Исцеление

Сигнал зуммера прозвучал как-то особенно тревожно. Если бы не слуховые датчики, чутко уловившие разницу в тоне звука, можно было предположить, что это плохой знак. Впрочем, сбой настроек системы таковым как раз и является, но с оборудованием можно разобраться позже – вызов прежде всего. Тем более я сидела в шаттле без дела уже вторую неделю, и это порядком наскучило моей деятельной персоне.
       Черничное марево космоса за окном иллюминатора было неизменно, как вечность, и само по себе наводило на тоску и чувство собственной незначительности. Песчинка посреди вселенной, жаждущая изменить мир. Да, не о таком я мечтала, устраиваясь в ряды межзвездных спасателей. Но что поделать – аварий и тому подобных чрезвычайных происшествий в моем секторе случалось ничтожно мало. Наверное, оно и к лучшему.
       Собралась я быстро – по уставу мы должны быть готовы в течение пяти стандартных минут, но я успевала за три. Мимоходом выставила кораблю нужный курс, пытая внешние датчики шаттла и отправленный впереди себя быстроходный зонд. Картина удручала – астероид (а то и просто крупный космический мусор, оказавшийся на пути) смял половину жилого модуля пострадавшего судна, зависшего почти у самой границы патрулируемого мною района, в стороне от большинства заселенных планет. Стыковочный люк вырвало с мясом, впрочем, я не стала бы рисковать и пристыковываться ко вполне вероятно разгерметизированному кораблю.
       Гравикомпенсационная платформа, к счастью, уцелела, и визуально не была повреждена, так что теплилась надежда, что удар не оказался смертельным для всей команды. Датчики, сканирующие пострадавшее судно, также передавали более-менее позитивную информацию: добрая половина отсеков герметична, гипердвижки в целости и сохранности, радиационный фон в норме. Вот только температура обшивки не радовала – опускалась, причем стремительно. Видимо, двигатели по какой-то причине перестали работать, а без них и система жизнеобеспечения продержится недолго.
       Я добиралась до места крушения минут пятнадцать, за это время температура снизилась на шесть градусов, и это снаружи. Внутри такими же темпами должна снижаться не только температура, но концентрация кислорода. Обычно пострадавших можно спасти в течение получаса, но видимые повреждения корабля наводят на мысль, что внутри всё может быть куда как хуже.
       Мой шаттл завис, четырьмя тросами держась за обшивку гражданского судна. Я разглядела герб Объединенной Федерации и даже знак научной экспедиции, а вот идентификационный номер смело вместе с частью корабля, теперь узнать его можно только подключившись к бортовому компьютеру или забрав черный ящик. И где же дрейфует другая половина модуля, интересно знать – не напороться бы на неё на обратном пути.
       Через основной шлюз ход мне был закрыт, пришлось воспользоваться запасным, как раз предназначенным для спасательных работ. Набирать пин-код скрытого замка, зависнув в космосе, в плотных перчатках скафандра, было не слишком удобно, но удобство это вообще не то, зачем люди идут в спасательную службу. Сердце бешено колотилось, когда люк с хлопком сброса давления поддался, и я нырнула в него, захлопывая над головой, и затаила дыхание.
       Три. Две. Одна.
       Зажегся тревожный красный свет, подсвечивая дисплей аварийного подключения к системе. Пальцы резво пробежались по кнопкам. Выровнять давление. Запустить двигатели на двадцать процентов мощности, чтобы подпитать систему жизнеобеспечения. Просканировать корабль в поисках выживших.
       Резкий звук и высветившийся на панели ноль заставили меня нахмуриться. Ни одной активной формы жизни. Если кто и выжил, то только в анабиозе. Что ж, в моем шаттле хватит места для пяти-шести капсул, вот только как я их буду перетаскивать через спасательный шлюз, диаметр которого, если мне не изменяет память, даже меньше диаметра среднестатистической «морозилки»… Впрочем, главное – найти выживших. О перевозке можно побеспокоиться, когда придет время. Анабиозники даже другую спасательную группу могут дождаться, если капсулы в норме.
       Я набрала технический код открытия шлюза и проскользнула в нутро корабля. Аварийное освещение заставило перестроиться на датчики – инфракрасный и тепловой, так как обычное зрение просто-напросто не справлялось. И запоздало похвалила себя, что не рассталась в шлюзе со скафандром – по полу стелился рыхлый туман хладогена, пробираться через который приходилось, как через что-то вязкое. Плохой знак, напрямую указывающий на то, что камеры могут быть изрядно повреждены. И на то, что если кто-то из команды был на корабле без защитного скафандра, то ему грозит не только асфиксия от нехватки кислорода (проценты меня откровенно не радовали, система практически отрубилась, хотя по подсчётам прошло всего двадцать стандартных минут после аварии), но и глобальное обморожение. Мда, космос по-прежнему, как и сотни лет назад, безжалостен к своим покорителям.
       Конечно, правилами запрещается нахождение на судне без скафандра, но кто вообще обращает внимание на технику безопасности на заурядном, в общем-то, рейсе? Подобная дисциплина имеет место лишь на военных судах, готовых в любой момент словить ракету в борт, а вот гражданские… еще ни разу я не забирала с гражданских кораблей ни команду, ни пассажиров, поголовно одетых в скафандры, даже современные – гибкие и легкие, ничуть не стесняющие движений. Зато в майках, шортах и шлепанцах на босу ногу – подавляющее большинство. То ли верят в собственное бессмертие, то ли считают, что в случае серьезной аварии, для которой и предусмотрены скафандры, никакая защита уже не спасёт.
       До криокамер я добиралась с потаенным страхом, внимательно осматривая густой туман под ногами – мало ли, кто попался в его сети. К счастью, никого не увидела, даже украдкой перевела дух.
       Причина, по которой корабль не отклонился от курса и словил астероид, стала ясна, когда я дошла до криокамер. Весь экипаж спал. Восемь капсул вдоль стены было занято. И все восемь капсул по контуру горели пылающее-красным. Я непроизвольно поежилась. Восемь добротных криокамер предпоследней модели, как одна, оказались неисправны. Из вшитых вдоль стен труб неспешно тёк хладоген, а за запотевшими стеклами просматривались тела. Просто тела всех членов команды. И убила их не авария, а какая-то странная неисправность.
       Сжав зубы, я прошла вдоль камер, внимательно отмечая детали для отчета – как для своего руководства, так и для компании-изготовителя, а также монтажников системы подачи хладогена на корабле, которым явно придется ответить за гибель членов экипажа.
       Две женщины и шестеро мужчин. Не старые еще. Система шаттла, наконец-то подключившаяся к бортовому компьютеру, щедро снабжала меня данными, всплывающими перед внутренним визором, стоило мне подойти к очередной криокамере.
       Вот Джон Саук. Бортинженер. Тридцать один год. Холост. Имеются мелкие заслуги перед Объединенной Федерацией. Рост метр восемьдесят шесть, вес девяносто два. Явно не кабинетный заморыш, таких мужчин в научной сфере раз-два и обчелся.
       А это – Элиза Бьёрк, ксенопсихолог. Шикарная улыбающаяся блондинка в профиле на моем дисплее и посеревшая, будто бы выцветшая мёртвая женщина, застывшая в криокамере. Чуть старше меня – двадцать семь лет. Замужем.
       А вот и её муж, Ксандр, командир корабля, нейролингвист по образованию. Тридцать шесть лет, двое детей от первого брака и куча наград за непонятные мне выслуги, информация о парочке из которых и вовсе висит под грифом секретно.
       Странный подбор персонала для научной лаборатории в космосе.
       Здесь был и отставной боевик, самый старший член экипажа – уже вышел на пенсию, хотя ему едва-едва сравнялось сорок семь. И выпущенный под условно-досрочное молоденький хакер, половина дел которого также висела под грифом секретности. На двоих система и вовсе не выдала мне досье, хотя я имела один из самых высоких уровней доступа, и никогда прежде не сталкивалась с тем, что что-то было от меня скрыто. Конечно, я могла бы попробовать взломать бортовые файлы – уж на самом корабле сведения об экипаже должны быть, пускай и спрятанные, но пресловутое шестое чувство, в которое я, в сущности, не верила, подсказывало не совать свой нос настолько глубоко. Думаю, проблем мне хватит и просто оттого, что я нашла этот корабль. И сдается, что экипаж погиб задолго до столкновения. Да и так ли случайно, как я прежде полагала, корабль встретился с астероидом?
       Сама не зная зачем, я подошла к панели управления камерами. Протерла от измороси и хлопьев хладогена, с неудовольствием отмечая тот факт, что пластину снимали и даже не удосужились докрутить два магнитных болта. Вскрылась панель легко, с одного рывка пальцами правой руки, и вырванные с мясом провода, заботливо уложенные обратно в углубление, заставили пошевелиться волосы на затылке.
       К спасательному люку я рванула, будто за мной гнались на самом быстроходном катере, хотя заранее понимала – не успею.
       Два поворота. Шлюз. Коридор, слабо освещенный тревожным красным светом.
       Я чувствовала, будто меня преследуют. Буравят спину недобрым взглядом. Но оглянуться значило признать, что я здесь не одна. Признать, что ультраточные приборы тоже могут ошибаться.
       Кто-то был на этом корабле. Живой, хотя его и не засекли мои датчики. И это именно он убил команду и направил судно на астероид, чтобы сработал спасательный маячок.
       Мы встретились почти у самого аварийного шлюза – мне не хватило буквально пары секунд, чтобы забаррикадироваться в запароленном отсеке. На нем был тонкий летный скафандр с нашивками ОФ, навряд ли спасающий от пониженного давления и откровенно минусовой температуры под ногами. Пожалуй, единственное, за счет чего он был еще жив и достаточно бодр – старомодная кислородная маска, закрывающая почти всё лицо. Я видела только глаза – с неестественно расширенными зрачками кажущиеся почти черными, – которые смотрели в самую душу, заставляя дрожать от совершенно иррационального ужаса.
       Трипт. Чистокровный. Загнанный в угол, будучи запертым на неисправном корабле, и оттого особенно опасный.
       Я судорожно вздохнула, окидывая трипта взглядом. Высоченный – под два метра. И шириной немногим меньше. Я для него, наверное, кажусь сущей букашкой – раздавит и не заметит. Одна радость – мой скафандр будет ему мал, даже шлем не налезет, так что путь в открытый космос до шаттла для него закрыт. Кажется, он подумал о том же, потому что черные глаза налились стальной ненавистью, а огромная рука в черной перчатке метнулась к моему горлу, без труда поднимая в воздух.
       Он не сразу понял, что меня спасает основание шлема, не давая его пальцам смять тонкую девичью шею. С яростным рыком рванулся вперед, впечатывая моё тело в стену с такой силой, что корабль, казалось, пошатнулся. Из глаз будто икры посыпались, а во рту появился солоноватый привкус крови. Лицо гуманоида было так близко, что если бы не шлем, я бы почувствовала его дыхание, а то и тепло (или холод, что вероятнее) светло-оливковой кожи. Это явно была самая близкая встреча двух наших цивилизаций – команда наверняка держала его где-нибудь подальше и взаперти, иначе мне не ясна причина его внезапной агрессии.
       Ксенопсихолог, нейролингвист, бывший военный… и как я раньше не догадалась? Научная миссия, как же. Скорее военно-исследовательская. Наверное, снесенный жилой модуль был тюрьмой для трипта и скрывал что-то важное, потому он и подставил его под удар, чтобы никто из спасателей не догадался об истинном положении дел. Даже я не догадалась, хотя мозги вроде бы работают исправно, без единой системной ошибки.
       Висящая в воздухе, я не билась в руках этого монстра. Не молила о пощаде. Просто как можно более спокойно смотрела в черные глаза на почти человеческом лице, стараясь считать как можно больше информации. Передать, конечно, вряд ли успею, но когда-нибудь корабль обнаружат, как и чип памяти, и всё вскроется – нелепая катастрофа с гибелью всего экипажа, пропажа звездного спасателя, отправившегося на вызов, наличие на борту якобы гражданского судна гуманоида из соседней галактики. До общественности, понятное дело, не дойдет, но нервы высшим эшелонам пощекочет.
       Я не удержалась от мечтательной кривой улыбки, с трудом сглотнув комок, будто полностью состоящий из крови. Медленно, но верно мои жизненные показатели снижались – прижатая к стене мощным телом я не могла нормально дышать, а по ощущениям пара ребер дала трещину, если вообще не сломалась, проткнув по ходу дела что-то жизненно важное и нужное. Я могла только предполагать, когда и отчего умру – для адекватной самодиагностики не хватало энергии процессора, которая вся ушла на блокировку болевых рецепторов, так что телу было просто… некомфортно. Хотелось предательски закрыть глаза и погрузиться в сон, чтобы не чувствовать фантомной боли и неотвратимости приближающейся смерти, но чертов процессор на адреналине не желал отключаться.
       – Почему ты не умираешь? – донесся до меня слегка удивленный голос трипта. Низкий, рокочущий, как волны океана. На них нельзя расслабленно качаться – с ними можно только бороться и превозмогать, чтобы не захлебнуться с головой.
       Я промолчала, ничем не выражая того, что понимаю его язык. Впрочем, я его и не знала – фразу трипта автоматически перевел для меня процессор.
       – Они умирали быстро, – спокойно продолжил гуманоид, и в его интонации не было ни ненависти, ни самодовольства – только констатация факта. Что ж, он либо конченый маньяк, либо тоже... в какой-то мере… ученый. Уверена, что шрамы на лице трипта появились не так давно – уж раны от виброножа и бластера я могла определять с точностью до модели и дальности выстрела, таковы издержки профессии. Его изучали, а он теперь изучает нас. И я, как ни странно, выбилась из средних показателей группы.
       – А ты живучая, – мне показалось, или он произнес это с толикой уважения?
       Я не стала ничего объяснять. Да и не смогла бы. Просто на мгновение отвлеклась от мельтешения сигналов на визоре, сцепила зубы, через силу вдохнув, и перенаправила всю имеющуюся в наличии энергию на ноги. Удар вышел знатный. Трипт не просто пошатнулся, как я задумывала, а практически отлетел от меня. Не так уж он и силен. Или мне банально повезло, и его истрепала не только бравая команда исследователей, но и сдающая позиции система жизнеобеспечения, ведь как бы ни было выносливо инопланетное существо, у всего живого есть предел. Даже у трипта.
       Я закашлялась, с трудом удерживая себя в вертикальном положении – пришлось постоять, опираясь на стену, и восстанавливать нормальную циркуляцию воздуха в лёгких. А надо было бежать, спешить, спасаться, но ноги не держали – последние толики энергии ушли на удар. Сейчас я была слаба. Слаба, как самый обычный человек, а не прокачанный спасатель.
       Но до шлюза добраться я всё-таки смогла. Успела. И даже ввела на панели экстренный пароль, прежде чем на меня с разбега налетел взбешенный инопланетянин. Удар начисто выбил воздух из лёгких. От жуткого хруста, показавшийся мне треском ломающихся костей, заложило уши, перед глазами потемнело, а в следующий мир сработала активированная система разгерметизации отсека.
       Без предварительно стабилизации давления нас обоих, как пробку из бутылки, вытянуло в открытый космос, выплюнув аккурат между обломками жилого модуля и моим шаттлом.