– Не думаешь же ты, что они от хорошей жизни в наши края пришли? – спросила Вадома, – тоже, небось, у себя наворотили. А про руки свои не бойся, ничего, отмоешь. Твоим родителям половины кошеля, что я за княжескую дочку получила, хватило бы, чтобы всех твоих и братьев, и сестёр прокормить, и с тобой не расставаться. Но не было у них этой половины. Так судьба распорядилась. А у тебя выбор будет. сила у тебя есть, зачерствей немного, и всё – легче будет. Живи как знаешь. Хочешь – монеты раздавай, правда, возьмёт ли кто? Не любят нас в народе-то! не любят, хотя и идут.
Вадома поднялась, что сказать могла, она уже сказала, а убеждать кого-то не по нраву ей было. Каждый своё решение принимает. Только об одном напомнила:
– Ты уже у меня в обучении, знания переняла, значит, если бежать сейчас будешь, от меня ли, от работы – от себя не убежишь. Сила тебя также перемелет как меня, только я многое сделала, а ты если просто помрёшь – то точно дурная.
– Не побегу, – твёрдо ответила Бланка, и этот ответ, кажется, понравился Вадоме.
– Черствей, девочка, – напутствовала она.
Бланка и послушала. Прежде всего взяла свои мысли под контроль. Ледяной стеной их огородила. Сама стала улыбаться, говорить, помогать Вадоме, чтобы той в голову не пришло проверить чего Бланка затевает. Вадома была довольна, Млада и Родика тоже выслушали рассказ о Безымени от Бланки с удовольствием. Она рассказала о своих ощущениях, вызвав в них интерес и жуткое любопытство.
О мыслях, о неправильности жизни и поступков, о том, что не могли заклинатели, пришедшие издалека, учить в её краях злу, она не говорила. О том, что намерена сделать, тоже.
Сложнее всего было приготовить отвар тайком. Причём, не от Вадомы, а от Родики и Млады. Две девушки были любопытны по возрасту и торопились познать всё, что можно было перехватить в познании, да и отставать от Бланки не желали.
Но Бланка сварила отвар. Увернулась от расспросов, наплела сама не зная что, но получилось. И снесла отвар в лес, к осинке, которая уже наполовину почернела с прошлого раза. У дерева Бланка ещё поколебалась немного, но отступать было уже нельзя.
Была лунная ночь – самая удобная для того, чтобы свершить любое задуманное действо. Главное было лишь в том, чтобы не шуметь. Но Бланка всегда была тиха, походила движениями на тень, и в эту ночь это ей помогло.
Сначала она отстригла локон у Млады – та всегда спала крепко и беспробудно. Потом локон у Родики – та плохо спала к рассвету, но в лунной ночи был ещё запас времени. В конце – у Вадомы. Тут было страшнее всего, Вадому тревожило уходящее собственное время и она могла ночь провести без сна, но в этот раз повезло. Слабея за день, Вадома спала в эту ночь.
Дальше был лес, и знакомая тропа к мёртвой его части, которая в ночи, при лунном свете, казалась ещё более жуткой.
Зато в ночи не было видно уродливой черноты осинки. Дрожащими руками в три захода Бланка вылила отвар к кореньям, и, стараясь обрести в голосе силу, призвала:
– Обращаюсь лицом на запад, сердцем же на восток. Взываю к умершим, убитым, заблудшим, богов не знающим, взываю, чтобы встали они, и сотворили то, что велят…
У явившейся тени, послушной её зову, не было ничего. даже луна высветляла ничего в этом огромном уродливом существе, на которое Бланка старалась смотреть без страха. Ей надо было привыкнуть к нему, присмотреться, приобщиться к его силе.
– Иди и возьми их, сгуби, – прошептала она, бросая три локона вниз, к Безыменю. Чёрный и жёсткий – Вадома, рыжеватый и мягкий – Родика, светлый и тонкий – Млада.
Тень исчезла как и не было её, и Бланка, обмирая от ужаса, пытаясь унять своё сердце, обняла осинку и сползла по её спасительному стволу, вниз, к самой земле.
Утром она увидела, что чернота достигла самой макушки дрожавшей осинки. Что ж, дрожь дерева это остановило, но, Бланке не было дела до дерева. Ей больше не до чего не было дела. Она знала, что Вадома с Младой и Родикой могут прийти сюда, искать её, и ушла дальше в лес. Себе она поставила три дня, рассчитав, что проживёт в лесу.
А Вадома, Млада и Родика тем временем умрут.
Три дня Бланка металась по лесу, то забиваясь в расщелину меж густых и древних корней, то забираясь на дерево, то прижимаясь к земле. Она не находила покоя, и не знала как проживёт внутри себя то, что ждало её по истечению этих трёх дней.
Одно утешало Бланку – если сердце не выдержит, если зайдётся тоской и болью, она сварит отвар и для себя, и срежет свои локоны.
Через три дня, тенью, неслышной и робкой, почти безумной от ожидания, Бланка вошла в знакомый дом. Дом, который встретил её тремя мертвецами. Все три тела были уже холодны и смотрели с одинаковым ужасом – вообще, ужас застыл на их лицах, искажённых смертью и вечной застылостью.
По полу были царапины. Словно кто-то из этой троицы пытался уползти от чего-то, цеплялся, но, конечно, Безымень, как бы он там не настигал, был неумолим. И он настиг и Вадому, и Младу, и Родику. Кого-то раньше, кого-то позже.
Судя по всему, Вадома была первой. Её руки были разбросаны – левая на Младу, правая на Родику, словно Вадома пыталась их защитить. Млада же застыла навеки, прижимаясь к полу и Вадоме, а Родика оказалась чуть в стороне…
Но результат был один. все три были мертвы.
Бланка оглядела их тела, убеждаясь в том, что смерть пришла давно. Она не знала – поняли они или нет? наверное, поняли. Наверное, пытались проклясть её или может искали способ защиты? Бланке было всё равно.
С удивлением, она поняла, что ей абсолютно всё равно и на то, что они чувствовали, и что делали, и что мертвы. Она осталась. Осталась одна и это было важнее всего. Сердце билось спокойно, оно не требовало жертвы и самоуничтожения. Разум был чист. Совесть молчала.
Бланка забрала все золотые монеты, которые хранила в шкатулке Вадома, украшения снимать она не стала, хотя и знала, что кто-нибудь, узнав о тишине в этом доме, всё равно залезет и снимет, не побоится. Но ей хватило бы и монет.
Наскоро перекусив ломтём ещё свежей лепёшки и умывшись водой, проверив монеты – все ли на месте, да прихватив кое-что из травяных запасов, Бланка вышла прочь, навсегда оставляя этот дом.
Будущее ждало её. Каким оно будет? Бланке было всё равно – она во всём винила заклинателей, что пришла когда-то не то с северных гор, не то из-за северных морей, да Безыменя – духа, который был слишком покорен людскому слову…
Вадома поднялась, что сказать могла, она уже сказала, а убеждать кого-то не по нраву ей было. Каждый своё решение принимает. Только об одном напомнила:
– Ты уже у меня в обучении, знания переняла, значит, если бежать сейчас будешь, от меня ли, от работы – от себя не убежишь. Сила тебя также перемелет как меня, только я многое сделала, а ты если просто помрёшь – то точно дурная.
– Не побегу, – твёрдо ответила Бланка, и этот ответ, кажется, понравился Вадоме.
– Черствей, девочка, – напутствовала она.
Бланка и послушала. Прежде всего взяла свои мысли под контроль. Ледяной стеной их огородила. Сама стала улыбаться, говорить, помогать Вадоме, чтобы той в голову не пришло проверить чего Бланка затевает. Вадома была довольна, Млада и Родика тоже выслушали рассказ о Безымени от Бланки с удовольствием. Она рассказала о своих ощущениях, вызвав в них интерес и жуткое любопытство.
О мыслях, о неправильности жизни и поступков, о том, что не могли заклинатели, пришедшие издалека, учить в её краях злу, она не говорила. О том, что намерена сделать, тоже.
Сложнее всего было приготовить отвар тайком. Причём, не от Вадомы, а от Родики и Млады. Две девушки были любопытны по возрасту и торопились познать всё, что можно было перехватить в познании, да и отставать от Бланки не желали.
Но Бланка сварила отвар. Увернулась от расспросов, наплела сама не зная что, но получилось. И снесла отвар в лес, к осинке, которая уже наполовину почернела с прошлого раза. У дерева Бланка ещё поколебалась немного, но отступать было уже нельзя.
Была лунная ночь – самая удобная для того, чтобы свершить любое задуманное действо. Главное было лишь в том, чтобы не шуметь. Но Бланка всегда была тиха, походила движениями на тень, и в эту ночь это ей помогло.
Сначала она отстригла локон у Млады – та всегда спала крепко и беспробудно. Потом локон у Родики – та плохо спала к рассвету, но в лунной ночи был ещё запас времени. В конце – у Вадомы. Тут было страшнее всего, Вадому тревожило уходящее собственное время и она могла ночь провести без сна, но в этот раз повезло. Слабея за день, Вадома спала в эту ночь.
Дальше был лес, и знакомая тропа к мёртвой его части, которая в ночи, при лунном свете, казалась ещё более жуткой.
Зато в ночи не было видно уродливой черноты осинки. Дрожащими руками в три захода Бланка вылила отвар к кореньям, и, стараясь обрести в голосе силу, призвала:
– Обращаюсь лицом на запад, сердцем же на восток. Взываю к умершим, убитым, заблудшим, богов не знающим, взываю, чтобы встали они, и сотворили то, что велят…
У явившейся тени, послушной её зову, не было ничего. даже луна высветляла ничего в этом огромном уродливом существе, на которое Бланка старалась смотреть без страха. Ей надо было привыкнуть к нему, присмотреться, приобщиться к его силе.
– Иди и возьми их, сгуби, – прошептала она, бросая три локона вниз, к Безыменю. Чёрный и жёсткий – Вадома, рыжеватый и мягкий – Родика, светлый и тонкий – Млада.
Тень исчезла как и не было её, и Бланка, обмирая от ужаса, пытаясь унять своё сердце, обняла осинку и сползла по её спасительному стволу, вниз, к самой земле.
Утром она увидела, что чернота достигла самой макушки дрожавшей осинки. Что ж, дрожь дерева это остановило, но, Бланке не было дела до дерева. Ей больше не до чего не было дела. Она знала, что Вадома с Младой и Родикой могут прийти сюда, искать её, и ушла дальше в лес. Себе она поставила три дня, рассчитав, что проживёт в лесу.
А Вадома, Млада и Родика тем временем умрут.
Три дня Бланка металась по лесу, то забиваясь в расщелину меж густых и древних корней, то забираясь на дерево, то прижимаясь к земле. Она не находила покоя, и не знала как проживёт внутри себя то, что ждало её по истечению этих трёх дней.
Одно утешало Бланку – если сердце не выдержит, если зайдётся тоской и болью, она сварит отвар и для себя, и срежет свои локоны.
Через три дня, тенью, неслышной и робкой, почти безумной от ожидания, Бланка вошла в знакомый дом. Дом, который встретил её тремя мертвецами. Все три тела были уже холодны и смотрели с одинаковым ужасом – вообще, ужас застыл на их лицах, искажённых смертью и вечной застылостью.
По полу были царапины. Словно кто-то из этой троицы пытался уползти от чего-то, цеплялся, но, конечно, Безымень, как бы он там не настигал, был неумолим. И он настиг и Вадому, и Младу, и Родику. Кого-то раньше, кого-то позже.
Судя по всему, Вадома была первой. Её руки были разбросаны – левая на Младу, правая на Родику, словно Вадома пыталась их защитить. Млада же застыла навеки, прижимаясь к полу и Вадоме, а Родика оказалась чуть в стороне…
Но результат был один. все три были мертвы.
Бланка оглядела их тела, убеждаясь в том, что смерть пришла давно. Она не знала – поняли они или нет? наверное, поняли. Наверное, пытались проклясть её или может искали способ защиты? Бланке было всё равно.
С удивлением, она поняла, что ей абсолютно всё равно и на то, что они чувствовали, и что делали, и что мертвы. Она осталась. Осталась одна и это было важнее всего. Сердце билось спокойно, оно не требовало жертвы и самоуничтожения. Разум был чист. Совесть молчала.
Бланка забрала все золотые монеты, которые хранила в шкатулке Вадома, украшения снимать она не стала, хотя и знала, что кто-нибудь, узнав о тишине в этом доме, всё равно залезет и снимет, не побоится. Но ей хватило бы и монет.
Наскоро перекусив ломтём ещё свежей лепёшки и умывшись водой, проверив монеты – все ли на месте, да прихватив кое-что из травяных запасов, Бланка вышла прочь, навсегда оставляя этот дом.
Будущее ждало её. Каким оно будет? Бланке было всё равно – она во всём винила заклинателей, что пришла когда-то не то с северных гор, не то из-за северных морей, да Безыменя – духа, который был слишком покорен людскому слову…
