–Иди, – предлагает Аид. Он поигрывает половинкой граната. Почему-то оставил в руках, когда решился идти к Персефоне, а теперь уж и не бросишь где попало – чья-нибудь душа подберет, да от небольшого ума и съест. А там Аиду последствия разгребать. Нет, лучше в руках.
Персефона смотрит на него. Не верит. Не хочет верить?..
Аид замечает в её движениях странную скованность. Но он заставляет себя забыть о том, что заметил. Не надо себя дразнить. Не надо этих надежд.
–Иди, – повторяет Аид, – к матери. К солнцу, к кому хочешь.
Голос его усталый. Персефона не шевелится. Она смотрит на него, но будто в первый раз видит. Ей хочется что-то сделать, что-то сказать? Она не находит слов. Её взгляд замечает гранатовый плод.
–Можно? – вдруг улыбается она. На земле она любила гранаты. Деметра вывела для неё самый сладкий сорт. Одно древо на земле…
Аид теряется. Сказать ей? Не сказать? Потерять? Не знает – что за странный и неожиданный поступок?
Но рука действует быстрее разума и совести. Она уже протягивает половинку Персефоне. Одно, другое, третье…
Аид считает как зачарованный.
На седьмом она вдруг закашливается, заливается краской. Возвращает надкусанный плод Аиду:
–Я... извините. Я не хотела быть грубой.
И напуганной белой тенью в лодку. Домой. Домой на недолгий срок. Аид смотрит на удаляющуюся ладью с тонкой фигуркой Персефоны и не знает – смеяться ему или плакать?
На земле тошно. Зевс кивает:
–Сдержал слово! – и на этом все приветствия кончены. Зато мама радуется, прижимает дочь, расцветает и ликом, и сердцем. И вместе с ней расцветают луга и сады.
–Подлец…каков мерзавец! – шепчет Деметра, вглядываясь в бледность дочери. – Как он мог! Доберусь я…
–Он меня не обидел, – деревянным голосом отзывается Персефона. В её сознании всплывает усталый взгляд Аида.
–Ну я ему…– Деметра шумит, шумит с нею и природа. Кто-то приходит к ней из родственников и близких поздравить с возвращением дочери, чьи-то руки обнимают и саму Персефону, а она вспоминает угодливую тишину и мягкий шелест подземного мира. Как же там было спокойно!
–Ну? – задыхается Афродита. Сплетни? Без неё? – Ну что? как оно?
Персефона пожимает плечами: вопрос ей непонятен. Да и говорить с шумной и весёлой Афродитой она не хочет. Она несерьёзная. Она какая-то…ограниченная?
Персефона пугается своей строгости суждения о ней, но все больше понимает правоту этой строгости. Афродита легкомысленна.
–Ну как было? говорят, он женой тебя хотел сделать? – Афродита посмеивается. Хотя в глазах её и читается обида. Она ведь краше, лучше, ярче.
–Хотел.
–Уговаривал? – это уже Афина. – Его царство – это полнейший мрак. Он должен обещать тебе не меньше, чем… я даже не знаю что!
–Не мрак! И не уговаривал! – Персефоне почему-то обидно. Она вспоминает Мелину, вспоминает короткое прощание с Аидом.
А вокруг шум. А вокруг какие-то разговоры, чьи-то объятия, чьи-то насмешки. Персефоне не верят. Она сама себе не верит, и только прикрывает глаза от усталости – как же здесь ярко! Нет, не может она выдерживать здесь всю жизнь. Здесь слишком…
Живо? Буйно? Нет, просто всего слишком.
–Дочь, что с тобой? – налетает Деметра, она тут как тут. Ещё бы! После такого-то!
–Не знаю, – лжёт Персефона, – не знаю.
–Владыка несчастен? – Нибериус здесь, рядом.
Аид кивает. Его разрывает от противоречия: то ли обратить Нибериуса в ничто, то ли наградить его. Он знает – Персефона вернётся, но ценой обмана.
–Владыка зря несчастен, – возражает Нибериус, – госпожа Персефона узнавала кое-что от Мелины.
Аид поднимает голову. Вот теперь он удивлён.
–А как иначе госпожа могла бы ещё раз увидеться с матерью? – удивляется Нибериус. – Госпожа не знала как поступить. Она расспрашивала Мелину, Мелина доложила мне, я нашёл выход…
–А страдаю за всех вас я, – Аид не знает как ему реагировать. Теперь он понимает, что несмотря на всё прожитое – есть и то, что ему неподвластно. Персефона не знала – отпустит он её или нет, она хотела ещё раз увидеть мать, и готова была остаться. Ей была предложена цена. Иди, но ты вернёшься. И она приняла её. Знала, что принимает.
–Я не буду её неволить, – обещает Аид, – часть года здесь, часть года там.
Ему противно было бы договариваться с Зевсом, но Деметра истерит третью неделю, поняв, что произошло с её дочерью. Сначала даже была готова убить Аида (Аид бы на это посмотрел), но Зевс не пустил.
Аид же знает – он способен на большее, но Персефона не из-за него приняла гранатовые зёрна, а из-за того, чтобы увидеть мать. Она вернётся, но всё той же пленницей.
–Мерзавец! – прорывается голос Деметры, но слабеет, разбивается.
Аид не спорит. Он не собирается открывать никому, что Персефона сама это сделала. Зачем? Пусть думают, что он её заставил – ему от этого не жарче, а Персефоне, наверное, важно, раз она сама не сказала.
–Ну… хорошо, – голос Зевса тает. Всё. Сказал что хотел. Убедился, что Персефоне ничего не грозит и исчез. Слово Аид держит – Зевс это знает. Да и вообще – по мнению Зевса – всё очень удачно сложилось. Деметра вернется к своим обязанностям, Аид получил своё, а Персефона…ну надо было и ей выйти замуж. А так – удачный даже брак! Дочь Зевса – владычица подземного мира.
Аид поворачивает голову на лёгкую поступь шагов позади себя.
–Зря ты так, – голос его усталый, – зря, Персефона. Я тебя честно отпускал, а ты сговорилась с моими слугами. Они не о тебе заботились, а обо мне. Они не поняли, что если было бы надо, я бы и сам сделал что угодно. Но нет…всему есть цена. Я не чудовище, Персефона. А вот ты себя обрекла.
Персефона молчит долгое мгновение, а затем отвечает:
–Я не считаю это обречением.
Она уже подумала. Крепко подумала о шуме живых и о покое мёртвых. О себе и о нём подумала. И теперь смирилась.
–Не считаю, – повторяет Персефона. – И гранатовые зёрна здесь не причём. Я пока не готова ещё, но если ты дашь мне время, то…
Она осекается. Аид смеётся, но в его смехе нет холода. В нём что-то тёплое и действительно радостное. Время? У них много времени. У них три четверти вечности.
Персефона смотрит на него. Не верит. Не хочет верить?..
Аид замечает в её движениях странную скованность. Но он заставляет себя забыть о том, что заметил. Не надо себя дразнить. Не надо этих надежд.
–Иди, – повторяет Аид, – к матери. К солнцу, к кому хочешь.
Голос его усталый. Персефона не шевелится. Она смотрит на него, но будто в первый раз видит. Ей хочется что-то сделать, что-то сказать? Она не находит слов. Её взгляд замечает гранатовый плод.
–Можно? – вдруг улыбается она. На земле она любила гранаты. Деметра вывела для неё самый сладкий сорт. Одно древо на земле…
Аид теряется. Сказать ей? Не сказать? Потерять? Не знает – что за странный и неожиданный поступок?
Но рука действует быстрее разума и совести. Она уже протягивает половинку Персефоне. Одно, другое, третье…
Аид считает как зачарованный.
На седьмом она вдруг закашливается, заливается краской. Возвращает надкусанный плод Аиду:
–Я... извините. Я не хотела быть грубой.
И напуганной белой тенью в лодку. Домой. Домой на недолгий срок. Аид смотрит на удаляющуюся ладью с тонкой фигуркой Персефоны и не знает – смеяться ему или плакать?
***
На земле тошно. Зевс кивает:
–Сдержал слово! – и на этом все приветствия кончены. Зато мама радуется, прижимает дочь, расцветает и ликом, и сердцем. И вместе с ней расцветают луга и сады.
–Подлец…каков мерзавец! – шепчет Деметра, вглядываясь в бледность дочери. – Как он мог! Доберусь я…
–Он меня не обидел, – деревянным голосом отзывается Персефона. В её сознании всплывает усталый взгляд Аида.
–Ну я ему…– Деметра шумит, шумит с нею и природа. Кто-то приходит к ней из родственников и близких поздравить с возвращением дочери, чьи-то руки обнимают и саму Персефону, а она вспоминает угодливую тишину и мягкий шелест подземного мира. Как же там было спокойно!
–Ну? – задыхается Афродита. Сплетни? Без неё? – Ну что? как оно?
Персефона пожимает плечами: вопрос ей непонятен. Да и говорить с шумной и весёлой Афродитой она не хочет. Она несерьёзная. Она какая-то…ограниченная?
Персефона пугается своей строгости суждения о ней, но все больше понимает правоту этой строгости. Афродита легкомысленна.
–Ну как было? говорят, он женой тебя хотел сделать? – Афродита посмеивается. Хотя в глазах её и читается обида. Она ведь краше, лучше, ярче.
–Хотел.
–Уговаривал? – это уже Афина. – Его царство – это полнейший мрак. Он должен обещать тебе не меньше, чем… я даже не знаю что!
–Не мрак! И не уговаривал! – Персефоне почему-то обидно. Она вспоминает Мелину, вспоминает короткое прощание с Аидом.
А вокруг шум. А вокруг какие-то разговоры, чьи-то объятия, чьи-то насмешки. Персефоне не верят. Она сама себе не верит, и только прикрывает глаза от усталости – как же здесь ярко! Нет, не может она выдерживать здесь всю жизнь. Здесь слишком…
Живо? Буйно? Нет, просто всего слишком.
–Дочь, что с тобой? – налетает Деметра, она тут как тут. Ещё бы! После такого-то!
–Не знаю, – лжёт Персефона, – не знаю.
***
–Владыка несчастен? – Нибериус здесь, рядом.
Аид кивает. Его разрывает от противоречия: то ли обратить Нибериуса в ничто, то ли наградить его. Он знает – Персефона вернётся, но ценой обмана.
–Владыка зря несчастен, – возражает Нибериус, – госпожа Персефона узнавала кое-что от Мелины.
Аид поднимает голову. Вот теперь он удивлён.
–А как иначе госпожа могла бы ещё раз увидеться с матерью? – удивляется Нибериус. – Госпожа не знала как поступить. Она расспрашивала Мелину, Мелина доложила мне, я нашёл выход…
–А страдаю за всех вас я, – Аид не знает как ему реагировать. Теперь он понимает, что несмотря на всё прожитое – есть и то, что ему неподвластно. Персефона не знала – отпустит он её или нет, она хотела ещё раз увидеть мать, и готова была остаться. Ей была предложена цена. Иди, но ты вернёшься. И она приняла её. Знала, что принимает.
***
–Я не буду её неволить, – обещает Аид, – часть года здесь, часть года там.
Ему противно было бы договариваться с Зевсом, но Деметра истерит третью неделю, поняв, что произошло с её дочерью. Сначала даже была готова убить Аида (Аид бы на это посмотрел), но Зевс не пустил.
Аид же знает – он способен на большее, но Персефона не из-за него приняла гранатовые зёрна, а из-за того, чтобы увидеть мать. Она вернётся, но всё той же пленницей.
–Мерзавец! – прорывается голос Деметры, но слабеет, разбивается.
Аид не спорит. Он не собирается открывать никому, что Персефона сама это сделала. Зачем? Пусть думают, что он её заставил – ему от этого не жарче, а Персефоне, наверное, важно, раз она сама не сказала.
–Ну… хорошо, – голос Зевса тает. Всё. Сказал что хотел. Убедился, что Персефоне ничего не грозит и исчез. Слово Аид держит – Зевс это знает. Да и вообще – по мнению Зевса – всё очень удачно сложилось. Деметра вернется к своим обязанностям, Аид получил своё, а Персефона…ну надо было и ей выйти замуж. А так – удачный даже брак! Дочь Зевса – владычица подземного мира.
Аид поворачивает голову на лёгкую поступь шагов позади себя.
–Зря ты так, – голос его усталый, – зря, Персефона. Я тебя честно отпускал, а ты сговорилась с моими слугами. Они не о тебе заботились, а обо мне. Они не поняли, что если было бы надо, я бы и сам сделал что угодно. Но нет…всему есть цена. Я не чудовище, Персефона. А вот ты себя обрекла.
Персефона молчит долгое мгновение, а затем отвечает:
–Я не считаю это обречением.
Она уже подумала. Крепко подумала о шуме живых и о покое мёртвых. О себе и о нём подумала. И теперь смирилась.
–Не считаю, – повторяет Персефона. – И гранатовые зёрна здесь не причём. Я пока не готова ещё, но если ты дашь мне время, то…
Она осекается. Аид смеётся, но в его смехе нет холода. В нём что-то тёплое и действительно радостное. Время? У них много времени. У них три четверти вечности.
