Огромные тёмные глаза на фарфоровом личике, стрекозиные переливчатые крылья за спиной, тонкие руки с обезьяньими пальцами. Роста в ней было – Клыкову по пояс.
- Я вас слушаю, - прощебетала она на косперанто. В дом зайти не приглашала, стояла на пороге, чуть трепеща крыльями. Клыков поправил очки:
- Я вот по какому вопросу...
Стараясь быть кратким, он рассказал то, что было известно: о том, как Падж явился с повинной, о том, как пытался себя оболгать, о визите в дом убитого и о найденной скорлупе.
- Понимаете, - говорил Клыков, с трудом подбирая слова, - мне, конечно, неприятно, что погиб коллега, но ещё хуже будет, если пострадает невиновный. Падж отчего-то молчит, поэтому нужна ваша помощь. Этот несчастный гхек важней всего. Если Востриков наступил на гхека, то у Паджа был серьёзный повод. Я-то знаю, как для вас важны гхеки, и, если этот гхек принадлежал Па...
- Непристойность! – вдруг закричала Сунни. Клыков поднял брови:
- Простите? «Чёртово косперанто, - подумал он с досадой. – Надо было подналечь на курсах...» Но Сунни продолжала кричать:
- Довольно грубостей! Муж сам пошёл к вам! Сам сознался! Я теперь почти вдова! А вы стоите здесь и говорите непристойности! Как можно! Позор!
Она хлопнула дверью, едва не задев Клыкова по носу. Клыков снял очки, повертел в руках и надел опять.
- Гм, - только и сказал он. Сойдя с крыльца, он оглянулся: может, это какой-то местный ритуал – орать на гостей? Теперь дверь откроется, Сунни, кланяясь, выглянет и, наконец, позовет его в дом... Но никто не выходил, дверь оставалась закрытой, и только торчали из-за глиняной крыши ветки радужного самшита. «Вот и еще одна нестыковка, - подумал Клыков сердито. – Востриков-то с Паджем, оказывается, соседи. «Залез в повозку и поехал очень быстро». Куда он ехал, рядом с собственным домом? Однако у бабы не всё в порядке с головой. Может, Падж как раз от неё в тюрьму сбежать хочет?»
- Ну и катись оно всё, - пробурчал Клыков и побрёл на биостанцию. Полуденная жара шла на убыль, тесные улицы полнились народом, но перед Клыковым все расступались – рогатые гиганты пятились к колючим изгородям, крылатые фигурки стайками порскали в тень. Затормозил на почтительном расстоянии экипаж: огромное колесо, внутри которого давили на ступени двое тафидян, влекло за собой гротескно маленькую тележку с третьим, одетым в плетённую из живых стеблей тунику. Туниконосец качнул рогами, приветствуя. Клыков помахал рукой в ответ, замешкался, едва не наступил на уличного торговца, безрогого мальчишку. Тот сидел у обочины, протягивал краюху свежего хлеба, что-то приговаривая на местном лающем языке. Хлеб был пурпурного цвета, хотя пах обычной выпечкой. Клыков покачал головой. Нет уж, парень, жуй сам свои харчи, у нас с тобой белковая несовместимость.
На биостанции Клыков не пошёл к себе в кабинет. Решительно пройдя мимо криокамеры с Востриковым, он завернул за теплицу и постучал в дверь препараторской.
- Серёга! – крикнул он. – Заканчивай рибосомы морозить, давай лучше кофе выпьем.
Из препараторской выглянул Ивченко. Рыжая борода его топорщилась, как у викинга.
- Кофе? – хмуро спросил он.– Ну а что, можно. Только недолго, а то срезы заново делать придется.
Через десять минут они втроём сидели на маленькой кухне. Ивченко с аптечной точностью заправил кофеварку, поколдовал с настройками и разлил по чашкам напиток. Кофе был что надо – пахучий и чёрный, как смола.
- Не чокаясь, - напомнила Верочка. – За Вострикова.
Кивнули, пригубили.
- Земля ему пухом, - пробормотал Ивченко.
- Рано, - поморщился Клыков. – Сначала приставы на Калассу тело заберут, потом следствие, а уж потом, если повезёт, на Землю отправят. Друзьям и родственникам.
- Каким ещё друзьям, - проворчал Ивченко.
- Так, Серёжа, - подняла ладошку Верочка. – О мёртвых иди хорошо, или никак.
- Ну ладно, - пожал плечами Ивченко. – Никак. Никак не возьму в толк, какие у Вострикова могли быть друзья. При таком характере. И такой лени.
- Всё, всё, - поспешно сказал Клыков. – Проехали. Давайте лучше новости посмотрим.
Они загрузили на экран свежий пакет новостей. На Земле всё шло как обычно, кого-то отправили в отставку, кого-то назначили вместо. Торжественно ввели в эксплуатацию новую морскую ферму, синтезировали новый белок. Всепланетный саммит ещё не закончился, полярные ресиверы ждали отмашки. Вести с горячего мира: на Гурате миротворцы захватили очередного генерала. Показали небольшой ролик, прыгающая камера выхватывала из дымного марева то клешню, то панцирные шипы, то золотистые прорези глаз. Пленный генерал что-то скрежетал по-своему, махал псевдоподиями, потом в кадре возник перепачканный зеленью морпех и деловито поддал ему сапогом под панцирь. Камера стыдливо метнулась в сторону.
- Генералов всё меньше, а война не кончается, - вздохнула Верочка.
- Вопрос решается одной-единственной орбитальной бомбардировкой, - холодно сказал Ивченко. – Один залп «Каина» по крабам - и наступит мир.
- Там же гражданские, Серёжа, - покачала кудряшками Верочка.
- Там крабы, - поправил Ивченко. – На войне есть свои и есть чужаки. Чужаки не считаются. А ля гер ком а ля гер. Надо только вывести наших ребят – а потом…
- Ладно, хватит о крабах, - решительно сказал Клыков. – Давайте я вам лучше кой-чего расскажу.
И он повторил всё то, о чём полчаса назад говорил Сунни – плюс эпизод с участием самой Сунни.
- Короче, жена у него ненормальная какая-то, - заключил он и шумно выхлебал остатки кофе. Ивченко хмыкнул:
- Во-первых, не жена, а оплодотворительный партнер Д-типа. Мы же договорились.
- Ой, Серёжа, опять ты давишь интеллектом, - махнула рукой Верочка. – По сути – обычная жена.
- А во-вторых, - Ивченко забрал чашки и принялся наполнять их заново, - тафидяне считают, что гхеки – это неприлично.
- Что... откуда ты знаешь? – нахмурился Клыков.
- Потому что он вумный, как вутка, - Верочка щёлкнула Ивченко по лбу.
- Потому что я психолог, - сказал тот, пристально следя за кофеваркой. – Микробиолог и кросс-культурный психолог. Забыли? Меня в экспедицию не брали, пока я им второй диплом не показал.
- А я – экогенетик ещё, - гордо сказала Верочка. – Мы тут не валенки шьём, мы специалисты широкого профиля.
- Ну-ну, - сказал немного уязвленный Клыков, у которого была только одна специальность – ксенобиология. – Валенки, между прочим, не шьют, а валяют. Так что насчёт гхеков?
- Про них не говорят, - объяснил Ивченко, расставляя наполненные чашки. – Это табуированная тема. Как на Земле секс в викторианскую эпоху. Любое упоминание под запретом.
Клыков покрутил головой.
- Как же так, они ведь без гхеков не могут... ну, буквально...
- Не могут, - кивнул Ивченко. – Но не говорят. Гхеки для тафидян – существа очень интимные. Их даже показывать чужим нельзя. Своего гхека могут видеть только муж и жена...
- Оплодотворительные партнеры, - саркастически вставила Верочка. – Д и В-типа.
- А чужого гхека разглядывать аморально, - закончил Ивченко. - И гхек у них – слово практически ругательное.
- Гхек их побери, - сказала Верочка.
- И всю эту планету гхековую, - согласился Ивченко.
Клыков раскрыл было рот, чтобы тоже сказать что-то смешное, но тут в голову ему пришла совсем несмешная мысль. На самом деле, очень серьёзная мысль. Он так и застыл с открытым ртом, пока не додумал её до конца.
-... Так что давайте-ка тост – чтобы всё обошлось, и чтобы из-за Паджа не закрыли биостанцию, - говорил между тем Ивченко. Клыков хлебнул кофе, обжёгся, поставил чашку и встал.
- Ты чего, Леонид? – поднял рыжие брови Ивченко.
- Вы сидите, - сказал Клыков, протискивая живот между стулом Верочки и стеной, - а я пошёл. По-моему, меня кто-то хочет нагхекать.
На улице уже стемнело, но не до конца, как всегда на Тафиде, потому что уже взошла Старшая луна, а примерно через час должны была показаться Средняя и Младшая. Клыков шёл быстро, почти бежал, и рядом по зеленоватой от лунного света траве бежала лунная тень. Стражники на стене проводили его взглядами. Это были молодые стражники, с короткими рогами. В городе было по-настоящему светло из-за ночных клёнов – их цветки сияли, как лампочки.
- По сути – обычная жена, - повторял Клыков. – Чужого… уф... гхека… Ах, чертовка, ах, зараза!
Взойдя на крыльцо, он заколотил в дверь:
- Сунни, откройте! Я всё знаю, Сунни! Впустите меня!
Она открыла и тут же отступила внутрь. Клыков шагнул через порог, глядя под ноги: в тафидянских домах следовало быть внимательным, чтобы не повторить судьбу Вострикова. Пол был мягкий, выстланный живым мхом, с потолка свисали мерцающие гроздья лиан, в которых шуршали и попискивали пушистые комки – кажется, Н-организмы. Сунни присела на корягу, что росла прямо из пола. Крылья за спиной развернулись и с треском схлопнулись.
- Говорите, - велела она.
- Садовник, - выдохнул Клыков. – У вас был роман с садовником.
Кукольное личико осталось безмятежным: не дрогнули веки, не искривился рот. Впрочем, эмоции оплодотворительных партнеров Д-типа могли выражаться как-нибудь по-другому. Например, с помощью крыльев, которые отчего-то затрепетали, будто на них подул ветер. Клыков перевел дух и продолжал:
- Востриков был лентяй, каких поискать. А кусты надо стричь, иначе они вымахают до неба. У него был садовник, я даже видел счёт, - он похлопал по карманам. – Вот он. Вы читать-то умеете?
Сунни безмолвно посмотрела на бумажку.
- Гхек, - это слово Клыков произнёс с особым удовольствием, - в тот день в доме Вострикова находился гхек. Вы с садовником... в общем, это был его гхек. Верно?
Крылья завибрировали, казалось, - еще миг, и Сунни взлетит. Но она не взлетела. Крылья обмякли, плечи поникли.
- Да, - сказала она. – Это был его... гхек. Ваш друг пришел не вовремя. Увидел нас. Испугался. Хотел убежать. Наступил на гхека. Дирг обезумел. Схватил вазу и убил вашего друга. Простите.
Она подняла голову, и Клыков увидел, что огромные глаза сузились, а губы Сунни подрагивают. Значит, эмоции мы все-таки выражаем лицом? Ох, не переигрывай, Д-организм.
- Я закричала, прибежал Падж, - говорила Сунни. – Дирг убежал, а Падж решил взять его вину на себя. Чтобы... чтобы никто не узнал, понимаете? Из-за меня. Чтобы не опозорить...
Она закрыла глаза тонкими руками и всхлипнула – правда, скорее, этот звук походил на хрюканье.
- Он хотел пожертвовать собой ради меня-а, - провыла Сунни.
- Да, - сказал Клыков, - да, конечно. Но вот куда он дел труп Дирга?
Крылья взметнулись и затрещали так, что по комнате прошёл ветерок. Пушистые существа под потолком взволнованно фыркнули и спрятались в лианах.
- Откуда вы знаете?!
Клыков снял очки и принялся их протирать.
- Я ведь сначала как решил? – не спеша проговорил он. – Я решил, что Падж хочет вас выгородить. Все к тому шло, что он кого-то прикрывает, а кого ещё, как не жену? Но это не имело смысла. Ну, узнают все, что твоя жена гхекалась с садовником, неприятно, конечно, но не садиться же из-за этого в тюрьму. Может, Падж оговаривал себя, чтобы отвести от вас подозрения в убийстве? Тоже не годится: там был удар огромной силы, а вазу вы и поднять-то не сможете. Так что убийство совершил все-таки Дирг. И я всё ещё не получил ответа: где вы спрятали его труп?
- Падж закопал Дирга в лесу, - помедлив, ответила Сунни
- Покажете, где именно?
Сунни кивнула. Крылья у неё за спиной слились в мерцающий ореол.
- Скверно вышло, - сказал Клыков. - Он убил Дирга из ревности, убил, как только прибежал в дом на ваши крики. И отвез в лес, надеясь, что никто никогда не узнает о том, что он совершил самое худшее – убил другого тафидянина. Преступление, настолько страшное, что его впору маскировать другим преступлением – убийством чужака. Падж прикрывал не вас, Сунни. Он прикрывал себя. Ведь так?
Сунни снова издала хрюкающий всхлип:
- Он хотел увезти оба тела! Но не мог тащить обоих сразу, а я не могла помочь... Я ведь женщина, я слабая. Он унес в повозку Дирга, вернулся за землянином, но тут его заметил стражник. Падж прыгнул в повозку, уехал. Когда вернулся, уже все знали, что ваш друг убит. Паджа схватили, и он решил взять вину на себя. Если бы сказал правду, выяснилось бы, что он убил Дирга, и тогда...
- Северная пустыня, - кивнул Клыков. – Ядовитые бураны, мучительная гибель. А за Вострикова его бы посадили, гм... ну, лет на пять, учитывая раздавленного гхека. Состояние аффекта, самооборона, культурный шок. Смерть – за своего, пять лет – за чужака. Неплохой размен.
Из гущи лиан высунулась обеспокоенная усатая морда, беззвучно разинула пасть и скрылась. Сунни, закрыв руками лицо, сидела на коряге, воздух над её плечами мутно дрожал. «Чужаки не считаются, - подумал Клыков. – Чужаки никогда не считаются». Внимательно глядя под ноги, он подошёл к двери. Крылья шелестели ему вслед.
Снаружи было светло от ночных клёнов и очень тихо. Редкие ночные прохожие стояли, задрав головы, и смотрели в небо, где горела огромная жёлтая звезда. Транспорт с Калассы оттормаживался перед входом в атмосферу.
- Успел всё-таки, - пробормотал Клыков. – Как там? Состояние аффекта, самооборона, культурный шок. Убийца убит, дело закрыто. Ай да я! Даёшь сорт Клыкова-Ивченко. Да, чуть не забыл…
Дверь вновь отворилась, и лианы качнулись, скрывая растревоженных зверей.
- Скажите, Сунни, а отчего Падж не свалил вину за убийство Дирга на Вострикова? Ума не хватило? Спрятать труп Вострикова, обставить всё так, будто землянин пустился в бега. Неплохой вариант.
Крылья плеснули и затихли.
- Падж не мог. Он убил Дирга таким способом, что... было бы сразу понятно, что его убил другой тафидянин.
Клыков на минуту задумался. Потом хлопнул себя по лбу:
- А, ну конечно. Он его забодал!
- Я вас слушаю, - прощебетала она на косперанто. В дом зайти не приглашала, стояла на пороге, чуть трепеща крыльями. Клыков поправил очки:
- Я вот по какому вопросу...
Стараясь быть кратким, он рассказал то, что было известно: о том, как Падж явился с повинной, о том, как пытался себя оболгать, о визите в дом убитого и о найденной скорлупе.
- Понимаете, - говорил Клыков, с трудом подбирая слова, - мне, конечно, неприятно, что погиб коллега, но ещё хуже будет, если пострадает невиновный. Падж отчего-то молчит, поэтому нужна ваша помощь. Этот несчастный гхек важней всего. Если Востриков наступил на гхека, то у Паджа был серьёзный повод. Я-то знаю, как для вас важны гхеки, и, если этот гхек принадлежал Па...
- Непристойность! – вдруг закричала Сунни. Клыков поднял брови:
- Простите? «Чёртово косперанто, - подумал он с досадой. – Надо было подналечь на курсах...» Но Сунни продолжала кричать:
- Довольно грубостей! Муж сам пошёл к вам! Сам сознался! Я теперь почти вдова! А вы стоите здесь и говорите непристойности! Как можно! Позор!
Она хлопнула дверью, едва не задев Клыкова по носу. Клыков снял очки, повертел в руках и надел опять.
- Гм, - только и сказал он. Сойдя с крыльца, он оглянулся: может, это какой-то местный ритуал – орать на гостей? Теперь дверь откроется, Сунни, кланяясь, выглянет и, наконец, позовет его в дом... Но никто не выходил, дверь оставалась закрытой, и только торчали из-за глиняной крыши ветки радужного самшита. «Вот и еще одна нестыковка, - подумал Клыков сердито. – Востриков-то с Паджем, оказывается, соседи. «Залез в повозку и поехал очень быстро». Куда он ехал, рядом с собственным домом? Однако у бабы не всё в порядке с головой. Может, Падж как раз от неё в тюрьму сбежать хочет?»
- Ну и катись оно всё, - пробурчал Клыков и побрёл на биостанцию. Полуденная жара шла на убыль, тесные улицы полнились народом, но перед Клыковым все расступались – рогатые гиганты пятились к колючим изгородям, крылатые фигурки стайками порскали в тень. Затормозил на почтительном расстоянии экипаж: огромное колесо, внутри которого давили на ступени двое тафидян, влекло за собой гротескно маленькую тележку с третьим, одетым в плетённую из живых стеблей тунику. Туниконосец качнул рогами, приветствуя. Клыков помахал рукой в ответ, замешкался, едва не наступил на уличного торговца, безрогого мальчишку. Тот сидел у обочины, протягивал краюху свежего хлеба, что-то приговаривая на местном лающем языке. Хлеб был пурпурного цвета, хотя пах обычной выпечкой. Клыков покачал головой. Нет уж, парень, жуй сам свои харчи, у нас с тобой белковая несовместимость.
На биостанции Клыков не пошёл к себе в кабинет. Решительно пройдя мимо криокамеры с Востриковым, он завернул за теплицу и постучал в дверь препараторской.
- Серёга! – крикнул он. – Заканчивай рибосомы морозить, давай лучше кофе выпьем.
Из препараторской выглянул Ивченко. Рыжая борода его топорщилась, как у викинга.
- Кофе? – хмуро спросил он.– Ну а что, можно. Только недолго, а то срезы заново делать придется.
Через десять минут они втроём сидели на маленькой кухне. Ивченко с аптечной точностью заправил кофеварку, поколдовал с настройками и разлил по чашкам напиток. Кофе был что надо – пахучий и чёрный, как смола.
- Не чокаясь, - напомнила Верочка. – За Вострикова.
Кивнули, пригубили.
- Земля ему пухом, - пробормотал Ивченко.
- Рано, - поморщился Клыков. – Сначала приставы на Калассу тело заберут, потом следствие, а уж потом, если повезёт, на Землю отправят. Друзьям и родственникам.
- Каким ещё друзьям, - проворчал Ивченко.
- Так, Серёжа, - подняла ладошку Верочка. – О мёртвых иди хорошо, или никак.
- Ну ладно, - пожал плечами Ивченко. – Никак. Никак не возьму в толк, какие у Вострикова могли быть друзья. При таком характере. И такой лени.
- Всё, всё, - поспешно сказал Клыков. – Проехали. Давайте лучше новости посмотрим.
Они загрузили на экран свежий пакет новостей. На Земле всё шло как обычно, кого-то отправили в отставку, кого-то назначили вместо. Торжественно ввели в эксплуатацию новую морскую ферму, синтезировали новый белок. Всепланетный саммит ещё не закончился, полярные ресиверы ждали отмашки. Вести с горячего мира: на Гурате миротворцы захватили очередного генерала. Показали небольшой ролик, прыгающая камера выхватывала из дымного марева то клешню, то панцирные шипы, то золотистые прорези глаз. Пленный генерал что-то скрежетал по-своему, махал псевдоподиями, потом в кадре возник перепачканный зеленью морпех и деловито поддал ему сапогом под панцирь. Камера стыдливо метнулась в сторону.
- Генералов всё меньше, а война не кончается, - вздохнула Верочка.
- Вопрос решается одной-единственной орбитальной бомбардировкой, - холодно сказал Ивченко. – Один залп «Каина» по крабам - и наступит мир.
- Там же гражданские, Серёжа, - покачала кудряшками Верочка.
- Там крабы, - поправил Ивченко. – На войне есть свои и есть чужаки. Чужаки не считаются. А ля гер ком а ля гер. Надо только вывести наших ребят – а потом…
- Ладно, хватит о крабах, - решительно сказал Клыков. – Давайте я вам лучше кой-чего расскажу.
И он повторил всё то, о чём полчаса назад говорил Сунни – плюс эпизод с участием самой Сунни.
- Короче, жена у него ненормальная какая-то, - заключил он и шумно выхлебал остатки кофе. Ивченко хмыкнул:
- Во-первых, не жена, а оплодотворительный партнер Д-типа. Мы же договорились.
- Ой, Серёжа, опять ты давишь интеллектом, - махнула рукой Верочка. – По сути – обычная жена.
- А во-вторых, - Ивченко забрал чашки и принялся наполнять их заново, - тафидяне считают, что гхеки – это неприлично.
- Что... откуда ты знаешь? – нахмурился Клыков.
- Потому что он вумный, как вутка, - Верочка щёлкнула Ивченко по лбу.
- Потому что я психолог, - сказал тот, пристально следя за кофеваркой. – Микробиолог и кросс-культурный психолог. Забыли? Меня в экспедицию не брали, пока я им второй диплом не показал.
- А я – экогенетик ещё, - гордо сказала Верочка. – Мы тут не валенки шьём, мы специалисты широкого профиля.
- Ну-ну, - сказал немного уязвленный Клыков, у которого была только одна специальность – ксенобиология. – Валенки, между прочим, не шьют, а валяют. Так что насчёт гхеков?
- Про них не говорят, - объяснил Ивченко, расставляя наполненные чашки. – Это табуированная тема. Как на Земле секс в викторианскую эпоху. Любое упоминание под запретом.
Клыков покрутил головой.
- Как же так, они ведь без гхеков не могут... ну, буквально...
- Не могут, - кивнул Ивченко. – Но не говорят. Гхеки для тафидян – существа очень интимные. Их даже показывать чужим нельзя. Своего гхека могут видеть только муж и жена...
- Оплодотворительные партнеры, - саркастически вставила Верочка. – Д и В-типа.
- А чужого гхека разглядывать аморально, - закончил Ивченко. - И гхек у них – слово практически ругательное.
- Гхек их побери, - сказала Верочка.
- И всю эту планету гхековую, - согласился Ивченко.
Клыков раскрыл было рот, чтобы тоже сказать что-то смешное, но тут в голову ему пришла совсем несмешная мысль. На самом деле, очень серьёзная мысль. Он так и застыл с открытым ртом, пока не додумал её до конца.
-... Так что давайте-ка тост – чтобы всё обошлось, и чтобы из-за Паджа не закрыли биостанцию, - говорил между тем Ивченко. Клыков хлебнул кофе, обжёгся, поставил чашку и встал.
- Ты чего, Леонид? – поднял рыжие брови Ивченко.
- Вы сидите, - сказал Клыков, протискивая живот между стулом Верочки и стеной, - а я пошёл. По-моему, меня кто-то хочет нагхекать.
На улице уже стемнело, но не до конца, как всегда на Тафиде, потому что уже взошла Старшая луна, а примерно через час должны была показаться Средняя и Младшая. Клыков шёл быстро, почти бежал, и рядом по зеленоватой от лунного света траве бежала лунная тень. Стражники на стене проводили его взглядами. Это были молодые стражники, с короткими рогами. В городе было по-настоящему светло из-за ночных клёнов – их цветки сияли, как лампочки.
- По сути – обычная жена, - повторял Клыков. – Чужого… уф... гхека… Ах, чертовка, ах, зараза!
Взойдя на крыльцо, он заколотил в дверь:
- Сунни, откройте! Я всё знаю, Сунни! Впустите меня!
Она открыла и тут же отступила внутрь. Клыков шагнул через порог, глядя под ноги: в тафидянских домах следовало быть внимательным, чтобы не повторить судьбу Вострикова. Пол был мягкий, выстланный живым мхом, с потолка свисали мерцающие гроздья лиан, в которых шуршали и попискивали пушистые комки – кажется, Н-организмы. Сунни присела на корягу, что росла прямо из пола. Крылья за спиной развернулись и с треском схлопнулись.
- Говорите, - велела она.
- Садовник, - выдохнул Клыков. – У вас был роман с садовником.
Кукольное личико осталось безмятежным: не дрогнули веки, не искривился рот. Впрочем, эмоции оплодотворительных партнеров Д-типа могли выражаться как-нибудь по-другому. Например, с помощью крыльев, которые отчего-то затрепетали, будто на них подул ветер. Клыков перевел дух и продолжал:
- Востриков был лентяй, каких поискать. А кусты надо стричь, иначе они вымахают до неба. У него был садовник, я даже видел счёт, - он похлопал по карманам. – Вот он. Вы читать-то умеете?
Сунни безмолвно посмотрела на бумажку.
- Гхек, - это слово Клыков произнёс с особым удовольствием, - в тот день в доме Вострикова находился гхек. Вы с садовником... в общем, это был его гхек. Верно?
Крылья завибрировали, казалось, - еще миг, и Сунни взлетит. Но она не взлетела. Крылья обмякли, плечи поникли.
- Да, - сказала она. – Это был его... гхек. Ваш друг пришел не вовремя. Увидел нас. Испугался. Хотел убежать. Наступил на гхека. Дирг обезумел. Схватил вазу и убил вашего друга. Простите.
Она подняла голову, и Клыков увидел, что огромные глаза сузились, а губы Сунни подрагивают. Значит, эмоции мы все-таки выражаем лицом? Ох, не переигрывай, Д-организм.
- Я закричала, прибежал Падж, - говорила Сунни. – Дирг убежал, а Падж решил взять его вину на себя. Чтобы... чтобы никто не узнал, понимаете? Из-за меня. Чтобы не опозорить...
Она закрыла глаза тонкими руками и всхлипнула – правда, скорее, этот звук походил на хрюканье.
- Он хотел пожертвовать собой ради меня-а, - провыла Сунни.
- Да, - сказал Клыков, - да, конечно. Но вот куда он дел труп Дирга?
Крылья взметнулись и затрещали так, что по комнате прошёл ветерок. Пушистые существа под потолком взволнованно фыркнули и спрятались в лианах.
- Откуда вы знаете?!
Клыков снял очки и принялся их протирать.
- Я ведь сначала как решил? – не спеша проговорил он. – Я решил, что Падж хочет вас выгородить. Все к тому шло, что он кого-то прикрывает, а кого ещё, как не жену? Но это не имело смысла. Ну, узнают все, что твоя жена гхекалась с садовником, неприятно, конечно, но не садиться же из-за этого в тюрьму. Может, Падж оговаривал себя, чтобы отвести от вас подозрения в убийстве? Тоже не годится: там был удар огромной силы, а вазу вы и поднять-то не сможете. Так что убийство совершил все-таки Дирг. И я всё ещё не получил ответа: где вы спрятали его труп?
- Падж закопал Дирга в лесу, - помедлив, ответила Сунни
- Покажете, где именно?
Сунни кивнула. Крылья у неё за спиной слились в мерцающий ореол.
- Скверно вышло, - сказал Клыков. - Он убил Дирга из ревности, убил, как только прибежал в дом на ваши крики. И отвез в лес, надеясь, что никто никогда не узнает о том, что он совершил самое худшее – убил другого тафидянина. Преступление, настолько страшное, что его впору маскировать другим преступлением – убийством чужака. Падж прикрывал не вас, Сунни. Он прикрывал себя. Ведь так?
Сунни снова издала хрюкающий всхлип:
- Он хотел увезти оба тела! Но не мог тащить обоих сразу, а я не могла помочь... Я ведь женщина, я слабая. Он унес в повозку Дирга, вернулся за землянином, но тут его заметил стражник. Падж прыгнул в повозку, уехал. Когда вернулся, уже все знали, что ваш друг убит. Паджа схватили, и он решил взять вину на себя. Если бы сказал правду, выяснилось бы, что он убил Дирга, и тогда...
- Северная пустыня, - кивнул Клыков. – Ядовитые бураны, мучительная гибель. А за Вострикова его бы посадили, гм... ну, лет на пять, учитывая раздавленного гхека. Состояние аффекта, самооборона, культурный шок. Смерть – за своего, пять лет – за чужака. Неплохой размен.
Из гущи лиан высунулась обеспокоенная усатая морда, беззвучно разинула пасть и скрылась. Сунни, закрыв руками лицо, сидела на коряге, воздух над её плечами мутно дрожал. «Чужаки не считаются, - подумал Клыков. – Чужаки никогда не считаются». Внимательно глядя под ноги, он подошёл к двери. Крылья шелестели ему вслед.
Снаружи было светло от ночных клёнов и очень тихо. Редкие ночные прохожие стояли, задрав головы, и смотрели в небо, где горела огромная жёлтая звезда. Транспорт с Калассы оттормаживался перед входом в атмосферу.
- Успел всё-таки, - пробормотал Клыков. – Как там? Состояние аффекта, самооборона, культурный шок. Убийца убит, дело закрыто. Ай да я! Даёшь сорт Клыкова-Ивченко. Да, чуть не забыл…
Дверь вновь отворилась, и лианы качнулись, скрывая растревоженных зверей.
- Скажите, Сунни, а отчего Падж не свалил вину за убийство Дирга на Вострикова? Ума не хватило? Спрятать труп Вострикова, обставить всё так, будто землянин пустился в бега. Неплохой вариант.
Крылья плеснули и затихли.
- Падж не мог. Он убил Дирга таким способом, что... было бы сразу понятно, что его убил другой тафидянин.
Клыков на минуту задумался. Потом хлопнул себя по лбу:
- А, ну конечно. Он его забодал!
