Черт, а, черт, зараза. Бабу увести – это одно, подраться, поспорить – они ведь коты, у котов так заведено... но он его – убил. Взял пистолет, зачем он только тогда спер у этого придурка пушку, зачем?!
– Все будет хорошо! – закричал Стокрылый, выруливая на шоссе. Дождь лил как из ведра. Из-под колес рванулись белесые волны брызг.
Пули – злые, быстрые, быстрее глаза, быстрее самой мысли. Сначала летит пуля, и только потом понимаешь, что выстрелил... Все тогда обрушилось, обоим досталось. Но Черный выжил, а Тим остался лежать под кирпичами. И Черный даже не поглядел на него, не закрыл ему глаза, не потерся щекой о холодную щеку – в последний раз.
– Едем, времени мало, – быстро говорил Стокрылый.
Он так долго злился на Тима – за что? Черный силился вспомнить и не мог. Но ведь вспомнил же самую дрянь, все, что мог и не вспоминать, а вот самое главное – нет. За что он злился на Тима? Что случилось тогда, почему они стали врагами, хуже врагов – стали бывшими друзьями? Что это было?
– Держись! – крикнул Стокрылый. Двигатель взревел, машина прыгнула вперед. – Не сдавайся, держись!
– Плохо, – прохрипел Черный, – плохо...
– Тогда злись! – кричал Стокрылый. – Злись, копи злость! Сейчас доедем, недолго уже, там душу отведешь! Вспомни, кто во всем виноват! Вспомни, кого ненавидишь!
...Фотографии вихрем взлетели вокруг Черного, смотрели немо, о чем-то хотели сказать – и не могли. Кто же виноват, правда, кто? Кого я ненавижу? Черный сжался на сиденье, мыча, вцепившись себе в волосы. Машина неслась по закоулкам, сворачивала на проспекты, подрезала фуры, легковушки и джипы, и вслед яростно бибикали, а Черный – Черный вспоминал. Небо над ними просветлело и снова потемнело, будто наступил день, который сменился вечером, и дождем брызнуло в стекла, а Черный вспоминал. Метнулись по сторонам магазины, превращенные в музеи, и музеи, превращенные в магазины; пронесся длиннющей громадой зелено-пенный дворец; прыснула из-под колес бродячая собака, заметалась по улице, пропала в зеркалах заднего вида, а Черный вспоминал – постепенно, медленно, не веря, не желая верить, но все-таки вспоминал...
– Мы на месте, – сказал Стокрылый и затормозил.
Черный поглядел сквозь залитое дождем стекло и увидел, куда они приехали.
– Вспомнил, – сказал он.
Невдалеке ударил раскат грома.
Чтобы всем было лучше
Я сразу понял, что Дины рядом нет. Чтобы увериться, потянулся и нашарил пустые, прохладные складки простыни. В комнате я был один. Разумеется, ничего особенного нет в том, что жена встала раньше мужа... Стоп-стоп, мы ведь теперь в разных комнатах спим. Черт.
Это уже было – когда? Не так давно, как могло показаться. Про такое еще говорят «в другой жизни», но я точно помнил: в другой жизни такого не было. Последние три месяца стали, наверное, самыми тяжелыми временами с моего прошлого рождения. Много случилось того, что нужно забыть, и слишком много для того, чтобы случившееся забылось быстро. Да, в другой жизни такого не бывало.
Зато бывало нечто очень похожее. Накатывало знакомое чувство, от которого хочется выгнуть спину, зашипеть и спрятаться куда-нибудь, где тебя не будет видно. В конце концов, мы были всего лишь маленькими пушистыми существами. Клыки и когти страшны только для тех, кто еще меньше тебя, а для крупных хищников ты – всего лишь добыча. Поэтому мы научились предвидеть смертельную опасность загодя. Хотя бы за несколько часов. И воспитали в себе это чувство – чувство близкой беды.
Оно разбудило меня, дыхание беды над самым ухом. Ему вторил стук дождевых капель по стеклу.
Я встал, накинул халат, поплелся в ванную. Стоя под душем, убеждал себя, что весенний кошмар не повторится, что Дина не может бросить меня опять. Долго бормотал что-то под нос, сплевывал попавшие в рот брызги. В конце концов, пустил горячую воду. Заорал, ошпарившись. Пустил холодную. Завопил, оледенев. Выскочив из душа, стал растираться полотенцем. Фигня, все фигня. Снаряд не попадает дважды в ту же воронку. В одну и ту же реку можно войти только один раз. Дина меня уже бросила однажды. Больше это не повторится. Если судьбе будет угодно мне насолить, Госпожа Фортуна изберет какой-нибудь новый метод.
Ведь так?
Так.
Теория вероятности – штука серьезная, ребята. И не спорьте: я теперь кодер. Пришлось подучить кое-что из недоученной институтской математики. Снаряд не попадает второй раз в одну и ту же точку. И воды речные несутся так неудержимо, что, когда заново войдешь в реку, это будет совсем-совсем другая река...
«Зато снарядом можно попасть в реку сколько угодно раз, – сказал голос в голове. – И, с тактической точки зрения, это будет та же самая река. Ну, разве что с немного большим количеством оглушенной рыбы...»
Я отогнал эти мысли. Чушь. Пора было собираться. Тотем великий, до чего же хорошо вставать без похмелья! Все-таки здорово, что я завязал. Удивительное дело, скольким вещам понадобилось случиться, чтобы я завязал. Отдел с его кровавым заданием. Дина с ее изменой. Сашка со своими амбициями. И Черный, бедняга Черный – где бы ты теперь ни был, старик, я тебе благодарен. Ведь с тебя все началось. С твоей смерти. Прости, Черный, прости, Дина, простите, все мои жертвы, невинные и виновные.
Я в который раз обнаружил, что стою посреди комнаты, шевеля губами, глядя в пространство. Частенько со мной теперь такое. Говорят, у человека начинаются необратимые изменения в психике, если он убьет своими руками больше пяти людей. Черный; бандит на задании; его незадачливый охранник; да, немного осталось, в общем-то. Еще неизвестно, что с теми было, на фотографиях. Я затряс головой. Ерунда, е-рун-да! Жизнь наша – тайна, и в тайне – наша жизнь. Хреновый из меня вышел ученик, Милон Радович. Из моей тайны получилась смерть. Но, во всяком случае, я остановился, как только это понял.
Так, всё, блин. Я на работу опаздываю.
И в это время открылась дверь в прихожей. Я был на кухне, так что мне оставалось только обернуться и смотреть, как в дом входит Дина,
(«Скажи: Дина, солнышко! Вернулась! Забыла что-нибудь?»)
за ней – Боб, как всегда, пригнувшись, чтобы не снести волчьим загривком притолоку,
(«А теперь сделай удивленное лицо и воскликни: «Ба, да это Боб! Что так рано, дружище? Понятые срочно понадобились?»)
и, наконец, последней, как-то нехотя через порог шагает Саша, бледная, как сама Смерть, и с такой же дежурной улыбкой.
(«Ух ты, – сказал голос в голове озадаченно, – а вот этого, признайся, ты не ожидал»).
– Привет, – сказал я. Саша вяло улыбнулась и взмахнула кошачьей лапкой. Боб, тяжело ступая форменными ботинками, прошел мимо меня к окну и там застыл, а Дина подлетела ко мне, взяла за руку и сказала:
– Тим, есть разговор. Пойдем.
Кивнула в сторону спальни.
Я покачал головой:
– Мне на работу пора. Уже пол-девятого.
– Я знаю, – терпеливо сказала она. – Отзвонись, что не придешь. Соври что-нибудь.
– Зачем? – я твердо решил не поддаваться. – Что случилось-то?
Дина вздохнула.
– Прости, – сказала она. – В любом случае, решать только тебе. Пожалуйста, выслушай меня, а потом можешь ехать на работу и вообще делать все, что хочешь. Но сначала выслушай. Идет?
Я кивнул, и она потащила меня в спальню. Там усадила на кровать.
А сама зачем-то встала передо мной на колени.
«Ого», – с восхищением сказал голос в голове.
– Дина, – сказал я, – одно из двух. Или ты сейчас выглядишь очень смешно, или я выгляжу очень глупо. Пожалуйста, перестань.
Она кивнула, отстраненно, глядя куда-то мне за плечо:
– Ты тоже чувствуешь?
Я закрыл глаза, сосчитал до десяти и решил, что какое-то время еще смогу потерпеть этот балаган. Минуты две, подумал я, а потом сделаю что-нибудь страшное, попрощаюсь со всеми и пойду, наконец, на работу. «Скажи мне, – подумал я, – скажи, что ты в порядке, что я в порядке, что все в полном порядке. Скажи. Да, я чувствую беду. Да, мне страшно и плохо. Теперь скажи, что самое плохое уже случилось. Вы нашли труп у Боба в квартире, и вам надо от него срочно избавиться. Так? Или Саша продала Родину китайцам, а они в обмен подсунули ей фальшивый героин. Ну?»
– Черный жив, – сказала она.
Стало тихо. Так тихо, что я услышал, как этажом ниже чей-то будильник нескладно выводит электронный гимн. Дождь усилился и словно выстукивал по стеклу барабанное соло – редкое и медленное.
А потом я подумал, что сплю. Нет, серьезно, ребята – хотя именно так говорят, когда происходит... ну происходит что-то вроде такого... но я и вправду подумал, что сплю. Ведь сколько раз во сне являлся ко мне Черный – живой, улыбчивый – и мы шли пить пиво, разговаривали, и смеялись, и не было ни смерти, ни предательства, ни смертоносного дара.
– Где он? – спросил я с огромным облегчением. Я очень боялся проснуться.
Дина посмотрела на меня со странным выражением.
– Где он? – повторил я. – Господи, Динка... Это же здорово. Я ведь... Ну что ты молчишь?
Я схватил ее за плечи.
Дина прикрыла глаза, набрала воздуху и произнесла:
– Саша и Боб нас обманули. Он не умер тогда, под обломками. Он выжил, и долгое время работал на Отдел. Как ты. У него тоже нашли... способности. Как у тебя. Потом он сбежал. Сбежать ему помогла Саша. Он теперь у Стокрылого. Помнишь Стокрылого?
Я кивнул. Признаться, я бы кивнул, о чем бы меня ни спросили. Многовато получалось для пол-девятого утра.
– Вот, – продолжала Дина. – Он уже месяц почти у Стокрылого, и Стокрылый его готовит для... в общем, Черный должен для него убить полсотни людей. Как... ты, силой мысли. За это Стокрылый ему обещал, что отвезет в Ирландию. Вот. Надо...
Я вздохнул и встал. Помог подняться Дине с колен.
– Надо им помешать, – сказал Дина неуверенно.
– Да-а, – сказал я. – Да. Да, черт.
Она испуганно посмотрела на меня:
– Ты... ты не сердишься?
– За что это? – удивился я.
– Ну ведь мы все это время с Черным... – она не договорила. Глаза у нее расширились, рот приоткрылся, и зрачки стали огромные, почти в размер радужки.
Я опустился обратно на кровать и сжал виски руками.
Вот так.
Дважды в реку войти можно, ребята. Можно и трижды, и четырежды. И еще много, много раз. При одном условии: если ты лузер.
Черный оказался жив, да еще поживее меня. Он жил на тайной квартире, работал на олигарха, прятался от Отдела, водил за нос Сашино начальство. Он занимался сексом с моей женой. Наверное, чаще, чем я сам.
– Тим, – сказала Дина, прижимаясь ко мне. Я обнял ее. Не должен был, наверное. Да, изменница, да, обманщица, да, да. Но, видите ли, в чем дело... Она ведь могла этого не говорить. Просто не говорить. Молчать. И я бы никогда не узнал. Вот простая душа – как ребенок, нашкодила и несется родителям на себя ябедничать.
«Он ее трахал, – напомнил голос в голове. – И ей нравилось».
Да, да, да. Все так. Но сейчас она пришла – ко мне.
– Он не знает, что ты жив, – сказала Дина в отчаянии, – не знает...
Я немного отстранил ее от себя, чтоб посмотреть в глаза. Изучал ее лицо с минуту. Я любовался. Честно. Она ведь была очень красивой, моя жена – прямой нос, огромные глаза цвета мокрой гальки, вьющиеся черные локоны... Только залегли под глазами черные круги – не спала, должно быть, всю ночь.
– Это ведь все серьезно, да? – спросил я. – Боб пришел, Саша... вы меня не разыгрываете, нет?
– Тим, – умоляюще сказала Дина.
– Так... – я еще немного полюбовался. – И что дальше?
– Нет, нет, нет, – забормотала она, – Тимка, Тим, ты скажи, скажи что-нибудь, Тим, я очень плохая, я совсем плохая, но ты хоть что-нибудь скажи...
Я улыбнулся. Улыбка, наверное, получилась так себе, но лучше в тот момент не вышло.
– Да мне плевать, какая ты, – сказал я. – Я тебя люблю, глупая.
– Тим, – сказала она. – Ох, Тим...
– Да, – сказал я.
– Тим, – сказала она.
– Черт бы тебя побрал, – это уже вырвалось само собой. Она глянула на меня, как мышь на кошку, а я спросил:
– Зачем вы сюда пришли?
Дина вздохнула в два разделения, а потом сказала:
– Это Боб объяснит.
– Э-э, стоп, – сказал я. – Есть один вопрос. Лично к тебе. Как ты узнала про Черного?
– Он позвонил тогда, – проговорила она, и тут я (редкий случай!) увидел, что Дина краснеет. – Помнишь, еще такой звонок, я подумала, что Саша...
– Ага, – сказал я. – Хорошо, пойдем.
И мы вернулись на кухню. Там за столом сидел Боб, как памятник мировой скорби, а в углу стояла Саша. Ну, ребята. Дина выглядела, как человек, который не спал всю ночь напролет. Саша, если судить по лицу, не спала последние полгода.
Мы с Бобом обменялись взглядами. Похоже, в этой кухне он и я были единственными людьми, которые не собирались просить друг у друга прощения. Я сел за стол напротив Боба. Попросил:
– Девчонки, кофейку организуйте, а?
Саша – не Дина – метнулась к шкафу, стала хватать одну за другой многочисленные банки в поисках кофейной. Дина, поглядев на это, протянула руку и включила электрочайник.
Боб молчал и смотрел в стол.
– Значит, он живой, – сказал я, чтобы сломать лед.
Боб кивнул.
– Это, значит, ты придумал, что он мертвый, – продолжал я. Боб помотал головой. Я перевел взгляд на Сашу. Та как-то съежилась, продолжая одновременно насыпать кофе из банки в чашку – четвертую или пятую ложку.
– Та-ак, – сказал я. – Ну, и?
– Вы бы друг друга поубивали, – хмуро проронил Боб. – Вы ж злые были друг на дружку, как черти. Он... он тоже не знает, что ты живой.
Я покивал. Ну, это ладно.
– По крайней мере, нам тогда показалось, что так будет лучше, – добавил Боб. А Саша промолчала. Ох, что-то много пауз в твоей партии, Саша. Не к добру. Уж кто-кто, а мы, кошки, разбираемся, когда что-то не к добру. Да... Значит, вам показалось. Будет лучше – так, значит, вам показалось. Замечательно. Черт с ним, что я потерял друга. Черт с ним, что не смог с ним по-человечески поговорить. Черт с ним, что воображал себя убийцей. Будет лучше. Да уж, не сомневаюсь. Хуже-то уже некуда.
«Эй, братишка, – весело сказал голос в голове. – Воображал себя убийцей, говоришь? Ты и есть убийца, между прочим. Забыл?»
– Вопрос номер раз, – сказал я. – Что он делает у Стокрылого?
– Обещал ему убить всю его паству, – сказал Боб нехотя. Раздался грохот и звон: Саша уронила на пол обе чашки и банку, полную кофе. Точнее, когда-то полную. Теперь кофе наполнял всю кухню. Дина схватила Сашу за плечи, повлекла в ванную.
– Не то, – сказал я. – Это я уже знаю. Как он попал к Стокрылому?
Боб вздохнул.
– Сашка помогла, – признался он.
Я помолчал. Уж больно неприличный вопрос я собирался задать. Стоило дать Бобу ответить на него самому.
И он ответил.
Вот что он сказал:
– Она... Сашка в него втрескалась, короче. В ворона. Он поманил – она пошла.
Ребята, ребята. Жаль, что никого не было рядом с нами в тот момент. Потому что момент был – один на миллион. Боб произнес слова – такие банальные, такие грубые и обыденные: втрескалась, поманил, пошла... И ведь я почти поверил, что он сказал это искренне. Есть ведь такие люди, для которых все просто. Жена – это собственность, вроде телевизора или дивана. Если кто-то украл у тебя телевизор, дай вору по щам и верни собственность. А если телевизор испытывает какие-то чувства к новому владельцу, то это проблемы только его, телевизора.
Но потом Боб посмотрел на меня, и я увидел...
– Все будет хорошо! – закричал Стокрылый, выруливая на шоссе. Дождь лил как из ведра. Из-под колес рванулись белесые волны брызг.
Пули – злые, быстрые, быстрее глаза, быстрее самой мысли. Сначала летит пуля, и только потом понимаешь, что выстрелил... Все тогда обрушилось, обоим досталось. Но Черный выжил, а Тим остался лежать под кирпичами. И Черный даже не поглядел на него, не закрыл ему глаза, не потерся щекой о холодную щеку – в последний раз.
– Едем, времени мало, – быстро говорил Стокрылый.
Он так долго злился на Тима – за что? Черный силился вспомнить и не мог. Но ведь вспомнил же самую дрянь, все, что мог и не вспоминать, а вот самое главное – нет. За что он злился на Тима? Что случилось тогда, почему они стали врагами, хуже врагов – стали бывшими друзьями? Что это было?
– Держись! – крикнул Стокрылый. Двигатель взревел, машина прыгнула вперед. – Не сдавайся, держись!
– Плохо, – прохрипел Черный, – плохо...
– Тогда злись! – кричал Стокрылый. – Злись, копи злость! Сейчас доедем, недолго уже, там душу отведешь! Вспомни, кто во всем виноват! Вспомни, кого ненавидишь!
...Фотографии вихрем взлетели вокруг Черного, смотрели немо, о чем-то хотели сказать – и не могли. Кто же виноват, правда, кто? Кого я ненавижу? Черный сжался на сиденье, мыча, вцепившись себе в волосы. Машина неслась по закоулкам, сворачивала на проспекты, подрезала фуры, легковушки и джипы, и вслед яростно бибикали, а Черный – Черный вспоминал. Небо над ними просветлело и снова потемнело, будто наступил день, который сменился вечером, и дождем брызнуло в стекла, а Черный вспоминал. Метнулись по сторонам магазины, превращенные в музеи, и музеи, превращенные в магазины; пронесся длиннющей громадой зелено-пенный дворец; прыснула из-под колес бродячая собака, заметалась по улице, пропала в зеркалах заднего вида, а Черный вспоминал – постепенно, медленно, не веря, не желая верить, но все-таки вспоминал...
– Мы на месте, – сказал Стокрылый и затормозил.
Черный поглядел сквозь залитое дождем стекло и увидел, куда они приехали.
– Вспомнил, – сказал он.
Невдалеке ударил раскат грома.
Глава 6
Чтобы всем было лучше
Я сразу понял, что Дины рядом нет. Чтобы увериться, потянулся и нашарил пустые, прохладные складки простыни. В комнате я был один. Разумеется, ничего особенного нет в том, что жена встала раньше мужа... Стоп-стоп, мы ведь теперь в разных комнатах спим. Черт.
Это уже было – когда? Не так давно, как могло показаться. Про такое еще говорят «в другой жизни», но я точно помнил: в другой жизни такого не было. Последние три месяца стали, наверное, самыми тяжелыми временами с моего прошлого рождения. Много случилось того, что нужно забыть, и слишком много для того, чтобы случившееся забылось быстро. Да, в другой жизни такого не бывало.
Зато бывало нечто очень похожее. Накатывало знакомое чувство, от которого хочется выгнуть спину, зашипеть и спрятаться куда-нибудь, где тебя не будет видно. В конце концов, мы были всего лишь маленькими пушистыми существами. Клыки и когти страшны только для тех, кто еще меньше тебя, а для крупных хищников ты – всего лишь добыча. Поэтому мы научились предвидеть смертельную опасность загодя. Хотя бы за несколько часов. И воспитали в себе это чувство – чувство близкой беды.
Оно разбудило меня, дыхание беды над самым ухом. Ему вторил стук дождевых капель по стеклу.
Я встал, накинул халат, поплелся в ванную. Стоя под душем, убеждал себя, что весенний кошмар не повторится, что Дина не может бросить меня опять. Долго бормотал что-то под нос, сплевывал попавшие в рот брызги. В конце концов, пустил горячую воду. Заорал, ошпарившись. Пустил холодную. Завопил, оледенев. Выскочив из душа, стал растираться полотенцем. Фигня, все фигня. Снаряд не попадает дважды в ту же воронку. В одну и ту же реку можно войти только один раз. Дина меня уже бросила однажды. Больше это не повторится. Если судьбе будет угодно мне насолить, Госпожа Фортуна изберет какой-нибудь новый метод.
Ведь так?
Так.
Теория вероятности – штука серьезная, ребята. И не спорьте: я теперь кодер. Пришлось подучить кое-что из недоученной институтской математики. Снаряд не попадает второй раз в одну и ту же точку. И воды речные несутся так неудержимо, что, когда заново войдешь в реку, это будет совсем-совсем другая река...
«Зато снарядом можно попасть в реку сколько угодно раз, – сказал голос в голове. – И, с тактической точки зрения, это будет та же самая река. Ну, разве что с немного большим количеством оглушенной рыбы...»
Я отогнал эти мысли. Чушь. Пора было собираться. Тотем великий, до чего же хорошо вставать без похмелья! Все-таки здорово, что я завязал. Удивительное дело, скольким вещам понадобилось случиться, чтобы я завязал. Отдел с его кровавым заданием. Дина с ее изменой. Сашка со своими амбициями. И Черный, бедняга Черный – где бы ты теперь ни был, старик, я тебе благодарен. Ведь с тебя все началось. С твоей смерти. Прости, Черный, прости, Дина, простите, все мои жертвы, невинные и виновные.
Я в который раз обнаружил, что стою посреди комнаты, шевеля губами, глядя в пространство. Частенько со мной теперь такое. Говорят, у человека начинаются необратимые изменения в психике, если он убьет своими руками больше пяти людей. Черный; бандит на задании; его незадачливый охранник; да, немного осталось, в общем-то. Еще неизвестно, что с теми было, на фотографиях. Я затряс головой. Ерунда, е-рун-да! Жизнь наша – тайна, и в тайне – наша жизнь. Хреновый из меня вышел ученик, Милон Радович. Из моей тайны получилась смерть. Но, во всяком случае, я остановился, как только это понял.
Так, всё, блин. Я на работу опаздываю.
И в это время открылась дверь в прихожей. Я был на кухне, так что мне оставалось только обернуться и смотреть, как в дом входит Дина,
(«Скажи: Дина, солнышко! Вернулась! Забыла что-нибудь?»)
за ней – Боб, как всегда, пригнувшись, чтобы не снести волчьим загривком притолоку,
(«А теперь сделай удивленное лицо и воскликни: «Ба, да это Боб! Что так рано, дружище? Понятые срочно понадобились?»)
и, наконец, последней, как-то нехотя через порог шагает Саша, бледная, как сама Смерть, и с такой же дежурной улыбкой.
(«Ух ты, – сказал голос в голове озадаченно, – а вот этого, признайся, ты не ожидал»).
– Привет, – сказал я. Саша вяло улыбнулась и взмахнула кошачьей лапкой. Боб, тяжело ступая форменными ботинками, прошел мимо меня к окну и там застыл, а Дина подлетела ко мне, взяла за руку и сказала:
– Тим, есть разговор. Пойдем.
Кивнула в сторону спальни.
Я покачал головой:
– Мне на работу пора. Уже пол-девятого.
– Я знаю, – терпеливо сказала она. – Отзвонись, что не придешь. Соври что-нибудь.
– Зачем? – я твердо решил не поддаваться. – Что случилось-то?
Дина вздохнула.
– Прости, – сказала она. – В любом случае, решать только тебе. Пожалуйста, выслушай меня, а потом можешь ехать на работу и вообще делать все, что хочешь. Но сначала выслушай. Идет?
Я кивнул, и она потащила меня в спальню. Там усадила на кровать.
А сама зачем-то встала передо мной на колени.
«Ого», – с восхищением сказал голос в голове.
– Дина, – сказал я, – одно из двух. Или ты сейчас выглядишь очень смешно, или я выгляжу очень глупо. Пожалуйста, перестань.
Она кивнула, отстраненно, глядя куда-то мне за плечо:
– Ты тоже чувствуешь?
Я закрыл глаза, сосчитал до десяти и решил, что какое-то время еще смогу потерпеть этот балаган. Минуты две, подумал я, а потом сделаю что-нибудь страшное, попрощаюсь со всеми и пойду, наконец, на работу. «Скажи мне, – подумал я, – скажи, что ты в порядке, что я в порядке, что все в полном порядке. Скажи. Да, я чувствую беду. Да, мне страшно и плохо. Теперь скажи, что самое плохое уже случилось. Вы нашли труп у Боба в квартире, и вам надо от него срочно избавиться. Так? Или Саша продала Родину китайцам, а они в обмен подсунули ей фальшивый героин. Ну?»
– Черный жив, – сказала она.
Стало тихо. Так тихо, что я услышал, как этажом ниже чей-то будильник нескладно выводит электронный гимн. Дождь усилился и словно выстукивал по стеклу барабанное соло – редкое и медленное.
А потом я подумал, что сплю. Нет, серьезно, ребята – хотя именно так говорят, когда происходит... ну происходит что-то вроде такого... но я и вправду подумал, что сплю. Ведь сколько раз во сне являлся ко мне Черный – живой, улыбчивый – и мы шли пить пиво, разговаривали, и смеялись, и не было ни смерти, ни предательства, ни смертоносного дара.
– Где он? – спросил я с огромным облегчением. Я очень боялся проснуться.
Дина посмотрела на меня со странным выражением.
– Где он? – повторил я. – Господи, Динка... Это же здорово. Я ведь... Ну что ты молчишь?
Я схватил ее за плечи.
Дина прикрыла глаза, набрала воздуху и произнесла:
– Саша и Боб нас обманули. Он не умер тогда, под обломками. Он выжил, и долгое время работал на Отдел. Как ты. У него тоже нашли... способности. Как у тебя. Потом он сбежал. Сбежать ему помогла Саша. Он теперь у Стокрылого. Помнишь Стокрылого?
Я кивнул. Признаться, я бы кивнул, о чем бы меня ни спросили. Многовато получалось для пол-девятого утра.
– Вот, – продолжала Дина. – Он уже месяц почти у Стокрылого, и Стокрылый его готовит для... в общем, Черный должен для него убить полсотни людей. Как... ты, силой мысли. За это Стокрылый ему обещал, что отвезет в Ирландию. Вот. Надо...
Я вздохнул и встал. Помог подняться Дине с колен.
– Надо им помешать, – сказал Дина неуверенно.
– Да-а, – сказал я. – Да. Да, черт.
Она испуганно посмотрела на меня:
– Ты... ты не сердишься?
– За что это? – удивился я.
– Ну ведь мы все это время с Черным... – она не договорила. Глаза у нее расширились, рот приоткрылся, и зрачки стали огромные, почти в размер радужки.
Я опустился обратно на кровать и сжал виски руками.
Вот так.
Дважды в реку войти можно, ребята. Можно и трижды, и четырежды. И еще много, много раз. При одном условии: если ты лузер.
Черный оказался жив, да еще поживее меня. Он жил на тайной квартире, работал на олигарха, прятался от Отдела, водил за нос Сашино начальство. Он занимался сексом с моей женой. Наверное, чаще, чем я сам.
– Тим, – сказала Дина, прижимаясь ко мне. Я обнял ее. Не должен был, наверное. Да, изменница, да, обманщица, да, да. Но, видите ли, в чем дело... Она ведь могла этого не говорить. Просто не говорить. Молчать. И я бы никогда не узнал. Вот простая душа – как ребенок, нашкодила и несется родителям на себя ябедничать.
«Он ее трахал, – напомнил голос в голове. – И ей нравилось».
Да, да, да. Все так. Но сейчас она пришла – ко мне.
– Он не знает, что ты жив, – сказала Дина в отчаянии, – не знает...
Я немного отстранил ее от себя, чтоб посмотреть в глаза. Изучал ее лицо с минуту. Я любовался. Честно. Она ведь была очень красивой, моя жена – прямой нос, огромные глаза цвета мокрой гальки, вьющиеся черные локоны... Только залегли под глазами черные круги – не спала, должно быть, всю ночь.
– Это ведь все серьезно, да? – спросил я. – Боб пришел, Саша... вы меня не разыгрываете, нет?
– Тим, – умоляюще сказала Дина.
– Так... – я еще немного полюбовался. – И что дальше?
– Нет, нет, нет, – забормотала она, – Тимка, Тим, ты скажи, скажи что-нибудь, Тим, я очень плохая, я совсем плохая, но ты хоть что-нибудь скажи...
Я улыбнулся. Улыбка, наверное, получилась так себе, но лучше в тот момент не вышло.
– Да мне плевать, какая ты, – сказал я. – Я тебя люблю, глупая.
– Тим, – сказала она. – Ох, Тим...
– Да, – сказал я.
– Тим, – сказала она.
– Черт бы тебя побрал, – это уже вырвалось само собой. Она глянула на меня, как мышь на кошку, а я спросил:
– Зачем вы сюда пришли?
Дина вздохнула в два разделения, а потом сказала:
– Это Боб объяснит.
– Э-э, стоп, – сказал я. – Есть один вопрос. Лично к тебе. Как ты узнала про Черного?
– Он позвонил тогда, – проговорила она, и тут я (редкий случай!) увидел, что Дина краснеет. – Помнишь, еще такой звонок, я подумала, что Саша...
– Ага, – сказал я. – Хорошо, пойдем.
И мы вернулись на кухню. Там за столом сидел Боб, как памятник мировой скорби, а в углу стояла Саша. Ну, ребята. Дина выглядела, как человек, который не спал всю ночь напролет. Саша, если судить по лицу, не спала последние полгода.
Мы с Бобом обменялись взглядами. Похоже, в этой кухне он и я были единственными людьми, которые не собирались просить друг у друга прощения. Я сел за стол напротив Боба. Попросил:
– Девчонки, кофейку организуйте, а?
Саша – не Дина – метнулась к шкафу, стала хватать одну за другой многочисленные банки в поисках кофейной. Дина, поглядев на это, протянула руку и включила электрочайник.
Боб молчал и смотрел в стол.
– Значит, он живой, – сказал я, чтобы сломать лед.
Боб кивнул.
– Это, значит, ты придумал, что он мертвый, – продолжал я. Боб помотал головой. Я перевел взгляд на Сашу. Та как-то съежилась, продолжая одновременно насыпать кофе из банки в чашку – четвертую или пятую ложку.
– Та-ак, – сказал я. – Ну, и?
– Вы бы друг друга поубивали, – хмуро проронил Боб. – Вы ж злые были друг на дружку, как черти. Он... он тоже не знает, что ты живой.
Я покивал. Ну, это ладно.
– По крайней мере, нам тогда показалось, что так будет лучше, – добавил Боб. А Саша промолчала. Ох, что-то много пауз в твоей партии, Саша. Не к добру. Уж кто-кто, а мы, кошки, разбираемся, когда что-то не к добру. Да... Значит, вам показалось. Будет лучше – так, значит, вам показалось. Замечательно. Черт с ним, что я потерял друга. Черт с ним, что не смог с ним по-человечески поговорить. Черт с ним, что воображал себя убийцей. Будет лучше. Да уж, не сомневаюсь. Хуже-то уже некуда.
«Эй, братишка, – весело сказал голос в голове. – Воображал себя убийцей, говоришь? Ты и есть убийца, между прочим. Забыл?»
– Вопрос номер раз, – сказал я. – Что он делает у Стокрылого?
– Обещал ему убить всю его паству, – сказал Боб нехотя. Раздался грохот и звон: Саша уронила на пол обе чашки и банку, полную кофе. Точнее, когда-то полную. Теперь кофе наполнял всю кухню. Дина схватила Сашу за плечи, повлекла в ванную.
– Не то, – сказал я. – Это я уже знаю. Как он попал к Стокрылому?
Боб вздохнул.
– Сашка помогла, – признался он.
Я помолчал. Уж больно неприличный вопрос я собирался задать. Стоило дать Бобу ответить на него самому.
И он ответил.
Вот что он сказал:
– Она... Сашка в него втрескалась, короче. В ворона. Он поманил – она пошла.
Ребята, ребята. Жаль, что никого не было рядом с нами в тот момент. Потому что момент был – один на миллион. Боб произнес слова – такие банальные, такие грубые и обыденные: втрескалась, поманил, пошла... И ведь я почти поверил, что он сказал это искренне. Есть ведь такие люди, для которых все просто. Жена – это собственность, вроде телевизора или дивана. Если кто-то украл у тебя телевизор, дай вору по щам и верни собственность. А если телевизор испытывает какие-то чувства к новому владельцу, то это проблемы только его, телевизора.
Но потом Боб посмотрел на меня, и я увидел...
