- …обследование…перелом позвоночника…частичное повреждение спинного мозга…
С трудом удаётся пошевелить рукой. Пытаюсь приподнять голову от подушки, но не получается. Сознание медленно, но верно возвращается ко мне, но дымка, которой оно накрыто не исчезает.
- Скажите, это лечится? – голос отца отвлекает меня, и я оставляю попытки сесть.
- Частичное повреждение – это не полное, - говорит врач. – У него есть все шансы встать на ноги. Скорее всего, понадобится операция. При должном курсе реабилитации, большая вероятность, что он снова сможет ходить.
Снова сможет ходить? О чём они говорят? Я ведь…
Всё внутри меня замирает, потому что я только сейчас замечаю, что не чувствую ног. Вообще. Словно их нет, будто их отрезали. Я понимаю, что они есть, должны быть, но не могу пошевелить ими. Они не двигаются, они словно куски мяса…
- Но придётся исключить тяжёлые нагрузки…
Я уже не слушаю доктора, потому что мои мысли заполняет одна единственная мысль: я не чувствую ног.
Я не чувствую ног. Я не чувствую ног. Я не чувствую ног. Я не чувствую…
Страх охватывает меня до такой степени, что я не могу даже дышать.
- С боксом придётся завязать.
Я не чувствую ног.
- Даже если позвоночник полностью восстановится и парень сможет встать на ноги, есть большие риски, что тело не выдержит нагрузки. Последствия могут быть разными, от сильной боли в спине, до полного паралича ног. В худшем случае, может отказать всё тело. Летальный исход тоже исключать нельзя.
Я не чувствую ног. Я не чувствую ног. Я не чувствую ног.
- Да что я вам объясняю, - врач вздыхает. – Даже без спорта осложнения могут быть разнообразными. Это травма позвоночника. Есть вероятность, что он вообще не сможет ходить.
Забыть о боксе? В смысле? Да я только и живу ради него, как мне взять и забыть о нём?
Руки начинают дрожать, и я стискиваю одеяло пальцами. Отчаяние охватывает всё моё тело, воздуха не хватает, кажется, что стены сужаются и сдавливают меня со всех сторон. Хочется прямо сейчас встать и доказать им, что все слова доктора – враньё. Я могу ходить. Я буду ходить. И я не брошу бокс, они не посмеют отобрать его у меня!
Писк приборов усиливается, и тело начинает трясти. Всё сливается в один круговорот, я слышу голос врача, который зовёт медсестру, крепкие руки хватают меня, но я пытаюсь оттолкнуть их.
А потом я кричу так громко, что горло разрывается от неприятной боли. Лица мелькают перед глазами, голоса сливаются, а когда в меня вкалывают какую-то гадость, я снова погружаюсь в темноту, забывая про слова о том, что я больше не смогу заниматься боксом.
Я забываю обо всём.
В следующий раз пробуждение даётся мне проще. Я открываю веки и смотрю в потолок, пытаясь вспомнить, кто я и что здесь делаю. Голова пустая, я полностью спокоен.
- Егор, - женский голос проникает в мою голову, но я не сразу реагирую на него.
Только через несколько секунд я поворачиваю голову направо и смотрю на девушку, которая сидит возле моей кровати. Сначала я думаю, что это Соня, но потом понимаю, что это не она. Это Маша. Девушка смотрит на меня так, словно готова разреветься. Её глаза красные, взгляд уставший.
Я пытаюсь пошевелить рукой, но не могу. Опускаю взгляд и вижу, что мои руки привязаны ремнями к краям. Я полностью обездвижен.
- У тебя был приступ, - Розина замечает мой взгляд.
Я ничего не отвечаю. Приступ? Что ещё за приступ?
- Прости, - шепчет она, обнимая себя руками. – Я должна была вас остановить. Я такая дура.
Маша шумно втягивает в себя воздух, но это не помогает ей. Девушка всхлипывает, закрывая лицо ладонями. Я бессмысленно смотрю на неё. Хочется поднять руку и потрепать Розину по голове, сказать, чтобы она перестала реветь. Ненавижу, когда девушки рыдают.
Я смотрю на белоснежное покрывало, которое накрывает меня, и на несколько секунд зависаю. Не понимаю, что происходит. Наверное, в меня вкололи слишком много успокоительного, потому что я совершенно ничего не чувствую.
А потом я вспоминаю, как проснулся в прошлый раз, когда услышал слова врача о том, что я не смогу больше заниматься боксом.
Мои ноги. Я их не чувствую. Они не двигаются, как бы я не пытался.
- Развяжи меня, - голос хриплый. Девушка озадаченно смотрит на меня. – Я спокоен. Всё нормально.
Маша медлит, но потом всё-таки расстёгивает ремни, сковывающие мои движения. Я подношу руки к глазам и смотрю на них, легко сжимаю их в кулаки, а затем без сил опускаю на кровать.
- Что произошло тогда? – безразлично тяну я.
Розина смахивает слёзы и недолго молчит.
- Тебя Малийский сбил, - бормочет девушка. – Потом ты отключился. Матвей добрался до Саши раньше, чем он успел уехать. Вытащил его из машины и вырубил. Связался с вашим другом из полиции, и те вызвали скорую. Они поймали всех. Всех пятерых. У меня недавно брали показания, сказали мне, что Малийскому минимум лет десять светит за все его преступления. Но…
Она снова всхлипывает.
- Круто, - безразлично бросаю я, смотря в потолок.
- Прости меня, - снова тянет Маша. – Я во всём виновата.
- Это не так, - прикрываю глаза, пытаясь почувствовать хоть что-нибудь. Злость, отчаяние, радость, обиду, страх. Ничего не выходит. В моей душе бессмысленный штиль. – Я втянул тебя в это. Хотел помочь другу. Без тебя мы бы всё равно не отступили. Могло быть и хуже.
- Хуже, - её голос дрожит. – Ты… - она осекается. – Ты же…
Я не отвечаю.
Что я? Инвалид? Да. Конечно.
- Соня знает?
- Да, - Розина прикусывает губу. – Она меня ненавидит. Винит меня во всём. Я должна была сделать всё, чтобы вас остановить…
- Да хватит уже, - прошу я. – Что сделано, то сделано. Бесполезно винить себя, мы все виноваты.
Я снова открываю веки коротко вздыхаю. Холодно. Почему мне так холодно?
- Я позову твоего отца, - Маша поднимается на ноги.
Я ничего не отвечаю. Мысли снова путаются, и я тону в бессмысленности своего существования. Дверь хлопает, я остаюсь в одиночестве, и тоска неожиданно проникает в мои лёгкие, словно только и ждала, чтобы остаться наедине со мной. Губы дрожат, и я прикусываю их с такой силой, чтобы боль отрезвила меня.
Это конец. Конец для всего, что было мне дорого…
Jоhnyboy ft. KSENIA – Метамфетамир
Соня.
- …фольксваген пассат третьей серии девяностых годов, начала двухтысячных… - читает полицейский. – Номера…
- Да. Вроде. Я не разбираюсь в машинах, - бормочет Маша.
Я стою в стороне и прожигаю взглядом спину сестры, пытаясь сдержать всю свою злость и обиду, которая переполняет меня. Как она могла? Почему мне ничего не сказала? Это вообще не её дело, зачем она полезла в это? Из-за неё…
Мужчина благодарит Машу и уходит. Она недолго стоит спиной ко мне, а затем оборачивается. Её взгляд натыкается на меня, и девушка замирает. Она бледная и уставшая, явно недавно плакала, но в этот момент я не испытываю к ней жалости.
- Соня… - она делает шаг ко мне, но я отступаю.
- Довольна? – выдыхаю я. – Как ты могла?
- Я не… - её голос дрожит, но это вызывает во мне лишь новую волну злости.
- Это ты виновата. Он… - я осекаюсь и опускаю голову. Губы начинают дрожать. – Ненавижу тебя! – выпаливаю я и разворачиваюсь, чтобы она не видела моих слёз.
Я так зла, что готова срываться на всех подряд. Разрушать и уничтожать всё на своём пути, ненавидеть и отталкивать тех, кто меня окружает. Если бы Маша не помогала им, всё было в порядке, Егор бы не пострадал так сильно, он ведь вообще не при чём…
Чёрт… Я ведь знала, что они не отступятся. Я должна была догадаться, что они попросят её. Почему я чувствую себя такой беспомощной? Если бы я только могла всё исправить…
Егор Штормов, лучший боксёр нашего города, мечтавший выйти на профессиональный ринг, дышащий поединками и драками, живущий мыслями о спаррингах, теперь прикован к инвалидной коляске.
Каждый из нас, кто был причастен к этому, обвиняет себя. Маша, Матвей и я. Все мы виноваты.
Он говорит редко и мало, не улыбается, постоянно просит оставить его в одиночестве. Не смотря на обещание врачей, что парень пойдёт на поправку и сможет встать на ноги, Егор не блещет оптимизмом. Его когда-то пронзительные голубые глаза заволакивает дымка. Они становятся безжизненными и холодными.
Он ничего не говорит об этом, но я знаю, что ему тяжело. Чертовски тяжело.
Я собираю все свои силы и пытаюсь не терять позитива, надеясь, что его хватит на нас обоих. Бросить его сейчас я не могу, не посмею. В тот раз я хотела избежать подобных последствий, поэтому и разорвала все связи, но сейчас, если я уйди, это убьёт его. Я буду рядом, даже если он не встанет, если не сможет ходить, если останется в коляске до своей смерти.
- Погода хорошая, - тяну я, осторожно толкая кресло по хрустящему снегу.
Егор не отвечает.
Он говорит мало. Со мной почти никогда. Коротко отвечает на вопросы или же просит о чём-нибудь.
Сейчас начало января, спустя два месяца после того случая. Сегодня морозный день, и солнце ослепляет своими холодными лучами. Здесь тихо и одиноко, здания окружают, деревья местами нависают и прячут нас в своих безжизненных руках.
Операцию Егора откладывают три раза. То из-за его состояния здоровья, то из-за каких других причин. Мне ничего не говорят, но я знаю, что через неделю должны одобрить четвёртую попытку. Его увезут в Москву к хорошим хирургам, он пройдёт курс реабилитации и встанет на ноги. У врачей хорошие прогнозы.
Я останавливаю коляску возле небольшого замёрзшего пруда и дышу в варежки, чтобы согреть руки. Смотрю на Егора, но отсюда не вижу его лица, только шапку и ссутуленные плечи. Жалость накатывает на меня, но я трясу головой, чтобы отбросить её в сторону. Шторма нельзя жалеть, он этого не потерпит.
- Через неделю назначат дату операции, - оптимистично тяну я. – Готов?
Штормов не реагирует. Вряд ли он ответит, так что я решаю снова нести очередной бред, чтобы молчание не уничтожало ни его, ни меня, но не успеваю.
- А смысл? – его голос ровный и уставший. – Всё в пустую.
- Эй, - я огибаю коляску и сажусь перед ним на корточки. Беру Егора за руки и улыбаюсь. – Не говори так. Ты сильный. Ты выздоровеешь.
Парень смотрит на меня таким безразличным и пустым взглядом, что всё внутри меня сжимается. Он словно видит меня насквозь, знает все мои секреты и тайны. Его голубые омыты напоминают мне глаза старика, ожидающего смерть.
Раньше они ассоциировались у меня с чистым небом, в котором играют отблески солнца, но сейчас они больше похоже на лёд.
Я вздыхаю и целую его в щёку.
- Ты же знаешь, я буду рядом, - в очередной раз говорю я.
- Да хватит! – неожиданно вскрикивает Шторм, хватая меня за куртку, словно собираясь ударить. Это впервые за всё время, когда парень повышает голос и вообще проявляет хоть какие-то эмоции. – Ты себя слышишь хоть?! Я инвалид!
Он толкает меня так сильно, что я падаю на заснеженную дорогу.
- Я, мать его, грёбанный инвалид! – орёт Егор.
Он со злости ударяет кулаками по подлокотникам. Я сижу на снегу и смотрю на него снизу вверх, сдерживаясь, чтобы не разреветься. Мне так больно из-за того, что я не могу помочь ему, что ничего не в силах сделать, чтобы ему стало легче.
- Егор, - тяну я. – Ты же знаешь, что говорят врачи. Ты поправишься. Всё будет хорошо…
- Да пошла ты, Розина, - с ненавистью выплёвывает Штормов. – Хватит с меня твоей жалости. Ты поправишься, Егор. Всё будет хорошо, - передразнивает меня он. – Ничего не будет хорошо, - он хватается за колёса, чтобы развернуть коляску, но не делает этого. – Тошнит уже. Играешь тут в любящую жену, словно я овощ, не способный двигаться.
Горло сдавливает, и я перестаю дышать, чтобы сдержать слёзы.
- Да что ты такое говоришь, - я с трудом поднимаюсь на ноги. – Ты же знаешь, что я люблю тебя. Даже не думай, что я брошу тебя после всего, что случилось.
Парень фыркает и коротко смеётся, и я даже удивляюсь.
- Хватит с меня этого дерьма, - он качает головой, шмыгая носом. – Все вы только и делаете, что жалеете меня. Егор то, Егор это. Да что ты понимаешь, - парень не смотрит на меня. – Бокс был всем для меня, я не умею жить по-другому. Даже если я встану на ноги, всё бессмысленно.
Я прикусываю губу. Нет, всё не может быть бессмысленным. Мы прошли через столько преград, чтобы быть вместе, одно это достойно того, чтобы жить.
- Уходи, - бросает Егор. – Проваливай.
- Что? – не понимаю я.
- Проваливай, - злится Шторм. – Не хочу тебя видеть. Ты во всём виновата. Если бы ты не появилась в моей жизни, ничего бы не произошло. Всегда знал, что проблемы вечно из-за баб.
- Егор, - обида сдавливает меня. – Я люблю тебя. Ты не можешь…
Штормов вскидывает голову и смотрит на меня с такой яростью, что я отступаю.
- Я сказал, убирайся из моей жизни, Розина. Никогда больше не попадайся мне на глаза. Я не хочу любить ту, которая забрала у меня смысл жизни. Всё кончено.
Земля уходит у меня из-под ног, и я ощущаю, как проваливаюсь в глубины ада. Тихо выдыхаю, не понимая, что чувствую сейчас. Обиду, злость или вину? Хочу прикоснуться к Егору и сказать, чтобы прекратил нести эту чушь, но руки словно отнимаются. Я забываю, как дышать. Я просто стою и смотрю в глаза Егора Штормова, который разрывает меня на куски своей ненавистью.
Он действительно верит в то, что говорит?
Мои губы беззвучно шевелятся, пытаясь что-то сказать, но всё остальное в моём теле отказывает. Неужели именно здесь в парке больницы наши пути разойдутся? Могу ли я сделать хоть что-то, чтобы не допустить этого?
Егор отводит взгляд в сторону, хватается за колёса и уезжает прочь.
Двигайтесь, ноги. Мне нужно догнать его и ударить, чтобы он одумался.
Кричи, голос. Я должна остановить его, окрикнуть.
Я должна сделать хоть что-то, а не стоять посреди заснеженной дороги и смотреть вслед уезжающему человеку, которого безумно люблю и который только что раздавил все мои чувства.
Но я ничего не делаю, и Егор Штормов скрывается за поворотом корпуса больницы, уничтожив всё, что было нам дорого.
Уничтожив наш мир.
И уничтожив нас.
Конец 1 части.
С трудом удаётся пошевелить рукой. Пытаюсь приподнять голову от подушки, но не получается. Сознание медленно, но верно возвращается ко мне, но дымка, которой оно накрыто не исчезает.
- Скажите, это лечится? – голос отца отвлекает меня, и я оставляю попытки сесть.
- Частичное повреждение – это не полное, - говорит врач. – У него есть все шансы встать на ноги. Скорее всего, понадобится операция. При должном курсе реабилитации, большая вероятность, что он снова сможет ходить.
Снова сможет ходить? О чём они говорят? Я ведь…
Всё внутри меня замирает, потому что я только сейчас замечаю, что не чувствую ног. Вообще. Словно их нет, будто их отрезали. Я понимаю, что они есть, должны быть, но не могу пошевелить ими. Они не двигаются, они словно куски мяса…
- Но придётся исключить тяжёлые нагрузки…
Я уже не слушаю доктора, потому что мои мысли заполняет одна единственная мысль: я не чувствую ног.
Я не чувствую ног. Я не чувствую ног. Я не чувствую ног. Я не чувствую…
Страх охватывает меня до такой степени, что я не могу даже дышать.
- С боксом придётся завязать.
Я не чувствую ног.
- Даже если позвоночник полностью восстановится и парень сможет встать на ноги, есть большие риски, что тело не выдержит нагрузки. Последствия могут быть разными, от сильной боли в спине, до полного паралича ног. В худшем случае, может отказать всё тело. Летальный исход тоже исключать нельзя.
Я не чувствую ног. Я не чувствую ног. Я не чувствую ног.
- Да что я вам объясняю, - врач вздыхает. – Даже без спорта осложнения могут быть разнообразными. Это травма позвоночника. Есть вероятность, что он вообще не сможет ходить.
Забыть о боксе? В смысле? Да я только и живу ради него, как мне взять и забыть о нём?
Руки начинают дрожать, и я стискиваю одеяло пальцами. Отчаяние охватывает всё моё тело, воздуха не хватает, кажется, что стены сужаются и сдавливают меня со всех сторон. Хочется прямо сейчас встать и доказать им, что все слова доктора – враньё. Я могу ходить. Я буду ходить. И я не брошу бокс, они не посмеют отобрать его у меня!
Писк приборов усиливается, и тело начинает трясти. Всё сливается в один круговорот, я слышу голос врача, который зовёт медсестру, крепкие руки хватают меня, но я пытаюсь оттолкнуть их.
А потом я кричу так громко, что горло разрывается от неприятной боли. Лица мелькают перед глазами, голоса сливаются, а когда в меня вкалывают какую-то гадость, я снова погружаюсь в темноту, забывая про слова о том, что я больше не смогу заниматься боксом.
Я забываю обо всём.
В следующий раз пробуждение даётся мне проще. Я открываю веки и смотрю в потолок, пытаясь вспомнить, кто я и что здесь делаю. Голова пустая, я полностью спокоен.
- Егор, - женский голос проникает в мою голову, но я не сразу реагирую на него.
Только через несколько секунд я поворачиваю голову направо и смотрю на девушку, которая сидит возле моей кровати. Сначала я думаю, что это Соня, но потом понимаю, что это не она. Это Маша. Девушка смотрит на меня так, словно готова разреветься. Её глаза красные, взгляд уставший.
Я пытаюсь пошевелить рукой, но не могу. Опускаю взгляд и вижу, что мои руки привязаны ремнями к краям. Я полностью обездвижен.
- У тебя был приступ, - Розина замечает мой взгляд.
Я ничего не отвечаю. Приступ? Что ещё за приступ?
- Прости, - шепчет она, обнимая себя руками. – Я должна была вас остановить. Я такая дура.
Маша шумно втягивает в себя воздух, но это не помогает ей. Девушка всхлипывает, закрывая лицо ладонями. Я бессмысленно смотрю на неё. Хочется поднять руку и потрепать Розину по голове, сказать, чтобы она перестала реветь. Ненавижу, когда девушки рыдают.
Я смотрю на белоснежное покрывало, которое накрывает меня, и на несколько секунд зависаю. Не понимаю, что происходит. Наверное, в меня вкололи слишком много успокоительного, потому что я совершенно ничего не чувствую.
А потом я вспоминаю, как проснулся в прошлый раз, когда услышал слова врача о том, что я не смогу больше заниматься боксом.
Мои ноги. Я их не чувствую. Они не двигаются, как бы я не пытался.
- Развяжи меня, - голос хриплый. Девушка озадаченно смотрит на меня. – Я спокоен. Всё нормально.
Маша медлит, но потом всё-таки расстёгивает ремни, сковывающие мои движения. Я подношу руки к глазам и смотрю на них, легко сжимаю их в кулаки, а затем без сил опускаю на кровать.
- Что произошло тогда? – безразлично тяну я.
Розина смахивает слёзы и недолго молчит.
- Тебя Малийский сбил, - бормочет девушка. – Потом ты отключился. Матвей добрался до Саши раньше, чем он успел уехать. Вытащил его из машины и вырубил. Связался с вашим другом из полиции, и те вызвали скорую. Они поймали всех. Всех пятерых. У меня недавно брали показания, сказали мне, что Малийскому минимум лет десять светит за все его преступления. Но…
Она снова всхлипывает.
- Круто, - безразлично бросаю я, смотря в потолок.
- Прости меня, - снова тянет Маша. – Я во всём виновата.
- Это не так, - прикрываю глаза, пытаясь почувствовать хоть что-нибудь. Злость, отчаяние, радость, обиду, страх. Ничего не выходит. В моей душе бессмысленный штиль. – Я втянул тебя в это. Хотел помочь другу. Без тебя мы бы всё равно не отступили. Могло быть и хуже.
- Хуже, - её голос дрожит. – Ты… - она осекается. – Ты же…
Я не отвечаю.
Что я? Инвалид? Да. Конечно.
- Соня знает?
- Да, - Розина прикусывает губу. – Она меня ненавидит. Винит меня во всём. Я должна была сделать всё, чтобы вас остановить…
- Да хватит уже, - прошу я. – Что сделано, то сделано. Бесполезно винить себя, мы все виноваты.
Я снова открываю веки коротко вздыхаю. Холодно. Почему мне так холодно?
- Я позову твоего отца, - Маша поднимается на ноги.
Я ничего не отвечаю. Мысли снова путаются, и я тону в бессмысленности своего существования. Дверь хлопает, я остаюсь в одиночестве, и тоска неожиданно проникает в мои лёгкие, словно только и ждала, чтобы остаться наедине со мной. Губы дрожат, и я прикусываю их с такой силой, чтобы боль отрезвила меня.
Это конец. Конец для всего, что было мне дорого…
Jоhnyboy ft. KSENIA – Метамфетамир
Соня.
- …фольксваген пассат третьей серии девяностых годов, начала двухтысячных… - читает полицейский. – Номера…
- Да. Вроде. Я не разбираюсь в машинах, - бормочет Маша.
Я стою в стороне и прожигаю взглядом спину сестры, пытаясь сдержать всю свою злость и обиду, которая переполняет меня. Как она могла? Почему мне ничего не сказала? Это вообще не её дело, зачем она полезла в это? Из-за неё…
Мужчина благодарит Машу и уходит. Она недолго стоит спиной ко мне, а затем оборачивается. Её взгляд натыкается на меня, и девушка замирает. Она бледная и уставшая, явно недавно плакала, но в этот момент я не испытываю к ней жалости.
- Соня… - она делает шаг ко мне, но я отступаю.
- Довольна? – выдыхаю я. – Как ты могла?
- Я не… - её голос дрожит, но это вызывает во мне лишь новую волну злости.
- Это ты виновата. Он… - я осекаюсь и опускаю голову. Губы начинают дрожать. – Ненавижу тебя! – выпаливаю я и разворачиваюсь, чтобы она не видела моих слёз.
Я так зла, что готова срываться на всех подряд. Разрушать и уничтожать всё на своём пути, ненавидеть и отталкивать тех, кто меня окружает. Если бы Маша не помогала им, всё было в порядке, Егор бы не пострадал так сильно, он ведь вообще не при чём…
Чёрт… Я ведь знала, что они не отступятся. Я должна была догадаться, что они попросят её. Почему я чувствую себя такой беспомощной? Если бы я только могла всё исправить…
Егор Штормов, лучший боксёр нашего города, мечтавший выйти на профессиональный ринг, дышащий поединками и драками, живущий мыслями о спаррингах, теперь прикован к инвалидной коляске.
Каждый из нас, кто был причастен к этому, обвиняет себя. Маша, Матвей и я. Все мы виноваты.
Он говорит редко и мало, не улыбается, постоянно просит оставить его в одиночестве. Не смотря на обещание врачей, что парень пойдёт на поправку и сможет встать на ноги, Егор не блещет оптимизмом. Его когда-то пронзительные голубые глаза заволакивает дымка. Они становятся безжизненными и холодными.
Он ничего не говорит об этом, но я знаю, что ему тяжело. Чертовски тяжело.
Я собираю все свои силы и пытаюсь не терять позитива, надеясь, что его хватит на нас обоих. Бросить его сейчас я не могу, не посмею. В тот раз я хотела избежать подобных последствий, поэтому и разорвала все связи, но сейчас, если я уйди, это убьёт его. Я буду рядом, даже если он не встанет, если не сможет ходить, если останется в коляске до своей смерти.
- Погода хорошая, - тяну я, осторожно толкая кресло по хрустящему снегу.
Егор не отвечает.
Он говорит мало. Со мной почти никогда. Коротко отвечает на вопросы или же просит о чём-нибудь.
Сейчас начало января, спустя два месяца после того случая. Сегодня морозный день, и солнце ослепляет своими холодными лучами. Здесь тихо и одиноко, здания окружают, деревья местами нависают и прячут нас в своих безжизненных руках.
Операцию Егора откладывают три раза. То из-за его состояния здоровья, то из-за каких других причин. Мне ничего не говорят, но я знаю, что через неделю должны одобрить четвёртую попытку. Его увезут в Москву к хорошим хирургам, он пройдёт курс реабилитации и встанет на ноги. У врачей хорошие прогнозы.
Я останавливаю коляску возле небольшого замёрзшего пруда и дышу в варежки, чтобы согреть руки. Смотрю на Егора, но отсюда не вижу его лица, только шапку и ссутуленные плечи. Жалость накатывает на меня, но я трясу головой, чтобы отбросить её в сторону. Шторма нельзя жалеть, он этого не потерпит.
- Через неделю назначат дату операции, - оптимистично тяну я. – Готов?
Штормов не реагирует. Вряд ли он ответит, так что я решаю снова нести очередной бред, чтобы молчание не уничтожало ни его, ни меня, но не успеваю.
- А смысл? – его голос ровный и уставший. – Всё в пустую.
- Эй, - я огибаю коляску и сажусь перед ним на корточки. Беру Егора за руки и улыбаюсь. – Не говори так. Ты сильный. Ты выздоровеешь.
Парень смотрит на меня таким безразличным и пустым взглядом, что всё внутри меня сжимается. Он словно видит меня насквозь, знает все мои секреты и тайны. Его голубые омыты напоминают мне глаза старика, ожидающего смерть.
Раньше они ассоциировались у меня с чистым небом, в котором играют отблески солнца, но сейчас они больше похоже на лёд.
Я вздыхаю и целую его в щёку.
- Ты же знаешь, я буду рядом, - в очередной раз говорю я.
- Да хватит! – неожиданно вскрикивает Шторм, хватая меня за куртку, словно собираясь ударить. Это впервые за всё время, когда парень повышает голос и вообще проявляет хоть какие-то эмоции. – Ты себя слышишь хоть?! Я инвалид!
Он толкает меня так сильно, что я падаю на заснеженную дорогу.
- Я, мать его, грёбанный инвалид! – орёт Егор.
Он со злости ударяет кулаками по подлокотникам. Я сижу на снегу и смотрю на него снизу вверх, сдерживаясь, чтобы не разреветься. Мне так больно из-за того, что я не могу помочь ему, что ничего не в силах сделать, чтобы ему стало легче.
- Егор, - тяну я. – Ты же знаешь, что говорят врачи. Ты поправишься. Всё будет хорошо…
- Да пошла ты, Розина, - с ненавистью выплёвывает Штормов. – Хватит с меня твоей жалости. Ты поправишься, Егор. Всё будет хорошо, - передразнивает меня он. – Ничего не будет хорошо, - он хватается за колёса, чтобы развернуть коляску, но не делает этого. – Тошнит уже. Играешь тут в любящую жену, словно я овощ, не способный двигаться.
Горло сдавливает, и я перестаю дышать, чтобы сдержать слёзы.
- Да что ты такое говоришь, - я с трудом поднимаюсь на ноги. – Ты же знаешь, что я люблю тебя. Даже не думай, что я брошу тебя после всего, что случилось.
Парень фыркает и коротко смеётся, и я даже удивляюсь.
- Хватит с меня этого дерьма, - он качает головой, шмыгая носом. – Все вы только и делаете, что жалеете меня. Егор то, Егор это. Да что ты понимаешь, - парень не смотрит на меня. – Бокс был всем для меня, я не умею жить по-другому. Даже если я встану на ноги, всё бессмысленно.
Я прикусываю губу. Нет, всё не может быть бессмысленным. Мы прошли через столько преград, чтобы быть вместе, одно это достойно того, чтобы жить.
- Уходи, - бросает Егор. – Проваливай.
- Что? – не понимаю я.
- Проваливай, - злится Шторм. – Не хочу тебя видеть. Ты во всём виновата. Если бы ты не появилась в моей жизни, ничего бы не произошло. Всегда знал, что проблемы вечно из-за баб.
- Егор, - обида сдавливает меня. – Я люблю тебя. Ты не можешь…
Штормов вскидывает голову и смотрит на меня с такой яростью, что я отступаю.
- Я сказал, убирайся из моей жизни, Розина. Никогда больше не попадайся мне на глаза. Я не хочу любить ту, которая забрала у меня смысл жизни. Всё кончено.
Земля уходит у меня из-под ног, и я ощущаю, как проваливаюсь в глубины ада. Тихо выдыхаю, не понимая, что чувствую сейчас. Обиду, злость или вину? Хочу прикоснуться к Егору и сказать, чтобы прекратил нести эту чушь, но руки словно отнимаются. Я забываю, как дышать. Я просто стою и смотрю в глаза Егора Штормова, который разрывает меня на куски своей ненавистью.
Он действительно верит в то, что говорит?
Мои губы беззвучно шевелятся, пытаясь что-то сказать, но всё остальное в моём теле отказывает. Неужели именно здесь в парке больницы наши пути разойдутся? Могу ли я сделать хоть что-то, чтобы не допустить этого?
Егор отводит взгляд в сторону, хватается за колёса и уезжает прочь.
Двигайтесь, ноги. Мне нужно догнать его и ударить, чтобы он одумался.
Кричи, голос. Я должна остановить его, окрикнуть.
Я должна сделать хоть что-то, а не стоять посреди заснеженной дороги и смотреть вслед уезжающему человеку, которого безумно люблю и который только что раздавил все мои чувства.
Но я ничего не делаю, и Егор Штормов скрывается за поворотом корпуса больницы, уничтожив всё, что было нам дорого.
Уничтожив наш мир.
И уничтожив нас.
Конец 1 части.
