– Одни проблемы в этом деле, – недовольно заметил Виктор Андреевич. – Что ты ей вколола?
– Хотела снотворное, но не успела, – с раздражением ответила Ольга. – Она уже грохнулась в обморок. Она меня напрягает, и ваши сеансы становятся всё продолжительнее. Пора кончать. Может, как обычно?
– Нельзя. Босс против.
Ольга, судя по всему, закурила. Мария почувствовала аромат табака, смешанного с ментолом.
– Не нравится мне всё это. Босс не объясняет причину, но убрать её не разрешает. Что их может связывать?
Мария услышала, как открывается окно прямо над головой. Пока никто не заметил, что она в сознании, и Марию это устраивало.
– Босс не из влюбчивых. Вряд ли дело в симпатии, – Виктор Андреевич перелистывал блокнот. Мария услышала шелест и почему-то вспомнила о своей любви к книгам. Да, точно, в детстве она обожала читать. Особенно историческую литературу.
– Страсть? Потянуло на молоденьких? – тем временем продолжала Ольга.
– Возможно, но подвергать опасности дело всей своей жизни из-за какой-то бабы?
– На него это непохоже, – Ольга звучно выдохнула дым, и Мария легко представила облако, обволакивающее стройную фигуру администратора.
– По правде говоря, – произнёс Виктор Андреевич, – мне осточертело играть роль психолога. Рано или поздно она всё равно всё вспомнит. Память уже возвращается. Пока она жива, мы в опасности.
Мария похолодела. Это галлюцинации или кошмарный сон. Сейчас она откроет глаза и окажется в своей уютной квартире на Гарькавого. Нальёт кофе, сядет на диван и включит «Дискавери». Так и будет. Иначе и быть не может.
Но реальность пугающе звонко проникала в сознание: «Пока она жива, мы в опасности».
Ольга тем временем заговорила чуть тише, так, что Марии пришлось напрячь слух, чтобы расслышать.
– Слушай, я могу вколоть ей «веронал», и она хорошенько проспится...
Она сделала паузу и уже шёпотом медленно добавила:
– А могу совершить ошибку и перепутать лекарства.
Наступила тишина. Мрачная и пугающая. Мария буквально увидела себя с аккуратным и неброским макияжем и навеки закрытыми глазами. Она судорожно начала вспоминать слова «Отче наш»: так её учил отец действовать в критических ситуациях, но, как назло, память снова подводила. Она не помнила ничего дальше первых трёх строк.
А потом её словно оглушило. Казалось мир вокруг взорвался. Мария не помнила в какой именно момент открыла глаза. Может, когда прозвучал этот грохот, или, когда вспоминала молитву, но сейчас она в панике оглядывалась по сторонам. Попыталась приподняться, а сил хватило только на то, чтобы скатиться на пол. Мария больно ударилась локтём, и нервные окончания моментально взвыли. Она приподнялась на колени и поползла вперёд. Мир молчал. Она даже не слышала биения собственного сердца. Возникла нелепая мысль: «Может я умерла?» Но телу не нравилась подобная версия, и оно упорно продолжало ползти, пока руки не наткнулись на блокнот. Взгляд пробежался по кислотно-зелёной обложке и замер на узловатых пальцах, безжизненно лежащих на полу. Как в замедленной съёмке к Марии постепенно приходило осознание того, что эти пальцы больше не сожмут шариковую ручку, не сделают ни единой записи в толстом блокноте и больше никогда не поправят съехавшие очки в золотистой оправе. И вместе с тем пришло осознание, что нужно бежать.
***
Она не помнила, как переступила через бездыханное тело Ольги, как вышла из кабинета, как бродила по улице под проливным дождём. Не слышала, как огромные капли стучали по асфальту, и сигналили водители на дороге. Не чувствовала холода, хотя и дрожала всем телом, и не видела мужчину, идущего следом за ней от медицинского центра до самого дома. В голове была пустота словно после тщательной работы пылесоса. Исчезли абсолютно все мысли, все чувства.
Она на автомате добрела до дома, зашла в подъезд и вызвала лифт. Пока, скрипя всем своим нутром, лифт поднимался на третий этаж, Мария рылась в сумочке, которую каким-то чудом догадалась забрать из кабинета. Пальцы что-то судорожно искали. Разум не смог бы ответить, что именно – действовала мышечная память. Наконец упаковка с пустырником оказалась в руках. Мария разжевала таблетку так же на автомате и вышла из лифта.
Только оказавшись в квартире, она начала приходить в себя и первое чувство, ожившее внутри, оказалось страхом. Нужно бежать, но куда? Мысли в голове путались, и всё вокруг казалось нереальным, будто это и не она вовсе только что стала невольной свидетельницей убийства. Перед глазами всплывали образы Виктора Андреевича и Ольги. Неужели кто-то безжалостно прервал их жизни? Но кто и почему? И почему она сама всё ещё жива, и что если убийца уже ожидает за дверью? Она медленно на цыпочках добралась до прихожей и мельком, дрожа всем телом, взглянула в глазок – никого. Может Бог даровал ей жизнь? От этой мысли стало чуть спокойнее, но ненамного и вместо того, чтобы бежать, куда глаза глядят, Мария подобно промокшему напуганному зверьку забилась в угол дивана и сидела так до тех пор, пока не затекли ноги.
Жуткий страх всё ещё сковывал и тело, и душу, а в голове было так много вопросов. Что всё-таки произошло в кабинете? Что творится с её памятью? Что вообще творится с её жизнью? Вопросы, вопросы и ни единого ответа. Если бы хоть одна живая душа могла ей помочь, но обратиться было не к кому. Друзья, окружавшие после аварии, казались ненастоящими, и она их совершенно не помнила, а поэтому старалась любезно отказываться от любых предложений о встрече и редко отвечала на их звонки. Ни к кому из них она точно обратиться не могла. Мать умерла, когда Мария была подростком. Отец скончался больше двух лет назад. Он умер от какой-то болезни. Она попыталась вспомнить название и в голове промелькнуло какое-то имя или фамилия, что-то немецкое. У неё возникли ассоциации с коровами. Не понимая причину, она ухватилась за эту внезапную мысль, надеясь, что в ней кроется подсказка.
Мария измеряла шагами свою небольшую гостиную, стараясь не думать о произошедшем и вопреки здравому смыслу не думала больше о побеге. Сейчас ей казалось, что нет ничего важнее потерянных воспоминаний, будто бы в них и крылись ответы на все вопросы, и, нервно вздохнув, попыталась сосредоточиться на болезни.
«Коровы. При чём здесь коровы? Возможно, животный вирус. Отец умер от заражения каким-то вирусом. Нет. Не то. Что-то другое. Что-то связанное с Великобританией. Ну же, не думай о произошедшем. Вспоминай. Вспоминай! Как твой отец мог быть связан с Великобританией? Ездил отдыхать, работать? У вас там родственники. Нет. Не то».
Она как заезженную пластинку повторяла одно и то же слово: «Великобритания, Великобритания», – и когда от частого повторения это слово перестало быть понятным, в памяти всплыл медицинский термин «Прион».
Мария замерла. Это слово она очень хорошо знала и понимала, что оно относится к медицине. Но откуда она это могла знать? Её жизнь до аварии была как-то связана с медициной? Но она этого не помнила. Она ничего не помнила до того страшного дня. А в голове всё звучало «Великобритания, прион, коровы». И от этих знакомых, и в то же время чужих слов хотелось взвыть. Она силилась вспомнить хоть что-нибудь, хоть какую-то деталь, но тщётно. Сознание словно нарочно путало мысли – дорожки, ведущие в прошлое и настоящее. Мария чувствовала растерянность, но это было лучше, чем страх. Намного лучше.
Она медленно дошла до ванной комнаты, сняла мокрую от дождя одежду и встала под душ. Ей хотелось смыть все воспоминания о сегодняшнем происшествии.
Ледяная вода обжигала плечи, грудь, бёдра, заставляла каждую клеточку тела ёжиться от низкой температуры.
Вода отрезвляла.
Мария чувствовала себя спокойнее, увереннее и снова попыталась вернуть воспоминания.
«Прион. На что похоже это слово? На нейтрон, протон? Какое-то химическое соединение? Близко, но нет. Возможно, следует подойти с другой стороны: «прион» в переводе с английского белок, да, кажется белок. Значит всё-таки это как-то связано с коровами или с мясом. Да. Инфекция».
Головная боль не заставила себя долго ждать, и Мария ощутила, как первые маленькие палочки ударили по барабану, но боль её не остановила. Мария понимала, что движется в верном направлении.
«Итак, инфекция. Инфекция, связанная с мясом. Возможно отравление, нет. От этого существуют лекарства, а отец был неизлечим».
Она вспомнила его вытянутое худое, почти прозрачное лицо. Вспомнила выцветшие глаза. Глядя в них, казалось, будто кто-то взял тряпку и разом смыл все краски, а ведь глаза у него были красивые – голубые, как летнее небо.
Мария почувствовала, как начинают неметь кончики пальцев и повернула кран с горячей водой. Мимолётная вспышка: душевая кабина, где она обнимает мужчину, он гладит её смоляные волосы, а капли стекают по обнажённым телам и сливаются в единое целое. Мария почувствовала, как учащённо забилось сердце. Неужели это воспоминание реально? Или это всё игры разума? Ведь подобное ей снилось. А затем перед глазами снова возникло лицо отца. Его испуганное выражение, невнятное бормотание, нервное перебирание пальцами кончика одеяла. Женщина подумала о нервах, о центральной системе, о белках и о старости. Всё это было как-то взаимосвязано, но пока она не могла нащупать эту связь.
«Нервное заболевание? Но при чём здесь белки? Старческое слабоумие? Но оно не приводит к смерти, только если это слабоумие не является следствием заражения каким-то вирусом. Нет, не вирусом, инфекцией. Следствием развития какой-то аномалии. Прионы, коровы, белки, аномалия, старость... старость… Вот оно! У отца была прионная болезнь!»
Мария почувствовала, как учащённо заколотилось сердце, как усилилась барабанная дробь. Ещё чуть-чуть и, казалось, голова разорвётся на части. Ей пришлось сжать виски, чтобы хоть немного облегчить боль.
«Прионная болезнь или болезнь Крейтцфельдта-Якоба. Конечно! Крайне редкое заболевание, полностью разрушающее мозг. Как я могла забыть? И как я смогла вспомнить?»
Её радость сменилась болезненным чувством утраты. Мария вновь увидела смятые простыни и беспомощного отца. Вспомнила, как стремительно развивался этот кошмар.
За два месяца до смерти у него начало двоиться в глазах. Он видел соседа и каждый раз спрашивал, как поживает его брат-близнец и тот же вопрос задавал Марии: «Где моя вторая дочь? Почему ты мне о ней не рассказывала?» У отца началось помутнение рассудка, а врачи разводили руками. Мария не знала, что делать.
Всё чаще ему стали мерещиться незнакомцы: он даже гонялся за ними по дому, пока однажды не упал и не вывихнул ногу. Слышал голоса и звуки, доносившиеся со всех сторон. Отец жаловался, что его кто-то пытается свести с ума, а потом и вовсе перестал узнавать свой дом, забыл имя дочери. За неделю до смерти его покинули силы. Он не мог передвигаться даже с посторонней помощью и целыми днями лежал на кровати. А потом стало ещё хуже: отец перестал говорить, отказывался от еды. Его взгляд становился всё более безумным. Он просыпался в поту и с настороженностью смотрел на теперь уже незнакомую дочь. Врачи диагностировали прионную болезнь уже после смерти. Сказали, что она была неизлечима.
Мария вышла из душа и долго стояла перед зеркалом, обмотанная полотенцем. Губы дрожали, а лицо было мокрым. Но не от воды.
Это были слёзы. ?
Прода от 21.11.2020, 17:53
Глава 4
Александра Селивёрстова предпочитала особо часто не соваться в дела бывших коллег, но этот случай её заинтересовал. Двое убитых, мгновенная смерть и подозреваемая женщина.
В три часа дня она пожертвовала своим редким выходным днём, отложила очередную книгу в мягкой обложке, на этот раз это был триллер, и принялась разрабатывать возможные версии.
Молодой оперативник Фёдоров сразу предложил две идеи. Первая – убийцей была недовольная клиентка. Вторым вариантом рассматривалась ревнивая жена. Следователь Тарасевич пошёл дальше и подумал о психопатке, убивающей всех, кто как-то связан с психологией. Александра не поддерживала ни одну из версий.
Первые две были слишком очевидны: за время службы в полиции, а это ни много ни мало почти пять лет и за год работы частным детективом, она усвоила важную истину –очевидное не всегда значит верное. Ревнивая жена, недовольная клиентка – слишком просто, слишком предсказуемо. Убийца как на ладони. Профессионал так не поступит, а, судя по убийствам, работал профи.
Версия Тарасевича тоже была поверхностной. Психопаты не часто убивают из особенного оружия, а, исходя из того, что на телах были огромные рваные выходные отверстия, пули были нестандартными. Не дожидаясь криминалистической экспертизы, Александра могла бы сказать, что убийца использовал экспансивные пули. Их называли «цветы смерти». Поэтично? Да. На самом деле с цветами они не имели ничего общего и название своё получили только по способу действия: они раскрывались при попадании в мягкие ткани, нанося колоссальный урон жертве по сравнению с обычными. Почему раскрывающуюся пулю назвали именно цветком, она не знала, склоняясь к мысли, что автор сего оружия был натурой романтичной.
Александра ни разу не сталкивалась с подобным, но слышала не раз. Не нужно далеко ходить: Джон Леннон был убит таким способом. В него выпустили, кажется, пять пуль. Здесь по одной на каждого. Александра знала и ещё одно: эти патроны были запрещены. Но запрет можно было обойти, если ты полицейский или охотник. И если женщину полицейского представить было легко, то второй вариант в данном преступлении казался малоправдоподобным.
Большая стрелка на часах лениво перевалила за шестёрку, и Александра уставилась на телефон: друг-криминалист обещал позвонить в половине пятого, если что-то обнаружится. Время пришло.
Иван Резников позвонил с небольшим опозданием, но голос его звучал, как всегда бодро и освежающе. Александра дала ему прозвище «Бриз», он ей «Пуля».
– Привет, Пуля. Как тебе новое дело? Интерес вызывает или слишком простое?
Александра улыбнулась прежде, чем ответить. Она всегда улыбалась, когда слышала его голос.
– Это ты мне ответь: простое оно или нет?
– Фёдоров считает, что надо искать жену убитого. Он видит здесь убийственную ревность.
– Убийственную ревность? У этих двоих были отношения?
– Этого никто не знает, мы даже личности еще не установили, – вздохнул Иван.
– У вас там что, перерыв на тортик?
– Хорошая шутка, но нет, работаем. Хотя от тортика я и не отказался бы. И от выходного. Как, кстати, твой?
– Читала, – ответила Александра, бросая взгляд на книгу. Триллер снова был на книжной полке. Он так и манил окунуться в выдуманную историю, но теперь она не могла себе позволить такой роскоши. Сначала дело.
– Какой? – поинтересовался Иван, легко представляя домашнюю библиотеку подруги. Она была известным книголюбом, он – в меньшей степени.
– Хайсмит. «Незнакомцы в поезде».
– И как?
Понять стоящая книга или лишняя в её громадном собрании Александра могла, прочитав первые семь страниц. В данном случае прочитано было уже семьдесят, поэтому она не стала задумываться над ответом и произнесла:
– Обязательно куплю и другие её книги, но сначала хотелось бы дочитать до конца эту.
