– Мне не спится. Тени вновь шепчутся и пугают. Можно я здесь побуду? Я не стану мешать, обещаю. Просто… посмотрю.
Берта наигранно всхлипнула и обняла себя за плечи, будто стараясь защититься, а затем, видимо, вспомнив о правилах приличия, опустила руки, пряча ладони в складках темной ткани юбки. Кого угодно такая просьба тронула бы. Кого угодно, но Сверр прекрасно изучил дочь, этого маленького велла в человеческом обличье. Потому, даже не обернувшись, бросил через плечо:
– Не сегодня. Иди в постель.
Наверное, стоило позволить ей остаться. Разрешить посмотреть, а то и вовсе научить Берту паре заклинаний, ведь дочери уже семь, и пора развивать ее дар. Нужно проводить с ней больше времени, передать опыт и знания, стать настоящим отцом, а не лордом, которого она видит от силы дважды в месяц.
Будто прочитав его мысли, Берта грустно вздохнула. Прошелестела юбками слишком взрослого для маленькой девочки платья. Сверр все же обернулся и добавил уже мягче:
– Подойди.
Берта послушно приблизилась, на ее лице застыла восковая маска смирения. Когда она научилась их носить? Сверр не помнил. Подражая матери, Берта прекрасно умела изобразить именно то, что хотели видеть окружающие. И научилась извлекать из этого выгоду.
Сейчас девочка играла обиженного ребенка, и Сверр с неудовольствием подметил, что эта роль ей не к лицу.
Узкая ладонь ее была холодной и влажной. Быть может, Берта не врала, и действительно напугана. Сверр давно уверился, что болезнь отступила, но что, если он ошибся? Тильда предупреждала, что ритуалы, заговоры и отвары не способны обуздать темную сторону души их ребенка, но он отмахнулся, как отмахивался не единожды, списывая тревоги Тильды на женские капризы.
Он поймал взгляд дочери – прямой и пытливый.
– Как часто они говорят с тобой?
Берта пожала плечами.
– Иногда.
– Когда началось?
– В ночь Санборна. Едва погасили огни.
Сверр выругался про себя. Следовало это предусмотреть – сложно сдержать духов в ночь Санборна, и ему нужно было лучше следить за дочерью, особенно учитывая особенности ее… дара.
Это началось, когда Берте было пять. Ночные кошмары, крики, пугающие пророчества, которые всегда сбывались. Тени шептали девочке на ухо, предрекали страшные смерти слугам и воинам Кэтленда, которые затем действительно погибали. Сверр лично поднял двоих, чтобы расспросить о причине смерти, и не нашел ни одного доказательства вмешательства Берты. Причины смерти – все, как одна, – выглядели вполне естественно: болезнь, несчастный случай, гибель в ходе пьяной драки.
Однако людям было плевать на доказательства. Некоторые подданные дома Мореллов так и не признали Сверра главой дома. Несмотря на видимую покорность, они все еще хранили верность памяти его отца, не признавая за бастардом права подчинять источник. Гибель единокровного брата десять лет назад не сыграло в его пользу, особенно если учесть, что в смерти Даррела все обвиняли именно Сверра. Он никогда не считал нужным кого-то переубеждать, полагаясь на право сильного, ведь все эти годы ему удавалось удерживать род и питать источник магией. Однако после того, как болезнь Берты рисковала навлечь на их семью гнев подданных, Сверр все же решился созвать совет рода.
Тридцать магов дома Морелл из пятидесяти двух проголосовали за изгнание из тела девочки веллового духа. Тильда лично проводила ритуал под присмотром троих старейшин. Берта в ту ночь чуть не погибла, а на нежной коже ее щеки осталось уродливое черное пятно в виде нетопыриного крыла. Старейшины в один голос утверждали, что это цена, которую пришлось заплатить за спокойную жизнь рода.
С тех пор духи не шептали юной леди Морелл. До ночи Санборна этой зимой.
– Они говорят, что мир скоро треснет по швам, – спокойным голосом продолжала Берта. – Расколется.
Она вздохнула и, кажется, совершенно потеряла интерес к беседе. Сверра всегда немного пугали эти резкие перемены в поведении дочери. Как и сумбурные пророчества, так похожие на безумные теории некоторых трусливых членов Капитула. Возможно, совсем не духи нашептывали это юной Берте? Неужели в прошлый визит Атмунда, кто-то из сумасшедших фанатиков успел забить голову его дочери этим бредом? Нужно будет обсудить эту проблему с главой Капитула, и как можно скорее.
Берта посмотрела на осколок, лежащий на столе.
– Я бы хотела увидеть, как все происходит. Как вы приручаете… это.
– Магия – не дикий зверь, юная леди, – назидательно поправил Сверр. – Это стихия. Ее нельзя приручить, можно лишь позволить ей действовать твоими руками. А это, – он кивнул на осколок, – нечто древнее и опасное, опаснее всего, чего ты когда-либо касалась. Но ты права, мне пора научить тебя основам. Завтра на закате мы спустимся к источнику, и я покажу тебе, как перенаправлять его потоки.
– Это скучно… – расстроенно протянула девочка, но, натолкнувшись на строгий взгляд отца, кротко кивнула: – Как вам будет угодно, милорд.
– А теперь ступай, у меня много дел. Обещаю, завтра я найду для тебя время.
Он погладил ее по щеке – той самой, на которой расцвел темный след необузданной магии. Без него девочка становилась похожей на обычного ребенка. Возможно, именно поэтому Тильда постоянно пыталась замаскировать пятно толстым слоем белил?
– Правда-правда? – совсем по-детски воодушевилась Берта и порывисто его обняла, заглядывая в лицо, и ее темные глаза блеснули надеждой. Сверр кивнул, прощая дочери этот совершенно недостойный леди порыв.
– Клянусь.
С каждым разом ложь все больше горчила на языке. Но кто знает, быть может, если выйдет быстро закончить с накопителем, удастся немного поспать и к вечеру выделить пару часов для прогулки к источнику. И немного сил на манипуляцию с потоками. А после позволить себе небольшую конную прогулку к морю. Для маленькой девочки Берта уже довольно прилично сидела в седле и управляла лошадью. Животные ее любили. В отличие от людей, которые так и не смогли простить девочке череду необъяснимых смертей.
Его дочь была изгоем, таким же, каким был он сам в детстве. Но Сверр отлично знал, что даже изгои способны подняться очень высоко. И заставить недругов покориться. Он сам прошел этот путь и покажет его Берте.
После. Когда закончит с делом.
Осколок на столе яркими бликами с ним соглашался. Он приковывал взгляд, манил заключенной в него силой, сулил исполнение желаний, даже тех, в которых Сверр не признавался сам себе. Сверр с детства уяснил, что истинные желания имеют очень мало общего с долгом, а порой и действуют ему вопреки. Потому привык от желаний отказываться. Однако… Сорок шестой осколок. И торжество, поднимающееся откуда-то из глубин души Сверра.
Теперь ему есть, чем заплатить за единственную малость, в которой много лет назад ему было отказано. Только вот сейчас он попросит не малость – он выторгует все. И возьмет то, что причитается ему по праву.
На лице против воли расцвела кривая усмешка, в которой злорадства было немного больше, чем предвкушения. Дождавшись, когда шаги Берты стихнут, а дверь лаборатории закроется, Сверр полоснул лезвием по испещренному шрамами запястью, и несколько густых капель крови упало на древний артефакт.
Осколок принял кровь с благодарностью. Изголодавшийся, он поглощал что ее, что силу, которой Сверр щедро делился. Силы у него всегда было достаточно – в детстве духи обделили его семьей, но магии плеснули с избытком. Магии хватило, чтобы получить титул и фамильный замок, а также напитать источник и удержать род от падения, неминуемо грозившего Мореллам после смерти законного наследника.
Сила осколка послушно откликнулась, потянулась к тому, кто сможет обуздать темную магию и слепить из частей то единое, что много лет назад было расколото на части.
Грани накопителя затрещали, впуская в себя древнюю силу. На секунду Сверру показалось, что стенки не выдержат, контур треснет, и ему не удастся удержать стихию, но сила, которую Сверр уже считал живым существом, подчинилась, ослабляя поток, послушно вливаясь в накопитель тонкой струйкой. Она будто знала, что именно Сверр скоро выпустит ее в мир.
Он облегченно выдохнул, усиливая контроль, одновременно питая контур и делясь магией с осколком. Закон жизни: чтобы получить что-то значимое, нужно что-то значимое отдать. Сверру было не жалко, он давно уже полностью посвятил себя делу, отдаляясь от рода и семьи.
Кровь текла. Пламя свечи покачивалось. Обломок артефакта накалился, обжигая пальцы.
До утра он закончит. А дальше… Дальше у него есть план.
Сила осколка лизнула пальцы, подбадривая.
Сверр не заметил, как с верхней ступени лестницы за ним наблюдали. Девочка сидела тихо как мышь, на ее бледной щеке цвел отголосок ритуала, а темные глаза блестели предвкушением. Ее кровь стекала с узкого запястья и впитывалась в камень ступеней, откликаясь на зов чего-то старого, такого же древнего, как мир.
Берта завороженно вздохнула. Она видела то, что отцу было неподвластно. Она всегда видела это. Знала.
Скоро все случится. Скоро все будет так, как должно.
Берта усмехнулась и слизала кровь с запястья. На вкус она была сладкой, как мед.
Ульрик
Попрошаек Ульрик ненавидел с детства.
С того самого дня, когда его обедневшая семья, лишившаяся источника и, следовательно, расположения Его Величества Альберта Пятого, прозванного в народе Свирепой Головой, вынуждена была бежать из собственных владений за границы королевства.
Ульрику было семь, но тот день он запомнил хорошо. Подъем среди ночи, суетливые и спешные сборы, поджатые губы матери, но самое обидное – разочарование в глазах отца. Ведь все беды свалились на голову лорда Виларда именно из-за него – Ульрика. Вопреки ожиданиям, в достаточно крепком и сильном мальчике сила так и не проснулась, а источник, не получивший необходимой подпитки, уснул.
Он помнил витиеватые ходы подземелья, ухабистую дорогу, на которой повозку мотало из стороны в сторону, а самого Ульрика метало по повозке, больно прикладывая то об одну, то о другую стенку. Распахнутые от страха глаза сестер. Давно вошедшая в брачный возраст Морена со злостью косилась в сторону Ульрика, и взгляд ее обвинял. Помолвка с Винсентом, третьим сыном лорда Лингри, на которую долгие годы уповал отец, конечно же, расстроилась. Кому сдалась перезрелая дочь опального лорда? Впрочем, лорд – громко сказано. Волею Его милости Вилард был лишен и титула, и фамильного замка. Замок и земли в конечном итоге достались тому самому Лингри и перешли во владение его дочери-переростку с новоиспеченным мужем. Лорд и леди Элас. У них родилось четверо детей, а старший сын их оживил источник – все же кровь Лингри оказалась сильнее его, Ульрика, крови…
И ему теперь приходилось прозябать в грязном портовом городке на южной границе, наводненном рыбаками и шлюхами. В Вааларе было шумно, суетливо, воняло рыбой и нечистотами. А еще тут каждый так и норовил обобрать ближнего своего, и хорошо еще, если отобрать пытались лишь кошелек. Жизнь здесь ценили намного меньше золота.
– Дяденька, купи хлебушка, – заискивающе заныл малолетний попрошайка, заглядывая Ульрику в глаза. Его русые волосы топорщились вокруг миловидного, но грязного лица, и, будь Ульрик моложе и наивнее, наверняка купился бы на проникновенный взгляд ясно-серых глаз. Однако Ульрик жил здесь уже пятнадцать лет и знал, чем чревато сочувствие к детям улиц.
– Пшел вон! – резко осадил мальца Ульрик и для пущей убедительности пнул его в живот носком сапога, отчего тот упал на пыльную мостовую.
Мальчишка, казалось, ни капли не обиделся. Встал, отряхнулся, посмотрел на Ульрика пронизывающим взрослым взглядом и склонил голову набок. Его свора, состоящая из детей разных возрастов – от пяти до тринадцати – окружила Ульрика кольцом. Дети поменьше дергали за полы прохудившегося серого плаща.
– Чего ты такой злой, дяденька? – совершенно беззлобно поинтересовался малец, ничуть, впрочем, не проникнувшись раздражением Ульрика. – Три дня не кушал, дай монетку, а?
– Сказал же, пшли вон отсюда! – Ульрик замахнулся на мальчонку и тут же почувствовал жжение на запястье – сработал защитный амулет, а значит, пока заводила отвлекал Ульрика, ушлые приятели пытались срезать кошель с его пояса. Попытка была бы весьма удачной, не будь Ульрик тем, кем был.
Расплата не заставила себя ждать: мальчонка слева от Ульрика вскрикнул и тут же упал на землю, кисть его руки почернела и покрылась язвами, а лицо исказила гримаса боли.
– Дяденька – маг! – воскликнул малец-заводила и ловко отпрыгнул в сторону, его свора бросилась врассыпную и теперь наблюдала за Ульриком с безопасного, как им казалось, расстояния. Наблюдала жадно, будто старалась урвать кусочек той магической мощи, что исходила от источника силы. Страх вперемешку с вожделением Ульрик видел часто на лицах никчемных людишек Ваалара и уже успел пресытиться ощущением могущества. Все же здесь, пусть и на границе с Пустошью, маги были нечастыми гостями, несмотря на то, что в нескольких лигах к юго-западу шли ожесточенные бои со степняками. Его величество Эридор Третий не спешил выбрасывать козыри и тратить иссякающие силы магических домов, чтобы отбросить противника. Впрочем, Ульрик эту позицию полностью разделял: пока войска императора не пересекли Перешеек, опасаться было нечего, а сдерживать их пока удавалось силами обычных войск, надежных укреплений и вольного клана, вовсю используемого королем для сдерживания наступления.
За прошедшие полгода этому сброду удалось отбросить императорские войска трижды, практически без людских потерь для армии короны. За это король пожаловал их главе-выскочке титул и замок – пусть в глуши, отделенный от основных земель королевства Голодным лесом, но Ульрику и это казалось несправедливым. Безродная девица, плевавшая на традиции и мораль, смеющаяся в лицо даже высокородным лордам, да что там, самому Эридору Третьему, бросившая вызов Ра-аану Солнцеликому, одному из могущественнейших шаманов, императору Ошосмора, по мнению Ульрика, не имела права называться леди. Но больше всего Ульрика злила сила, которой одарили ее духи. Разве это справедливо со стороны судьбы – давать девчонке такую мощь и влияние, когда у него, Ульрика, отобрали все?
Мальчишка у ног Ульрика перестал орать и теперь тихонько поскуливал, прижимая к животу черную иссохшую руку.
– Дяденька, пощади Олли, – взмолился малец-попрошайка, держась от мага на расстоянии. Ульрик усмехнулся – для него не составляло труда швырнуть проклятие через лиги и защитные барьеры, что ему какие-то десять шагов?
– Олли пытался меня обокрасть, Олли поплатился, – ответил Ульрик спокойно, едва заметно шевеля пальцами и выплетая магическую сеть. Злость – как заноза, не выпустишь вовремя, она сожрет тебя изнутри. – У вас же есть шанс спастись. У всех, кроме одного.
Ульрик поднял руки, демонстрируя темный клубок проклятия, вьющимися нитями льнувшего к коже.
– Дяденька, нельзя обижать детей, – выкрикнул малец, понемногу отступая от мага. – Я стражу позову.
Ульрик усмехнулся, поднес руки к губам и слегка подул, отчего тьма в его ладонях рассеялась, а сами ладони он протянул воришке.
