–Мне жаль, – говорить тяжело, но я должна. – Мне жаль, что мы ничего не добились. Я думаю, надо чтобы твою дочь осмотрела мадам Франческа. Если хочешь, пойдём прямо сейчас, я думаю, она не откажет.
Повредничает она всегда, но вряд ли когда откажет в помощи.
–Хочу, – говорит Ричард, но не поднимается. Я тоже сижу.
Молчим почти минуту. Я прячу молчание в глотке – так можно выиграть время.
–Я плохой отец, да? – спрашивает Ричард. По его тону ясно – он давно хотел спросить меня об этом. Почему меня? Потому что больше некого. Маги и ведьмы всегда держатся одиночками. До личного допустить – это и себя потерять можно. А я уже всё знаю.
–Почему? Ты столько отдал сил, вливал в неё, что…
–Не в этом дело, – перебивает Ричард, – вот сейчас я бы должен быть у неё, а я сижу здесь. Или отправиться к Франческе, а я…
–Сидишь здесь.
–Именно. Что если сегодняшний день для Каталины последний, а я не видел этого? Не провёл его до последнего мига с нею? Что если она уйдёт, а я не успею с ней проститься? Отдавать силы может каждый дурак, в этом мало героического.
–Ошибаешься, – я возражаю с неожиданной даже для себя горячностью, – ты не прав, Ричард! Ты отдаёшь силы из своей сути, не считаясь с запасом, точно зная, что на кону и твоя жизнь.
–Но я не могу сидеть дома. Я даже комнатёнку снял, лишь бы не быть дома, не ночевать, не видеть ни её, ни Илди. Я понимаю, ей тяжелее, но видеть это не хочу. Не могу. – Ричард хватается за вино как за спасение, я качаю головой:
–Не каждому дано видеть и выдержать подобное. Я мало знаю о семье, сам понимаешь, меня мои забыли и оставили на попечении Академии, но я не думаю, что если бы сейчас я узнала, что кто-то из моих болен, мало ли – так вот, я не думаю, что я выдержала бы быть всё время рядом. Видеть страдание, видеть болезнь – это тяжело, может быть, тяжелее, чем болеть самому. А тут такое! И дочь…
Ричард долго молчит, обдумывает, ищет аргументы против моих слов, и, хотя он может найти их десяток, он кивает, соглашается со мной. Илди не может его простить – она в горе, сам себя он простить не может тоже, а я могу. Всем нам нужно немного прощения, хотя бы для того, чтобы временно заткнуть слабости своей сути. Потом он будет себя казнить, но пока мои слова ему нужны. Его дочь ещё жива и я не обвиняю его в том, что он сидит здесь, а не рядом с нею.
–Это тяжело, Ричард, – говорю я, – ты любишь её, и от того твоё страдание не имеет меры. Я сочувствую, я…
Осекаюсь. Что ему моё сочувствие?
–Вино хорошее, я повторю заказ, – лгу я неразборчиво, хотя от вина у меня уже онемел кончик языка. Но так можно спрятаться от его взгляда.
–Когда она родилась, я был счастлив, – тихо говорит Ричард, когда девушка, принесшая мне заказ, прокопошившись у нашего столика, наконец, отходит. – Я в тот момент уже знал, что родители поступили правильно, не дав нам с Илди пожениться, я уже понял, что мне не по пути с нею, но Каталина… я не думал, что могу так любить кого-то не за какие-то там достижения, а просто за сам факт того, что она есть, понимаешь?
Я киваю. А что ещё остаётся? Выдохнуть и идти к Франческе – пусть осмотрит девочку. Едва ли она найдёт причину, едва ли сможет сделать что-то, но хоть какой-то шанс, верно? Хотя какой там шанс. Будь там шанс – Ричард бы здесь не сидел.
–Илди тоже тогда была другой, но с рождением дочки она изменилась. С рук не спускала. Никому не доверяла. Кучу нянек сменили. Не дай тьма Каталина на чьих-то руках плакать начинала, а позже, как подросла, каждый синяк её для Илди скандалом заканчивался – кто не уследил и кто виноват?
–Опасалась, – против воли я улыбаюсь. – Наверное, это нормально.
–Наверное, – Ричард соглашается легко. О прошлом говорить просто. В прошлом всё понятно. – А когда Каталина болела, то Илди у неё ночами сидела, не вставала, к целителям не вела, сама сбивала ей жар и от кашля тоже…
Болела? Я настораживаюсь против желания. Что-то мне не нравится в этом слове. Что-то не так. Но что?
Впрочем, кажется, я начинаю понимать.
–Прости, я на минуту, – прерывать Ричарда невежливо, но если я сейчас окажусь права, то моя невежливость будет малейшей из его проблем.
Он смотрит мне вслед – растерянно и недоумённо. Только что я его слушала, а вот уже ухожу в сторону туалетов. Но не кабинка мне нужна.
Благо – пусто. Я прибиваюсь к клочку зеркала, касаюсь его кончиками пальцев. Франческа, простите, но вы мне нужны. Ваш совет мне нужен.
Зеркало издевательски ровно.
Франческа, пожалуйста, отзовитесь мне! Вы мне нужны, мымра вы наша знающая, ведьма вы наша…
–Да вы охамели, деточка! – Франческа появляется в зеркальной глади, смотрит на меня насмешливо и устало.
–Вы здесь! – я выдыхаю, но новая тяжесть сваливается на плечи. – Мне нужно кое-что знать. Помогите, пожалуйста.
–Надеюсь, вы не кроссворд разгадываете? – интересуется Франческа, она прекрасно видит и двери кабинок, и меня-растрёпу, и потому снижает количество шуток.
–Не кроссворд, но всё-таки ребус, – признаю я. – Мадам Франческа, до какого возраста ведьмы болеют? То есть, ни чем-то серьёзным, а жаром там, кашлем…
Франческа метнула в меня убийственный взгляд. Несмотря на разделяющее нас расстояние – мыльница героически раскололась, принимая силу ведьмы на себя.
–Если вы задаёте мне вопросы такого рода, то вы, очевидно, болеете до сих пор. Причём на голову! – грозно отзывается профессор.
И я понимаю что близка к правоте. Ведьмы не маги. Они устроены так, что их внутренняя сила сама блокирует большинство мелких болезней. Пока маги отпаиваются зельями, ведьме они нужны при более серьёзных болезнях, но точно не при кашле и не при жаре.
Ричард может этого не знать. Он маг. Он дальше от природы.
–А до какого возраста у ведьмы проявляются магические способности? – терять уже было нечего.
–Я вас отправлю на пересдачу своего же предмета, – обещает Франческа, – и плевала я на то, что вы и сами профессор!
–Мадам, прошу вас!
–Ну до трёх лет, это закон. Дитя, вы мне объясните?
–Спасибо за помощь, – второй раз меньше чем за четверть часа я становлюсь хамлом, но ничего, если я сейчас права, то это уже не так важно.
Надо вернуться к Ричарду.
–Ты в порядке? – он встревожен.
Я в полном порядке, Ричард. А вот к тебе у меня вопросы. Вернее – пока один.
–Ричард, ты можешь точно вспомнить, когда у Каталины прорвались магические способности?
–Э…– он снова теряется, задумывается, – ну думаю да, могу.
–Точно вспомнить? – уточняю на всякий случай.
–Да. Каталине должно было исполниться пять. Мы переживали с Илди, что магия не показывает себя, но перед пятым днём рождения это случилось. Илди так радовалась! А в чём дело?
Он догадывается спросить меня об этом. Ещё до того как я успеваю ответить, догадывается сам:
–Не вздумай мне сказать, Магрит…
–У жены спроси! – я встаю, – спроси у неё почему она дочь с рук не спускала да за каждый плач её маялась. Не только от страха, а ещё и от знания. Ещё спроси когда именно она свою силу отделила от себя и в дочь впихнула. Знаю, многие так делают, но когда хоть что-то есть, понимаешь? Силе надо помочь, но если есть эта сила. Вот от того она и не успевала в Академии, от того и Илди хуже и слабее, чем ты. От того и не перспия это.
Всё сошлось в один миг и в один ряд. Кусочки склеились и показали правду. Дочь Ричарда и Илди родилась неприкаянной. И именно её мать, знавшая ещё до родов, что это так, металась, пытаясь спрятать это от Ричарда. Ричард был молод, не знал о ведьмах многого, и не понял, что в его дочери все годы лежала сила его несостоявшейся жены. Лежала, кое-где откликалась, кое-где проявлялась, а теперь девочка росла, взрослела, сил не хватало, и бесполезно было их вливать – магия не проснулась в ней, не могла.
Безумная женщина, несчастная Илди решила пробудить магию в дочери, понадеялась на чудо, на сон детских силёнок, а после уже никак нельзя было отступить. А ныне выходил отток жизни и вытаскивал силы из самой Илди и Ричарда. Магия, чужая магия топила девочку. Это как лить какой-нибудь разъедающий яд во флакон, который назначен лишь для воды – по первости стекло будет держаться, а после треснет, и трещина пошла по жизни Каталины, и вылезла ложным диагнозом, а целители… либо им наплевать, либо они не стали вмешиваться.
–Заплатишь, ладно? – я поднимаюсь, не дожидаясь его ответа. Он сломан сейчас. Для мага нет большего позора, чем ребенок из числа неприкаянных. А тут столько лет лжи. И всё сходится. И все странности, которые явно было, и всё, что он не замечал…
Не хотел замечать! Ведь было где-то им самим же услышано про проявление сил, и подвеску-кулон Илди повесила на шею дочери накануне пробуждения сил – вернее, там клочок своей силы оставила, а он хорош, безусловно хорош – попался как мальчишка!
–Магрит, – Ричард поднимает голову, чтобы сказать всё, что он думает об этой ведьме, но Магрит уже нет. Она разнесла его мир в клочья, оставила ему единственный ответ и ушла.
Как и полагается ведьме.
–Она призналась, – мне было всё равно, но Ричард почему-то хотел, чтобы я узнала. Для того пришёл даже в Академию, вытащил меня из учительской под ехидный, полный красноречия взгляд мадам Франчески. – Сказала, что ещё под сердцем чувствовала, что в ней нет магии. Не сказала… решила, что магия будет спать, а она пока поможет. А потом было уже поздно. У неё в роду были неприкаянные, как оказалось. Они прятали.
Я молча слушала его нервный монолог. Что ж, тяжело оказываться правой.
Но он хотя бы выглядел лучше, чем в последние дни.
–Не знаю что делать, – признался он, – я думал, что у меня есть дочь, а теперь…
–Она у тебя есть, – я не удержалась от мрачного смешка, – только вопрос в том, как ты поступишь с нею.
–Она не умирает, – неясно, сожалел ли Ричард теперь об этом или нет. Ещё сутки назад он бы, наверное, всё отдал, чтобы это было правдой. Но правда сказала, что она не умирает, да, и добавила почему: не накачивайте её магией, она у вас человек.
–Это всё ещё твоя дочь, – напомнила я. – Тебе решать что делать с этим.
–Мы отправим её учиться…подальше, – Ричард покачал головой, – она думала что ведьма, но это не так. И теперь придется учить её жить. А я в ужасе.
–Она тоже. Даже в большем, куда большем, чем ты.
–Зато ты счастлива? – Ричард взглянул на меня испытующе. – Мой мир горит. Ты счастлива? Похоже на месть?
–Похоже, – согласилась я, – но я потеряла всё то немногое, что обрела. А ты всего лишь потерял в семье ведьму. Она у тебя осталась, осталась дочерью, но не будет у нее возможности заколдовать тебе галстук, и что?
Ричард даже побелел от ярости:
–Ты не понимаешь о чём говоришь! Это же позор! Неприкаянная…
Его аж скривило от отвращения.
–Надеюсь, хоть ей повезёт больше, – ответила я, – и она будет подальше от тебя. Ты сам говорил мне как любишь её, а сегодня, когда угроз для ее жизни больше нет, отвергаешь.
–С этим не так просто смириться! – Ричард ещё попытался возмутиться, но я оттолкнула его:
–У меня урок, Ричард. Мне надо учить детей…
Надо было удержаться и не грубить, но я не смогла и добавила:
–Им быть ещё магами и ведьмами.
–Ты изменилась, Магрит, – Ричард даже не пытался прикрыть ненависть в своих словах.
Но я промолчала, не поддалась на его слова и он ушёл. Грубо и резко, явно проклиная мои слова. Стало ли мне легче? И да, и нет. Девочка не умирала, это хорошо, иначе исход её был бы печальным. Да, она была мне чужой, но она ещё не совершила ничего выдающегося – ни плохого, ни хорошего, так что за что ей было умирать? Но ей предстояло жить в мире заново, с нуля, не зная ничего о нём, и долго ещё, если не всегда терпеть отношение отца, который вроде бы её любил ещё вчера…
А я? Жалость к Ричарду у меня проходила, и я снова твёрдо знала, что отомщу ему. А ещё чувствовала как изменилось во мне что-то – раз и навсегда изменилось.
(*)
(История Магрит в рассказах «Об одном доме», «Благое дело», «Чёрный Сад», «Спящее сердце», «Разочарование», «Без вины», «Руины», «Неудачница», «Искушение», «О терпении», «Метла», «Без надежды» и «Неправда»)
Повредничает она всегда, но вряд ли когда откажет в помощи.
–Хочу, – говорит Ричард, но не поднимается. Я тоже сижу.
Молчим почти минуту. Я прячу молчание в глотке – так можно выиграть время.
–Я плохой отец, да? – спрашивает Ричард. По его тону ясно – он давно хотел спросить меня об этом. Почему меня? Потому что больше некого. Маги и ведьмы всегда держатся одиночками. До личного допустить – это и себя потерять можно. А я уже всё знаю.
–Почему? Ты столько отдал сил, вливал в неё, что…
–Не в этом дело, – перебивает Ричард, – вот сейчас я бы должен быть у неё, а я сижу здесь. Или отправиться к Франческе, а я…
–Сидишь здесь.
–Именно. Что если сегодняшний день для Каталины последний, а я не видел этого? Не провёл его до последнего мига с нею? Что если она уйдёт, а я не успею с ней проститься? Отдавать силы может каждый дурак, в этом мало героического.
–Ошибаешься, – я возражаю с неожиданной даже для себя горячностью, – ты не прав, Ричард! Ты отдаёшь силы из своей сути, не считаясь с запасом, точно зная, что на кону и твоя жизнь.
–Но я не могу сидеть дома. Я даже комнатёнку снял, лишь бы не быть дома, не ночевать, не видеть ни её, ни Илди. Я понимаю, ей тяжелее, но видеть это не хочу. Не могу. – Ричард хватается за вино как за спасение, я качаю головой:
–Не каждому дано видеть и выдержать подобное. Я мало знаю о семье, сам понимаешь, меня мои забыли и оставили на попечении Академии, но я не думаю, что если бы сейчас я узнала, что кто-то из моих болен, мало ли – так вот, я не думаю, что я выдержала бы быть всё время рядом. Видеть страдание, видеть болезнь – это тяжело, может быть, тяжелее, чем болеть самому. А тут такое! И дочь…
Ричард долго молчит, обдумывает, ищет аргументы против моих слов, и, хотя он может найти их десяток, он кивает, соглашается со мной. Илди не может его простить – она в горе, сам себя он простить не может тоже, а я могу. Всем нам нужно немного прощения, хотя бы для того, чтобы временно заткнуть слабости своей сути. Потом он будет себя казнить, но пока мои слова ему нужны. Его дочь ещё жива и я не обвиняю его в том, что он сидит здесь, а не рядом с нею.
–Это тяжело, Ричард, – говорю я, – ты любишь её, и от того твоё страдание не имеет меры. Я сочувствую, я…
Осекаюсь. Что ему моё сочувствие?
–Вино хорошее, я повторю заказ, – лгу я неразборчиво, хотя от вина у меня уже онемел кончик языка. Но так можно спрятаться от его взгляда.
–Когда она родилась, я был счастлив, – тихо говорит Ричард, когда девушка, принесшая мне заказ, прокопошившись у нашего столика, наконец, отходит. – Я в тот момент уже знал, что родители поступили правильно, не дав нам с Илди пожениться, я уже понял, что мне не по пути с нею, но Каталина… я не думал, что могу так любить кого-то не за какие-то там достижения, а просто за сам факт того, что она есть, понимаешь?
Я киваю. А что ещё остаётся? Выдохнуть и идти к Франческе – пусть осмотрит девочку. Едва ли она найдёт причину, едва ли сможет сделать что-то, но хоть какой-то шанс, верно? Хотя какой там шанс. Будь там шанс – Ричард бы здесь не сидел.
–Илди тоже тогда была другой, но с рождением дочки она изменилась. С рук не спускала. Никому не доверяла. Кучу нянек сменили. Не дай тьма Каталина на чьих-то руках плакать начинала, а позже, как подросла, каждый синяк её для Илди скандалом заканчивался – кто не уследил и кто виноват?
–Опасалась, – против воли я улыбаюсь. – Наверное, это нормально.
–Наверное, – Ричард соглашается легко. О прошлом говорить просто. В прошлом всё понятно. – А когда Каталина болела, то Илди у неё ночами сидела, не вставала, к целителям не вела, сама сбивала ей жар и от кашля тоже…
Болела? Я настораживаюсь против желания. Что-то мне не нравится в этом слове. Что-то не так. Но что?
Впрочем, кажется, я начинаю понимать.
–Прости, я на минуту, – прерывать Ричарда невежливо, но если я сейчас окажусь права, то моя невежливость будет малейшей из его проблем.
Он смотрит мне вслед – растерянно и недоумённо. Только что я его слушала, а вот уже ухожу в сторону туалетов. Но не кабинка мне нужна.
Благо – пусто. Я прибиваюсь к клочку зеркала, касаюсь его кончиками пальцев. Франческа, простите, но вы мне нужны. Ваш совет мне нужен.
Зеркало издевательски ровно.
Франческа, пожалуйста, отзовитесь мне! Вы мне нужны, мымра вы наша знающая, ведьма вы наша…
–Да вы охамели, деточка! – Франческа появляется в зеркальной глади, смотрит на меня насмешливо и устало.
–Вы здесь! – я выдыхаю, но новая тяжесть сваливается на плечи. – Мне нужно кое-что знать. Помогите, пожалуйста.
–Надеюсь, вы не кроссворд разгадываете? – интересуется Франческа, она прекрасно видит и двери кабинок, и меня-растрёпу, и потому снижает количество шуток.
–Не кроссворд, но всё-таки ребус, – признаю я. – Мадам Франческа, до какого возраста ведьмы болеют? То есть, ни чем-то серьёзным, а жаром там, кашлем…
Франческа метнула в меня убийственный взгляд. Несмотря на разделяющее нас расстояние – мыльница героически раскололась, принимая силу ведьмы на себя.
–Если вы задаёте мне вопросы такого рода, то вы, очевидно, болеете до сих пор. Причём на голову! – грозно отзывается профессор.
И я понимаю что близка к правоте. Ведьмы не маги. Они устроены так, что их внутренняя сила сама блокирует большинство мелких болезней. Пока маги отпаиваются зельями, ведьме они нужны при более серьёзных болезнях, но точно не при кашле и не при жаре.
Ричард может этого не знать. Он маг. Он дальше от природы.
–А до какого возраста у ведьмы проявляются магические способности? – терять уже было нечего.
–Я вас отправлю на пересдачу своего же предмета, – обещает Франческа, – и плевала я на то, что вы и сами профессор!
–Мадам, прошу вас!
–Ну до трёх лет, это закон. Дитя, вы мне объясните?
–Спасибо за помощь, – второй раз меньше чем за четверть часа я становлюсь хамлом, но ничего, если я сейчас права, то это уже не так важно.
Надо вернуться к Ричарду.
–Ты в порядке? – он встревожен.
Я в полном порядке, Ричард. А вот к тебе у меня вопросы. Вернее – пока один.
–Ричард, ты можешь точно вспомнить, когда у Каталины прорвались магические способности?
–Э…– он снова теряется, задумывается, – ну думаю да, могу.
–Точно вспомнить? – уточняю на всякий случай.
–Да. Каталине должно было исполниться пять. Мы переживали с Илди, что магия не показывает себя, но перед пятым днём рождения это случилось. Илди так радовалась! А в чём дело?
Он догадывается спросить меня об этом. Ещё до того как я успеваю ответить, догадывается сам:
–Не вздумай мне сказать, Магрит…
–У жены спроси! – я встаю, – спроси у неё почему она дочь с рук не спускала да за каждый плач её маялась. Не только от страха, а ещё и от знания. Ещё спроси когда именно она свою силу отделила от себя и в дочь впихнула. Знаю, многие так делают, но когда хоть что-то есть, понимаешь? Силе надо помочь, но если есть эта сила. Вот от того она и не успевала в Академии, от того и Илди хуже и слабее, чем ты. От того и не перспия это.
Всё сошлось в один миг и в один ряд. Кусочки склеились и показали правду. Дочь Ричарда и Илди родилась неприкаянной. И именно её мать, знавшая ещё до родов, что это так, металась, пытаясь спрятать это от Ричарда. Ричард был молод, не знал о ведьмах многого, и не понял, что в его дочери все годы лежала сила его несостоявшейся жены. Лежала, кое-где откликалась, кое-где проявлялась, а теперь девочка росла, взрослела, сил не хватало, и бесполезно было их вливать – магия не проснулась в ней, не могла.
Безумная женщина, несчастная Илди решила пробудить магию в дочери, понадеялась на чудо, на сон детских силёнок, а после уже никак нельзя было отступить. А ныне выходил отток жизни и вытаскивал силы из самой Илди и Ричарда. Магия, чужая магия топила девочку. Это как лить какой-нибудь разъедающий яд во флакон, который назначен лишь для воды – по первости стекло будет держаться, а после треснет, и трещина пошла по жизни Каталины, и вылезла ложным диагнозом, а целители… либо им наплевать, либо они не стали вмешиваться.
–Заплатишь, ладно? – я поднимаюсь, не дожидаясь его ответа. Он сломан сейчас. Для мага нет большего позора, чем ребенок из числа неприкаянных. А тут столько лет лжи. И всё сходится. И все странности, которые явно было, и всё, что он не замечал…
Не хотел замечать! Ведь было где-то им самим же услышано про проявление сил, и подвеску-кулон Илди повесила на шею дочери накануне пробуждения сил – вернее, там клочок своей силы оставила, а он хорош, безусловно хорош – попался как мальчишка!
–Магрит, – Ричард поднимает голову, чтобы сказать всё, что он думает об этой ведьме, но Магрит уже нет. Она разнесла его мир в клочья, оставила ему единственный ответ и ушла.
Как и полагается ведьме.
***
–Она призналась, – мне было всё равно, но Ричард почему-то хотел, чтобы я узнала. Для того пришёл даже в Академию, вытащил меня из учительской под ехидный, полный красноречия взгляд мадам Франчески. – Сказала, что ещё под сердцем чувствовала, что в ней нет магии. Не сказала… решила, что магия будет спать, а она пока поможет. А потом было уже поздно. У неё в роду были неприкаянные, как оказалось. Они прятали.
Я молча слушала его нервный монолог. Что ж, тяжело оказываться правой.
Но он хотя бы выглядел лучше, чем в последние дни.
–Не знаю что делать, – признался он, – я думал, что у меня есть дочь, а теперь…
–Она у тебя есть, – я не удержалась от мрачного смешка, – только вопрос в том, как ты поступишь с нею.
–Она не умирает, – неясно, сожалел ли Ричард теперь об этом или нет. Ещё сутки назад он бы, наверное, всё отдал, чтобы это было правдой. Но правда сказала, что она не умирает, да, и добавила почему: не накачивайте её магией, она у вас человек.
–Это всё ещё твоя дочь, – напомнила я. – Тебе решать что делать с этим.
–Мы отправим её учиться…подальше, – Ричард покачал головой, – она думала что ведьма, но это не так. И теперь придется учить её жить. А я в ужасе.
–Она тоже. Даже в большем, куда большем, чем ты.
–Зато ты счастлива? – Ричард взглянул на меня испытующе. – Мой мир горит. Ты счастлива? Похоже на месть?
–Похоже, – согласилась я, – но я потеряла всё то немногое, что обрела. А ты всего лишь потерял в семье ведьму. Она у тебя осталась, осталась дочерью, но не будет у нее возможности заколдовать тебе галстук, и что?
Ричард даже побелел от ярости:
–Ты не понимаешь о чём говоришь! Это же позор! Неприкаянная…
Его аж скривило от отвращения.
–Надеюсь, хоть ей повезёт больше, – ответила я, – и она будет подальше от тебя. Ты сам говорил мне как любишь её, а сегодня, когда угроз для ее жизни больше нет, отвергаешь.
–С этим не так просто смириться! – Ричард ещё попытался возмутиться, но я оттолкнула его:
–У меня урок, Ричард. Мне надо учить детей…
Надо было удержаться и не грубить, но я не смогла и добавила:
–Им быть ещё магами и ведьмами.
–Ты изменилась, Магрит, – Ричард даже не пытался прикрыть ненависть в своих словах.
Но я промолчала, не поддалась на его слова и он ушёл. Грубо и резко, явно проклиная мои слова. Стало ли мне легче? И да, и нет. Девочка не умирала, это хорошо, иначе исход её был бы печальным. Да, она была мне чужой, но она ещё не совершила ничего выдающегося – ни плохого, ни хорошего, так что за что ей было умирать? Но ей предстояло жить в мире заново, с нуля, не зная ничего о нём, и долго ещё, если не всегда терпеть отношение отца, который вроде бы её любил ещё вчера…
А я? Жалость к Ричарду у меня проходила, и я снова твёрдо знала, что отомщу ему. А ещё чувствовала как изменилось во мне что-то – раз и навсегда изменилось.
(*)
(История Магрит в рассказах «Об одном доме», «Благое дело», «Чёрный Сад», «Спящее сердце», «Разочарование», «Без вины», «Руины», «Неудачница», «Искушение», «О терпении», «Метла», «Без надежды» и «Неправда»)
