилась. Как ты там? Дома опять дождь?
Горький комок подкатил к горлу и его голос предательски дрогнул:
– Да, льет уже неделю. Ты не представляешь, как я скучаю.
– Ой, ладно, мне пора! Объявили посадку на рейс. Не могу дождаться, когда, наконец, мы снова увидимся! Целую.
– И я. – Прозвучало шепотом, и он сжал телефон до треска.
Невыносимое желание дотянуться до неё сквозь ненавистные расстояния и время. Поморщившись, он проглотил тяжелый ком. Как же хотелось, чтобы сейчас его никто не видел, но в школе это сделать практически невозможно. Ученики сновали во время перемен тут и там. И кто виноват, что именно сейчас ему захотелось вновь услышать любимый голос?
Сердце резало ножом. Глаза щипало, от накатывающих слез, но он держался. Только не при всех. Хотя, плевать.
«Бедняга», «Как его жалко», «Говорят, они хотели вместе уехать после выпускного», «Смотри, он опять это делает», «Ужас».
Все эти шепотки роились вокруг него уже месяц. Поначалу он их ненавидел, а потом перестал замечать.
Все врут. Боль от потери никак не притуплялась со временем. И он слушал раз за разом последнее голосовое сообщение от неё. Снова и снова. Притворялся, что она еще жива, а это их обычный звонок.
Но сколько бы он не пытался, у него не выходило побороть страдание, врезавшееся в него, словно грузовик на полной скорости. Боль сбивала с ног и больше не давала жить. Она стала его вечным спутником, его миром.
Каждый уголок школы, дома, городка, где он жил, было соткано из тонких кровоточащих нитей. Они резали его, с каждым всплывающим воспоминанием. Хотелось просто вырвать все из головы. Умереть.
Взгляд сам собой упал на перебинтованные запястья.
Сможет ли он вновь попробовать уйти к ней? После всех предыдущих попыток за ним очень пристально следили.
Как же больно.
Он прикусил губу и прикрыл лицо ладонью, часто задышав, борясь с новой мучительной волной.
– Солнышко, привет! – Вновь раздался радостный голос в трубке мобильного, заставляя уйти школьный шум на задний план.
