Я хорошо помню, как дядя отчитывал меня перед поркой, неспешно извлекая розги из широкого бочонка.
-Все твои действия Дюрс, имеют последствия. И как бы ты не пытался избежать наказания за проступок - оно настигнет тебя непременно.
Да, дядя любил поговорить и напомнить, стегая розовую задницу десятилетнего сорванца, о расплате ждущей за каждым углом. Но финики из сада грека Ардориса были так вкусны, что я готов был стерпеть боль раз уж не сумел уйти не замеченным. Даже теперь, спустя почти два десятилетия, я помню их непередаваемый вкус на губах: сладость плодов, вяжущую мякоть и чувство удовлетворения от удачного набега. Эти приятные воспоминания становятся особенно яркими когда приходит пора умирать. Когда стоишь и ждешь своей очереди у плахи, окруженный угрюмыми стражниками зорко следящими чтобы никто из пленников не попытался сбежать, или смотришь сквозь проржавевшую решетку на вытоптанную арену, в окружении потных тел и той вони, что распространяет вокруг себя страх. Итог один: ты наблюдаешь за гибелью людей которых едва знал, но чувствуешь их боль, понимая, что скоро придет и твой черед.
Однажды мне повезло: появившийся рабовладелец выкупил не дошедших до палача преступников, кинув кошель серебра следящему за проведением казни советнику магистрата. Разочарованный гул толпы взвился ввысь ревом недовольных глоток, а я, фактически живой мертвец, увидел надежду на новую жизнь и возможность еще хоть раз попробовать лакомство из далеких южных земель. Какая наивность. Тогда я еще не знал, что мне предстоит отправиться на рудники и выживать там полтора года, пока не представится случая сбежать. Этого я не знал, но сама возможность избежать смерти здесь и сейчас, подарила мне надежду и стойкое желание вернуться в те места где я вырос: в южную Иберию.
***
Вой толпы на арене несколько поубавился. Очередных поверженных, ухватив их за ноги, поволокли прочь к воротам в западной стене. Один из рабов забрасывал песком те места где собралось слишком много крови, другой раб, подобрав раскиданное оружие, не сумевшее помочь своим недолгим обладателям, подойдя к решетке - откуда я наблюдал за происходящим в компании таких же неудачников - свалил наземь два затупленных меча, топор, и пику на древке темного дерева.
Один из коротких некогда острых гладиусов мне приглянулся. У него имелась довольно ровная заточка на одной из граней и мало примятостей. Если и умирать, то как подобает солдату - коим я хоть и пробыл совсем не долго - в бою и правильным оружием в руке.
К решетке в сопровождении двух стражников с овальными щитами и хорошо отточенными лезвиями мечей подошел надзиратель. При его приближении обреченные отхлынули глубже в камеру. Все кроме меня и сутулого галла с волосом заплетенным в косичку. Засов, удерживающий решетку закрытой, скользнул в сторону, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы в открывшееся пространство могли выходить только по одному.
-Еще четверо! На выход!
Громкий голос едва не утонул в гуле пяти сотен глоток поднявшимся в воздух над чашей арены. Я не заставил себя ждать и протиснувшись в узкую щель встал по другую сторону решетки, под внимательным взором стражников. Следом за мной шагнул сутулый галл - перед лицом смерти он распрямился и оказался выше меня почти на голову. Затем из клетки вышел чумазый юноша – сбежавший от хозяина, торговца шкурами. Больше никто не хотел выходить. Не оглядываясь, я знал как затравленно прячут глаза оставшиеся за моей спиной.
Нас было тридцать на рассвете, и пока солнце приблизилось к зениту стало восемь, точнее пятеро, ведь трое уже вышли, а нас теперь нельзя считать за живых.
Игры в честь прибытия почетного Квинта Балеарского решили судьбу пленников сидевших в ямах Кавдия. Рабы сбежавшие от своих богатых господ, дезертиры из гарнизона мечтавшие вернуться на родину расположенную за где то за Альпами, фермеры набравшие долгов и пытавшиеся скрыться, воры пойманные за руку на общественном рынке, ну и наконец бандиты напавшие не на тот караван. В числе последних был я. После побега с шахты приходилось скрываться передвигаясь в основном ночью, а без провизии и оружия выживать намного сложнее - в диких самнийских лесах по-прежнему полно волков желающих отомстить людям за своих павших братьев. Обессиленный и едва не сдавшийся на милость судьбы я, спустя пятнадцать долгих ночных переходов, набрел на лагерь галла по имени Мартан, где меня по началу едва не убили приняв за шпиона Рима. Но двое из банды оказались иберийцами служившими когда то в Сводном легионе, где я тоже имел честь отметиться, а кандалы на моих руках и изможденность говорили лучше всяких слов о том, что перед ними беглый раб. Так я обрел новых друзей живущих по своим законам и не заглядывающих далеко вперед - берущих от жизни все, что можно взять с помощью стального меча и серебра отнятого у торговцев.
-Хотите чтобы вас подвесили над костром?! - дряблые щеки надзирателя заходили ходуном в гневе. - А ну живо! Еще один на выход!
Надзиратель был убедителен, и первая из приговоренных женщин появилась на арене, под одобрительные крики толпы желавшей ей медленной смерти. Решетка со скрипом закрылась, засов занял свое обычное место, и надзиратель, развернувшись, пошел прочь под охраной стражников с колючими вездесущими глазами.
Когда они были на пол пути к неприметной калитке, из восточных ворот вышло трое бойцов, с уже обагренными сегодня кровью мечами и копьем. Один, высокий, смахивал на карфагенца, легко поигрывая древком копья он гордо шел по арене, принимая как должное приветствия алчущих продолжения зрителей. Этот покрытый шрамами боец отлично управлялся своим оружием. В чем я убедился, наблюдая за тем с каким изяществом он укладывал на песок противников, под восторженные вопли трибун. И только раз его тела коснулся меч Робара, - человека пойманного вместе со мной и уже лежащего в повозке с трупами.
Второй, державший по мечу в каждой руке, был настоящим актером с очень выразительным лицом, он устраивал театральное представление перед публикой и играя свою роль позволял противнику несколько больше чем другие. Но не настолько чтобы причинить себе вред. Третий боец, в закрытом шлеме, явный представитель эфиопских племен, с маленьким круглым щитом в правой и похожим на серп мечом в левой. Иногда, этот сын диких земель, издавал звуки напоминавшее рычание зверя, и теснившимся на скамьях зрителям это очень нравилось, подбадривая и пародируя его они рассыпались в овациях торопя разделаться с очередной жертвой.
Рассыпавшись полукругом троица заняла места в центре арены, шагах в двадцати друг от друга, давая нам возможность приблизиться к ним. Напрасное ожидание. Взяв приглянувшийся меч я занял место напротив эфиопа, едва отойдя от решетки где сидели оставшиеся герои сегодняшних игр. Неуклюже выставив меч перед собой я всем своим видом показывал, что будто только сегодня узнал за какой конец его нужно держать. Сутулый галл сжимая топор встал лицом к карфагенцу, против Артиста не вышел никто. Юноша прижавшись к стене сжимал древко копья скользкое от крови его прежних обладателей, а женщина схватив меч не сдвинулась ни на шаг глядя в пустоту перед собой.
Сидящий на трибуне почетный гость махом руки дал сигнал к началу очередной жатвы. Эфиоп с ревом понесся на меня удерживая свой серп чуть в стороне, а я, попятился назад тараща на него испуганным взглядом обреченного. Думаю мне удалось повесить на лицо маску ужаса, поскольку сидящие в первых рядах стали с хохотом кричать что я самый распоследний трус по эту сторону Тибра. О, это они еще не видели всего, что я задумал.
Каковы шансы выжить у голодного измученного лишениями узника, просидевшего неделю в яме бок о бок с еще десятком таких же как и он, против трех отборных натасканных на убийство бойцов? Ответ напрашивается очевидный: ни единого. Выжить - нет, а вот уйти, прихватив с собою кого то из них, выплеснув часть той злости что накопилась в душе располосовав тело врага - на это есть жалкая надежда, если схитрить и попытаться выдать себя за не представляющего угрозу противника. Ради этого я сидел пряча взгляд и дожидался пока самые смелые и нетерпеливые выйдут на бой, ведь всем известно, что под конец остаются самые трусливые. Спасибо дяде за наставления, его уроки не пропали зря.
После нескольких порок я стал осмотрительнее в своих набегах на финиковые чащи, и со временем возможность оставить в дураках многочисленную родню Ардориса, стерегущую урожай, доставляла мне едва ли не большую радость чем сами украденные плоды.
Хитрец, мечтавший стать воином стяжающим славу и почести, но ставший безропотным рабом, а затем, волею судьбы или рока, бандитом, не знающим жалости к высокородным. Совсем не таким виделось мне будущее когда я посасывая соломинку наблюдал за пасущимися на зеленых лугах овцами. Теперь у меня нет будущего, есть только смерть на выбор: труса или храбреца.
Отвернувшись от мчащегося ко мне эфиопа, я бросился наутек вдоль края арены, под смех и крики сидящей там толпы. В этой части амфитеатра песка оказалось больше чем в центе, и нога увязала чуть ли не по щиколотку моих босых ног. Бросив взгляд через плечо я увидел эфиопа легкой трусцой преследующего меня шагах в семи - пришла пора споткнуться. Припав на колено, будто ноги свело от страха я, с все тем же выражением ужаса, обернулся и как мог быстро поднялся на ноги. Мой преследователь был уже рядом и его меч, рассекая горячий воздух, пронесся там где мгновением раньше находилась моя голова.
Готов поклясться, что ощутил на своей коже дуновение ветра - так близко пронеслась смертоносная сталь, - но я должен был рискнуть и подпустить его, надеясь на остатки ловкости и реакции еще хранившиеся в ослабленном теле. Рубящий удар ушел в пустоту и эфиоп осознал, кто стал его противником - хитрая змея прикинувшаяся дохлой, ждущая удобного момента чтобы ужалить в открывшееся место.
Ровная кромка меча в моих руках вспорола бугрящееся мускулами бедро темнокожего бойца, не дав ему пружинисто отпрыгнуть в сторону. Злобный рев слился с визгом толпы, а я нанес следующий удар - дрос.
***
-Быстрый и стремительный дрос, бьется без замаха в появившуюся брешь защиты врага.
Ровно так говорил центурион Тертус Руфус обучая навыкам ведения боя прибывшее пополнение легиона.
-Не важно, готов ли ваш враг отразить удар или увернуться от него, важно то какой удар будет нанесен следом, а вот он должен стать смертельным, если не хотите умереть под ногами атакующих за вами бойцов.
Раз за разом, с воодушевлением юнца желающего сделать карьеру, я повторял эти движения по деревянному чучелу и в учебном бою когорт. Эти уроки врезались мне в память так отчетливо словно другого и не было в моей службе, и что более странно, я никогда не использовал эти приемы в бою против врагов Рима - ни разу, поскольку в первом же сражении нас выставили во фланг и мы оказавшись в окружении были вынуждены спешно отступить, а точнее бежать без оглядки от конницы арвернов. Но перед этим, видя в какую западню угодила когорта, досточтимый Гай Мацер и его советник приказали нам атаковать, сами же развернув коней помчались к лесу за нашими спинами. Никакие вопли центурионов не могли заставить трясущихся новобранцев союзников устоять на месте, и когда треть воинов помчалась вслед за предводителем, за ними кинулись и остальные. Стремительно короткая карьера. Из тех что бежал надлежало повесить каждого пятого. Я не стал испытывать судьбу и подался в дезертиры. С этого момента начался, - так мне казалось тогда, - самый сложный период моей жизни. Приходилось прятаться от разъезжающих патрулей, выдавать себя за совершенно другого человека сжимаясь внутри от ужаса что если обман раскроется на меня донесут и уж тогда вздернут без лишних церемоний, наниматься для самых грязных и низкооплачиваемых работ, спать под открытым небом опасаясь что кто-нибудь может позариться на гроши в моих карманах, жить зная, что мечта детства утеряна безвозвратно, и вспоминать суровый взгляд дяди, которым он встретил известие о том что я убываю с вербовщиками на север.
***
Эфиоп оказался вынослив и быстр, ранение в ногу умерило его прыть но скорость рук осталась прежней. Сверкая взглядом сквозь широкие отверстия в шлеме он парировал щитом мой удар и тут же повторно двинул серп к моей груди, - это была его роковая ошибка. Толкнувшись вперед я сблизился с ним и от его серпа в руке стало мало пользы, мой затупленный гладиус легко прорвался сквозь мускулы и кости пробивая себе путь в его внутренностях.
На мгновение, длившееся в один вдох, арена замерла, и вновь взорвалась воем исступленно визжащей толпы. Эфиоп медленно завалился назад и плашмя рухнул на спину, вместе с моим мечом у себя под сердцем.
Короткое затишье привлекло внимание тех кто еще жил на арене. Карфагенец сражался с галлом, он бросил на меня долгий оценивающий взгляд, чем не преминул воспользоваться галл, стараясь повторить мой подвиг. Не слишком успешно, свист копья у лица и он вновь был отброшен назад. Артист стоял над телом юноши с окровавленным мечом - нас разделяло шагов тридцать но я заметил его показное удивление. А может и не показное? Воткнув в песок один из мечей он схватил копье юноши и повернувшись бросил его в женщину, по-прежнему стоявшую рядом с решеткой. Удар сбил ее с ног и острие вышло далеко из спины, пробив тело тупым зубом. Меч снова оказался в руке Артиста и он легкой походкой побежал на меня, придав лицу выражение праведного гнева. Толпа возликовала вновь, а я, взял уже ненужный эфиопу маленький круглый щит, извлек ставший счастливым для меня меч из остывающего тела воина африканских земель и поискал в небе заступничества богини Беллоны. Не ради жизни, ради достойной смерти. Небеса промолчали но свободный от преград ветер гнал по ним серые облака, предвестников близкого урагана или дождя.
-Твоя жизнь - моя!
Вопль схожий по силе с боевым кличем на мгновение заглушил все прочие звуки, приковывая внимание к размахивающей мечами фигуре Артиста. Он сбавил шаг и неспешно приближался ко мне, в своем кожаном доспехе закрывающим торс, и ноги до середины бедра - единственный облаченный в подобную защиту из гладиаторов вышедших сегодня на арену, все прочие носили лишь набедренные повязки, как и узники.
Выписывая мечами замысловатые узоры он словно пытался сбить меня с толку, на самом деле играя на публику - позер каких поискать. Когда расстояние между нами сократилось до пяти шагов он резко отклонился в сторону и напал слева метя одним клинком в мою грудь второй занося для удара. Я встретил его первый меч парируя и сбегая от второго. Не смотря на свою раздражающую манерность бойцом Артист оказался не заурядным, клинки метались в его руках будто сверкающие молнии нанося удар за ударом которые становилось все сложнее отбивать. И это он работал в неполную силу - я точно знал. Мы закружились по спирали стараясь достать друг друга в танце лязгающей стали и опасных пируэтов, и все вокруг перестало существовать. Только он, мой враг, моя смерть и ничего кроме.
Резкая боль в плече и рана стала шестой зарубкой оставленной на мне любителем театрального творчества.
-Все твои действия Дюрс, имеют последствия. И как бы ты не пытался избежать наказания за проступок - оно настигнет тебя непременно.
Да, дядя любил поговорить и напомнить, стегая розовую задницу десятилетнего сорванца, о расплате ждущей за каждым углом. Но финики из сада грека Ардориса были так вкусны, что я готов был стерпеть боль раз уж не сумел уйти не замеченным. Даже теперь, спустя почти два десятилетия, я помню их непередаваемый вкус на губах: сладость плодов, вяжущую мякоть и чувство удовлетворения от удачного набега. Эти приятные воспоминания становятся особенно яркими когда приходит пора умирать. Когда стоишь и ждешь своей очереди у плахи, окруженный угрюмыми стражниками зорко следящими чтобы никто из пленников не попытался сбежать, или смотришь сквозь проржавевшую решетку на вытоптанную арену, в окружении потных тел и той вони, что распространяет вокруг себя страх. Итог один: ты наблюдаешь за гибелью людей которых едва знал, но чувствуешь их боль, понимая, что скоро придет и твой черед.
Однажды мне повезло: появившийся рабовладелец выкупил не дошедших до палача преступников, кинув кошель серебра следящему за проведением казни советнику магистрата. Разочарованный гул толпы взвился ввысь ревом недовольных глоток, а я, фактически живой мертвец, увидел надежду на новую жизнь и возможность еще хоть раз попробовать лакомство из далеких южных земель. Какая наивность. Тогда я еще не знал, что мне предстоит отправиться на рудники и выживать там полтора года, пока не представится случая сбежать. Этого я не знал, но сама возможность избежать смерти здесь и сейчас, подарила мне надежду и стойкое желание вернуться в те места где я вырос: в южную Иберию.
***
Вой толпы на арене несколько поубавился. Очередных поверженных, ухватив их за ноги, поволокли прочь к воротам в западной стене. Один из рабов забрасывал песком те места где собралось слишком много крови, другой раб, подобрав раскиданное оружие, не сумевшее помочь своим недолгим обладателям, подойдя к решетке - откуда я наблюдал за происходящим в компании таких же неудачников - свалил наземь два затупленных меча, топор, и пику на древке темного дерева.
Один из коротких некогда острых гладиусов мне приглянулся. У него имелась довольно ровная заточка на одной из граней и мало примятостей. Если и умирать, то как подобает солдату - коим я хоть и пробыл совсем не долго - в бою и правильным оружием в руке.
К решетке в сопровождении двух стражников с овальными щитами и хорошо отточенными лезвиями мечей подошел надзиратель. При его приближении обреченные отхлынули глубже в камеру. Все кроме меня и сутулого галла с волосом заплетенным в косичку. Засов, удерживающий решетку закрытой, скользнул в сторону, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы в открывшееся пространство могли выходить только по одному.
-Еще четверо! На выход!
Громкий голос едва не утонул в гуле пяти сотен глоток поднявшимся в воздух над чашей арены. Я не заставил себя ждать и протиснувшись в узкую щель встал по другую сторону решетки, под внимательным взором стражников. Следом за мной шагнул сутулый галл - перед лицом смерти он распрямился и оказался выше меня почти на голову. Затем из клетки вышел чумазый юноша – сбежавший от хозяина, торговца шкурами. Больше никто не хотел выходить. Не оглядываясь, я знал как затравленно прячут глаза оставшиеся за моей спиной.
Нас было тридцать на рассвете, и пока солнце приблизилось к зениту стало восемь, точнее пятеро, ведь трое уже вышли, а нас теперь нельзя считать за живых.
Игры в честь прибытия почетного Квинта Балеарского решили судьбу пленников сидевших в ямах Кавдия. Рабы сбежавшие от своих богатых господ, дезертиры из гарнизона мечтавшие вернуться на родину расположенную за где то за Альпами, фермеры набравшие долгов и пытавшиеся скрыться, воры пойманные за руку на общественном рынке, ну и наконец бандиты напавшие не на тот караван. В числе последних был я. После побега с шахты приходилось скрываться передвигаясь в основном ночью, а без провизии и оружия выживать намного сложнее - в диких самнийских лесах по-прежнему полно волков желающих отомстить людям за своих павших братьев. Обессиленный и едва не сдавшийся на милость судьбы я, спустя пятнадцать долгих ночных переходов, набрел на лагерь галла по имени Мартан, где меня по началу едва не убили приняв за шпиона Рима. Но двое из банды оказались иберийцами служившими когда то в Сводном легионе, где я тоже имел честь отметиться, а кандалы на моих руках и изможденность говорили лучше всяких слов о том, что перед ними беглый раб. Так я обрел новых друзей живущих по своим законам и не заглядывающих далеко вперед - берущих от жизни все, что можно взять с помощью стального меча и серебра отнятого у торговцев.
-Хотите чтобы вас подвесили над костром?! - дряблые щеки надзирателя заходили ходуном в гневе. - А ну живо! Еще один на выход!
Надзиратель был убедителен, и первая из приговоренных женщин появилась на арене, под одобрительные крики толпы желавшей ей медленной смерти. Решетка со скрипом закрылась, засов занял свое обычное место, и надзиратель, развернувшись, пошел прочь под охраной стражников с колючими вездесущими глазами.
Когда они были на пол пути к неприметной калитке, из восточных ворот вышло трое бойцов, с уже обагренными сегодня кровью мечами и копьем. Один, высокий, смахивал на карфагенца, легко поигрывая древком копья он гордо шел по арене, принимая как должное приветствия алчущих продолжения зрителей. Этот покрытый шрамами боец отлично управлялся своим оружием. В чем я убедился, наблюдая за тем с каким изяществом он укладывал на песок противников, под восторженные вопли трибун. И только раз его тела коснулся меч Робара, - человека пойманного вместе со мной и уже лежащего в повозке с трупами.
Второй, державший по мечу в каждой руке, был настоящим актером с очень выразительным лицом, он устраивал театральное представление перед публикой и играя свою роль позволял противнику несколько больше чем другие. Но не настолько чтобы причинить себе вред. Третий боец, в закрытом шлеме, явный представитель эфиопских племен, с маленьким круглым щитом в правой и похожим на серп мечом в левой. Иногда, этот сын диких земель, издавал звуки напоминавшее рычание зверя, и теснившимся на скамьях зрителям это очень нравилось, подбадривая и пародируя его они рассыпались в овациях торопя разделаться с очередной жертвой.
Рассыпавшись полукругом троица заняла места в центре арены, шагах в двадцати друг от друга, давая нам возможность приблизиться к ним. Напрасное ожидание. Взяв приглянувшийся меч я занял место напротив эфиопа, едва отойдя от решетки где сидели оставшиеся герои сегодняшних игр. Неуклюже выставив меч перед собой я всем своим видом показывал, что будто только сегодня узнал за какой конец его нужно держать. Сутулый галл сжимая топор встал лицом к карфагенцу, против Артиста не вышел никто. Юноша прижавшись к стене сжимал древко копья скользкое от крови его прежних обладателей, а женщина схватив меч не сдвинулась ни на шаг глядя в пустоту перед собой.
Сидящий на трибуне почетный гость махом руки дал сигнал к началу очередной жатвы. Эфиоп с ревом понесся на меня удерживая свой серп чуть в стороне, а я, попятился назад тараща на него испуганным взглядом обреченного. Думаю мне удалось повесить на лицо маску ужаса, поскольку сидящие в первых рядах стали с хохотом кричать что я самый распоследний трус по эту сторону Тибра. О, это они еще не видели всего, что я задумал.
Каковы шансы выжить у голодного измученного лишениями узника, просидевшего неделю в яме бок о бок с еще десятком таких же как и он, против трех отборных натасканных на убийство бойцов? Ответ напрашивается очевидный: ни единого. Выжить - нет, а вот уйти, прихватив с собою кого то из них, выплеснув часть той злости что накопилась в душе располосовав тело врага - на это есть жалкая надежда, если схитрить и попытаться выдать себя за не представляющего угрозу противника. Ради этого я сидел пряча взгляд и дожидался пока самые смелые и нетерпеливые выйдут на бой, ведь всем известно, что под конец остаются самые трусливые. Спасибо дяде за наставления, его уроки не пропали зря.
После нескольких порок я стал осмотрительнее в своих набегах на финиковые чащи, и со временем возможность оставить в дураках многочисленную родню Ардориса, стерегущую урожай, доставляла мне едва ли не большую радость чем сами украденные плоды.
Хитрец, мечтавший стать воином стяжающим славу и почести, но ставший безропотным рабом, а затем, волею судьбы или рока, бандитом, не знающим жалости к высокородным. Совсем не таким виделось мне будущее когда я посасывая соломинку наблюдал за пасущимися на зеленых лугах овцами. Теперь у меня нет будущего, есть только смерть на выбор: труса или храбреца.
Отвернувшись от мчащегося ко мне эфиопа, я бросился наутек вдоль края арены, под смех и крики сидящей там толпы. В этой части амфитеатра песка оказалось больше чем в центе, и нога увязала чуть ли не по щиколотку моих босых ног. Бросив взгляд через плечо я увидел эфиопа легкой трусцой преследующего меня шагах в семи - пришла пора споткнуться. Припав на колено, будто ноги свело от страха я, с все тем же выражением ужаса, обернулся и как мог быстро поднялся на ноги. Мой преследователь был уже рядом и его меч, рассекая горячий воздух, пронесся там где мгновением раньше находилась моя голова.
Готов поклясться, что ощутил на своей коже дуновение ветра - так близко пронеслась смертоносная сталь, - но я должен был рискнуть и подпустить его, надеясь на остатки ловкости и реакции еще хранившиеся в ослабленном теле. Рубящий удар ушел в пустоту и эфиоп осознал, кто стал его противником - хитрая змея прикинувшаяся дохлой, ждущая удобного момента чтобы ужалить в открывшееся место.
Ровная кромка меча в моих руках вспорола бугрящееся мускулами бедро темнокожего бойца, не дав ему пружинисто отпрыгнуть в сторону. Злобный рев слился с визгом толпы, а я нанес следующий удар - дрос.
***
-Быстрый и стремительный дрос, бьется без замаха в появившуюся брешь защиты врага.
Ровно так говорил центурион Тертус Руфус обучая навыкам ведения боя прибывшее пополнение легиона.
-Не важно, готов ли ваш враг отразить удар или увернуться от него, важно то какой удар будет нанесен следом, а вот он должен стать смертельным, если не хотите умереть под ногами атакующих за вами бойцов.
Раз за разом, с воодушевлением юнца желающего сделать карьеру, я повторял эти движения по деревянному чучелу и в учебном бою когорт. Эти уроки врезались мне в память так отчетливо словно другого и не было в моей службе, и что более странно, я никогда не использовал эти приемы в бою против врагов Рима - ни разу, поскольку в первом же сражении нас выставили во фланг и мы оказавшись в окружении были вынуждены спешно отступить, а точнее бежать без оглядки от конницы арвернов. Но перед этим, видя в какую западню угодила когорта, досточтимый Гай Мацер и его советник приказали нам атаковать, сами же развернув коней помчались к лесу за нашими спинами. Никакие вопли центурионов не могли заставить трясущихся новобранцев союзников устоять на месте, и когда треть воинов помчалась вслед за предводителем, за ними кинулись и остальные. Стремительно короткая карьера. Из тех что бежал надлежало повесить каждого пятого. Я не стал испытывать судьбу и подался в дезертиры. С этого момента начался, - так мне казалось тогда, - самый сложный период моей жизни. Приходилось прятаться от разъезжающих патрулей, выдавать себя за совершенно другого человека сжимаясь внутри от ужаса что если обман раскроется на меня донесут и уж тогда вздернут без лишних церемоний, наниматься для самых грязных и низкооплачиваемых работ, спать под открытым небом опасаясь что кто-нибудь может позариться на гроши в моих карманах, жить зная, что мечта детства утеряна безвозвратно, и вспоминать суровый взгляд дяди, которым он встретил известие о том что я убываю с вербовщиками на север.
***
Эфиоп оказался вынослив и быстр, ранение в ногу умерило его прыть но скорость рук осталась прежней. Сверкая взглядом сквозь широкие отверстия в шлеме он парировал щитом мой удар и тут же повторно двинул серп к моей груди, - это была его роковая ошибка. Толкнувшись вперед я сблизился с ним и от его серпа в руке стало мало пользы, мой затупленный гладиус легко прорвался сквозь мускулы и кости пробивая себе путь в его внутренностях.
На мгновение, длившееся в один вдох, арена замерла, и вновь взорвалась воем исступленно визжащей толпы. Эфиоп медленно завалился назад и плашмя рухнул на спину, вместе с моим мечом у себя под сердцем.
Короткое затишье привлекло внимание тех кто еще жил на арене. Карфагенец сражался с галлом, он бросил на меня долгий оценивающий взгляд, чем не преминул воспользоваться галл, стараясь повторить мой подвиг. Не слишком успешно, свист копья у лица и он вновь был отброшен назад. Артист стоял над телом юноши с окровавленным мечом - нас разделяло шагов тридцать но я заметил его показное удивление. А может и не показное? Воткнув в песок один из мечей он схватил копье юноши и повернувшись бросил его в женщину, по-прежнему стоявшую рядом с решеткой. Удар сбил ее с ног и острие вышло далеко из спины, пробив тело тупым зубом. Меч снова оказался в руке Артиста и он легкой походкой побежал на меня, придав лицу выражение праведного гнева. Толпа возликовала вновь, а я, взял уже ненужный эфиопу маленький круглый щит, извлек ставший счастливым для меня меч из остывающего тела воина африканских земель и поискал в небе заступничества богини Беллоны. Не ради жизни, ради достойной смерти. Небеса промолчали но свободный от преград ветер гнал по ним серые облака, предвестников близкого урагана или дождя.
-Твоя жизнь - моя!
Вопль схожий по силе с боевым кличем на мгновение заглушил все прочие звуки, приковывая внимание к размахивающей мечами фигуре Артиста. Он сбавил шаг и неспешно приближался ко мне, в своем кожаном доспехе закрывающим торс, и ноги до середины бедра - единственный облаченный в подобную защиту из гладиаторов вышедших сегодня на арену, все прочие носили лишь набедренные повязки, как и узники.
Выписывая мечами замысловатые узоры он словно пытался сбить меня с толку, на самом деле играя на публику - позер каких поискать. Когда расстояние между нами сократилось до пяти шагов он резко отклонился в сторону и напал слева метя одним клинком в мою грудь второй занося для удара. Я встретил его первый меч парируя и сбегая от второго. Не смотря на свою раздражающую манерность бойцом Артист оказался не заурядным, клинки метались в его руках будто сверкающие молнии нанося удар за ударом которые становилось все сложнее отбивать. И это он работал в неполную силу - я точно знал. Мы закружились по спирали стараясь достать друг друга в танце лязгающей стали и опасных пируэтов, и все вокруг перестало существовать. Только он, мой враг, моя смерть и ничего кроме.
Резкая боль в плече и рана стала шестой зарубкой оставленной на мне любителем театрального творчества.
