Начало только для самых смелых: https://prodaman.ru/Marina-Markelova/books/Baba-Galya
Глава 4. Там, на Лесном болоте
Лесное болото было живое. Оно насмешливо ухало, утробно урчало, ожидая, когда глупый пришелец оступится мимо кочки и угодит прямо в топкую жижу. Оступиться было несложно: то, что казалось надежной твердью, проседало под ногой, в холодной воде травяные плети оборачивались вокруг лодыжки и тянули, тянули во тьму.
Веська был уже с ног до головы грязный, если бы кто увидел его сейчас, принял бы за болотную нечисть. Парень упорно пробирался сквозь коряги и заросли осоки, но Одинокая Осина все не приближалась. Как ни глянь — она все так же далеко. Болото словно незваного гостя жертву кругами вокруг цели. Приманивало, таилось, пока у Веськи еще оставались силы. А утомится парень, подкосятся ноженьки, да и сам рухнет в топь. Может когда-нибудь охотники, рискнувшие выйти к лесному болоту, найдут всплывший лапоть и задумаются: кому он мог принадлежать. Может, вспомнят о пропавшем Веське…
Не бывать тому! Веська стиснул зубы. Не собирался он погибать!
Не просто так все, есть у него заветная цель. Значит, не одолеет его трясина, не затянет в тинную мглу. Вот, кажется, уже и Осина приблизилась, поддалась.
Веська удержался, не прибавил шагу. С умом нужно действовать, с осторожностью. Болоту верить не след. Поманит — и обманет.
Где-то в лесу заухала насмешливо сова, отозвалось глухими звуками болото, а потом и вовсе разразилось воплями, ни дать, ни взять — кричит ребенок, заливается слезами. Только не может быть детей на Лесном болоте, только нечисть. То, во что обратились явившиеся сюда когда-то охотники за разбойничьим кладом. Таких было немало. Многие вступали во Мраков лес, да мало кто потом обратно возвращался. Охотники договаривались с лешим, тот еще как-то терпел людей, хотя мог несколько дней путать тропы, если что не по нему. А вот болотник свои владения стерег, славился лютым нравом. Если кому удавалось от него сбежать, мог отправить погоню. Сам он болота не покидал, но кикиморы да трясовицы по его указу цеплялись к человеку и мучили. Некоторых со свету сводили.
Все это Веська знал. И побаивался мести болотника. Но выхода не было: или он добудет для Любуши диво-цвет, который распускается в последнюю летнюю ночь, или… О том и думать не хотелось.
На Любушу заглядывался не только Веська. Кузнецов сын обхаживал черноволосую красавицу. А Любуша ему еще и улыбалась. Веське она тоже улыбалась, да только совсем иначе. Правду сказать, ни с кем из них девушка по вечерам гулять под луной не ходила. Своенравная она, Любуша. Веська, когда ее видел, словно солнцем ослепленный был. Слова терялись, не мог он умно говорить. А Любуша знай смеется. Вроде и добрая. А иногда как скажет… Однажды шепнула Веське: вот, мол, кузнецов сын ей клеточку для скворушки сделал, ну такая искусная работа, такую не стыдно и в хоромах царских поставить. Да только ей чуда хочется. А клеточка — это все же не чудо. И выжидающе так замолчала. Мол, ну а ты?
А Веська что? Только свиристелку из дерева вырезать придумал. Вышла свиристелка отличная: пухлобокая забавная птичка. Веська ей крылья и хохолок намалевал, клюв зачернил. И понял, что не удивит Любушу. Чудо — оно другое.
Тогда-то он вспомнил про Одинокую Осину, которая стоит посреди болота во Мраковом лесу. Торчит она из топи: голая, черная, скрюченная. Давно бы сгнила да рухнула, но не тут-то было. Держит Осину заклятье, которое наложил разбойник Соловей. Когда-то он хозяйничал в лесу, с лешим знался, даже с болотником и с трясовицами. Колдуном был Соловей, шла за ним его ватага, потому что не знал он неудач. За годы скопились у лихих людей богатства. Говорят, у Соловья целая сокровищница была в лесу скрыта. Аккурат там, где теперь болото. Вширь оно пошло после гибели разбойника. А убили Соловья его же подельники. Соловью-то половина всей добычи доставалась. Вот и смекнули подельники, что, избавившись от главаря, смогут добраться до его доли. А там уже и злата, и серебра, и каменьев столько, что впредь никому разбойничать и не понадобится.
Почему-то Соловей защититься не смог. Если толпой — и колдуна одолеть можно. Доля Соловья хранилась под корнями осины, которая еще не была Одинокой. Росли вокруг и другие деревья. А только явились за долей главаря бывшие подельники — и увидели болото. Поначалу испугались, слишком уж неожиданным стало его появление там, где еще вчера был просто лес да небольшое затянутое тиной озерцо. Потом все же стали разбойники возвращаться. Не давали им покоя мысли о золоте, скрытом во Мраковом лесу. Один за другим, уходили они в чащу. Да только никому клад не дался. А Одинокая Осина стала Соловьиному золоту вечной стражницей.
Кто первый увидел диво-цвет, что распускается на Осине? Откуда появился слух? Может, сама лесная нечисть его и пустила, чтобы завлекать новые жертвы в лесное болото. Поди знай… Да только другого чуда, способного Любушу удивить, не смог придумать Веська.
Очередная обманная кочка под ногой с хлюпом провалилась. А вместе с ней и нога, да и весь Веська разом по пояс ушел в вязкую жижу. Дернулся и тут же почувствовал, как его тянет вниз. Настойчиво, неотвратимо… Он огляделся, пытаясь найти какую-нибудь ветку или бугорок земли, за который можно было бы ухватиться, удержать себя на поверхности…
Но ничего подходящего не было. Веська снова дрыгнул ногой, само собою вышло: почудилось, будто прикоснулась к лодыжке чья-то холодная, неживая рука. Вот-вот ухватит, да и потащит на самое дно. А есть ли оно в этом болоте, дно-то? Лапоть всплыл перед Веськой, как бы желая сказать: вот я-то всплыл, меня-то отыщут, коли даже и не сразу. А тебе теперь век лягухом на проклятом болоте под заклятой осиной квакать, предупреждать охотников за кладами, чтобы не повторяли твоей ошибки. Да только кто послушает? Тебе вон тоже квакали, ты же не послушал.
— Не бывать тому! — выдохнул Веска, продолжая шарить вокруг себя. Должно быть хоть что-то, хоть травы клок, хоть камышина, лишь бы спастись. Не может вот так все закончится, не из корысти он сюда пришел, а по любви. А любовь… она в болоте не заканчивается.
И снова насмешливо заухало-заныло в зарослях по неверному болотному берегу. Конечно, не заканчивается! Если сказки послушать, так они с болотных утопцев часто только начинаются. Дурака, попавшего в беду, должна спасти красна девица, истоптав железные сапоги… Да только кто ради Веськи на такое решится-то? Любуша о нем и не вспомнит, сын кузнеца рядом.
— Не бывать! — упрямо повторил Веська сквозь зубы, стараясь не глотнуть затхлой воды, подбиравшейся к самому подбородку. И тут под руками у него обнаружилась земля… Земля, твердь! Не раздумывая над чудом, Веська всем телом потянулся вверх, выдирая, вытаскивая себя на поверхность. Трясина обиженно чавкнула, не сразу выпустив его. И Веська еще какое-то время лежал без сил, уткнувшись лицом жухлую траву, вдыхая сырость земли.
— Ты погляди, какой настойчивый, даже Осину заставил к нему подвинуться, — послышался голос сверху. Веська от неожиданности дернулся, но вскочить на ноги не смог — подвели они его. Достало сил только перевернуться на спину да кое-как приподняться на локтях, почти сесть.
Над ним и правда простирались скрученные черные ветви, истекающие болотной водой, пропитавшей здесь все насквозь. Одинокая Осина была далеко, Веська точно помнил, что видел в двух дюжинах шагов перед собой — рукой не дотянешься и доплыть по болоту не получится… Не мог он вот так запросто оказаться у корней заклятого дерева.
Ан нет, вот же она, Осина, можно шершавой коры коснуться рукой, только не хочется — веет от скрюченного дерева несостоявшейся, застывшей смертью. Жуткая жуть!
— Молодец, одолел болото, добрался до клада, — послышался мрачный голос. — Как сундуки собираешься обратно тащить?
Веська вздрогнул, оглянулся. И едва не бросился обратно в болото. Стоял перед ним высокий широкоплечий боярин и ухмылялся в смоляные усы. Надет на нем был красный охабень с длинными рукавами, достигающими до самой земли. Под охабнем-то был расшитый золотом кафтан, небедные штаны, да и сапоги из сафьяна, не для болота одежка — по царским хоромам расхаживать.
— Чего молчишь? — пророкотал боярин, и тут Веська понял, что глаза у собеседника залиты чернотой. — Воды в рот набрал? Смел был, пока за сокровищами тянулся, а как ухватил — не знаешь, что и делать?
— Я… не нужны мне сокровища! — тряхнув головой, заявил Веська. Понял он, что на встречу пожаловал сам Соловей, выбрался из болотной топи. Да и ладно, выбрался и выбрался... Мог чудом-юдом явиться, а тут и бояться нечего. Только ноги все равно дрожали. Потянулся Веська за шапкой, да не было ее давно, пропала в болоте. Парень поклонился разбойнику. Ледяная рука легла на плечо, словно камень, Веську так и клонило к земле. Чуть повернувшись, он заметил, что рука на его плече — одна кость, вся в склизкой болотной жиже. От накатившего ужаса Веська зажмурился. Тяжесть пропала. Веська рискнул приоткрыть один глаз. Соловья как не бывало. Может и правда привиделось.
— Что это тебя скрючило? — насмешливо спросит скрипучий голос, на этот раз, кажется, женский. — Застудился, что ли, в воде?
Веська снова замер. Да что ж это такое? Испытывает его болото! Насылает ужасные видения, ждет, когда парень не выдержит, да и бросится прочь, не глядя под ноги. Там-то его погибель и будет ждать.
— Оглох, что ли, чучело? — послышался все тот же язвительный голос.
— Он полагает, что у него помутнение сознания и пытается игнорировать психотравмирующий фактор, — ответил женскому голосу другой — такой же надтреснутый, простуженный, уже мужской. Большую половину слов Веська и не понял вовсе.
— Никого я не иг-го… рирую… —возразил он. — Вы где?
— Мы здесь, а вот ты где? — отозвались два голоса сразу.
— И я здесь, — растерялся Веська. — Вы не люди?
В ответ раздались смешки, похожие на птичье уханье.
— А ты кого здесь ждал найти? Василису Премудрую, которая тебе, дурню, башку толковую к шее приделает?
— Чего обзываетесь-то? — обиделся, наконец, Веська. —Спрятались да исподтишка обидные речи ведете…
— Это не мы спрятались, это ты, колдун недоделанный, скрылся от наших взглядов. Запах-то отбить не догадался? Мы только у болота поняли, что не чудится. Возле болота одного человеческого духа быть не может — тут и сам человек должен быть.
— Я не колдун! А вы — нечисть?
— Ты откуда это взял? Ты ж нас не видишь! — издевательски протянул женский голос. С осины посыпались мелкие веточки. Одна упала Веське прямо на голову. Ему показалось — там ветка начала шевелиться. Веська поскорей сбросил странное болотное создание. Ветка, растопырив черные лапки, бодро посеменила к воде.
— Кто же на Лесном болоте, возле самой Одинокой Осины, кроме нечисти, может оказаться?
Смешки стали еще обиднее. Но Веське было не до них: он вдруг подумал, что ведь и правда… А вдруг он сам… Вдруг не выплыл, не выбрался? Потому и оказался под Осиной, что превратился в болотника.
— Что, страшно стало? — вкрадчиво поинтересовался женский голос. — Поздно, дурень!
— Вы сначала покажитесь, а потом обзываться будете! — выпалил Веська, и тут же мелькнула мысль: может и хорошо, что не показываются. Сейчас как выйдет к нему из воды чудо-юдище, тиной укрытое…
— Это, уважаемый, от нас не зависит, — сообщил рассудительно мужской голос. — Вероятно, вы нарушили условия трансреальной коммуникации, сиречь молвить — закрылись канал восприятия визуальной информации, выпадающей из привычной вам картины мира.
— Что? — пролепетал Веська.
— Одежу наизнанку вывернул, когда в лес шел, балда ты деревенская? — уточнил женский голос. Этот хотя бы говорил обидно, но все-таки понятно.
— Ну, — признался Веська. Он же в лес шел, хозяин чащи не пустил бы его к болоту, запутал тропы под ногами, увел бы в сторону. Потому и надо было одежду на себя надеть наизнанку. А еще — лапти задом наперед на ноги натянуть, чтобы ты шел вперед, а следы ложились так, будто человек направляется из лесу вон. До болота он кое-как добрался в таком наряде, а вот по болоту не смог. Пришлось лапти как положено надеть. Были б сапоги, он бы левый с правым поменял… Сапоги у Веськи были, но утопить их в болоте он не захотел.
— Вертай все обратно, как положено! — потребовал женский голос. — Явился в гости, так не позорь хозяев своим видом.
Упрек был, конечно, разумный. Если бы не от нечисти исходил. Веське все же хотелось увидеть, сколько у него на самом деле собеседников. Вдруг еще кто-то отмалчивается. Но было боязно.
— Давай-давай, — поторопил женский голос. — Мы тебя давно и так видим. Ты по горло в грязи ухайдокался, а на башке у тебя птицы гнездо могли бы свить, если бы заинтересовались.
Веська вздохнул. Стащил зипун, положил на выступающий из земли корень. Потом взялся за рубаху. Одежда была сырая насквозь, грязная, липла к телу. Веська вывернул рубаху, так что теперь видны были обережные вышивки. Хоть какая-то защита. Пусть себе болтают — лишь бы близко не подходили. Зипун тоже вывернул, но пока повесил на плечо.
— Так-то лучше, — одобрительно хмыкнул женский голос.
Веська задрал голову. В ветвях Одинокой Осины сидела, свесив ножки, чумазая девчонка с черными спутанными волосами по пояс. К босым ногам кое-где пристала обильно рыбья чешуя, а стоило приглядеться — открылось, что и не пристала она вовсе, так растет.
Прислонившись к стволу дерева плечом, стоял сухой высокий дед с белоснежной бородой до самой земли. В бороде запутались шишки и желуди, а шапка была похожа на моховую кочку. Зипун на дедушке был меховой. Лесовик, понял Веська, иначе быть не может. Приглядеться бы еще — человечьи ли у него ноги. А то, говорят, лапы навроде волчьих. Только под меховыми складками не было видно.
— Зело юн ты, отрок, чтобы, будучи одержимым неуемной жаждой наживы, отринуть зов инстинкта самосохранения… — сообщил лесной хозяин и Веська растерянно заморгал.
— Мал слишком, говорит, чтобы на чужое добро позариться, — пояснила девчонка с Осины. — Неужто так жадность одолела, что мочи не было дома сидеть? Поди боярином мнил стать, к княжьей дочке присвататься.
— Не надобно мне княжьей дочки… — пробормотал Веська растерянно.
— Что ж тогда? Просто деревенским носы утереть, чтобы завидовали? — хмыкнула девчонка. Веська покачал головой.
— Нет, зачем же…
— Интересный прецедент у нас намечается, — заключил лесовик. — Уникальное явление, основанное на преимущественном бескорыстии… Быть может, молодой человек решился на беспрецедентный риск из альтруистических побуждений? Вашей матушке поставили неутешительный диагноз?
— Что он там про мою матушку?! — возмутился Веська. Девчонка закатила глаза, а сама — скатилась с Осины.
— Спрашивает, для кого тогда так расстарался, что жизнью рискнул? Захворала, что ли, мамка-то?
— Жива-здорова! — помотал головой Веська.
— Тогда я не в силах найти рациональное объяснение, — сдался леший.
— Ты из какого-то чужого леса, батюшка-леший? — вырвалось у Веськи. — Или сам того… прихворнул?
— Ага, прихворнул… на всю голову, — расхохоталась девчонка. — Побочка у него на воду из Источника мудрости. Мы тебя пока искали, с ног сбились. Ну Мохнатыч и решился умной водицы хлебнуть. Чтобы сообразить, где тебя поймать. Да только после Источника он вечно сам не свой, бормочет слишком умно, без словаря не разберешься.
Глава 4. Там, на Лесном болоте
Лесное болото было живое. Оно насмешливо ухало, утробно урчало, ожидая, когда глупый пришелец оступится мимо кочки и угодит прямо в топкую жижу. Оступиться было несложно: то, что казалось надежной твердью, проседало под ногой, в холодной воде травяные плети оборачивались вокруг лодыжки и тянули, тянули во тьму.
Веська был уже с ног до головы грязный, если бы кто увидел его сейчас, принял бы за болотную нечисть. Парень упорно пробирался сквозь коряги и заросли осоки, но Одинокая Осина все не приближалась. Как ни глянь — она все так же далеко. Болото словно незваного гостя жертву кругами вокруг цели. Приманивало, таилось, пока у Веськи еще оставались силы. А утомится парень, подкосятся ноженьки, да и сам рухнет в топь. Может когда-нибудь охотники, рискнувшие выйти к лесному болоту, найдут всплывший лапоть и задумаются: кому он мог принадлежать. Может, вспомнят о пропавшем Веське…
Не бывать тому! Веська стиснул зубы. Не собирался он погибать!
Не просто так все, есть у него заветная цель. Значит, не одолеет его трясина, не затянет в тинную мглу. Вот, кажется, уже и Осина приблизилась, поддалась.
Веська удержался, не прибавил шагу. С умом нужно действовать, с осторожностью. Болоту верить не след. Поманит — и обманет.
Где-то в лесу заухала насмешливо сова, отозвалось глухими звуками болото, а потом и вовсе разразилось воплями, ни дать, ни взять — кричит ребенок, заливается слезами. Только не может быть детей на Лесном болоте, только нечисть. То, во что обратились явившиеся сюда когда-то охотники за разбойничьим кладом. Таких было немало. Многие вступали во Мраков лес, да мало кто потом обратно возвращался. Охотники договаривались с лешим, тот еще как-то терпел людей, хотя мог несколько дней путать тропы, если что не по нему. А вот болотник свои владения стерег, славился лютым нравом. Если кому удавалось от него сбежать, мог отправить погоню. Сам он болота не покидал, но кикиморы да трясовицы по его указу цеплялись к человеку и мучили. Некоторых со свету сводили.
Все это Веська знал. И побаивался мести болотника. Но выхода не было: или он добудет для Любуши диво-цвет, который распускается в последнюю летнюю ночь, или… О том и думать не хотелось.
На Любушу заглядывался не только Веська. Кузнецов сын обхаживал черноволосую красавицу. А Любуша ему еще и улыбалась. Веське она тоже улыбалась, да только совсем иначе. Правду сказать, ни с кем из них девушка по вечерам гулять под луной не ходила. Своенравная она, Любуша. Веська, когда ее видел, словно солнцем ослепленный был. Слова терялись, не мог он умно говорить. А Любуша знай смеется. Вроде и добрая. А иногда как скажет… Однажды шепнула Веське: вот, мол, кузнецов сын ей клеточку для скворушки сделал, ну такая искусная работа, такую не стыдно и в хоромах царских поставить. Да только ей чуда хочется. А клеточка — это все же не чудо. И выжидающе так замолчала. Мол, ну а ты?
А Веська что? Только свиристелку из дерева вырезать придумал. Вышла свиристелка отличная: пухлобокая забавная птичка. Веська ей крылья и хохолок намалевал, клюв зачернил. И понял, что не удивит Любушу. Чудо — оно другое.
Тогда-то он вспомнил про Одинокую Осину, которая стоит посреди болота во Мраковом лесу. Торчит она из топи: голая, черная, скрюченная. Давно бы сгнила да рухнула, но не тут-то было. Держит Осину заклятье, которое наложил разбойник Соловей. Когда-то он хозяйничал в лесу, с лешим знался, даже с болотником и с трясовицами. Колдуном был Соловей, шла за ним его ватага, потому что не знал он неудач. За годы скопились у лихих людей богатства. Говорят, у Соловья целая сокровищница была в лесу скрыта. Аккурат там, где теперь болото. Вширь оно пошло после гибели разбойника. А убили Соловья его же подельники. Соловью-то половина всей добычи доставалась. Вот и смекнули подельники, что, избавившись от главаря, смогут добраться до его доли. А там уже и злата, и серебра, и каменьев столько, что впредь никому разбойничать и не понадобится.
Почему-то Соловей защититься не смог. Если толпой — и колдуна одолеть можно. Доля Соловья хранилась под корнями осины, которая еще не была Одинокой. Росли вокруг и другие деревья. А только явились за долей главаря бывшие подельники — и увидели болото. Поначалу испугались, слишком уж неожиданным стало его появление там, где еще вчера был просто лес да небольшое затянутое тиной озерцо. Потом все же стали разбойники возвращаться. Не давали им покоя мысли о золоте, скрытом во Мраковом лесу. Один за другим, уходили они в чащу. Да только никому клад не дался. А Одинокая Осина стала Соловьиному золоту вечной стражницей.
Кто первый увидел диво-цвет, что распускается на Осине? Откуда появился слух? Может, сама лесная нечисть его и пустила, чтобы завлекать новые жертвы в лесное болото. Поди знай… Да только другого чуда, способного Любушу удивить, не смог придумать Веська.
Очередная обманная кочка под ногой с хлюпом провалилась. А вместе с ней и нога, да и весь Веська разом по пояс ушел в вязкую жижу. Дернулся и тут же почувствовал, как его тянет вниз. Настойчиво, неотвратимо… Он огляделся, пытаясь найти какую-нибудь ветку или бугорок земли, за который можно было бы ухватиться, удержать себя на поверхности…
Но ничего подходящего не было. Веська снова дрыгнул ногой, само собою вышло: почудилось, будто прикоснулась к лодыжке чья-то холодная, неживая рука. Вот-вот ухватит, да и потащит на самое дно. А есть ли оно в этом болоте, дно-то? Лапоть всплыл перед Веськой, как бы желая сказать: вот я-то всплыл, меня-то отыщут, коли даже и не сразу. А тебе теперь век лягухом на проклятом болоте под заклятой осиной квакать, предупреждать охотников за кладами, чтобы не повторяли твоей ошибки. Да только кто послушает? Тебе вон тоже квакали, ты же не послушал.
— Не бывать тому! — выдохнул Веска, продолжая шарить вокруг себя. Должно быть хоть что-то, хоть травы клок, хоть камышина, лишь бы спастись. Не может вот так все закончится, не из корысти он сюда пришел, а по любви. А любовь… она в болоте не заканчивается.
И снова насмешливо заухало-заныло в зарослях по неверному болотному берегу. Конечно, не заканчивается! Если сказки послушать, так они с болотных утопцев часто только начинаются. Дурака, попавшего в беду, должна спасти красна девица, истоптав железные сапоги… Да только кто ради Веськи на такое решится-то? Любуша о нем и не вспомнит, сын кузнеца рядом.
— Не бывать! — упрямо повторил Веська сквозь зубы, стараясь не глотнуть затхлой воды, подбиравшейся к самому подбородку. И тут под руками у него обнаружилась земля… Земля, твердь! Не раздумывая над чудом, Веська всем телом потянулся вверх, выдирая, вытаскивая себя на поверхность. Трясина обиженно чавкнула, не сразу выпустив его. И Веська еще какое-то время лежал без сил, уткнувшись лицом жухлую траву, вдыхая сырость земли.
— Ты погляди, какой настойчивый, даже Осину заставил к нему подвинуться, — послышался голос сверху. Веська от неожиданности дернулся, но вскочить на ноги не смог — подвели они его. Достало сил только перевернуться на спину да кое-как приподняться на локтях, почти сесть.
Над ним и правда простирались скрученные черные ветви, истекающие болотной водой, пропитавшей здесь все насквозь. Одинокая Осина была далеко, Веська точно помнил, что видел в двух дюжинах шагов перед собой — рукой не дотянешься и доплыть по болоту не получится… Не мог он вот так запросто оказаться у корней заклятого дерева.
Ан нет, вот же она, Осина, можно шершавой коры коснуться рукой, только не хочется — веет от скрюченного дерева несостоявшейся, застывшей смертью. Жуткая жуть!
— Молодец, одолел болото, добрался до клада, — послышался мрачный голос. — Как сундуки собираешься обратно тащить?
Веська вздрогнул, оглянулся. И едва не бросился обратно в болото. Стоял перед ним высокий широкоплечий боярин и ухмылялся в смоляные усы. Надет на нем был красный охабень с длинными рукавами, достигающими до самой земли. Под охабнем-то был расшитый золотом кафтан, небедные штаны, да и сапоги из сафьяна, не для болота одежка — по царским хоромам расхаживать.
— Чего молчишь? — пророкотал боярин, и тут Веська понял, что глаза у собеседника залиты чернотой. — Воды в рот набрал? Смел был, пока за сокровищами тянулся, а как ухватил — не знаешь, что и делать?
— Я… не нужны мне сокровища! — тряхнув головой, заявил Веська. Понял он, что на встречу пожаловал сам Соловей, выбрался из болотной топи. Да и ладно, выбрался и выбрался... Мог чудом-юдом явиться, а тут и бояться нечего. Только ноги все равно дрожали. Потянулся Веська за шапкой, да не было ее давно, пропала в болоте. Парень поклонился разбойнику. Ледяная рука легла на плечо, словно камень, Веську так и клонило к земле. Чуть повернувшись, он заметил, что рука на его плече — одна кость, вся в склизкой болотной жиже. От накатившего ужаса Веська зажмурился. Тяжесть пропала. Веська рискнул приоткрыть один глаз. Соловья как не бывало. Может и правда привиделось.
— Что это тебя скрючило? — насмешливо спросит скрипучий голос, на этот раз, кажется, женский. — Застудился, что ли, в воде?
Веська снова замер. Да что ж это такое? Испытывает его болото! Насылает ужасные видения, ждет, когда парень не выдержит, да и бросится прочь, не глядя под ноги. Там-то его погибель и будет ждать.
— Оглох, что ли, чучело? — послышался все тот же язвительный голос.
— Он полагает, что у него помутнение сознания и пытается игнорировать психотравмирующий фактор, — ответил женскому голосу другой — такой же надтреснутый, простуженный, уже мужской. Большую половину слов Веська и не понял вовсе.
— Никого я не иг-го… рирую… —возразил он. — Вы где?
— Мы здесь, а вот ты где? — отозвались два голоса сразу.
— И я здесь, — растерялся Веська. — Вы не люди?
В ответ раздались смешки, похожие на птичье уханье.
— А ты кого здесь ждал найти? Василису Премудрую, которая тебе, дурню, башку толковую к шее приделает?
— Чего обзываетесь-то? — обиделся, наконец, Веська. —Спрятались да исподтишка обидные речи ведете…
— Это не мы спрятались, это ты, колдун недоделанный, скрылся от наших взглядов. Запах-то отбить не догадался? Мы только у болота поняли, что не чудится. Возле болота одного человеческого духа быть не может — тут и сам человек должен быть.
— Я не колдун! А вы — нечисть?
— Ты откуда это взял? Ты ж нас не видишь! — издевательски протянул женский голос. С осины посыпались мелкие веточки. Одна упала Веське прямо на голову. Ему показалось — там ветка начала шевелиться. Веська поскорей сбросил странное болотное создание. Ветка, растопырив черные лапки, бодро посеменила к воде.
— Кто же на Лесном болоте, возле самой Одинокой Осины, кроме нечисти, может оказаться?
Смешки стали еще обиднее. Но Веське было не до них: он вдруг подумал, что ведь и правда… А вдруг он сам… Вдруг не выплыл, не выбрался? Потому и оказался под Осиной, что превратился в болотника.
— Что, страшно стало? — вкрадчиво поинтересовался женский голос. — Поздно, дурень!
— Вы сначала покажитесь, а потом обзываться будете! — выпалил Веська, и тут же мелькнула мысль: может и хорошо, что не показываются. Сейчас как выйдет к нему из воды чудо-юдище, тиной укрытое…
— Это, уважаемый, от нас не зависит, — сообщил рассудительно мужской голос. — Вероятно, вы нарушили условия трансреальной коммуникации, сиречь молвить — закрылись канал восприятия визуальной информации, выпадающей из привычной вам картины мира.
— Что? — пролепетал Веська.
— Одежу наизнанку вывернул, когда в лес шел, балда ты деревенская? — уточнил женский голос. Этот хотя бы говорил обидно, но все-таки понятно.
— Ну, — признался Веська. Он же в лес шел, хозяин чащи не пустил бы его к болоту, запутал тропы под ногами, увел бы в сторону. Потому и надо было одежду на себя надеть наизнанку. А еще — лапти задом наперед на ноги натянуть, чтобы ты шел вперед, а следы ложились так, будто человек направляется из лесу вон. До болота он кое-как добрался в таком наряде, а вот по болоту не смог. Пришлось лапти как положено надеть. Были б сапоги, он бы левый с правым поменял… Сапоги у Веськи были, но утопить их в болоте он не захотел.
— Вертай все обратно, как положено! — потребовал женский голос. — Явился в гости, так не позорь хозяев своим видом.
Упрек был, конечно, разумный. Если бы не от нечисти исходил. Веське все же хотелось увидеть, сколько у него на самом деле собеседников. Вдруг еще кто-то отмалчивается. Но было боязно.
— Давай-давай, — поторопил женский голос. — Мы тебя давно и так видим. Ты по горло в грязи ухайдокался, а на башке у тебя птицы гнездо могли бы свить, если бы заинтересовались.
Веська вздохнул. Стащил зипун, положил на выступающий из земли корень. Потом взялся за рубаху. Одежда была сырая насквозь, грязная, липла к телу. Веська вывернул рубаху, так что теперь видны были обережные вышивки. Хоть какая-то защита. Пусть себе болтают — лишь бы близко не подходили. Зипун тоже вывернул, но пока повесил на плечо.
— Так-то лучше, — одобрительно хмыкнул женский голос.
Веська задрал голову. В ветвях Одинокой Осины сидела, свесив ножки, чумазая девчонка с черными спутанными волосами по пояс. К босым ногам кое-где пристала обильно рыбья чешуя, а стоило приглядеться — открылось, что и не пристала она вовсе, так растет.
Прислонившись к стволу дерева плечом, стоял сухой высокий дед с белоснежной бородой до самой земли. В бороде запутались шишки и желуди, а шапка была похожа на моховую кочку. Зипун на дедушке был меховой. Лесовик, понял Веська, иначе быть не может. Приглядеться бы еще — человечьи ли у него ноги. А то, говорят, лапы навроде волчьих. Только под меховыми складками не было видно.
— Зело юн ты, отрок, чтобы, будучи одержимым неуемной жаждой наживы, отринуть зов инстинкта самосохранения… — сообщил лесной хозяин и Веська растерянно заморгал.
— Мал слишком, говорит, чтобы на чужое добро позариться, — пояснила девчонка с Осины. — Неужто так жадность одолела, что мочи не было дома сидеть? Поди боярином мнил стать, к княжьей дочке присвататься.
— Не надобно мне княжьей дочки… — пробормотал Веська растерянно.
— Что ж тогда? Просто деревенским носы утереть, чтобы завидовали? — хмыкнула девчонка. Веська покачал головой.
— Нет, зачем же…
— Интересный прецедент у нас намечается, — заключил лесовик. — Уникальное явление, основанное на преимущественном бескорыстии… Быть может, молодой человек решился на беспрецедентный риск из альтруистических побуждений? Вашей матушке поставили неутешительный диагноз?
— Что он там про мою матушку?! — возмутился Веська. Девчонка закатила глаза, а сама — скатилась с Осины.
— Спрашивает, для кого тогда так расстарался, что жизнью рискнул? Захворала, что ли, мамка-то?
— Жива-здорова! — помотал головой Веська.
— Тогда я не в силах найти рациональное объяснение, — сдался леший.
— Ты из какого-то чужого леса, батюшка-леший? — вырвалось у Веськи. — Или сам того… прихворнул?
— Ага, прихворнул… на всю голову, — расхохоталась девчонка. — Побочка у него на воду из Источника мудрости. Мы тебя пока искали, с ног сбились. Ну Мохнатыч и решился умной водицы хлебнуть. Чтобы сообразить, где тебя поймать. Да только после Источника он вечно сам не свой, бормочет слишком умно, без словаря не разберешься.
