Запахи морских просторов вползали в шелестящий листвою и цветами сад. Тонкие ароматы изысканных блюд дополняли волны свежего ветра.
Окна кухни выходили в портик, составленный из массивных колонн ардебского мрамора. Они обнимали дворец со всех четырёх сторон. Кусты олеандра подступали к колоннаде. Отблески ярко-алого огня ложились на глянцевые листья и возвышавшиеся среди них мохнатые стволы пальм.
По огромной кухне сновали рабыни. Несколько поваров стояло у деревянных столов. Лезвия ножей мелькали вверх-вниз, превращая груды зелени в мелко нарезанную массу. Рабыни и повара работали молча, лишь иногда перебрасываясь даже не словами, а звуками. Чаще других звучал хрипловатый голос Ирвана — главного княжеского повара:
— Быстрее, лодыри, князь ждать не любит!
При этих словах ножи двигались чаще. Кое-кто из поваров хмыкал про себя: ни разу, сколько они служили во дворце, не случалось, чтобы ужин подавали князю хоть на мгновение позже того, когда последняя песчинка упадёт в песочных часах.
Ирван был родом с Ардебы — одного из отдалённых островов Ароу-Доу. Там добывали лучший на архипелаге мрамор. Почти всё население острова работало в каменоломнях. Несколько семей, сумевших купить по сотне невольников, продавали мрамор на материк в Элугу и Ирею, сколотив неплохое состояние. Выходцем из такого рода и был Ирван.
С детских лет он возненавидел горы мраморной крошки и стук зубил. Мальчик отдавался главной страсти: как только выдавалась свободная минута, он колдовал над салатами, мясом, солениями и прочей стряпнёй. Насмешки сыпались ему вслед, но Ирван их будто не замечал.
В один прекрасный день он исчез с Ардебы, а через некоторое время объявился на Наронге в княжеском дворце в роли главного повара. Вот уже тридцать лет, как этот суровый, озлобленный на весь свет мужчина, служит здесь.
Мать князя джа Махаони не нарадуется, как умело этот сухощавый, с резкими движениями ардебец руководит жизнью кухни. Князь Веланпур тоже доволен: он любит необычные и разнообразные блюда, а по части необычности стола с Ирваном никто и не пытается соперничать.
Свободные повара относятся к Ирвану с безразличием, но поторапливаются, когда тот повышает голос. Только рабы и рабыни, приставленные к кухне, ненавидят его. К ним Ирван не испытывает ни жалости, ни пощады. Это и понятно: если один умрёт под розгами, на его месте появится другой. Невольничьи рынки Ароу-Доу поставляют товар круглый год.
Ирван поджал губы. Рилави, самая красивая из рабынь, потянулась за подносом и задела кастрюлю с кипящим маслом. Нечеловеческий вопль огласил кухню.
— Растяпа! — выругался главный повар.
Несколько рабынь бросились на помощь.
— Прочь, собаки! — заревел Ирван. — Занимайтесь своим делом!
Свободные повара не шелохнулись. Они знали, что если даже произойдёт землетрясение или на остров обрушится ураган, Ирван не позволит им оторваться от работы.
— Дети ехидны! — негодовал ардебец. — Так и норовят бросить работу! Палва, проводи её в рабский дом, да побыстрее.
Рабыня поддержала стонущую подругу и вывела вон.
— Эй, Палва! — крикнул Ирван вдогонку. — Отведёшь её — сразу назад!
Рилави прижала изуродованную руку к животу, боясь прикоснуться к обожжённой коже. Кроме боли для неё ничего не существовало.
— Князь с меня голову снимет, собаки, если не успеем к сроку. Пошевеливайтесь!
Невольницы бросились собирать масло с пола.
— Кем же её заменить? — спросил себя Ирван, обводя взглядом оставшихся рабынь.
Те с надеждой вытянули шеи, устремив на хозяина кухни нетерпеливые глаза.
— Мелуя! — сказал Ирван.
Невольница от радости подскочила на месте и принялась торопливо вытирать руки о передник.
— Нет, не ты, — охладил её пыл Ирван.
Глаза Мелуи потускнели.
Плохо не угодить князю, размышлял главный повар. Веланпур любит красивых девушек, и если служанка ему не понравится...
Ардебец оглядел возможных претенденток. Они замерли в ожидании. Только новенькая опустила лицо и тёрла мраморные плиты.
— Ты! — указал на неё пальцем Ирван.
Девушка подняла голову.
— Чего уставилась? — рявкнул главный повар. — Бегом в рабский дом переодеваться и мигом сюда.
Ирван смотрел на невольницу и думал: не ошибся ли? Голубые, широко распахнутые глаза; овальное лицо с аккуратным носом и чёрные волосы, заплетённые в тяжёлую косу. Да, Веланпур будет доволен.
— Быстрее! — поторопил ардебец. — Джа Махаони Махаони в отъезде, а князь ужинает в кабинете.
В дверь постучали, и в роскошный кабинет князя ступила юная девушка с тяжёлым подносом. Она направилась к столу чёрного дерева, украшенному изумительной инкрустацией из перламутра и слоновой кости.
Правитель стоял спиной к двери, заложив назад руку. Другой он почёсывал затылок любимому попугаю. Кеа поднял жёлтый хохолок и вывернул голову набок, подставляя её для почёсывания. От удовольствия попугай закрыл глаза.
Такелия поставила блюда и налила в бокал вино.
— Приятной трапезы, джар-рен, — сказала девушка, направляясь к двери.
— Стой, — голос служанки был Веланпуру незнаком.
Князь повернулся к рабыне, разглядывая новенькую. Её глаза, опушённые густыми ресницами, глядели настороженно. Золотисто-смуглые руки с браслетами перебирали поднос. Струящиеся складки тёмно-синего шёлка обрисовывали фигуру, а из-под отделанной серебром канвы платья виднелись лёгкие кожаные сандалии.
— Как тебя зовут?
— Такелия, — ответила рабыня.
Веланпур подошёл ближе, взял за плечи и повертел её в стороны, разглядывая будто куклу.
— Ты мне нравишься. Мой управляющий знает толк в рабынях.
— Я не рабыня! — прошептала служанка.
— Вот как? — расхохотался князь. — А кто же ты?
— Дочь купца Рангема с острова Тукомбы.
— Ты БЫЛА дочерью купца Рангема с острова Тукомбы, — Веланпур сверкнул белозубой улыбкой и опустился на ложе возле стола. — А теперь ты предмет обстановки моего дворца, и не самый худший.
Князь взял с узорчатой тарелки истекающий соком кусок дыни и глянул на невольницу.
— Что насупилась? — спросил он. — Непривычно быть рабыней? Все сначала упорствуют, а потом нравится.
— Мне не понравится, джар-рен. Я...
Веланпур не дал договорить.
— Помолчи, — повысил он голос, и со смехом продолжил: — Какой смысл бунтовать, если ничего не изменишь? Теперь ты не джа. Такова твоя судьба.
— Такова не моя судьба, а такова твоя воля.
— Для тебя это одно и то же, — вновь сверкнул белоснежными зубами Веланпур. — Самые упрямые со временем становятся самыми преданными.
— Боюсь тебя разочаровать, князь, — ответила Такелия, опустив глаза.
— Да? — поинтересовался хозяин острова и тряхнул чёрными волнистыми волосами. — Надо будет спросить Демира, за сколько он тебя купил.
— Меня невозможно купить.
— Любопытно, — удивился джар, слизнув дынный сок. — Но ты же здесь?
— Это ни о чём не говорит.
— Да здравствует Веланпур, да здравствует Веланпур! — вдруг закричал попугай и перебежал по жёрдочке из одного конца клетки в другой.
— Помолчи, Кеа, — обернулся джар-рен. — А ты, Такелия, будь благоразумной, если не хочешь, чтобы твоя жизнь превратилась в кошмар.
ГЛАВА 4
Жалкая половинка луны, будто разломленная хлебная лепёшка, примостилась среди блистающих звёзд и сгущала черноту неба. Облака грязными клочками плыли по небосводу. Они, наверное, удивлялись зачем нелепая луна нарушила их покой и мерцание на чёрном небесном полотне.
Сверкающих звёзд было так много, что они теснились, мешая друг другу. Одна-две, не удержавшись в толкотне, срывались вниз, прочерчивая яркий след среди остальных мерцающих огоньков.
Тусклое сияние заливало дворец, облицованный белоснежным мрамором, отчего строение казалось нереальным. Словно плод богатого воображения, оно белёсой громадой вырисовывалось среди колдовских чар тропической ночи.
Такелия зарыдала и перевернулась на спину. Щека болела. Рабыня потрогала расцарапанную кожу и ушибленную скулу: завтра будет синяк. Тихие слёзы текли из глаз и пощипывали раны.
Как только девушка поднялась на второй этаж рабского дома, из-за угла на неё бросилась разъярённая Мелуя.
— Гадина! — кричала она. — Третий день как приехала и уже устанавливает свои порядки!
Такелия оторопела. Мелуя же, воспользовавшись замешательством, вцепилась ей в волосы. Острыми ногтями она пыталась расцарапать глаза сопернице. Новенькая согнулась, защищая лицо руками, но Мелуя наподдала ей коленом и, взревев в исступлении, рванула волосы вниз. Такелия схватила руку обидчицы и что было сил вывернула. Мелуя взвыла.
На шум из каморок повыскакивали остальные рабыни. Весть о том, что новенькая завоевала расположение Ирвана, а потом и князя, разлетелась по дворцу. Враждующие между собой женщины способны сплотиться против общего врага. Им стала Такелия.
Мелуя ослабила хватку, но продолжала молотить коленом по лицу новенькой. Каждый удар сопровождали одобрительные возгласы толпы. Кое-кто сам примеривался нанести удар. Такелии пришлось бы худо, если бы не подоспевшая стража. Солдаты неслись по коридору, размахивая массивными плетями.
Плети засвистели в воздухе. Рабыни подняли визг и, спотыкаясь друг о друга, бросились врассыпную. Обжигающие удары полоснули Мелую по спине, но рабыня не оставляла ненавистную Такелию. Только крепкий тычок стражника отбросил Мелую в сторону. Солдаты не разбирали, кто прав кто виноват. Привычными ударами они разгоняли рабынь по каморкам. Сильный пинок достался и новенькой.
Такелия всхлипнула и размазала слёзы по щекам. Они струились, смачивая набитую тряпьём подушку. Рабыня подавила тяжкий вздох. Стражник ворвётся, если заслышит подозрительный звук: замка на двери нет.
Прерывистое дыхание успокаивалось. Девушка смотрела в забранное железными прутьями окно. В сад выглянуть невозможно: до подоконника дотянешься, только встав на цыпочки.
Прохладный воздух гулял между перистыми листьями пальм, сверкали звёзды. До слуха доносился рык львов и хохот гиен в княжеском зверинце. Рядом с рабским домом находились клетки с животными и бассейны с муренами и крокодилами. За окном звучала вечерняя песня цикад и сверчков, слышались резкие крики ночной птицы да возгласы стражников.
Невольница вздохнула. Падавшие золотые огоньки озаряли небеса. Небо такое огромное! Оно покрывает землю от края до края. Под ним плетутся нити судеб; гибнут государства и выигрываются войны, рождаются дети и умирают старики, люди плачут от горя или смеются от счастья. Когда-то под этим небом была счастлива и она, Такелия. Джа Такелия.
Тукомба — не самый большой среди прочих островов Ароу-Доу. Как и повсюду на архипелаге, здесь жили торговлей с материком. Отец Такелии купец Рангем редко появлялся в доме. Детьми занималась мать. Зато когда отец приезжал, это был праздник.
В день прибытия Рангема семейство выходило на косогор под приветливую тень финиковых пальм. Такелия, её сестра и брат вглядывались в безбрежную даль моря — не покажется ли знакомый парус на фоне величественной синевы?
Наполненный солёными брызгами ветер играл мягкой зыбью. Облака, подгоняемые ветром, текли на запад. У побережья сновали рыбацкие баркасы, пёстрые паруса расцвечивали красочный пейзаж.
Бугристые зеленоватые гребни преодолевали рифы, чтобы устремиться к полосе прибоя. Вспененные валы догоняли друг друга. Увлечённые схваткой, они, теснясь и перемешиваясь, с протяжным гулом выкатывались на песчаную отмель. Набегавшие волны плескались, перебираясь через досадное препятствие, и, измождённые гонкой, распластывались по пляжу. Радостный возглас возвещал появление на горизонте шхуны "Актинии".
Судьба смеётся над людьми: лишь одно морское путешествие способно всё поменять.
Шхуна уверенно рассекала воду, взбиралась на волны, задирая нос, а потом, словно выдохнув, устремлялась в ложбинку между валами. От качки солнце плясало перед глазами путешественников, прячась за очередной волной.
К полудню солнце, которое ранним утром умело быть таким ласковым и нежным, добиралось до верхней точки небосвода и начинало немилосердно жарить. Такелия, держась за борт, подставляла лицо солёным брызгам. Тугая коса с вплетёнными разноцветными нитями напиталась водой. Девушка улыбалась, и на щеках появлялись очаровательные ямочки.
Капитан Хон много лет водил "Актинию" между островами, перевозя товары джара Рангема. Хозяин сопровождал капитана в плаваниях, но в этот раз купца на судне не было. Рейс был недалёкий: "Актиния" направлялось с грузом кофе на остров Урлабу. До неё несколько дней пути. На Урлабе жила тётя Имала, чувствовала она себя плохо, и дети уговорили отца отпустить их в небольшое плавание.
Хаула и Калиман — сестра и брат Такелии. Хауле девятнадцать, она на год старше её, а Калиману всего пятнадцать. На Тукомбе он носился по дому, играл и дрался с соседскими мальчишками. От его непоседливости страдали не только люди, но и вещи: на рубахе вечно не хватало пуговиц, а цветастые шаровары из-за набившейся пыли потеряли вид.
По случаю визита к тёте, Калимана обрядили в рубаху со всеми пуговицами и в чистые штаны, отчего он заметно страдал.
Утром, когда брат и сестра спали, Такелия поднялась на палубу, подошла к борту и глянула вниз. Перед форштевнем спешила стайка дельфинов. Они показывались над поверхностью, блеснув мокрыми спинами, а потом уходили в толщу воды. Такелия долго стояла, глядя на морских путешественников.
— Прямо по курсу шхуна! — разнёсся крик марсового.
На горизонте маячила еле различимая точка. Капитан вскинул подзорную трубу, потом передал её помощнику.
— Что скажешь?
— Не нравится мне эта посудина, капитан.
Как редко замечают люди свободу, обладая ею! Свобода знать, верить и говорить делает человека человеком. Не всем она нужна, но ведь и не всякого можно назвать человеком! Люди уподобляются животным в княжеском зверинце: достаточно бросить жирный кусок, чтобы они были счастливы и урчали от удовольствия. Следующий кусок — новая порция счастья.
Благосклонный взгляд Веланпура — вот цена свободы в этом сказочно красивом уголке на острове Наронге. Такелия села на кровати, обтянув колени ночной рубашкой. Рабыня прислонилась спиной к шершавой стене и оглядела убогую обстановку нового жилища: грубо сколоченную лежанку, которую она по привычке называла кроватью, потрёпанный соломенный матрас, стул и тумбочку под зарешеченным окном. Под лежанкой стоял сундук для одежды. Вот и всё.
Здесь предстоит провести годы, даже всю жизнь. Может прав джар-рен, что к несвободе привыкают? Если раба регулярно бить по голове, он и к этому привыкнет. Если же прекратить стучать, то он удивится: почему удары перестали сыпаться?
Однако, свобода не имеет ничего общего с привычкой: свобода внутри. У одних она есть, у других — нет. Именно здесь заключено разное отношение узников к неволе.
Для одних свобода — необходимое условие жизни, без которого и сама жизнь не имеет ценности. Для других — досадная помеха, от которой лучше избавиться, желательно обменяв на что-то. Лучше тёпленькое местечко под солнцем и благосклонный взгляд хозяина. И всё! Не надо думать, не надо заботиться даже о себе! Стань скотиной, и тебя вознаградят!
Такелия всего несколько дней назад наслаждалась путешествием, потом пиратский плен, торги на невольничьем рынке острова Вунэле...
Окна кухни выходили в портик, составленный из массивных колонн ардебского мрамора. Они обнимали дворец со всех четырёх сторон. Кусты олеандра подступали к колоннаде. Отблески ярко-алого огня ложились на глянцевые листья и возвышавшиеся среди них мохнатые стволы пальм.
По огромной кухне сновали рабыни. Несколько поваров стояло у деревянных столов. Лезвия ножей мелькали вверх-вниз, превращая груды зелени в мелко нарезанную массу. Рабыни и повара работали молча, лишь иногда перебрасываясь даже не словами, а звуками. Чаще других звучал хрипловатый голос Ирвана — главного княжеского повара:
— Быстрее, лодыри, князь ждать не любит!
При этих словах ножи двигались чаще. Кое-кто из поваров хмыкал про себя: ни разу, сколько они служили во дворце, не случалось, чтобы ужин подавали князю хоть на мгновение позже того, когда последняя песчинка упадёт в песочных часах.
Ирван был родом с Ардебы — одного из отдалённых островов Ароу-Доу. Там добывали лучший на архипелаге мрамор. Почти всё население острова работало в каменоломнях. Несколько семей, сумевших купить по сотне невольников, продавали мрамор на материк в Элугу и Ирею, сколотив неплохое состояние. Выходцем из такого рода и был Ирван.
С детских лет он возненавидел горы мраморной крошки и стук зубил. Мальчик отдавался главной страсти: как только выдавалась свободная минута, он колдовал над салатами, мясом, солениями и прочей стряпнёй. Насмешки сыпались ему вслед, но Ирван их будто не замечал.
В один прекрасный день он исчез с Ардебы, а через некоторое время объявился на Наронге в княжеском дворце в роли главного повара. Вот уже тридцать лет, как этот суровый, озлобленный на весь свет мужчина, служит здесь.
Мать князя джа Махаони не нарадуется, как умело этот сухощавый, с резкими движениями ардебец руководит жизнью кухни. Князь Веланпур тоже доволен: он любит необычные и разнообразные блюда, а по части необычности стола с Ирваном никто и не пытается соперничать.
Свободные повара относятся к Ирвану с безразличием, но поторапливаются, когда тот повышает голос. Только рабы и рабыни, приставленные к кухне, ненавидят его. К ним Ирван не испытывает ни жалости, ни пощады. Это и понятно: если один умрёт под розгами, на его месте появится другой. Невольничьи рынки Ароу-Доу поставляют товар круглый год.
Ирван поджал губы. Рилави, самая красивая из рабынь, потянулась за подносом и задела кастрюлю с кипящим маслом. Нечеловеческий вопль огласил кухню.
— Растяпа! — выругался главный повар.
Несколько рабынь бросились на помощь.
— Прочь, собаки! — заревел Ирван. — Занимайтесь своим делом!
Свободные повара не шелохнулись. Они знали, что если даже произойдёт землетрясение или на остров обрушится ураган, Ирван не позволит им оторваться от работы.
— Дети ехидны! — негодовал ардебец. — Так и норовят бросить работу! Палва, проводи её в рабский дом, да побыстрее.
Рабыня поддержала стонущую подругу и вывела вон.
— Эй, Палва! — крикнул Ирван вдогонку. — Отведёшь её — сразу назад!
Рилави прижала изуродованную руку к животу, боясь прикоснуться к обожжённой коже. Кроме боли для неё ничего не существовало.
— Князь с меня голову снимет, собаки, если не успеем к сроку. Пошевеливайтесь!
Невольницы бросились собирать масло с пола.
— Кем же её заменить? — спросил себя Ирван, обводя взглядом оставшихся рабынь.
Те с надеждой вытянули шеи, устремив на хозяина кухни нетерпеливые глаза.
— Мелуя! — сказал Ирван.
Невольница от радости подскочила на месте и принялась торопливо вытирать руки о передник.
— Нет, не ты, — охладил её пыл Ирван.
Глаза Мелуи потускнели.
Плохо не угодить князю, размышлял главный повар. Веланпур любит красивых девушек, и если служанка ему не понравится...
Ардебец оглядел возможных претенденток. Они замерли в ожидании. Только новенькая опустила лицо и тёрла мраморные плиты.
— Ты! — указал на неё пальцем Ирван.
Девушка подняла голову.
— Чего уставилась? — рявкнул главный повар. — Бегом в рабский дом переодеваться и мигом сюда.
Ирван смотрел на невольницу и думал: не ошибся ли? Голубые, широко распахнутые глаза; овальное лицо с аккуратным носом и чёрные волосы, заплетённые в тяжёлую косу. Да, Веланпур будет доволен.
— Быстрее! — поторопил ардебец. — Джа Махаони Махаони в отъезде, а князь ужинает в кабинете.
В дверь постучали, и в роскошный кабинет князя ступила юная девушка с тяжёлым подносом. Она направилась к столу чёрного дерева, украшенному изумительной инкрустацией из перламутра и слоновой кости.
Правитель стоял спиной к двери, заложив назад руку. Другой он почёсывал затылок любимому попугаю. Кеа поднял жёлтый хохолок и вывернул голову набок, подставляя её для почёсывания. От удовольствия попугай закрыл глаза.
Такелия поставила блюда и налила в бокал вино.
— Приятной трапезы, джар-рен, — сказала девушка, направляясь к двери.
— Стой, — голос служанки был Веланпуру незнаком.
Князь повернулся к рабыне, разглядывая новенькую. Её глаза, опушённые густыми ресницами, глядели настороженно. Золотисто-смуглые руки с браслетами перебирали поднос. Струящиеся складки тёмно-синего шёлка обрисовывали фигуру, а из-под отделанной серебром канвы платья виднелись лёгкие кожаные сандалии.
— Как тебя зовут?
— Такелия, — ответила рабыня.
Веланпур подошёл ближе, взял за плечи и повертел её в стороны, разглядывая будто куклу.
— Ты мне нравишься. Мой управляющий знает толк в рабынях.
— Я не рабыня! — прошептала служанка.
— Вот как? — расхохотался князь. — А кто же ты?
— Дочь купца Рангема с острова Тукомбы.
— Ты БЫЛА дочерью купца Рангема с острова Тукомбы, — Веланпур сверкнул белозубой улыбкой и опустился на ложе возле стола. — А теперь ты предмет обстановки моего дворца, и не самый худший.
Князь взял с узорчатой тарелки истекающий соком кусок дыни и глянул на невольницу.
— Что насупилась? — спросил он. — Непривычно быть рабыней? Все сначала упорствуют, а потом нравится.
— Мне не понравится, джар-рен. Я...
Веланпур не дал договорить.
— Помолчи, — повысил он голос, и со смехом продолжил: — Какой смысл бунтовать, если ничего не изменишь? Теперь ты не джа. Такова твоя судьба.
— Такова не моя судьба, а такова твоя воля.
— Для тебя это одно и то же, — вновь сверкнул белоснежными зубами Веланпур. — Самые упрямые со временем становятся самыми преданными.
— Боюсь тебя разочаровать, князь, — ответила Такелия, опустив глаза.
— Да? — поинтересовался хозяин острова и тряхнул чёрными волнистыми волосами. — Надо будет спросить Демира, за сколько он тебя купил.
— Меня невозможно купить.
— Любопытно, — удивился джар, слизнув дынный сок. — Но ты же здесь?
— Это ни о чём не говорит.
— Да здравствует Веланпур, да здравствует Веланпур! — вдруг закричал попугай и перебежал по жёрдочке из одного конца клетки в другой.
— Помолчи, Кеа, — обернулся джар-рен. — А ты, Такелия, будь благоразумной, если не хочешь, чтобы твоя жизнь превратилась в кошмар.
ГЛАВА 4
Жалкая половинка луны, будто разломленная хлебная лепёшка, примостилась среди блистающих звёзд и сгущала черноту неба. Облака грязными клочками плыли по небосводу. Они, наверное, удивлялись зачем нелепая луна нарушила их покой и мерцание на чёрном небесном полотне.
Сверкающих звёзд было так много, что они теснились, мешая друг другу. Одна-две, не удержавшись в толкотне, срывались вниз, прочерчивая яркий след среди остальных мерцающих огоньков.
Тусклое сияние заливало дворец, облицованный белоснежным мрамором, отчего строение казалось нереальным. Словно плод богатого воображения, оно белёсой громадой вырисовывалось среди колдовских чар тропической ночи.
Такелия зарыдала и перевернулась на спину. Щека болела. Рабыня потрогала расцарапанную кожу и ушибленную скулу: завтра будет синяк. Тихие слёзы текли из глаз и пощипывали раны.
Как только девушка поднялась на второй этаж рабского дома, из-за угла на неё бросилась разъярённая Мелуя.
— Гадина! — кричала она. — Третий день как приехала и уже устанавливает свои порядки!
Такелия оторопела. Мелуя же, воспользовавшись замешательством, вцепилась ей в волосы. Острыми ногтями она пыталась расцарапать глаза сопернице. Новенькая согнулась, защищая лицо руками, но Мелуя наподдала ей коленом и, взревев в исступлении, рванула волосы вниз. Такелия схватила руку обидчицы и что было сил вывернула. Мелуя взвыла.
На шум из каморок повыскакивали остальные рабыни. Весть о том, что новенькая завоевала расположение Ирвана, а потом и князя, разлетелась по дворцу. Враждующие между собой женщины способны сплотиться против общего врага. Им стала Такелия.
Мелуя ослабила хватку, но продолжала молотить коленом по лицу новенькой. Каждый удар сопровождали одобрительные возгласы толпы. Кое-кто сам примеривался нанести удар. Такелии пришлось бы худо, если бы не подоспевшая стража. Солдаты неслись по коридору, размахивая массивными плетями.
Плети засвистели в воздухе. Рабыни подняли визг и, спотыкаясь друг о друга, бросились врассыпную. Обжигающие удары полоснули Мелую по спине, но рабыня не оставляла ненавистную Такелию. Только крепкий тычок стражника отбросил Мелую в сторону. Солдаты не разбирали, кто прав кто виноват. Привычными ударами они разгоняли рабынь по каморкам. Сильный пинок достался и новенькой.
Такелия всхлипнула и размазала слёзы по щекам. Они струились, смачивая набитую тряпьём подушку. Рабыня подавила тяжкий вздох. Стражник ворвётся, если заслышит подозрительный звук: замка на двери нет.
Прерывистое дыхание успокаивалось. Девушка смотрела в забранное железными прутьями окно. В сад выглянуть невозможно: до подоконника дотянешься, только встав на цыпочки.
Прохладный воздух гулял между перистыми листьями пальм, сверкали звёзды. До слуха доносился рык львов и хохот гиен в княжеском зверинце. Рядом с рабским домом находились клетки с животными и бассейны с муренами и крокодилами. За окном звучала вечерняя песня цикад и сверчков, слышались резкие крики ночной птицы да возгласы стражников.
Невольница вздохнула. Падавшие золотые огоньки озаряли небеса. Небо такое огромное! Оно покрывает землю от края до края. Под ним плетутся нити судеб; гибнут государства и выигрываются войны, рождаются дети и умирают старики, люди плачут от горя или смеются от счастья. Когда-то под этим небом была счастлива и она, Такелия. Джа Такелия.
Тукомба — не самый большой среди прочих островов Ароу-Доу. Как и повсюду на архипелаге, здесь жили торговлей с материком. Отец Такелии купец Рангем редко появлялся в доме. Детьми занималась мать. Зато когда отец приезжал, это был праздник.
В день прибытия Рангема семейство выходило на косогор под приветливую тень финиковых пальм. Такелия, её сестра и брат вглядывались в безбрежную даль моря — не покажется ли знакомый парус на фоне величественной синевы?
Наполненный солёными брызгами ветер играл мягкой зыбью. Облака, подгоняемые ветром, текли на запад. У побережья сновали рыбацкие баркасы, пёстрые паруса расцвечивали красочный пейзаж.
Бугристые зеленоватые гребни преодолевали рифы, чтобы устремиться к полосе прибоя. Вспененные валы догоняли друг друга. Увлечённые схваткой, они, теснясь и перемешиваясь, с протяжным гулом выкатывались на песчаную отмель. Набегавшие волны плескались, перебираясь через досадное препятствие, и, измождённые гонкой, распластывались по пляжу. Радостный возглас возвещал появление на горизонте шхуны "Актинии".
Судьба смеётся над людьми: лишь одно морское путешествие способно всё поменять.
Шхуна уверенно рассекала воду, взбиралась на волны, задирая нос, а потом, словно выдохнув, устремлялась в ложбинку между валами. От качки солнце плясало перед глазами путешественников, прячась за очередной волной.
К полудню солнце, которое ранним утром умело быть таким ласковым и нежным, добиралось до верхней точки небосвода и начинало немилосердно жарить. Такелия, держась за борт, подставляла лицо солёным брызгам. Тугая коса с вплетёнными разноцветными нитями напиталась водой. Девушка улыбалась, и на щеках появлялись очаровательные ямочки.
Капитан Хон много лет водил "Актинию" между островами, перевозя товары джара Рангема. Хозяин сопровождал капитана в плаваниях, но в этот раз купца на судне не было. Рейс был недалёкий: "Актиния" направлялось с грузом кофе на остров Урлабу. До неё несколько дней пути. На Урлабе жила тётя Имала, чувствовала она себя плохо, и дети уговорили отца отпустить их в небольшое плавание.
Хаула и Калиман — сестра и брат Такелии. Хауле девятнадцать, она на год старше её, а Калиману всего пятнадцать. На Тукомбе он носился по дому, играл и дрался с соседскими мальчишками. От его непоседливости страдали не только люди, но и вещи: на рубахе вечно не хватало пуговиц, а цветастые шаровары из-за набившейся пыли потеряли вид.
По случаю визита к тёте, Калимана обрядили в рубаху со всеми пуговицами и в чистые штаны, отчего он заметно страдал.
Утром, когда брат и сестра спали, Такелия поднялась на палубу, подошла к борту и глянула вниз. Перед форштевнем спешила стайка дельфинов. Они показывались над поверхностью, блеснув мокрыми спинами, а потом уходили в толщу воды. Такелия долго стояла, глядя на морских путешественников.
— Прямо по курсу шхуна! — разнёсся крик марсового.
На горизонте маячила еле различимая точка. Капитан вскинул подзорную трубу, потом передал её помощнику.
— Что скажешь?
— Не нравится мне эта посудина, капитан.
Как редко замечают люди свободу, обладая ею! Свобода знать, верить и говорить делает человека человеком. Не всем она нужна, но ведь и не всякого можно назвать человеком! Люди уподобляются животным в княжеском зверинце: достаточно бросить жирный кусок, чтобы они были счастливы и урчали от удовольствия. Следующий кусок — новая порция счастья.
Благосклонный взгляд Веланпура — вот цена свободы в этом сказочно красивом уголке на острове Наронге. Такелия села на кровати, обтянув колени ночной рубашкой. Рабыня прислонилась спиной к шершавой стене и оглядела убогую обстановку нового жилища: грубо сколоченную лежанку, которую она по привычке называла кроватью, потрёпанный соломенный матрас, стул и тумбочку под зарешеченным окном. Под лежанкой стоял сундук для одежды. Вот и всё.
Здесь предстоит провести годы, даже всю жизнь. Может прав джар-рен, что к несвободе привыкают? Если раба регулярно бить по голове, он и к этому привыкнет. Если же прекратить стучать, то он удивится: почему удары перестали сыпаться?
Однако, свобода не имеет ничего общего с привычкой: свобода внутри. У одних она есть, у других — нет. Именно здесь заключено разное отношение узников к неволе.
Для одних свобода — необходимое условие жизни, без которого и сама жизнь не имеет ценности. Для других — досадная помеха, от которой лучше избавиться, желательно обменяв на что-то. Лучше тёпленькое местечко под солнцем и благосклонный взгляд хозяина. И всё! Не надо думать, не надо заботиться даже о себе! Стань скотиной, и тебя вознаградят!
Продай то, что для тебя свято, и не останешься внакладе! Маленький шажок — и ты другой: у тебя нет того, что делало тебя человеком, но какое это имеет значение?
Такелия всего несколько дней назад наслаждалась путешествием, потом пиратский плен, торги на невольничьем рынке острова Вунэле...
