Глава 1
Шепотки и косые взгляды преследовали с самой городской площади, только Аристарх Сигизмундович Фаровинский, столичный чиновник пятого ранга, вышел из почтового дилижанса, бегло поправив модный сюртук и шляпу. За прошедшие с отъезда в Петербург годы изменился он мало, а городок N маленький, так что интерес был обращен явно к его персоне, но реакция встречных прохожих – и знакомцев, и неизвестных ему личностей, – мало походила на удивление его визитом. Когда любопытствуют, глаза судорожно не отводят, через плечо не сплевывают и кукиши за спиной не прячут.
И даже за кирпичными отчими стенами не было ему покоя – не раз и не два он ловил взгляды, обращенные прямиком на окна родного дома, так что в столовой, за куцыми занавесочками в мелкий горошек, кусок в горло не лез, хотя готовила кухарка отменно, точно, как помнилось из детства – сытно и не жалея пряностей.
Баба Фёкла, взрастившая и вскормившая его с самого младенчества, недовольно взирала на полные тарелки и поджимала губы – прежде её стряпнёй молодой хозяин никогда не брезговал. Исхудал в своих столицах, сбледнул с лица, да и руки трясутся, а ведь всего тридцать пять годков ему минуло, далеко до немощной старости.
Пожалуй, именно взгляд кухарки, незаслуженно обиженной его нервозностью, заставил Аристарха Сигизмундовича обратиться к ней с вопросом о странном поведении встречных горожан. Но лучше бы он промолчал, развернулся и уехал обратно в столицу, а то и куда-нибудь за границу – подальше от слухов и человеческих домыслов, имеющих мало общего с разумным видением мира.
– Да неужто вы не знали?! – всплеснула руками женщина, разом успокоившаяся, что ни форели не пересолила, ни пирога не загубила, а просто служба молодого хозяина доконала, кругом заговоры мерещатся. – Ужо весь город, поди, судачит, что батюшку Вашего, Сигизмунда Леопольдовича, ведьма соблазнила. Но только вы слухам этим не верьте – брешут. Местные бабы, да и мужики иные, любят такое дело. Ну и завидуют маленько. Мужики особенно. Никакая Аристочка не ведьма, уж поверьте моему опыту – глаз у меня наметанный, да и жизнь я долгую прожила. Да и дала б я батюшку вашего в обиду? Вы и сами с ней можете знакомство свести, слова мои проверить – батюшка ваш как раз сейчас у неё обретается, раньше заката и не воротится даже! – и адресочек чиркнула огрызком карандашным на листке из блокнота, подле телефонного аппарата лежащего.
Если Аристарх и удивился неожиданному появлению у отца пассии, то виду не подал. Только кивнул, взял листок и с аппетитом принялся за рыбный пирог, удавшийся на славу, запивая прохладным брусничным морсом.
Но мыслями при этом был далеко. Аж за четверть века до текущих событий. Отец его, Сигизмунд Леопольдович, хоть и считался де-юре вдовцом, де-факто почти всю жизнь прожил холостяком, неосознанно привив единственному сыну схожий взгляд на мир. Брак его родителей продлился меньше года, матери своей Аристарх не знал – молодая супруга умерла вскоре после родов, оставив в душе двадцатилетнего юноши болезненную рану, залечить которую неспособны были ни время, ни душевные лекари, ни многочисленные невесты навыданье, считавшие мрачный флёр вдовца на диво романтичным.
Первые годы, пока Аристарх был маленький, Сигизмунд Леопольдович достаточно болезненно воспринимал всякие матримониальные планы в свой адрес, а потом... после тридцати невесты как-то сами собой испарились, уступив место куда более деятельным дамам, короткие отношения с которыми никак не могли привести к браку. Это удовлетворяло всех, даже юного Аристарха, которому кроме отца и кормилицы Фёклы никто не нужен был, особенно какая-то мачеха.
И вот, на старости лет – а ведь Сигизмунду Леопольдовичу давно минуло полвека! – роман? Причем такой, о котором весь город судачит? В самом деле подумаешь о привороте. Весной всяческие зелья и иные запрещенные вещества, пробуждающие так называемую «любовь», на пике популярности, даже высокие штрафы и неотвратимость отката от подобных чувственных эликсиров никого не волнуют.
Закончив с трапезой, Аристарх тотчас отправился на разведку. Но официально, разумеется, просто решил поприветствовать отца, не дожидаясь вечера. Искомый дом находился недалеко – четверть часа пешим ходом, в тихом и дорогом районе, где селиться себе могли позволить люди лишь самого высокого происхождения, либо знатно разбогатевшие во времена недавнего промышленного бума. Даже их родовое поместье рядом с местными особняками виделось скромным и непритязательным.
Дом возлюбленной Сигизмунда Леопольдовича оказался чистеньким, беленьким, с ухоженным палисадником, пышущим всеми цветами радуги за ровненьким белоснежным частоколом. Да, если в таких домах проживают ведьмы, то он плохо знает свою работу. Тем не менее на пороге он помялся, даже пот со лба утер – уж больно день жаркий выдался, – и теперь комкал в пальцах тонкий батистовый платочек, не находя в себе сил постучать в дверь. Столь же белую и идеальную, как и сам дом, даже колотушкой не омраченную.
– А вы что на звонок не нажимаете? – раздался за плечом звонкий голосок. Аристарх обернулся резко, моментально сложив пальцы в отвращающем жесте, но чудное видение лишь удивленно хлопало голубыми глазищами, а не корчилось у его ног в муках, изгоняемое обратно в Преисподнюю. А затем, поудобнее перехватив корзинку, размерами своими и объемом явно превышающую носительницу, видение тонким пальчиком нажало на какой-то рычажок, вызвав тем самым за дверью перезвон наподобие соловьиной трели. Вслед за трелью раздался громкий щелчок, и дверь открылась. Сама собой. По спине Аристарха невольно пробежала нервная дрожь, а в голове завертелись мысли о том, что и ведьмы, должно быть, бывают разными. Даже такими ангелоподобными, в струящихся светлых одеждах и с открытым взором прелестнейших глаз цвета чистого летнего неба.
– Вы, верно, Аристарх Сигизмундович? – будто бы не замечая его испуганного взгляда, продолжила ясноглазая ведьма, радушно пропуская в дом. – Ваш батюшка много о вас рассказывал. И встретить намеревался, вот только так и не дождался телеграммы, когда же именно вы прибудете. А матушка наотрез запретила ему стоять и дожидаться вас на площади – там же даже навеса нет от солнца палящего, а у Сигизмунда Леопольдовича давление, да и сердце слабое, не мальчик уже всё-таки. А они в саду сейчас, чаевничают – третий час же уже, после обеда как раз. Меня, кстати, Кариной зовут, будем знакомы – как-никак, породнимся вскоре, – и ручку протянула, по-мужски, для рукопожатия.
Прикасаться к незнакомцам, учитывая его специализацию, было опасно – за время службы он пережил уже с десяток покушений, исполнителями которых были самые неожиданные личности, но здесь отчего-то решил поступиться принципами. И, пожимая маленькую горячую ладошку, Аристарх впервые разглядел как следует её обладательницу.
Волос светлый, золотистый, будто солнцем поцелованный. Лицо по-детски округлое, с задорными ямочками от улыбки и небольшим вздернутым носиком, усыпанным веснушками. Да и сама кожа не бледная, а будто бы загорелая – ни капли томной бледности столичных модниц, таящихся от солнечных лучей под кружевными зонтиками, и ни грамма белил, добавляющих возраста и ранних морщин. Золотая коса спускается по плечу, огибая высокую грудь, явно не стянутую корсетом. Да и одета она… странно. Не то платье короткое, едва по колено, не то рубашка, перехваченная на талии пояском с множеством мелких сумочек и мешочков. А из-под подола выглядывают ножки в узких светлых штанишках – длинные, тонкие.
Все домысли сограждан стали вдруг ясны, как никогда – благовоспитанные дамы так точно не одеваются. И первыми не представляются. И рук не жмут. Вот только выпускать из мягкого захвата тонкую ладошку ой как не хотелось. Да и не моглось. Взгляд его будто прикипел к кобальту девичьих глаз, а шероховатая ладонь – к нежной маленькой кисти, пальцы которой он стал безотчетно перебирать, дивясь их тонкости и длине.
– Аристарх Сигизмундович? – ангелоподобная девушка слегка нахмурилась, силясь освободить свою руку из мужской ладони, но не тут-то было – мужчина не отпускал. А потом внезапно резко вздохнул, припал на колено, ни на мгновение не отрывая взгляда от девичьего лица, и дрожащим голосом выпалил, не в силах совладать с одновременной борьбой холодного разума и пламенного сердца:
– Дорогая Карина, это может показаться скоропалительным, но вы отрада глаз моих, и я не вижу иной жизни, кроме как быть подле вас… выходите за меня замуж!
Огромные голубые глаза, казалось, стали еще больше, а в глубине их таился явный испуг. Золотистая кожа побледнела, даже веснушки как-то померкли. И горячие пальцы опаляли холодом, задеревенев в мужской руке. Но вместо упоительно-сладкого согласия либо убийственного отказа, от которого бы разом остановилось сердце, Аристарх услышал панически-взволнованное:
– Матушка!!! – и меньше, чем через минуту крохотная прихожая наполнилась людьми, наперебой интересующимися происходящим. Аристарх не желал отпускать руки Карины, но её у него мягко отняли, пока он ошарашенно разглядывал отца, сильно изменившегося за годы – седина посеребрила виски и бороду, у глаз и губ наметились морщины, особенно заметные за увеличивающими стеклами очков. Умом он понимал, что отец давно не молод, но память запомнила молодого мужчину в расцвете лет, и разум отказывался принимать суровую реальность.
– Ну здравствуй, сын, – Сигизмунд Леопользович протянул ладонь, которую Аристарх автоматически пожал, жадно вглядываясь в изменения, случившиеся с отцом за десяток лет. Хоть они общались решулярно, не реже раза в месяц, но переписка, а затем и телефонные звонки не передавали внешности, а голос у отца остался тем же, что и прежде – молодым и сильным, в отличие от подуставшего тела с опущенными плечами и наметившимся брюшком.
– Здравствуй, отец, – наконец, отозвался Аристарх. И тут же попросил, жадно вглядываясь в коридор, куда ушли мать с дочерью: – Расскажи мне о Карине.
– О Карине? – нахмурился Сигизмунд Леопользович. – Зачем тебе?
– Затем, что я хочу на ней жениться, – чистосердечно признался Аристарх, вскинув на отца шальной взгляд. – И чем быстрее, тем лучше.
***
Традиционное послеобеденное чаепитие не складывалось – несмотря на аромат роз и тенистую зелень, скрывавшую от зноя, за столом повисла нервная и напряженная обстановка, и от каждого из сидящих будто морозным холодом веяло. Ариста Артэмовна, подливая горячий чай в чашки, куталась в тонкую ажурную шаль и обводила присутствующих немного виноватым взглядом, хотя вины её в случившемся быть не могло, ибо она даже не присутствовала в момент столь опрометчивого предложения Аристарха Сигизмундовича в адрес её собственной дочери.
Сигизмунд Леопольдович тем временем хмуро взирал на сына, и во взгляде его сквозила неприкрытая ревность – к юной Карине почти с самого момента знакомства он относился как к родной дочери, оттого любого мужчину рядом воспринимал в штыки, будь то даже его собственный отпрыск, которого он тем не менее любил и уважал за все его жизненные достижения. Но отдать милую Кариночку мужчине, почти в два раза старше её, прежде закоренелому холостяку с весьма обширным «послужным списком»? Нет, Сигизмунд Леопольдович не мог поступить подобным образом – и из любви к обожаемой Аристочке и её кровиночке, и из вполне праздных рассуждений и жизненного опыта. К семейной жизни сын его был не пригоден, это однозначно: работа сплошь командировки, дома своего нет, как и капитала значительного, чтобы таким домом обзавестись, да и человек он неуживчивый, эгоистичный и упрямый. В работе эти качества ему помогали, а вот в личной жизни скорее только вредили… Женщине нужны внимание и забота, и если вечером, а то и ночью, мужа не будет дома по долгу службы, его место займет кто-нибудь другой, более внимательный и заботливый. Да и рано ещё Карине в семнадцать лет о замужестве думать – в прогрессивном же обществе живем!
Карина сидела тихо, как мышка, бочком прижавшись к матери, на которую была похожа буквально как две капли воды – те же золотые волосы, нежный овал лица, изящная фигура и цвет глаз. Но если Ариста хоть немного, но выглядела сродни современным аристократкам – со светлой, почти прозрачной, кожей, в изысканном наряде, обмахивающаяся веером из павлиньих перьев, – то дочь в пух и прах разбивала каноны женской красоты, выделяясь своей индивидуальностью – легким загаром и нарядом, непривычным даже столичному жителю.
Аристарх не спускал с Карины глаз. Внимательно и неотступно следил за каждым движением, каждым вздохом, каждым взмахом ресниц, чем исправно вгонял в краску как предмет своих мечтаний, так и её матушку, а отца, и без того напряженного от сложившейся ситуации, всё больше злил.
– Гизик, – решилась нарушить всеобщее молчание Ариста Артэмовна, обратившись к поклоннику, – думаю, это просто солнце сыграло злую шутку. Ведь такой зной на улице, а Аристарх вышел на прогулку без головного убора. Мне однажды тоже голову напекло, да так, что прямо до галлюцинаций – привиделось, что не лошади в двуколку запряжены, а верблюды горбатые! А то и вовсе это была такая шутка. Скажите, Аристарх, вы же просто пошутили? – с надеждой взглянула на молодого мужчину, добавив взгляду толику лукавства, а голосу – мёда. – Всякий мужчина знает, как женщина мечтает о свадьбе, так что на этом её слепом желании можно выстроить дивный водевиль – а вдруг и за первого встречного пойдет, ни дозволения родителей, ни даже имени не спросив! Признайтесь, Аристарх, это же была сцена из какого-то модного спектакля?
Аристарх закусил губу, насупившись. Его худощавая, но подтянутая фигура некрасиво искривилась, будто позвоночник сразил запущенный сколиоз, а поясницу некстати прострелило, поэтому обычно высокий, красивый и уверенный мужчина скорее напоминал тень самого себя, скромно пристроившись на краешке скамьи. Сейчас, в саду, в окружении благоухающих цветов, фарфора и под сердитым взглядом отца нежный образ Карины в его сердце несколько померк, хотя еще в холле девичью ладошку с превеликим трудом освободили от его захвата.
Та пылкость, что двигала им в тот миг, когда он предлагал руку и сердце совершенной незнакомке, куда-то запропастилась, да и вовсе не была ему прежде свойственна. Но, странное дело, никаких магических эманаций, сопровождающих приворот или иные заклинания, он также не ощущал. Прямо-таки помутнение рассудка. Так и вправду можно грешить на излишнюю солнечную активность – недаром, видимо, ученые ежегодно предрекают катаклизмы из-за неких вспышек и солнечных бурь. Его явно одна из этих самых бурь и сразила. Как обухом по голове. Правда, никаких симптомов теплового удара он также не ощущал – голова была ясной, хотя от недавнего поступка и звенело в затылке, но то скорее от стыда, кровь пульсировала.
– Я… эм… не знаю, что на меня нашло, достопочтенная Ариста, – с трудом ворочая языком, пробормотал Аристарх. Сейчас он чувствовал себя пьяным. Точнее, как на утро после пьянки, когда весь угар уже выветрился, а вот организм страдает от последствий. Его излишней дозой алкоголя стала Карина, одно лишь прикосновение к её коже – гладкой, горячей и удивительно-притягательной. И сейчас, лишенный близости, он испытывал новую жажду.
