ГЛАВА 1
«Пусть приезжает. Хочу посмотреть на нее», – гласило письмо. Точнее, записка. Послание, не содержавшее ни приветствия, ни подписи и состоявшее из одной строчки, назвать письмом значило бы сильно польстить ему.
- Вы понравились ему, барышня Бланш! Точно понравились! Слово даю, не будь мое имя Матильда. Уж я-то такие вещи за милю чую!
Госпожа Перегрин, известная в узких кругах сводня, лучилась самодовольством. Если бы, надувшись от гордости, можно было летать, она уже парила бы под потолком.
Промозглым зимним вечером за окном валил снег и подвывал ветер. Мы сидели в нашей крохотной гостиной. Я и госпожа Перегрин – за небольшим круглым столом. Мама, которая относилась к моей затее без особого одобрения, но дала слово не вмешиваться – поодаль, на диване, вместе с моей двенадцатилетней сестрой, делая вид, что проверяет у нее правила спряжения, но исподволь прислушиваясь к разговору. Отец читал в кабинете; вернее, все мы делали вид, что это так. На самом деле наверняка он, как и во все другие вечера, приняв рюмку-другую, задремал на продавленном кожаном диванчике, уронив очки и прикрыв лицо книгой.
После долгих лет бесплодного труда усилия госпожи Перегрин, основательницы и владелицы широко известного в узких кругах брачного агентства, с которым она управлялась при участии пары-тройки помощников, наконец увенчались успехом. Мною заинтересовался не кто-нибудь, а Родерик Уиллби, лорд Элмер, владелец солидного состояния и прелестного фамильного поместья в окрестностях Бейквелла, живописного старинного города в тридцати милях от столицы. Согласно письму (а, учитывая его краткость, прежде всего словам госпожи Перегрин), меня ожидали в Грейсфилд-парке в ближайшие дни и рассчитывали, что я проведу там все зимние праздники. Так мы сможем составить знакомство в самой непринужденной обстановке и, в случае взаимной симпатии и согласия обеих сторон, заключить помолвку.
***
Мое имя – Бланш Киттен, мне двадцать шесть лет, и я охотница за состоянием. В отличие от большинства моих сверстниц, увлекающихся фантазиями о теплом семейном гнездышке и (или) неземной любви, я с двенадцати лет твердо знала, чего хочу, а с шестнадцати – упорно шла к своей цели. Еще ребенком я решила, что стану богатой, и с тех пор все мои действия и помыслы были устремлены к одному – выгодному замужеству.
Мне было десять лет, когда отец разорился. Сделав череду неудачных вложений и поверив на слово проходимцам, умело прикидывавшимся порядочными людьми, он потерял все, что имел. Чтобы расплатиться с долгами, мы вынуждены были продать дом и с тех пор ютились по тесным квартиркам.
Десять лет – тот возраст, когда начинаешь что-то понимать, и я очень хорошо усвоила, что значит бедность. Что значит, когда тебя перестают приглашать на праздники в приличные дома, а если приглашают, то скорее по старой памяти или из милости, и ты остро чувствуешь разницу между собой и другими детьми, между своими и чужими родителями. Правила хорошего тона не позволят остальным прямо указать на вашу ущербность, но косые взгляды говорят красноречивее всяких слов. Что значит, когда родители не покупают тебе лакомств и подарков на Йоль*. Когда вся твоя одежда – обноски из благотворительной лавки. Я наблюдала за тем, как худеет и выбивается из сил мать, экономя на всем, чтобы накопить денег на приличное платье и вывести меня в свет. Как лицо моего отца, добродушного рассеянного джентльмена, принимает виноватое, извиняющееся выражение, которое не сойдет с него уже никогда. Виноватое в своей бедности, извиняющееся за собственное существование лицо человека, годами обивающего пороги, часами дожидающегося в приемных у сильных мира сего, чтобы выклянчить очередную подачку. Несколько лет назад отец стал пить, и теперь щеки его покраснели, а глаза слезились, и он стал выглядеть еще более жалким, чем прежде.
___
* Праздник вроде Рождества.
Я поняла: на свете нет ничего более унизительного, чем бедность. И я такой жизнью не буду жить никогда. Я не стану столь же жалкой, как мой отец, и такой изможденной, как моя мать, которая в сорок с небольшим выглядела на все пятьдесят – а могла оставаться цветущей, привлекательной женщиной.
Я не хочу голодать, унижаться и носить линялые тряпки. Я не хочу, чтобы успешные, состоятельные господа отворачивались, проходя мимо, а леди – брезгливо приподнимали юбки. Я сама буду богатой госпожой – холеной состоятельной леди, которая носит шуршащие шелковые платья, делает прически у лучших мастеров и каждый день завтракает свежей выпечкой. У меня будет большой красивый дом с мягкими постелями, красивыми картинами и фарфоровой посудой, много драгоценностей и собственный выезд. Ни я, ни мои дети (если они у меня будут) не будем считать медяки, голодать и попрошайничать. Никогда.
О, я прекрасно знала, что блага с неба не падают. Другие мечтали о прекрасных принцах, загадывали желания на первую звезду, верили в йольское волшебство – но не я. Некоторое время после того, как мы стали бедными, я еще сохраняла наивную детскую веру в чудеса. Молилась Небесам, чтобы они вернули нам дом и деньги, чтобы папе наконец повезло, а мама больше не была бледной и усталой и снова стала смешливой, полной радости жизни женщиной, какой когда-то была. Укладываясь спать в канун Йоля, я оставляла рядом с кроватью печенье (черствые остатки, купленные по дешевке) и искренне, всей душой ждала, что йольский эльф угостится им и оставит мне взамен подарок. Куклу с роскошными завитыми волосами в бархатном голубом платье с бантиками, которую я видела на витрине. Толстенького пони с золотистой гривой, на котором я каталась бы в парке. Расшитую золотыми нитками бархатную сумочку для зеркальца и перчаток, какую я видела у элегантной леди, заходящей в ювелирный магазин.
Но ни разу эльф не принес мне ни одной из этих вещей. Он дарил мне вещи скучные и полезные. Новый деревянный гребень взамен сломанного. Колючие шерстяные чулки. Новую обувь. Дешевое пальто. Отец все также прикладывался к рюмке и унижался, предпринимая одну за одной неудачные попытки выбраться из долговой ямы и раз за разом терпя крах. Мама все так же грустнела и бледнела с каждым днем. На свет появилась сестра, и дела наши стали еще хуже. А я, вместо того, чтобы посвящать свободное время играм, нянчилась с младшей, помогая матери чем могла.
И я поняла: чудес не бывает. Небесам не до меня. Йоль – это просто повод продать побольше дорогой еды и игрушек. Может, он и бывает праздничным и волшебным для тех, у кого есть деньги, но для таких, как мы, это очередное напоминание о том, до чего ничтожно наше существование.
Кроме того, я к тому времени стала достаточно взрослой, чтобы усвоить еще одну истину. Единственный способ для женщины стать богатой – выгодный брак. Вариант продажной любви меня не устраивал. Я хотела денег не для того, чтобы пасть, а для того, чтобы возвыситься. Что пользы в богатстве для презренных? Я скорее соглашусь умереть, чем настолько уронить себя. Впрочем, смерть в мои планы не входила. Я приняла решение и во что бы то ни стало намеревалась осуществить его.
Меня отдали в самую обычную городскую школу для девочек. Учили там самому необходимому и простому: кулинарии, шитью, домоводству. На один из изысканных пансионов, которыми заправляли элегантные дамы со строгим взглядом и безупречной осанкой и где учениц готовили к престижному браку, обучая языкам, игре на музыкальных инструментах, стихосложению, вышиванию, рисованию, танцам, другим благородным знаниям, умениям и искусствам – у нас, конечно же, денег не было. Но я зубами вцепилась в образование. Я записалась в библиотеку и штудировала книги одну за другой. Я измором взяла госпожу Кроль, пианистку, и заставила ее давать мне уроки в обмен на уход за ее гардеробом. На улице я пристала к госпоже Грейни, преподавательнице изящных манер, и убедила ее обучать меня этикету, а в уплату выгуливала ее собачку. Так, всеми доступными мне способами, я готовила себя к тому, чтобы сравняться с выпускницами престижных заведений – девушками, которым было предназначено дебютировать в богатых гостиных и, продемонстрировав свои лучшие качества на званых ужинах и балах, составить престижную партию.
Каким-то чудом, несмотря на трудности, нам все же удалось сохранить некоторое положение в обществе и не скатиться до самого дна; временами нашей семье все же удавалось попасть на какой-нибудь прием, где собирались в том числе и состоятельные люди. Попав на такой, я вела себя незаметно и не высовывалась. Устроившись в укромном в уголочке, я наблюдала и впитывала – я смотрела во все глаза. Как ведут себя богатые люди. Как обращаются друг к другу. Какие у них манеры. Что они едят, о чем разговаривают, какие у них привычки, что им нравится, а что нет. Когда настанет момент (а он непременно настанет), я не должна совершить ни единой ошибки.
Когда пришло время выводить меня в свет, я заставила мать задействовать все знакомства и добиваться приглашений в лучшие дома из доступных. Одно время речь шла о том, чтобы вообще не вывозить меня (ведь это такие деньги!), но я об этом не могла даже помыслить – и после того, как превратила жизнь близких в ад, мать и отец вынуждены были со мной согласиться. В том, чтобы как можно достойнее представить меня в свете, немало помогла моя обожаемая крестная Эвелин – женщина, которой я столь многим обязана. Это она поддерживала нас в трудные времена, ссужая деньгами и не ожидая их возврата. Это она способствовала моему знакомству с преподавателями, благодаря которым я смогла получить все необходимые навыки и знания. Это она помогла убедить мать, что именно мне суждено поправить семейные дела удачным замужеством и что мое представление в свете – не бессмысленные траты, а выгодное вложение средств. Это она научила меня ценить, холить и лелеять свою внешность, а также объяснила, что главное – не какой ты родилась, а какой умеешь казаться. «Красота – в глазах смотрящего, – говорила Эвелин. – Пусть люди видят тебя такой, какой ты хочешь, чтобы тебя видели. Если ты сама уверена в том, что хороша собой, в этом не станут сомневаться и окружающие». Конечно, мне повезло, внешностью природа не обидела: пепельно-пшеничные волосы, светло-зеленые глаза, черты лица не идеальные, но приятные. Не красавица, но и не уродина, и долгие часы мы с Эмилией проводили в моей крохотной комнатке, пока она делилась со мной тысячью важных секретов, как производить благоприятное впечатление. Как ухаживать за кожей и волосами, где взять краску для лица так, чтобы не узнали знакомые, и как наложить ее, чтобы этого не заподозрил самый придирчивый взгляд. Какие выбирать фасоны и цвета, чтобы как можно выгоднее подчеркнуть цвет глаз и кожи. Как самой сделать крем для лица из недорогих ингредиентов, продающихся в любой аптеке, и как вернуть коже свежесть, если вдруг провела ночь без сна.
Таким образом, вложив в подготовку немало времени и трудов, я смогла предстать в свете в самом лучшем виде и в свой первый сезон получила несколько предложений. Но ни одно из них меня не устроило. Я не ленилась уточнять размеры состояния претендентов у надежных источников и понимала: с любым из этих мужчин я обречена влачить серое и убогое существование. Не для того я годами трудилась, отказывая себе в сне и отдыхе, не для того крутилась веретеном, чтобы теперь выйти за первого попавшегося середнячка. Не для того долгими промозглыми ночами я мерзла под тонким одеялом в расшатанной кровати, мечтая и строя планы, чтобы теперь перелезть под такое же одеяло, но потолще, и в такую же кровать, только поновее. Не для того я годами наблюдала, как увядает моя мать, чтобы повторить ее судьбу и ошибки. Я дала себе слово, что буду богатой, и сдержу его.
Но как бы ни было велико и пылко мое желание – чудес не бывает. Со временем я поняла: что бы я ни делала, в каком бы выгодном свете ни представляла себя, в те гостиные и на те приемы, где бываю я, состоятельные господа не приходят. Они вращались в своем кругу, куда мне не было ходу. И как ни было мне обидно, я понимала, что в этом есть смысл: браки заключаются между равными.
Но меня это не остановило. Пусть мне не было доступа в этот круг, я считала себя этим людям равной. Чем я хуже их? Тем, что мне меньше повезло и я родилась в семье человека непрактичного и неудачливого? Я превосходно пою и танцую, играю на фортепиано, говорю на нескольких языках и правила этикета знаю ничуть не хуже, чем девицы из состоятельных семей. Даже лучше, потому что у меня было куда больше причин усердно учиться. Я хороша собой, умею себя вести и могу составить превосходную партию состоятельному мужчине. Так почему же эти мужчины не должны узнать обо мне? Для чего нам эти обоюдные потери?
Поиск ответа на этот вопрос и привел меня к знакомству с агентством госпожи Перегрин. Не то чтобы у нее была контора с вывеской; о госпоже Перегрин знали те, кто хотел знать, шепотом передавая ее имя из уст в уста, и, как правило – с самой лестной рекомендацией. По слухам, сводня умела решить любую деликатную проблему и сдвинуть с мертвой точки самое, казалось бы, безнадежное предприятие. Выдать замуж девицу с подмоченной репутацией, да так, что жених останется в восторге от того, какое целомудренное сокровище приобрел. Свести респектабельного вдовца со старой девой, которой вот уже годы не поступало предложений. Найти хорошенькую невесту застенчивому, непривлекательному молодому человеку, на которого не обращают внимание женщины. Особе, чахнущей от несчастливой любви не к тому джентльмену, устроить «правильное» знакомство, от которого печаль как рукой снимет, и уже через месяц, к вящей радости обеих семей, зазвонят свадебные колокола.
Словом, госпожа Перегрин умела найти выход из самой, казалось бы, безнадежной ситуации. В том числе… ей можно было поручить найти богатого жениха для хорошо воспитанной целеустремленной девушки. Мужчину, с которым у нее нет возможности встретиться обычным путем.
Прежде, чем узнать о госпоже Перегрин, я выходила в свет три года. Сначала мне поступало много предложений; затем меньше; под конец – совсем ничего. Встретившись и договорившись со сводней, я исправно платила ей взнос раз в месяц, получая на рассмотрение кандидатуры потенциальных женихов. Искусно написанный портрет (я отдала художнику немалую сумму) с подробным описанием моих многочисленных достоинств полетел во все уголки королевства, и в ответ госпоже Перегрин стали приходить вопросы, уточнения и предложения о знакомстве. За те семь лет, что на меня работала сводня, меня не устроил ни один вариант. Одни претенденты были слишком старые, другие – чересчур с причудами, третьи – недостаточно богаты, четвертые – с выводком детей, которым, как предполагалось, я заменю не только мать, но и гувернантку. О четвертых шла дурная слава, пятых не принимали в приличном обществе – и так далее. Я прекрасно понимала, что дело не в женихах и не в госпоже Перегрин – дело во мне. Сводня честно отрабатывала свою репутацию и добросовестно искала для меня лучшее из возможного. Беда в том, что, как правило, молодые, здоровые, богатые мужчины с положением не обращаются за поиском невесты к сводне. Или не отвечают, если она обращается к ним.
