Лена зевнула и потянулась, раскачиваясь на стуле. Лерой увернулся от мелькнувшего в опасной близости от его головы картонного стаканчика с горячим кофе. Лена представила, как оборотень прижал уши. Хотя сейчас он был в человеческой ипостаси, но скорость реакции выдавала звериную сущность.
— Сколько уже? — спросила Лена.
— Три минуты.
Ровно на столько затягивалось собрание начальников отделов. Дурной признак. Шеф полиции — человек пунктуальный и обычно не тратит время сотрудников зря, полагая, что каждая минута службы должна быть потрачена на защиту горожан от преступников.
— И не ругается, — Лена задумчиво прислушалась к тишине в коридоре за приоткрытой дверью отдела.
— Так не на что. Тишь да гладь, — отозвался Лерой.
— Смотря где, — мрачно сообщил Хью, вваливаясь в кабинет. — О, благодарю! — перехватил из руки Лены стаканчик с кофе и, пока девушка пыталась возмутиться, поспешно сделал глоток. — Спасительница!
Лена только фыркнула, смирившись с тем, что кофе утрачен безвозвратно.
— Опаздываешь, — проворчал Лерой.
— Исключительно по служебным обстоятельствам, — Хью плюхнулся в кресло и в два глотка допил кофе.
Лена и Лерой смотрели на него выжидающе. Хью не глядя запустил стаканчик за спину и попал в мусорное ведро.
— Что на этот раз? — спросила Лена.
Хью тяжко вздохнул:
— Пришлось сбегать через окно и пробираться соседскими дворами.
— То-то от тебя псиной несет, — хмыкнул Лерой. — Мопс госпожи Масси злодейски на тебя напал?
— Эй! Ты за меня совсем не переживаешь! Между прочим, на меня мог напасть и волкодав господина Труша.
— Ты же не дурак, чтобы бросаться в огород к волкодаву. К тому же, будь все так, ты бы приполз без ноги. Значит, остается только мопс…
Хью поморщился и потер щиколотку:
— Это не мопс, а какое-то чудовище, — пожаловался он. — А ведь я кормил его куриными хрящиками.
— Наверное, он пытался сказать, что не любит курицу, — предположила Лена. — Так что случилось?
— Пропали очередные качели. На этот раз со двора госпожи Буше.
— Той, что угощает тебя картофельным пирогом по выходным?
— Все, закончилось время картофельных пирогов! — скорбно протянул Хью. — Проклятый похититель качелей разлучил нас. Почтенная госпожа подозревает, что я потворствую совершаемым преступлениям. Она прокричала это раз пять, пока стучала клюкой в мою дверь! Полагаю, к вечеру эту идею разнесут по всему кварталу. Кому, скажите, могло понадобиться здоровенное березовое бревно, привязанное к двум кленам пеньковой веревкой?
— Ммм… большому псу, которому не с чем поиграть? — предположила Лена.
— На меня не смотрите, я за бревнами не бегаю, — проворчал Лерой.
Хью уныло вздохнул:
— И ведь ни следа не осталось. На драконе он, что ли, прилетал?
— Дракона весь квартал бы заметил, — возразила Лена.
— Собралась бы знатная толпа во главе ученых и представителей регистрационной службы, — поддержал Лерой.
— Других версий пока нет. А госпожа Буше лишилась вместе с этим злосчастным бревном своей молодости! В смысле — воспоминаний о ней. Видите ли, она любила в абрикосовых лучах заката покачаться на качелях и вспомнить своего милого Робера, который собственноручно спилил с упавшей после урагана березы лишние ветки и сделал из нее основу для качелей. Знаете, что самое обидное? Я три ночи подряд хожу по всему кварталу в надежде заметить хоть что-то подозрительное. Дурацкое бревно было на месте — могу в этом поклясться. Паршивец не побоялся прийти рано утром! Почему я не продал этот дом еще год назад?!
Дом достался Хью от бабушки Матильды. Парень был не самым примерным внуком, и, завещав свою недвижимость, старушка, видно, решила ему отомстить. Хотя Хью далеко не сразу это понял.
Все домики в Клеверовом квартале одноэтажные и с черепичными крышами. В основном здесь живут престарелые дамы. Они могут часами беседовать, собравшись у крашеных невысоких заборчиков, устраивать конкурсы на самую крупную саду тыкву или фестивали образцовых цветочных клумб. Состязания были нешуточные: добрейшей души старушки норовили добавить соперницам в рассаду семена неподходящих по цвету растений или, того хуже, подлить какой-нибудь отравы, от которой всходы быстро вяли.
Хью был «нашим добрым полицейским». Его подкармливали всем кварталом, потому что он казался почтенным дамам слишком худым. Они рассказывали, какой Хью хороший, всем его подругам, которых у красавца-следователя всегда было в достатке. И в этом заключалась одна из причин, по которым Хью не продал дом, расположенный слишком далеко от центра и полицейского участка.
Услышав название «Клеверовый квартал», любая девушка без опаски соглашалась ехать с малознакомым следователем посмотреть на закат и выпить чашечку липового чая с малиновым вареньем.
В общем, плюсов в жизни в Клеверовом квартале набиралось много. До того злосчастного дня, когда появился «качельный вор».
Качели имелись почти в каждом дворе. И они постепенно исчезали безо всякой системы: хаотично, непредсказуемо и, самое печальное, бесследно.
Тут-то и наступил час расплаты за все картофельные пироги: старушки доверяли только Хью и были уверены, что именно он обязан защитить жителей квартала от беспринципного вандала, разрушающего счастье добропорядочных горожан. Хотя, на самом деле, кражами занимался другой отдел.
— Я задержался, потому что пошел глянуть, что там с пропавшим бревном.
— И? — спросил Лерой.
— Как я и говорил — ни следа. Веревки срезаны у самых веток.
— Не иначе, кто-то решил открыть парк развлечений и ему не хватает качелей, — заключил Хью. — А потом примчался этот кошмарный мопс… Я едва добрался до своей самоходки. Около дома уже собирался митинг.
— Вечером схожу с тобой, — предложил Лерой, — попробуем взять след.
— Ты настоящий друг! — воскликнул Хью.
— Сдается мне, — хмыкнула Лена, — Лерой просто посмотрит, сколько еще интересных бревен осталось в соседских дворах
В этот момент дверь кабинета открылась, но вместо начальника со свежими новостями на пороге обнаружился Рут Тин, детектив из отдела краж.
— Тебя-то мне и надо! — оживился Хью. — В деле с «качельным вором» есть подвижки? Скажи, что появился хоть один подозреваемый!
— А как же! Шел сообщить тебе эту потрясающую новость, — Рут усмехнулся, взмахнув стопкой исписанных бумаг. — С утра у меня на столе уже не меньше пяти жалоб от почтенных старушек, которые уверены, что видели вора. — И он зачитал с листа: «…Сама была свидетельницей, как в ночи он рыскал вдоль забора моего скромного дома, и я, несчастная пожилая женщина, уже хотела выйти на порог и сказать ему, что выстрелю из ружья солью, если он не уберется. Но тут вор, словно учуяв опасность, ушел восвояси, и я слышала, как лаял Пончик Марты Диц. В темноте я злоумышленника не разглядела, но могу сообщить, что он невероятно высок и худощав, совсем как наш бедный внучок покойной Матильды Ларс…»
Хью застонал.
— В дело вступает наша королева сыска! — объявил Хью.
— Не «сыска», а «фыфка», — авторитетно возразил Лерой, цитируя сценку из детского рассказа.
Лена только вздохнула. Вот взрослые люди, а до сих пор дурака валяют. К выходкам коллег она относилась философски. В конце концов, когда-то она сама спровоцировала ситуацию.
В самом начале, когда Лена только пришла в отдел, у нее с новыми коллегами случился конфликт. Для нее было достаточно того, что Лерой оборотень, пусть и полукровка, а Хью не понравилось ее неприязненное отношение к напарнику.
А еще у Лены был пунктик по поводу ударений. В сфере, где сплошь и рядом коверкали произношение, это оказалось большой проблемой. Даже Ромме нет-нет, да и произносил фразу «пагубные наклонности» с ударением на «у», а потом невозмутимо утверждал, что это профессиональный жаргонизм. Лену аж с души воротило… и она далеко не сразу поняла, что коллеги попросту взялись изводить ее, придумывая все новые и новые нелепые ударения в привычных словах.
Противоречия давно были преодолены. Хью и Лерой оказались отличными следователями и надежными друзьями. Но шуточки до сих пор отпускали, уже не намереваясь всерьез задеть, да Лена и не обижалась…
— Сок принесла? — поинтересовался Лерой. Они с Хью всегда беспокоились о девушке, хотя и старались не подавать вида. Лена не терпела сомнений в своих способностях. Она была дипломированным специалистом по общению с не-реальностью. Так что хоть забота Хью и Лероя со временем стала привычной, все равно заставляла внутренне напрячься.
Лена молча продемонстрировала баночку детского пюре «Ням-трям» из моркови с бананом:
— Ромме предупредил, что тебе придется уйти в не-реальность...
— А иначе нас бы на такое пустяковое дело и не вызвали, — подтвердил Лерой.
Дело по определению не могло быть пустяковым, раз уж касалось Амеля Вира. Это был известный предприниматель, его предприятия входили в известнейший концерн «ЭкоБудущее» где производилась добрая половина всех экологических продуктов — от мармеладок до строительных блоков для «быстрых домов». Но Лерой с Хью явно пытались подбодрить Лену. Обоим детективам не нравилось, что приходится отпускать ее в не-реальность — туда, куда они сами проникнуть не могли. У каждого свои обязанности.
— Ну иди работай, — напутствовал Хью. — Криминалисты просили ничего не ломать, как в прошлый раз.
— Посмотрела бы я, как они сохраняют аккуратность, когда за ними гонится одержимая занавеска, — проворчала Лена.
— Сейчас там точно никого нет… По крайней мере, на этом слое реальности. — Главное, не пугайся.
Лена могла понять специалистов, которых не пускают на место преступления просто потому, что очень богатая жертва заявила, будто ее «духи попутали». И возможно, имел в виду беса буквально. Духа-вредителя, который присосался к ауре и на время получил контроль над телом. В целом, клиника очень похожая: внезапное изменение поведения, жертва начинает забывать, что ела на завтрак или как провела обеденный перерыв. Так, мелочи, которые можно некоторое время списывать на стресс.
Пока не случится что-то вроде…
Вир не слыл завсегдатаем вечеринок, на которых в непотребном виде замечали то одного, то другого представителя городского бомонда. Дом с мезонином, окруженный садиком, в котором росли грушевые деревья, как будто заявлял всем своим видом: «Здесь живут респектабельные консервативные люди. С такими просто не может ничего случиться».
Тем неожиданней было обнаружить еще в прихожей забрызганный кровью пол, истерзанные шелковые обои, клоками свисающие со стен. Разбитая люстра из цветного стекла лежала посреди просторного круглого холла, и из нее торчал высокий женский сапог изумрудного цвета.
Путь разрушения завершался в спальне. Измочаленная ширма, сорванные вместе с карнизом шторы, перевернутая деревянная вешалка-манекен, сломанный радиатор, из которого некоторое время била ржавая вода… Выпотрошенный платяной шкаф, разорванные наряды. Под ногой что-то хрустнуло. Лена опустила взгляд. По полу был рассыпан речной жемчуг изумительного оттенка пыльной розы… Разбитое зеркало, вывернутые из трюмо ящики, которыми швыряли в стену, изодранный матрас, и все припорошено перьями, как будто кто-то пытался добавить романтики в картину погрома.
Понятно, почему Хью предупредил, чтобы она не пугалась.
Погром устроил оборотень в приступе ярости. Никто иной не исполосовал бы так обои, пока крушил все вокруг, сорвав даже медные бра со стен и вышвырнув в окно утюг… Точнее, речь шла об оборотнице, то есть о госпоже Вир. Потому что ее супруг —человек. Неудивительно, что он попал в больницу в критическом состоянии.
Оборотней Лена не любила. Они с трудом контролируют себя в полнолуние и склонны к необдуманным поступкам в любое другое время. Такие, как Лерой — собранные и спокойные — большая редкость. Потому, хоть они и физически сильны, их нечасто берут в полицию. Зато легко принимают в банды.
Мысли едва не направились в совсем уж неприятное русло. Рокс. Вот из-за кого у нее такое предубеждение против оборотней. Лена тряхнула головой и мысленно отмела все лишнее — нужно сосредоточиться, а она вспомнила его, хотя запретила себе это делать. Бывали, конечно, мгновения слабости, но сейчас не время и не место.
Лена остановилась посреди разгромленной комнаты, в самом эпицентре хаоса, держась подальше от кровавой лужи. Закрыв глаза, прислушалась к тишине. Если представить, что посреди дома установлены старинные ходики с маятником из латунной пластины на длинной ножке, с тонкой гравировкой, изображающей волчью морду с раззявленной пастью… волк воет на луну, а луна закрыта тучами. Стрелка медленно движется к полуночи… все выше, выше… все медленнее, словно преодолевает препятствие. Тик-так, тик-так, тик… так…
…И движение прекращается.
Воздух замирает.
Лена не дышит.
Лена не видит.
Лена больше не существует в своей реальности. Она перешла на другой слой видения. Эти слои в учебниках имеют длинные названия, а студенты в академии емко обозначают их «нормальность» и «не-реальность».
Не—реальность полностью соответствует своему названию. Ничего нормального тут нет.
Все вокруг поблекло и обветшало. Привычные предметы исказились, кажутся чуждыми.
Время остановилось. Замерло в воздухе легчайшее перышко, застыл обрывок шторы, который ветер пытался скинуть с подоконника…
Лена начинает оборачиваться — и стоит на месте. Она двигается и не двигается одновременно. Она слепа и видит то, что не существует в реальности.
— Если здесь есть кто-нибудь…
Тишина. Лена открывает баночку с пюрешкой. Зачерпывает пальцем содержимое. Чертит вокруг себя — прямо в воздухе — защитный контур из перетертой моркови и банана. Выводит второй слой…
Низшие не могут устоять перед таким подношением. Да их тут уже должно быть полным-полно… учитывая кровь, которой залита спальня. Даже самые слабые, самые несмелые духи, не хищники — пылееды и клептоманы, ворующие у хозяек неосторожно оставленную на трюмо сережку или фантик от конфеты, упавший слишком близко к полосе тьмы под кроватью. Не заметишь — а маленькая призрачная ручонка уже протянулась — и цоп! Утащила. Потому в не-реальности всегда пыльно. И пепельно-серо. Рано или поздно здесь все истлевает, как на старой фотографии.
Из-под кровати вдруг вытягивается неимоверно длинная рука с узловатыми пальцами, вместо привычных трех — целых пять суставов и кривые загнутые черные когти. Они со скрежетом царапают деревянный пол. Скоро на этом месте в «нормальности» доски начнут гнить… или жучок какой подточит… ну или еще что случится. Из-под кровати появляется вторая рука, когти вонзаются в податливую древесину — вместо щепок медленно разлетается в стороны пепел. Руки напрягаются, вздуваются вены, по которым, кажется, текут чернила, и вот, приподнимая край покрывала, показывается голова, спутанные черные волосы метут по полу, закрывают лицо. Виден только один красный глаз, очень яркий на фоне общей серости. Подкроватный монстр, треща затекшими суставами, пытается распрямиться, разворачиваются узкие плечи (руки висят плетьми, все еще скоблят когтями доски), колени выгибаются сначала назад, а потом — вперед. Монстр возвышается над Леной, упирается в потолок затылком. Красный глаз смотрит прямо на Лену. Левая рука вытягивается вперед.
— Вкусня-а-ашка! — сипло тянет чудовище и трясет головой. Волосы смещаются, обнажая нижнюю половину лица, узкий подбородок, безгубый рот, выпирающие вперед острые, как иглы, рыбьи зубы — аж в три ряда.
— Сколько уже? — спросила Лена.
— Три минуты.
Ровно на столько затягивалось собрание начальников отделов. Дурной признак. Шеф полиции — человек пунктуальный и обычно не тратит время сотрудников зря, полагая, что каждая минута службы должна быть потрачена на защиту горожан от преступников.
— И не ругается, — Лена задумчиво прислушалась к тишине в коридоре за приоткрытой дверью отдела.
— Так не на что. Тишь да гладь, — отозвался Лерой.
— Смотря где, — мрачно сообщил Хью, вваливаясь в кабинет. — О, благодарю! — перехватил из руки Лены стаканчик с кофе и, пока девушка пыталась возмутиться, поспешно сделал глоток. — Спасительница!
Лена только фыркнула, смирившись с тем, что кофе утрачен безвозвратно.
— Опаздываешь, — проворчал Лерой.
— Исключительно по служебным обстоятельствам, — Хью плюхнулся в кресло и в два глотка допил кофе.
Лена и Лерой смотрели на него выжидающе. Хью не глядя запустил стаканчик за спину и попал в мусорное ведро.
— Что на этот раз? — спросила Лена.
Хью тяжко вздохнул:
— Пришлось сбегать через окно и пробираться соседскими дворами.
— То-то от тебя псиной несет, — хмыкнул Лерой. — Мопс госпожи Масси злодейски на тебя напал?
— Эй! Ты за меня совсем не переживаешь! Между прочим, на меня мог напасть и волкодав господина Труша.
— Ты же не дурак, чтобы бросаться в огород к волкодаву. К тому же, будь все так, ты бы приполз без ноги. Значит, остается только мопс…
Хью поморщился и потер щиколотку:
— Это не мопс, а какое-то чудовище, — пожаловался он. — А ведь я кормил его куриными хрящиками.
— Наверное, он пытался сказать, что не любит курицу, — предположила Лена. — Так что случилось?
— Пропали очередные качели. На этот раз со двора госпожи Буше.
— Той, что угощает тебя картофельным пирогом по выходным?
— Все, закончилось время картофельных пирогов! — скорбно протянул Хью. — Проклятый похититель качелей разлучил нас. Почтенная госпожа подозревает, что я потворствую совершаемым преступлениям. Она прокричала это раз пять, пока стучала клюкой в мою дверь! Полагаю, к вечеру эту идею разнесут по всему кварталу. Кому, скажите, могло понадобиться здоровенное березовое бревно, привязанное к двум кленам пеньковой веревкой?
— Ммм… большому псу, которому не с чем поиграть? — предположила Лена.
— На меня не смотрите, я за бревнами не бегаю, — проворчал Лерой.
Хью уныло вздохнул:
— И ведь ни следа не осталось. На драконе он, что ли, прилетал?
— Дракона весь квартал бы заметил, — возразила Лена.
— Собралась бы знатная толпа во главе ученых и представителей регистрационной службы, — поддержал Лерой.
— Других версий пока нет. А госпожа Буше лишилась вместе с этим злосчастным бревном своей молодости! В смысле — воспоминаний о ней. Видите ли, она любила в абрикосовых лучах заката покачаться на качелях и вспомнить своего милого Робера, который собственноручно спилил с упавшей после урагана березы лишние ветки и сделал из нее основу для качелей. Знаете, что самое обидное? Я три ночи подряд хожу по всему кварталу в надежде заметить хоть что-то подозрительное. Дурацкое бревно было на месте — могу в этом поклясться. Паршивец не побоялся прийти рано утром! Почему я не продал этот дом еще год назад?!
Дом достался Хью от бабушки Матильды. Парень был не самым примерным внуком, и, завещав свою недвижимость, старушка, видно, решила ему отомстить. Хотя Хью далеко не сразу это понял.
Все домики в Клеверовом квартале одноэтажные и с черепичными крышами. В основном здесь живут престарелые дамы. Они могут часами беседовать, собравшись у крашеных невысоких заборчиков, устраивать конкурсы на самую крупную саду тыкву или фестивали образцовых цветочных клумб. Состязания были нешуточные: добрейшей души старушки норовили добавить соперницам в рассаду семена неподходящих по цвету растений или, того хуже, подлить какой-нибудь отравы, от которой всходы быстро вяли.
Хью был «нашим добрым полицейским». Его подкармливали всем кварталом, потому что он казался почтенным дамам слишком худым. Они рассказывали, какой Хью хороший, всем его подругам, которых у красавца-следователя всегда было в достатке. И в этом заключалась одна из причин, по которым Хью не продал дом, расположенный слишком далеко от центра и полицейского участка.
Услышав название «Клеверовый квартал», любая девушка без опаски соглашалась ехать с малознакомым следователем посмотреть на закат и выпить чашечку липового чая с малиновым вареньем.
В общем, плюсов в жизни в Клеверовом квартале набиралось много. До того злосчастного дня, когда появился «качельный вор».
Качели имелись почти в каждом дворе. И они постепенно исчезали безо всякой системы: хаотично, непредсказуемо и, самое печальное, бесследно.
Тут-то и наступил час расплаты за все картофельные пироги: старушки доверяли только Хью и были уверены, что именно он обязан защитить жителей квартала от беспринципного вандала, разрушающего счастье добропорядочных горожан. Хотя, на самом деле, кражами занимался другой отдел.
— Я задержался, потому что пошел глянуть, что там с пропавшим бревном.
— И? — спросил Лерой.
— Как я и говорил — ни следа. Веревки срезаны у самых веток.
— Не иначе, кто-то решил открыть парк развлечений и ему не хватает качелей, — заключил Хью. — А потом примчался этот кошмарный мопс… Я едва добрался до своей самоходки. Около дома уже собирался митинг.
— Вечером схожу с тобой, — предложил Лерой, — попробуем взять след.
— Ты настоящий друг! — воскликнул Хью.
— Сдается мне, — хмыкнула Лена, — Лерой просто посмотрит, сколько еще интересных бревен осталось в соседских дворах
В этот момент дверь кабинета открылась, но вместо начальника со свежими новостями на пороге обнаружился Рут Тин, детектив из отдела краж.
— Тебя-то мне и надо! — оживился Хью. — В деле с «качельным вором» есть подвижки? Скажи, что появился хоть один подозреваемый!
— А как же! Шел сообщить тебе эту потрясающую новость, — Рут усмехнулся, взмахнув стопкой исписанных бумаг. — С утра у меня на столе уже не меньше пяти жалоб от почтенных старушек, которые уверены, что видели вора. — И он зачитал с листа: «…Сама была свидетельницей, как в ночи он рыскал вдоль забора моего скромного дома, и я, несчастная пожилая женщина, уже хотела выйти на порог и сказать ему, что выстрелю из ружья солью, если он не уберется. Но тут вор, словно учуяв опасность, ушел восвояси, и я слышала, как лаял Пончик Марты Диц. В темноте я злоумышленника не разглядела, но могу сообщить, что он невероятно высок и худощав, совсем как наш бедный внучок покойной Матильды Ларс…»
Хью застонал.
***
— В дело вступает наша королева сыска! — объявил Хью.
— Не «сыска», а «фыфка», — авторитетно возразил Лерой, цитируя сценку из детского рассказа.
Лена только вздохнула. Вот взрослые люди, а до сих пор дурака валяют. К выходкам коллег она относилась философски. В конце концов, когда-то она сама спровоцировала ситуацию.
В самом начале, когда Лена только пришла в отдел, у нее с новыми коллегами случился конфликт. Для нее было достаточно того, что Лерой оборотень, пусть и полукровка, а Хью не понравилось ее неприязненное отношение к напарнику.
А еще у Лены был пунктик по поводу ударений. В сфере, где сплошь и рядом коверкали произношение, это оказалось большой проблемой. Даже Ромме нет-нет, да и произносил фразу «пагубные наклонности» с ударением на «у», а потом невозмутимо утверждал, что это профессиональный жаргонизм. Лену аж с души воротило… и она далеко не сразу поняла, что коллеги попросту взялись изводить ее, придумывая все новые и новые нелепые ударения в привычных словах.
Противоречия давно были преодолены. Хью и Лерой оказались отличными следователями и надежными друзьями. Но шуточки до сих пор отпускали, уже не намереваясь всерьез задеть, да Лена и не обижалась…
— Сок принесла? — поинтересовался Лерой. Они с Хью всегда беспокоились о девушке, хотя и старались не подавать вида. Лена не терпела сомнений в своих способностях. Она была дипломированным специалистом по общению с не-реальностью. Так что хоть забота Хью и Лероя со временем стала привычной, все равно заставляла внутренне напрячься.
Лена молча продемонстрировала баночку детского пюре «Ням-трям» из моркови с бананом:
— Ромме предупредил, что тебе придется уйти в не-реальность...
— А иначе нас бы на такое пустяковое дело и не вызвали, — подтвердил Лерой.
Дело по определению не могло быть пустяковым, раз уж касалось Амеля Вира. Это был известный предприниматель, его предприятия входили в известнейший концерн «ЭкоБудущее» где производилась добрая половина всех экологических продуктов — от мармеладок до строительных блоков для «быстрых домов». Но Лерой с Хью явно пытались подбодрить Лену. Обоим детективам не нравилось, что приходится отпускать ее в не-реальность — туда, куда они сами проникнуть не могли. У каждого свои обязанности.
— Ну иди работай, — напутствовал Хью. — Криминалисты просили ничего не ломать, как в прошлый раз.
— Посмотрела бы я, как они сохраняют аккуратность, когда за ними гонится одержимая занавеска, — проворчала Лена.
— Сейчас там точно никого нет… По крайней мере, на этом слое реальности. — Главное, не пугайся.
Лена могла понять специалистов, которых не пускают на место преступления просто потому, что очень богатая жертва заявила, будто ее «духи попутали». И возможно, имел в виду беса буквально. Духа-вредителя, который присосался к ауре и на время получил контроль над телом. В целом, клиника очень похожая: внезапное изменение поведения, жертва начинает забывать, что ела на завтрак или как провела обеденный перерыв. Так, мелочи, которые можно некоторое время списывать на стресс.
Пока не случится что-то вроде…
Вир не слыл завсегдатаем вечеринок, на которых в непотребном виде замечали то одного, то другого представителя городского бомонда. Дом с мезонином, окруженный садиком, в котором росли грушевые деревья, как будто заявлял всем своим видом: «Здесь живут респектабельные консервативные люди. С такими просто не может ничего случиться».
Тем неожиданней было обнаружить еще в прихожей забрызганный кровью пол, истерзанные шелковые обои, клоками свисающие со стен. Разбитая люстра из цветного стекла лежала посреди просторного круглого холла, и из нее торчал высокий женский сапог изумрудного цвета.
Путь разрушения завершался в спальне. Измочаленная ширма, сорванные вместе с карнизом шторы, перевернутая деревянная вешалка-манекен, сломанный радиатор, из которого некоторое время била ржавая вода… Выпотрошенный платяной шкаф, разорванные наряды. Под ногой что-то хрустнуло. Лена опустила взгляд. По полу был рассыпан речной жемчуг изумительного оттенка пыльной розы… Разбитое зеркало, вывернутые из трюмо ящики, которыми швыряли в стену, изодранный матрас, и все припорошено перьями, как будто кто-то пытался добавить романтики в картину погрома.
Понятно, почему Хью предупредил, чтобы она не пугалась.
Погром устроил оборотень в приступе ярости. Никто иной не исполосовал бы так обои, пока крушил все вокруг, сорвав даже медные бра со стен и вышвырнув в окно утюг… Точнее, речь шла об оборотнице, то есть о госпоже Вир. Потому что ее супруг —человек. Неудивительно, что он попал в больницу в критическом состоянии.
Оборотней Лена не любила. Они с трудом контролируют себя в полнолуние и склонны к необдуманным поступкам в любое другое время. Такие, как Лерой — собранные и спокойные — большая редкость. Потому, хоть они и физически сильны, их нечасто берут в полицию. Зато легко принимают в банды.
Мысли едва не направились в совсем уж неприятное русло. Рокс. Вот из-за кого у нее такое предубеждение против оборотней. Лена тряхнула головой и мысленно отмела все лишнее — нужно сосредоточиться, а она вспомнила его, хотя запретила себе это делать. Бывали, конечно, мгновения слабости, но сейчас не время и не место.
Лена остановилась посреди разгромленной комнаты, в самом эпицентре хаоса, держась подальше от кровавой лужи. Закрыв глаза, прислушалась к тишине. Если представить, что посреди дома установлены старинные ходики с маятником из латунной пластины на длинной ножке, с тонкой гравировкой, изображающей волчью морду с раззявленной пастью… волк воет на луну, а луна закрыта тучами. Стрелка медленно движется к полуночи… все выше, выше… все медленнее, словно преодолевает препятствие. Тик-так, тик-так, тик… так…
…И движение прекращается.
Воздух замирает.
Лена не дышит.
Лена не видит.
Лена больше не существует в своей реальности. Она перешла на другой слой видения. Эти слои в учебниках имеют длинные названия, а студенты в академии емко обозначают их «нормальность» и «не-реальность».
Не—реальность полностью соответствует своему названию. Ничего нормального тут нет.
Все вокруг поблекло и обветшало. Привычные предметы исказились, кажутся чуждыми.
Время остановилось. Замерло в воздухе легчайшее перышко, застыл обрывок шторы, который ветер пытался скинуть с подоконника…
Лена начинает оборачиваться — и стоит на месте. Она двигается и не двигается одновременно. Она слепа и видит то, что не существует в реальности.
— Если здесь есть кто-нибудь…
Тишина. Лена открывает баночку с пюрешкой. Зачерпывает пальцем содержимое. Чертит вокруг себя — прямо в воздухе — защитный контур из перетертой моркови и банана. Выводит второй слой…
Низшие не могут устоять перед таким подношением. Да их тут уже должно быть полным-полно… учитывая кровь, которой залита спальня. Даже самые слабые, самые несмелые духи, не хищники — пылееды и клептоманы, ворующие у хозяек неосторожно оставленную на трюмо сережку или фантик от конфеты, упавший слишком близко к полосе тьмы под кроватью. Не заметишь — а маленькая призрачная ручонка уже протянулась — и цоп! Утащила. Потому в не-реальности всегда пыльно. И пепельно-серо. Рано или поздно здесь все истлевает, как на старой фотографии.
Из-под кровати вдруг вытягивается неимоверно длинная рука с узловатыми пальцами, вместо привычных трех — целых пять суставов и кривые загнутые черные когти. Они со скрежетом царапают деревянный пол. Скоро на этом месте в «нормальности» доски начнут гнить… или жучок какой подточит… ну или еще что случится. Из-под кровати появляется вторая рука, когти вонзаются в податливую древесину — вместо щепок медленно разлетается в стороны пепел. Руки напрягаются, вздуваются вены, по которым, кажется, текут чернила, и вот, приподнимая край покрывала, показывается голова, спутанные черные волосы метут по полу, закрывают лицо. Виден только один красный глаз, очень яркий на фоне общей серости. Подкроватный монстр, треща затекшими суставами, пытается распрямиться, разворачиваются узкие плечи (руки висят плетьми, все еще скоблят когтями доски), колени выгибаются сначала назад, а потом — вперед. Монстр возвышается над Леной, упирается в потолок затылком. Красный глаз смотрит прямо на Лену. Левая рука вытягивается вперед.
— Вкусня-а-ашка! — сипло тянет чудовище и трясет головой. Волосы смещаются, обнажая нижнюю половину лица, узкий подбородок, безгубый рот, выпирающие вперед острые, как иглы, рыбьи зубы — аж в три ряда.
