Но я не могла допустить, чтобы Кирилл увидел меня в таком состоянии. Я бы упала в собственных глазах. Это было очередное испытание, к которому меня отнюдь не подготовила жизнь, но я должна была с ним справиться. Ради Никиты. Но я не нашла ничего лучше, как напиться в тот вечер. Как испуганный подросток, как слабая женщина. «Осторожнее, так начинается женский алкоголизм!» - с долей издёвки поговаривал мой муженёк, когда я изредка выпивала бокал вина за ужином в его компании. Зато он предпочитал пить основательно. В барах или клубах. Я не разделяла его пристрастий, поэтому предпочитала довольствоваться красным сухим, пускай и в гордом одиночестве. Но в тот вечер я не могла себе позволить пить в соло, да и бокал вина не спас бы удручающее положение. И когда приятная тяжесть разлилась по моему телу, а голова перестала ныть от роя мыслей, я совсем потеряла контроль… Хотя, его и не было вовсе. Я просто доверилась наитию. «Будь что будет!» - подумала я, когда открывала ему дверь. А когда я окончательно прокололась, держа альбом с фотографиями в руках, я услышала с каким грохотом рассыпался мой карточный домик…
Наверное, никогда не стоит начинать знакомство со лжи. Даже во благо самой себе. А я не просто лгала, а выдавала себя за другого человека. Значит, поделом мне? Старой, разведённой, безнадёжной матери-одиночке? «Поделом!»
Спектакль с моим участием должен был состояться ровно через две недели после того, как Кирилл захлопнул дверь и исчез из моей жизни. Сначала я отказалась от игры в нём. Мне было противно играть ту роль, из-за которой я потеряла человека, с которым мне было так хорошо… С кем я могла побыть самой собой.
– А кем я тебя заменю?! Ты в своём уме, у нас премьера на носу! – режиссёр был в бешенстве, и я его прекрасно понимала.
– Я не могу играть, Петь…Я не хочу врать зрителю, фальшивить, лезть вон из кожи. Это не моя роль. – я впервые сказала правду. И не ждала, что меня погладят за это по головке.
– Тьфу… Ты же прекрасно с ней до этого справлялась? Я видел прогресс, видел твой творческий запал! Что случилось-то, Лиль? Нет, ты мне объясни!
И я, как загипнотизированная, повторяла то же самое, не в силах взглянуть ему в глаза. Я подводила своего режиссёра, свою труппу, саму себя. Снова и снова. «Боже, как же мне тошно от самой себя!» Я поступала так непрофессионально и безбожно… Но играть уверенную в себе львицу и сердцеедку было выше моих сил. Я была загнанным ягнёнком, ну или ланью, как вам будет угодно.
Когда Пётр узнал о новом повороте в моем бракоразводном процессе, он сменил гнев на милость. Надо сказать, что наш режиссер был холостым и бездетным мужчиной, но было в нём и сострадание, и жажда справедливости, и желание рвать и метать за «своих»:
– Лиль, я всё понимаю… Ты не в состоянии сейчас играть, и я заставлять тебя не буду. Сейчас на кону твой сын, и ты должна сосредоточиться только на нём! Только я ума не приложу, почему ты сразу ко мне не обратилась? Я что, Карабас-Барабас, страшный и злобный дядька? Я ж за своих - горой!
А я словно разучилась к кому-то обращаться за помощью. Особенно, к мужчинам.
– А что ты сделаешь, Петь? Даже мой адвокат тут бессилен. Либо я подписываю согласие на вывоз ребёнка, либо остаюсь ни с чем.
– А ты забыла, кто у нас постоянный гость театра? Он как пару лет сидит на первых рядах со своей супругой. Истинный поклонник современного театрального искусства, я тебе скажу.
– Начальник конной полиции? – растерянно пролепетала я, силясь вспомнить лица в первых рядах.
– Да, но он не мой товарищ и уж тем более не поклонник твоей проникновенной игры! Ты что, про нашего уважаемого юриста забыла?
– Петя, мой адвокат уже с дюжиной юристов проконсультировался, к брачному договору не докопаться… Мой бывший так его обыграл, что ничего нельзя сделать.
– Тю, ты Смольянинова не знаешь! Он мне помог с такими безнадёжными делами, и театр благодаря его профессионализму держится! Он уж точно отыщет лазейку, найдёт малейшую не состыковку в любом договоре. Я уверен, что твой бывший увалень составил его либо на коленке, либо кому-то на лапу дал… Что, между прочим, уже взяточничество и подделка деловых бумаг. А это уже карается законом! Вы когда его составляли? А, ну правильно, когда у него уже любовница была прикормлена, и он искал пути отступления! Захотел малой кровью отделаться и тебя лишить всего? Ха, не на ту напал!
Я смотрела на режиссера, чуть не плача. От гордости и благодарности. Я была горда, что знакома с такими людьми, и благодарна судьбе за это. Я видела и ощущала столько уверенности и напористости в движениях и словах Петра, что мне захотелось идти до конца. И если придётся, я собственноручно сожгу этот проклятый брачный договор, который подписала, почти не глядя. Ведь уговоры мужа мне были дороже голоса рассудка и здравого смысла. «Это чистая формальность!» – лепетал мой благоверный, – «Моя фирма сейчас терпит убытки, со дня на день я могу разориться. Это единственная возможность всё сохранить! И обезопасить наши средства.»
– Я сыграю в спектакле, Петь. – тихо, но уверенно произнесла я.
– Стоп! Мне не нужно это, я хочу защитить и отстоять интересы своих актёров! Я не позволю разрушить твою жизнь на моих глазах…
– Нет, я хочу выйти на сцену и сыграть как в последний раз. Я достойна этой роли. Не хочу быть жертвой или слабачкой. Сейчас не время… сдаваться без боя. Тем более, мне нужны деньги. На что я буду жить с сыном первое время?
Пётр с восхищением взглянул на меня:
– Знай, Лиля, я никогда не считал тебя таковой, но уважаю твоё решение. Эта роль – твоя! Бегом на репетицию! Без раздумий!
Когда за дело взялся один из лучших юристов Санкт-Петербурга (по словам Петра), дело пошло куда живее. Мой бывший даже предпринял несколько неудачных попыток связаться со мной, через адвоката, конечно же. Но я была непреклонна.
– Лилия Владимировна, он готов дать вам пообщаться с сыном, если вы этого хотите.
– Неужели. По телефону?
– Да, иначе, увы, никак…
– К чему мне эти подачки? Пообщаюсь с сыном лично, когда получу свои права на него.
А окончательно я воспряла духом, когда бывший позвонил мне с незнакомого номера. Нагло и бесцеремонно. Собственно, как и ворвался в мою жизнь когда-то…
– Ты мне скажи: зачем тебе это? Ты же прекрасно понимаешь, что Нику будет лучше со мной! Больше возможностей, перспектив! Он сам хочет уехать, я не тащу его насильно!
– Насилие – твоё второе имя. – громко и решительно заключила я. – И не звони мне больше, поговорим в суде, когда вскроются все твои махинации с брачным договором.
– Ах, вот как ты заговорила?! – мгновенно закипел он в трубку: – Тогда я выставлю тебя алкоголичкой и неспособной заработать ни копейки…
Я отключилась, не в силах слушать бред сумасшедшего. Аня мне тогда сказала:
– Ты бы могла записать его угрозы и в суде это было бы идеальное доказательство того, что он – козлина! И суд бы точно принял это во внимание.
– Я и без того знаю, что он козёл. Зачем мне доказывать это кому-то? – абсолютно спокойно ответила я.
До премьеры спектакля оставалась пара дней. А суд был назначен на следующий день после. Как символично… Отыграть свободную, яркую, сильную женщину на сцене, чтобы вернуться в свою жестокую обыденность: я еле-еле сводила концы с концами. Но я твёрдо решила, что с первого же аванса куплю сыну подарок. Хочу передать ему лично в руки, когда увижу его нежное и родное лицо…
Я надеялась, что увижу в первых рядах господина Смольянинова с его прекрасной супругой. Ведь после спектакля я хотела отблагодарить его со сцены, как подобает настоящей актрисе. Он сыграл ключевую роль в моей борьбе. Хоть и суд был только впереди, но я была уверена в том, что брачный договор будет признан недействительным, и я получу своё по праву: и опеку над сыном, и своё имущество, и своё честное имя. Но ещё… я надеялась увидеть Кирилла. Да, это было крайне глупо… Я помню его разочарованные глаза, когда он уходил, нет, сбегал из моей квартиры с позором. Ведь он был уверен тогда в том, что я его использовала. Как же красиво всё началось, и как страшно закончилось… Я могла думать о нём только по ночам, тряпичной куклой валяясь в «гастрольной» квартире, без сна и покоя, пялясь в потолок. Но зато – в его толстовке. А днями я мысленно была с Никитой, бегала на репетиции в театр и на встречи с адвокатом и юристами. Меня окружало столько мужчин, готовых мне помочь, протянуть руку абсолютно безвозмездно, а его рядом не было. Хотя именно в нём я так остро нуждалась. Нуждалась в его крепких объятиях, дурацких шутках, мимолётных взглядах, аккуратных касаниях, его запахе, в его поддержке. Последнего мне крайне не хватало. Не хватало мужского плеча, на которое можно просто положить голову, закрыть глаза и выдохнуть. Я хотела просто знать, что я – не одна. Именно с Кириллом я снова обретала это тёплое чувство. А ведь будучи замужем, я порой ощущала нестерпимое одиночество, которое подступало к горлу, как лезвие ножа. И в последние три года я чувствовала это лезвие всё ближе и ближе, пока оно окончательно не полоснуло по горлу… Как раз-таки в тот момент у моего мужа и появилась она. Но сейчас не об этом.
Иногда, когда силы кончались, я обнимала себя руками и плакала, то и дело прокручивая в голове ту отвратительную утреннюю сцену на кухне. Я страстно хотела её переписать, перечеркнуть, переиграть… Я представляла, что было бы, если бы он не обнаружил сценарий. Наверное, он бы разбудил меня, держа поднос со свежесваренным кофе и булочками с корицей. И, проснувшись, я бы вдохнула полной грудью этот дивный дуэт ароматов и у меня непременно бы засосало под ложечкой. Наверняка, он бы сбегал в Булошную № 1, которая была в двух шагах от квартиры, по пути выкурив пару сигарет. Или не будил бы меня вовсе, а просто тихо наблюдал за мной, спящей. И думал: как же ему повезло… Ведь я не просто ответила ему взаимностью, я распахнула душу. Да, он бы обязательно пришёл на спектакль, увидел бы меня в той самой роли роковой женщины, узнал бы наш первый диалог в кофейне, но он увидел бы финал истории, и понял то, что я с ним не играла! Как жаль, что он так и не узнает… Мне было больно от того, что я смогла сделать ему… больно. И как бы Аня ни доказывала мне, что он поступил не как настоящий мужчина, а как обиженный мальчик, я так вовсе не считала. Я много раз вспоминала его слова: «Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе, Лиль. Если будет нужно, я его убью». И моё сердце сжималось ещё сильнее, и билось вдребезги… Его слова вонзились в мою память как татуировка, как гравировка на сердце. Я запомнила интонацию его голоса и с какой злобой он это произнёс. Мои руки ещё отчётливо помнили его широкие округлые плечи, а ноздри – его аромат. От него пахло кофейными зёрнами, сладким сиропом, табаком и цитрусовым дезодорантом. Что-ж, яркая палитра для неискушённого парфюмера. Его толстовка ещё хранила эти ароматы. От него пахло чем-то родным и до боли знакомым… И я так скучала по этому запаху, скучала по нему. «А он скучал? Хотя бы на мгновенье?» Я бы многое отдала, чтобы это узнать…
Кирилл был готов биться за меня ночью, но на утро… исчез. «Пожалел ли он о своём поступке? Ну хотя бы на секундочку…» Я не могла этого знать. Но куда уж мне, я даже не знала, в Питере ли он. Я не решалась прийти в ту самую кофейню, в которой всё началось. Было стыдно смотреть ему в глаза. Но я ждала его почти каждый день. В театре, в парадной того самого дома, нервно куря, в Булошной, куда он заходил, в мыслях. Мы не обменялись номерами, потому что в сценарии этого не было, но я хотела оставить свой номер на утро… Но он ушёл. Да и он не позвонил бы после такого. И мне оставалось лишь надеяться на случайную встречу… Но мой давний знакомый однажды сказал стихами: в Питере не встречаются случайно дважды, никогда. Этот город может свести лишь однажды, вот в чём беда. И как же чертовски он был прав! Мы встретились с Кириллом и всё зависело лишь от нас, город сделал своё благородное дело. И было бессмысленно надеяться на то, что в миллионах прохожих я отыщу его серьёзные карие глаза. Но я тогда даже не подозревала, какой сценарий мне подготовила сама судьба…
В день премьеры я выкладывалась на сцене как могла, и для меня это был ещё один шанс хотя бы ненадолго почувствовать себя рядом с Кириллом. Пускай с закрытыми глазами, пускай лишь в моих мыслях. Когда я устремляла свой взгляд в зрительный зал моё сердце колотилось так, что я боялась, что мой пиджак будет подпрыгивать на груди. Но я не имела права блуждать глазами по залу, это было крайне непрофессионально. Я могла только ждать… И когда, наконец, последняя сцена была отыграна и зал взорвался аплодисментами, меня затрясло. «А вдруг он сейчас поднимется на сцену с букетом тигровых лилий? А я его узнаю?» - пронеслось в моей голове, и я устремила пытливый взгляд в зрительский зал. Но от волнения и ослепительного света прожекторов все лица были предательски размыты. И трясущимися руками я принимала букет за букетом от благодарных зрителей, но… среди них не было Кирилла. Было глупо надеяться на вторую встречу, пускай и не случайную. И меня захлестнула волна эмоций: от обиды на себя до злости на обстоятельства. И к тому моменту, когда Пётр произносил свою режиссёрскую речь в микрофон, слёзы текли по моим загримированным щекам:
– Я хочу сказать, что перед вами не просто восхитительная актриса, перед вами боец и просто сильная женщина, которую я всегда буду уважать! Которой я буду восхищаться! И как режиссер, и как друг, и как мужчина. Несмотря на суровые испытания, которые преподнесла ей судьба, она не сломалась, а наоборот – закалилась! Она не сдалась, она вышла на сцену и сыграла эту роль, прекрасно и безукоризненно!
И зал, то ли заметив мои слёзы, то ли восхитившись речью Петра – взорвался новыми овациями и аплодисментами в мою честь. И я, растерянная и разкрасневшаяся от волнения, взяла два букета и подошла к микрофону, готовясь сказать слова благодарности Петру и господину Смольянинову, но смогла лишь вымолвить тихое «Спасибо». И заплакать в полную силу. Завтра меня ждёт суд, и как бы я ни была уверена в его исходе – меня съедали изнутри сомнения и страх.
В гримёрке я привела себя в порядок и немного успокоилась. Рядом шептал бокал игристого, вокруг сновала моя труппа и бесконечно поздравляла меня, обнимая за плечи. Все были на небывалом подьёме и воодушевлении, а я словно наблюдала за ними со стороны, не в силах влиться в эту шумную весёлую компанию. Время близилось к одиннадцати часам вечера, пора ехать домой, чтобы подготовиться к заседанию суда.
– Лиль, там тебя девушка какая-то ищет, с ребёнком. Говорит, что это срочно. Выйдешь?
– Что? Какая девушка? – на автомате я поднялась и вышла из гримёрки в узенький коридор. И чуть не упала в обморок, но вовремя прислонилась к стене. На меня смотрел мой Никита. Худенький, испуганный и заплаканный. «Прямо как я».
– Извините, Лиля, я вам весь вечер звонила, а вы не брали трубку! Я просто не знала, что мне делать… У нас такая беда, простите! – она тараторила без остановки, а я не слышала её, я обнимала Никиту и смеялась. Вдыхала аромат его волос и утыкалась носом в веснушчатую шею. – Слава уехал в командировку и попал в аварию, он в больнице сейчас, мне срочно нужно к нему. А Никиту не с кем оставить!
Наверное, никогда не стоит начинать знакомство со лжи. Даже во благо самой себе. А я не просто лгала, а выдавала себя за другого человека. Значит, поделом мне? Старой, разведённой, безнадёжной матери-одиночке? «Поделом!»
***
Спектакль с моим участием должен был состояться ровно через две недели после того, как Кирилл захлопнул дверь и исчез из моей жизни. Сначала я отказалась от игры в нём. Мне было противно играть ту роль, из-за которой я потеряла человека, с которым мне было так хорошо… С кем я могла побыть самой собой.
– А кем я тебя заменю?! Ты в своём уме, у нас премьера на носу! – режиссёр был в бешенстве, и я его прекрасно понимала.
– Я не могу играть, Петь…Я не хочу врать зрителю, фальшивить, лезть вон из кожи. Это не моя роль. – я впервые сказала правду. И не ждала, что меня погладят за это по головке.
– Тьфу… Ты же прекрасно с ней до этого справлялась? Я видел прогресс, видел твой творческий запал! Что случилось-то, Лиль? Нет, ты мне объясни!
И я, как загипнотизированная, повторяла то же самое, не в силах взглянуть ему в глаза. Я подводила своего режиссёра, свою труппу, саму себя. Снова и снова. «Боже, как же мне тошно от самой себя!» Я поступала так непрофессионально и безбожно… Но играть уверенную в себе львицу и сердцеедку было выше моих сил. Я была загнанным ягнёнком, ну или ланью, как вам будет угодно.
Когда Пётр узнал о новом повороте в моем бракоразводном процессе, он сменил гнев на милость. Надо сказать, что наш режиссер был холостым и бездетным мужчиной, но было в нём и сострадание, и жажда справедливости, и желание рвать и метать за «своих»:
– Лиль, я всё понимаю… Ты не в состоянии сейчас играть, и я заставлять тебя не буду. Сейчас на кону твой сын, и ты должна сосредоточиться только на нём! Только я ума не приложу, почему ты сразу ко мне не обратилась? Я что, Карабас-Барабас, страшный и злобный дядька? Я ж за своих - горой!
А я словно разучилась к кому-то обращаться за помощью. Особенно, к мужчинам.
– А что ты сделаешь, Петь? Даже мой адвокат тут бессилен. Либо я подписываю согласие на вывоз ребёнка, либо остаюсь ни с чем.
– А ты забыла, кто у нас постоянный гость театра? Он как пару лет сидит на первых рядах со своей супругой. Истинный поклонник современного театрального искусства, я тебе скажу.
– Начальник конной полиции? – растерянно пролепетала я, силясь вспомнить лица в первых рядах.
– Да, но он не мой товарищ и уж тем более не поклонник твоей проникновенной игры! Ты что, про нашего уважаемого юриста забыла?
– Петя, мой адвокат уже с дюжиной юристов проконсультировался, к брачному договору не докопаться… Мой бывший так его обыграл, что ничего нельзя сделать.
– Тю, ты Смольянинова не знаешь! Он мне помог с такими безнадёжными делами, и театр благодаря его профессионализму держится! Он уж точно отыщет лазейку, найдёт малейшую не состыковку в любом договоре. Я уверен, что твой бывший увалень составил его либо на коленке, либо кому-то на лапу дал… Что, между прочим, уже взяточничество и подделка деловых бумаг. А это уже карается законом! Вы когда его составляли? А, ну правильно, когда у него уже любовница была прикормлена, и он искал пути отступления! Захотел малой кровью отделаться и тебя лишить всего? Ха, не на ту напал!
Я смотрела на режиссера, чуть не плача. От гордости и благодарности. Я была горда, что знакома с такими людьми, и благодарна судьбе за это. Я видела и ощущала столько уверенности и напористости в движениях и словах Петра, что мне захотелось идти до конца. И если придётся, я собственноручно сожгу этот проклятый брачный договор, который подписала, почти не глядя. Ведь уговоры мужа мне были дороже голоса рассудка и здравого смысла. «Это чистая формальность!» – лепетал мой благоверный, – «Моя фирма сейчас терпит убытки, со дня на день я могу разориться. Это единственная возможность всё сохранить! И обезопасить наши средства.»
– Я сыграю в спектакле, Петь. – тихо, но уверенно произнесла я.
– Стоп! Мне не нужно это, я хочу защитить и отстоять интересы своих актёров! Я не позволю разрушить твою жизнь на моих глазах…
– Нет, я хочу выйти на сцену и сыграть как в последний раз. Я достойна этой роли. Не хочу быть жертвой или слабачкой. Сейчас не время… сдаваться без боя. Тем более, мне нужны деньги. На что я буду жить с сыном первое время?
Пётр с восхищением взглянул на меня:
– Знай, Лиля, я никогда не считал тебя таковой, но уважаю твоё решение. Эта роль – твоя! Бегом на репетицию! Без раздумий!
***
Когда за дело взялся один из лучших юристов Санкт-Петербурга (по словам Петра), дело пошло куда живее. Мой бывший даже предпринял несколько неудачных попыток связаться со мной, через адвоката, конечно же. Но я была непреклонна.
– Лилия Владимировна, он готов дать вам пообщаться с сыном, если вы этого хотите.
– Неужели. По телефону?
– Да, иначе, увы, никак…
– К чему мне эти подачки? Пообщаюсь с сыном лично, когда получу свои права на него.
А окончательно я воспряла духом, когда бывший позвонил мне с незнакомого номера. Нагло и бесцеремонно. Собственно, как и ворвался в мою жизнь когда-то…
– Ты мне скажи: зачем тебе это? Ты же прекрасно понимаешь, что Нику будет лучше со мной! Больше возможностей, перспектив! Он сам хочет уехать, я не тащу его насильно!
– Насилие – твоё второе имя. – громко и решительно заключила я. – И не звони мне больше, поговорим в суде, когда вскроются все твои махинации с брачным договором.
– Ах, вот как ты заговорила?! – мгновенно закипел он в трубку: – Тогда я выставлю тебя алкоголичкой и неспособной заработать ни копейки…
Я отключилась, не в силах слушать бред сумасшедшего. Аня мне тогда сказала:
– Ты бы могла записать его угрозы и в суде это было бы идеальное доказательство того, что он – козлина! И суд бы точно принял это во внимание.
– Я и без того знаю, что он козёл. Зачем мне доказывать это кому-то? – абсолютно спокойно ответила я.
До премьеры спектакля оставалась пара дней. А суд был назначен на следующий день после. Как символично… Отыграть свободную, яркую, сильную женщину на сцене, чтобы вернуться в свою жестокую обыденность: я еле-еле сводила концы с концами. Но я твёрдо решила, что с первого же аванса куплю сыну подарок. Хочу передать ему лично в руки, когда увижу его нежное и родное лицо…
Я надеялась, что увижу в первых рядах господина Смольянинова с его прекрасной супругой. Ведь после спектакля я хотела отблагодарить его со сцены, как подобает настоящей актрисе. Он сыграл ключевую роль в моей борьбе. Хоть и суд был только впереди, но я была уверена в том, что брачный договор будет признан недействительным, и я получу своё по праву: и опеку над сыном, и своё имущество, и своё честное имя. Но ещё… я надеялась увидеть Кирилла. Да, это было крайне глупо… Я помню его разочарованные глаза, когда он уходил, нет, сбегал из моей квартиры с позором. Ведь он был уверен тогда в том, что я его использовала. Как же красиво всё началось, и как страшно закончилось… Я могла думать о нём только по ночам, тряпичной куклой валяясь в «гастрольной» квартире, без сна и покоя, пялясь в потолок. Но зато – в его толстовке. А днями я мысленно была с Никитой, бегала на репетиции в театр и на встречи с адвокатом и юристами. Меня окружало столько мужчин, готовых мне помочь, протянуть руку абсолютно безвозмездно, а его рядом не было. Хотя именно в нём я так остро нуждалась. Нуждалась в его крепких объятиях, дурацких шутках, мимолётных взглядах, аккуратных касаниях, его запахе, в его поддержке. Последнего мне крайне не хватало. Не хватало мужского плеча, на которое можно просто положить голову, закрыть глаза и выдохнуть. Я хотела просто знать, что я – не одна. Именно с Кириллом я снова обретала это тёплое чувство. А ведь будучи замужем, я порой ощущала нестерпимое одиночество, которое подступало к горлу, как лезвие ножа. И в последние три года я чувствовала это лезвие всё ближе и ближе, пока оно окончательно не полоснуло по горлу… Как раз-таки в тот момент у моего мужа и появилась она. Но сейчас не об этом.
Иногда, когда силы кончались, я обнимала себя руками и плакала, то и дело прокручивая в голове ту отвратительную утреннюю сцену на кухне. Я страстно хотела её переписать, перечеркнуть, переиграть… Я представляла, что было бы, если бы он не обнаружил сценарий. Наверное, он бы разбудил меня, держа поднос со свежесваренным кофе и булочками с корицей. И, проснувшись, я бы вдохнула полной грудью этот дивный дуэт ароматов и у меня непременно бы засосало под ложечкой. Наверняка, он бы сбегал в Булошную № 1, которая была в двух шагах от квартиры, по пути выкурив пару сигарет. Или не будил бы меня вовсе, а просто тихо наблюдал за мной, спящей. И думал: как же ему повезло… Ведь я не просто ответила ему взаимностью, я распахнула душу. Да, он бы обязательно пришёл на спектакль, увидел бы меня в той самой роли роковой женщины, узнал бы наш первый диалог в кофейне, но он увидел бы финал истории, и понял то, что я с ним не играла! Как жаль, что он так и не узнает… Мне было больно от того, что я смогла сделать ему… больно. И как бы Аня ни доказывала мне, что он поступил не как настоящий мужчина, а как обиженный мальчик, я так вовсе не считала. Я много раз вспоминала его слова: «Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе, Лиль. Если будет нужно, я его убью». И моё сердце сжималось ещё сильнее, и билось вдребезги… Его слова вонзились в мою память как татуировка, как гравировка на сердце. Я запомнила интонацию его голоса и с какой злобой он это произнёс. Мои руки ещё отчётливо помнили его широкие округлые плечи, а ноздри – его аромат. От него пахло кофейными зёрнами, сладким сиропом, табаком и цитрусовым дезодорантом. Что-ж, яркая палитра для неискушённого парфюмера. Его толстовка ещё хранила эти ароматы. От него пахло чем-то родным и до боли знакомым… И я так скучала по этому запаху, скучала по нему. «А он скучал? Хотя бы на мгновенье?» Я бы многое отдала, чтобы это узнать…
Кирилл был готов биться за меня ночью, но на утро… исчез. «Пожалел ли он о своём поступке? Ну хотя бы на секундочку…» Я не могла этого знать. Но куда уж мне, я даже не знала, в Питере ли он. Я не решалась прийти в ту самую кофейню, в которой всё началось. Было стыдно смотреть ему в глаза. Но я ждала его почти каждый день. В театре, в парадной того самого дома, нервно куря, в Булошной, куда он заходил, в мыслях. Мы не обменялись номерами, потому что в сценарии этого не было, но я хотела оставить свой номер на утро… Но он ушёл. Да и он не позвонил бы после такого. И мне оставалось лишь надеяться на случайную встречу… Но мой давний знакомый однажды сказал стихами: в Питере не встречаются случайно дважды, никогда. Этот город может свести лишь однажды, вот в чём беда. И как же чертовски он был прав! Мы встретились с Кириллом и всё зависело лишь от нас, город сделал своё благородное дело. И было бессмысленно надеяться на то, что в миллионах прохожих я отыщу его серьёзные карие глаза. Но я тогда даже не подозревала, какой сценарий мне подготовила сама судьба…
***
В день премьеры я выкладывалась на сцене как могла, и для меня это был ещё один шанс хотя бы ненадолго почувствовать себя рядом с Кириллом. Пускай с закрытыми глазами, пускай лишь в моих мыслях. Когда я устремляла свой взгляд в зрительный зал моё сердце колотилось так, что я боялась, что мой пиджак будет подпрыгивать на груди. Но я не имела права блуждать глазами по залу, это было крайне непрофессионально. Я могла только ждать… И когда, наконец, последняя сцена была отыграна и зал взорвался аплодисментами, меня затрясло. «А вдруг он сейчас поднимется на сцену с букетом тигровых лилий? А я его узнаю?» - пронеслось в моей голове, и я устремила пытливый взгляд в зрительский зал. Но от волнения и ослепительного света прожекторов все лица были предательски размыты. И трясущимися руками я принимала букет за букетом от благодарных зрителей, но… среди них не было Кирилла. Было глупо надеяться на вторую встречу, пускай и не случайную. И меня захлестнула волна эмоций: от обиды на себя до злости на обстоятельства. И к тому моменту, когда Пётр произносил свою режиссёрскую речь в микрофон, слёзы текли по моим загримированным щекам:
– Я хочу сказать, что перед вами не просто восхитительная актриса, перед вами боец и просто сильная женщина, которую я всегда буду уважать! Которой я буду восхищаться! И как режиссер, и как друг, и как мужчина. Несмотря на суровые испытания, которые преподнесла ей судьба, она не сломалась, а наоборот – закалилась! Она не сдалась, она вышла на сцену и сыграла эту роль, прекрасно и безукоризненно!
И зал, то ли заметив мои слёзы, то ли восхитившись речью Петра – взорвался новыми овациями и аплодисментами в мою честь. И я, растерянная и разкрасневшаяся от волнения, взяла два букета и подошла к микрофону, готовясь сказать слова благодарности Петру и господину Смольянинову, но смогла лишь вымолвить тихое «Спасибо». И заплакать в полную силу. Завтра меня ждёт суд, и как бы я ни была уверена в его исходе – меня съедали изнутри сомнения и страх.
В гримёрке я привела себя в порядок и немного успокоилась. Рядом шептал бокал игристого, вокруг сновала моя труппа и бесконечно поздравляла меня, обнимая за плечи. Все были на небывалом подьёме и воодушевлении, а я словно наблюдала за ними со стороны, не в силах влиться в эту шумную весёлую компанию. Время близилось к одиннадцати часам вечера, пора ехать домой, чтобы подготовиться к заседанию суда.
– Лиль, там тебя девушка какая-то ищет, с ребёнком. Говорит, что это срочно. Выйдешь?
– Что? Какая девушка? – на автомате я поднялась и вышла из гримёрки в узенький коридор. И чуть не упала в обморок, но вовремя прислонилась к стене. На меня смотрел мой Никита. Худенький, испуганный и заплаканный. «Прямо как я».
– Извините, Лиля, я вам весь вечер звонила, а вы не брали трубку! Я просто не знала, что мне делать… У нас такая беда, простите! – она тараторила без остановки, а я не слышала её, я обнимала Никиту и смеялась. Вдыхала аромат его волос и утыкалась носом в веснушчатую шею. – Слава уехал в командировку и попал в аварию, он в больнице сейчас, мне срочно нужно к нему. А Никиту не с кем оставить!
