Je rentre a la maison
(Драматическая пьеса)
В двух действиях.
Действующие лица:
Луиза – молодая девушка, южанка, человек, бегущий от города
Генри – сторонник рассудка, представитель своего времени
Женщина – обитатель города, возвращается на юг.
Действие первое. Картина первая
Комната с большими окнами. Ночь, но из-за большого количества освещения за стеклами от вывесок, фонарей, мигающих огоньков со всех сторон, светло, даже очень светло, будто бы день. Ночь только угадывается. Сама комната содержит в себе идеальный порядок, что делает ее еще более неживой, мертвенной – комната обставлена аскетично, без излишеств – диван, стол, два кресла – все складное, легкое на вид, никакой громоздкости. Громко тикают часы. Все аккуратно расставлено, нет никаких лишних предметов быта – никаких салфеточек, крючков и цветов в комнате нет – только сухая выжимка необходимого. На диване сидит девушка, облаченная в цветное платье из мягкой многослойной ткани, платье скрывает плечи и руки. У окна стоит мужчина, глядя на мерцающие огоньки…
Генри (отводя взгляд от окна в сторону Луизы). Я не понимаю тебя. Не понимаю.
Луиза (поднимает голову, вздыхает) В этом и беда, Генри: когда говоришь ты, я тебя не понимаю, когда говорю я – уже не понимаешь ты.
Генри (отворачивается от окна, теперь уже глядя на Луизу в упор). Нет, Луиза, объясни мне! Мы разумные люди, мы сумеем решить…(морщится) это.
Луиза. Нет, Генри, я так не думаю. Уже не думаю. (меняет положение на диване, теперь она сидит удобнее, чтобы видеть Генри). Генри, милый Генри, мы безумно разные!
Генри (с раздражением) Чушь! Все люди одинаковые. Это всё только блажь. Выдумка! Ты нравишься мне, мы подходим друг другу, и…
Луиза (со смешком) Ах, значит, подхо-одим? Нет, Генри! Подходили…может быть, но сейчас уже нет.
Генри (с еще большим раздражением) Сейчас уже нет! Уже нет! А что изменилось? Что? У тебя…(нерешительно, вдруг растеряв всякую решительность тона) кто-то есть?
Луиза (невозмутимо) нет, и быть не могло.
Генри. Ты больше не любишь меня, Луиза?
Луиза (поднимается с дивана легко и изящно, проходит немного по комнате, останавливаясь в отдалении от Генри, ближе к креслам, словно находя защиту в них). Генри, дай же мне сказать! Попробуй…услышать меня хоть раз.
Генри молчит, и Луиза принимает это за согласие.
Луиза. Мы с тобой…мы – выходцы из разных миров, и нам не ужиться. Я пыталась (смотрит в окно, где мерцают огоньки экранов), пыталась, слышишь? – примириться с этим твоим…аквариумом!
Генри (удивленно) с чем, прости?
Луиза (в исступлении) да! Да, да! С аквариумом! Весь твой мир – это как аквариум!
Генри (разводя руками, не находя слов) Луиза…
Луиза (срываясь на крик). Нет, Генри! Нет! Оглянись, оглянись же наконец!
Обводит рукою комнату, призывая Генри оглядеться. Генри покоряется движению ее руки, следует за нею взглядом, но решительно ничего не находит, смотрит на Луизу с немым вопрошанием.
Луиза (с горечью, опуская руку). Ты смотришь и не видишь, ты живешь, но не чувствуешь. Весь твой мир – все твое жилище, вся твоя судьба сложилась вокруг этого аквариума, вокруг этих стекол, вокруг этого дрессированного света!
В ярости, забывшись, она вдруг даже топает ногою.
Генри. Дрессированного света? Я тебя не понимаю.
Луиза. Да! Генри, взгляни в окно, взгляни внимательно – что же ты видишь?
Генри (оборачивается к стеклу, пожимает плечами). Улица, город…Луиза, я не хочу играть с тобой в угадайку…
Луиза. Ты видишь, что сейчас ночь? Нет! Этот свет…его слишком много в твоем городе, слишком много в твоем доме, слишком много…он искусственный, он мертвый, неживой.
Генри. Я не понимаю, ты что, хочешь шторы получше?
Луиза падает обессилено в кресло.
Луиза. Генри, дело не в шторах, не в жалюзи и ни в чем-то…таком! Дело в том, что я пришла из другого мира. Находясь здесь, я задыхаюсь и будто бы умираю. Мне кажется, что я схожу с ума, когда смотрю из окна, потому что не могу понять – день…ночь…всегда одинаково светло, одинаково!
Генри. У нас одинаковый мир, а…
Луиза. Мой мир другой. В нем столько дрессированного света, в нем нет столько паршивых новостей, в нем город не возвышается над лесом…
Генри (снова в раздражении) это называется, дорогая моя, цивилизацией! Это компьютеры, реклама, это то, что обеспечивает нам комфортную жизнь. Твои лавандовые поля, может быть, и пахнут хорошо, но от них…от них нет толку.
Луиза (оторопело)…нет толку? Нет толку? Генри, как ты еще владеешь словами? От них нет толку! А от любви… есть ли толк? Неужели тебе мало того, что полем можно наслаждаться? Я выросла среди лавандовых полей, я бегала там…босая, собирая часть свой родины, вплетая ее в душу, а ты говоришь, что нет в этом толку?
Генри молчит, неловко переминаясь с ноги на ногу, осознает, что сказал все же лишнее.
Луиза. Я не верю! Генри, ты не был таким… ты любил мои поля. Ты любил лаванду! Разве нет?
Генри вздыхает, отходит от окна к креслу, осторожно опускается перед нею на колени, бережно берет ее за руку, некоторое время, молча, переплетает ее пальцы со своими, не то, пытаясь подобрать слова, не то успокоить, утешить ее.
Луиза (шепотом) Нет. Я не верю…
Генри (гладит ее по руке). Луиза, я не помню ни запаха лаванды, ни её формы. Я не отличу ее от другого цветка…
Луиза (в ярости вырывая руку) так ты лгал мне!
Генри (снова хватая ее руку и заключая в свои ладони) Луиза…да, лгал. Ты была нужна мне. Мне не нужна была лаванда или твои поля…или еще что-то там, нет. Мне нужна была ты и я готов был принять то, что тебе дорого. Ты сказала, что любишь свои поля и я…я сказал о том же.
Луиза (нерешительно глядя на Генри. Колеблется, не зная, вырвать ли руку или оставить в его ладонях). И всё же…эта была ложь?! Я понимаю – наверное…
Генри. Ты привыкнешь к моему городу, перестанешь замечать его. Я перестал.
Луиза (с усмешкой) я три года пытаюсь привыкнуть…
Генри. Ты перестанешь скучать по своим полям.
Луиза. Там, наверное, в этом году лаванды больше обычного - солнце было мягким…
Генри (слегка встряхивает Луизу). Луиза! Очнись, Луиза! Когда у нас будут дети, когда у нас будет семья…мы сможем дать детям лучшее образование города! Здесь много рабочих мест, здесь много возможностей! А что им делать среди твоих полей? Этот мир больше не принадлежит травам и цветочкам, это…
Луиза. Дрессированный свет!
Генри. Да, свет. Да, дрессированный, но он дает нам комфорт. И безопасность. И обеспечивает нас всем!
Луиза (в раздумьях) ты говоришь о детях? О наших детях?
Генри (слегка смущаясь) да... Луиза, мы прежде не говорили об этом, но…может быть, пришла пора? Мы знакомы уже давно, три года ты живешь у меня. Я думаю, что пришло время думать о будущем. То есть, о будущем нужно думать всегда, но за эти три года мы неплохо сжились и быт нас не разорвал, значит, семью мы сможем построить.
Луиза (неожиданно резко) я голодна. Давай поужинаем.
Луиза встаёт из кресла легко и изящно, генри неловко пытается отодвинуться, чтобы дать ей пройти, едва не теряет равновесие.
Луиза. Закрой шторы…я хочу зажечь свечи.
Картина вторая.
Небольшой стол в той же комнате вместо журнального столика. На столе Луиза расставляет тарелки, раскладывает приборы, бокалы. Генри разливает вино. Все происходит в молчании. Генри пытается коснуться иногда невзначай Луизы, но та отодвигается, словно бы случайно, давая ему больше места для деятельности. Разложив блюдо, расставив тарелки с овощами и салфетки, Луиза достает три свечи, прежде, чем зажечь их смотрит на Генри. Генри бросается к окну, на стекла со всех сторон опускаются жалюзи, но в комнате все равно еще слишком светло – свет дрессированных огоньков проникает через полоски жалюзи. Луиза зажигает три свечи, расставляет их в центре, немного подумав, гасит одну, оглядывается на окно и замершего у стекла Генри, кивает ему, приглашая за стол, и гасит еще одну свечу. На столе остается гореть еще одна свеча – в комнате чуть темнее, но все равно еще слишком светло.
Луиза (неуверенно) М…готово.
Генри (подходит к Луизе, отодвигает ей стул, помогая сесть) Спасибо (с нарочитой бодростью) выглядит аппетитно.
Луиза (со смешком недоверия). Именно что…выглядит.
Луиза без энтузиазма запускает вилку в блюдо, возит вилкой по тарелке, размазывая содержимое.
Генри (ест механически, очень сдержанно, размеренно). Хороший ужин.
Луиза (отставляет тарелку в сторону, отпивает вина). Пластик! У этих овощей нет вкуса…и запаха. Они выращены из пластика.
Генри. Это питательно. И полезно. В почве овощи могут принять в себя много вредных солей…
Луиза фыркает, отпивает ещё.
Генри. Ученые доказали, что в тепличных овощах и фруктах много полезных, настоящих витаминов, без всяких примесей.
Луиза молчит, крутит бокал в руке, разглядывая через него свечу. Генри закашливается, берет свой бокал с вином отпивает и лицо его вытягивается от ужаса.
Генри (резко осипнув). Это…что такое?
Луиза (невинно) ты о чем?
Генри тычет пальцем в бокал, глядя на него с нескрываемым испугом.
Луиза. Ах, это… вино.
Генри. Оно…настоящее?
Луиза. Да, мне прислали его с моих лавандовых полей, из дома. Я, может быть, и могу смириться с жизнью в аквариуме, с дрессированным светом и с тем, что вся еда одинаково пластиковая и безвкусная, но смириться с тем, что самый благородный напиток, что вино стало пастеризованной дрянью выше моих сил!
Генри. Луиза, ты как ребенок! Настоящее вино вредно…ты знаешь, сколько в нем…
Луиза (заливаясь смехом, откидываясь на спинку стула). Генри…ох, Генри! Какая разница? Какая разница сколько в нем вредного, если оно мне нравится?
Генри (со смешанным чувством раздражения и непонимания) Ты – мать моих будущих детей. Я не хочу, чтобы мои дети росли в безопасном городе, но чтобы их здоровью угрожал их же родитель!
Луиза (резко отставляет бокал в сторону, вино выплескивается на белую пластиковую скатерть). Мать детей? Будущих детей? О которых я до сегодняшнего вечера даже не слышала. Ты не спросил меня о том, что я хочу, но уже решил, что я согласна?
Генри. Разве ты не хочешь детей?
Луиза. Этого я не говорила.
Генри. Может быть, ты не хочешь детей от меня? И у тебя все-таки кто-то есть?
Луиза (с холодной яростью) еще одно такое предположение и я заставлю тебя выпить всю бутылку настоящего вина! (вздыхает, немного помолчав). Ты говоришь о детях…я их хочу. Но ты говоришь об их мире… ты говоришь об их аквариуме.
Генри. Это не аквариум!
Луиза. Ты всегда на виду. Я всегда на виду. Это лучшие жалюзи, а сейчас будто бы все равно день. От свечей нет толка…
Генри (сердито). Потому что они опасны. Я уже нарушаю запрет...
Луиза (слегка повышая голос). Безопасность…ты говоришь о ней, как будто бы она от этого перестанет быть клеткой. Я еду на работу в автобусе. Где у каждого человека отдельная кабинка, которая открывается строго на заданной остановке, чтобы, не приведи боже, не вдохнуть запах улицы. Нет, Генри, послушай меня, наконец! Я работаю в офисе, у которого все окна до пола, в окна бьет свет, что днем, что утром, что ночью…и свет тот исходит не от солнца. Я иду домой по определенной дорожке, по которой идет сектор моего отдела, чтобы не пересечься с другим сектором. Я сажусь в тот же автобус, в ту же кабинку… Генри, да дай же мне договорить!
Генри, забывшись, снова делает глоток вина, осознает, с трудом проглатывает его, наливает в чистый стакан воду.
Луиза (вытирает салфеткой расплескавшееся вино, старается не смотреть на Генри). А потом…потом, Генри, я открываю три десятка электронных замков, дважды предъявляю электронный пропуск, прихожу в квартиру, которая стоит на сигнализации и переставляю датчик охраны на мирный режим. и как бы мы не закрывали наши окна жалюзи, мы все равно на виду у света, который, на минуту, даже не настоящий. Ты говоришь, что это безопасность? Ты, правда, так считаешь?
Генри. Число преступлений, благодаря всем этим мерам, сократилось! Теперь нам не грозит опасность ограбления…или убийства.
Луиза. А нам теперь и жизнь не грозит. Генри. Милый Генри, неужели ты хочешь, чтобы наши дети приходили домой на полчаса позже, потому что все эти замки нужно закрыть и открыть в определенном порядке? Неужели ты хочешь, чтобы они ходили по городу ровными рядами, по очерченным дорожкам, боясь сделать шаг в сторону, чтобы не получить штраф или санкцию?
Генри (осторожно берет руку Луизы, замечает, что рука ее тонко дрожит). Луиза, милая Луиза… почему у тебя так дрожит рука? Разве ты боишься?
Луиза (накрывает его ладонь свободной рукою). Да как здесь чего-то бояться, если каждый день твой прописан? Если за тобою следят и дрессированным светом и огоньками…
Генри. Послушай, милая, твои поля, может быть и хороши (замечает ироничную усмешку на лице Луизы, поправляется), ладно-ладно, без «может быть». Просто хороши. Но они опасны. Они не обрабатываются. Там растут дикие цветы. Мальчишки пьют колодезную воду! Прямо из колодца. Без кипячения! Без обеззараживания.
Луиза. А от этой воды несет йодом.
Генри. Но она безопасна. Она полностью стерилизована. Ею можно пользоваться без опаски. По улицам можно ходить в любое время суток. Можно не бояться того, что кто-то тебя собьет на пешеходном переходе или…попытается отобрать сумочку. Да, тебе все это не по нраву, я знаю, что ты на юге знала другую жизнь, но то – дикая жизнь.
Луиза не отвечает, продолжая сидеть, она составляет тарелки в одну, собирает приборы, салфетки, старается не смотреть на Генри.
Генри (все также мягко). Луиза, большой город – большие возможности. Большие возможности – большое развитие. А дальше – власть, триумф, слава – все, что угодно! В этом городе нет эмигрантов, нет преступников…здесь нечего опасаться. Без пропуска человека даже не выпустят из дома и не впустят в него. Луиза, это не просто город – это безопасный мир, идеальный мир. Здесь все можно есть, потому что нет риска подхватить болезнь. Здесь можно дышать спокойно – всюду фильтрация…
Луиза. Такая сильная, что я даже не помню запаха пыли.
Генри (обрадовано). Вот видишь! Здесь просто рай!
Луиза. Пластиковый рай. Воздух, который не воздух. Вода, пахнущая йодом. Овощи и фрукты, от которых нет вкуса, словно жуешь пакет… здесь нет запахов, нет толкучки. Зато есть дорожки, за границы которых нельзя переступать, чертов дрессированный свет, от которого ничего не спасает…и три десятка замков!
Генри. К слову, скоро нам раздадут по ключу от нового замка…
Луиза (с мрачной веселостью) что, от еще одного?
Генри (не заметив иронии). Да, ты представляешь, теперь будет еще один световой отсек проверки безопасности перед лифтом.
Луиза. Надо же! На этот раз от кого? От бродячих псов и кошек? Ах, нет, их же поубивали. От бродяг? Нет, их же выслали прочь! От вирусов? Нет, на нас же обрушивается облако дезинфекции при входе в подъезд… от кого защищаемся на этот раз?
Генри. Световой отсек защищает нас от недостатка витаминов. Он будет, как понял, сканировать организм на предмет того, чему его не хватает, и эта информация будет поступать в Отдел Доставки Питания.
Луиза. Нам всем не хватает солнца. И ветра. И пыли. И дождя…и земли.
Генри. Не говори глупостей… за все есть цена, у меня же нет желания гореть на солнце…или пачкаться в пыли…ох!
(Драматическая пьеса)
В двух действиях.
Действующие лица:
Луиза – молодая девушка, южанка, человек, бегущий от города
Генри – сторонник рассудка, представитель своего времени
Женщина – обитатель города, возвращается на юг.
Действие первое. Картина первая
Комната с большими окнами. Ночь, но из-за большого количества освещения за стеклами от вывесок, фонарей, мигающих огоньков со всех сторон, светло, даже очень светло, будто бы день. Ночь только угадывается. Сама комната содержит в себе идеальный порядок, что делает ее еще более неживой, мертвенной – комната обставлена аскетично, без излишеств – диван, стол, два кресла – все складное, легкое на вид, никакой громоздкости. Громко тикают часы. Все аккуратно расставлено, нет никаких лишних предметов быта – никаких салфеточек, крючков и цветов в комнате нет – только сухая выжимка необходимого. На диване сидит девушка, облаченная в цветное платье из мягкой многослойной ткани, платье скрывает плечи и руки. У окна стоит мужчина, глядя на мерцающие огоньки…
Генри (отводя взгляд от окна в сторону Луизы). Я не понимаю тебя. Не понимаю.
Луиза (поднимает голову, вздыхает) В этом и беда, Генри: когда говоришь ты, я тебя не понимаю, когда говорю я – уже не понимаешь ты.
Генри (отворачивается от окна, теперь уже глядя на Луизу в упор). Нет, Луиза, объясни мне! Мы разумные люди, мы сумеем решить…(морщится) это.
Луиза. Нет, Генри, я так не думаю. Уже не думаю. (меняет положение на диване, теперь она сидит удобнее, чтобы видеть Генри). Генри, милый Генри, мы безумно разные!
Генри (с раздражением) Чушь! Все люди одинаковые. Это всё только блажь. Выдумка! Ты нравишься мне, мы подходим друг другу, и…
Луиза (со смешком) Ах, значит, подхо-одим? Нет, Генри! Подходили…может быть, но сейчас уже нет.
Генри (с еще большим раздражением) Сейчас уже нет! Уже нет! А что изменилось? Что? У тебя…(нерешительно, вдруг растеряв всякую решительность тона) кто-то есть?
Луиза (невозмутимо) нет, и быть не могло.
Генри. Ты больше не любишь меня, Луиза?
Луиза (поднимается с дивана легко и изящно, проходит немного по комнате, останавливаясь в отдалении от Генри, ближе к креслам, словно находя защиту в них). Генри, дай же мне сказать! Попробуй…услышать меня хоть раз.
Генри молчит, и Луиза принимает это за согласие.
Луиза. Мы с тобой…мы – выходцы из разных миров, и нам не ужиться. Я пыталась (смотрит в окно, где мерцают огоньки экранов), пыталась, слышишь? – примириться с этим твоим…аквариумом!
Генри (удивленно) с чем, прости?
Луиза (в исступлении) да! Да, да! С аквариумом! Весь твой мир – это как аквариум!
Генри (разводя руками, не находя слов) Луиза…
Луиза (срываясь на крик). Нет, Генри! Нет! Оглянись, оглянись же наконец!
Обводит рукою комнату, призывая Генри оглядеться. Генри покоряется движению ее руки, следует за нею взглядом, но решительно ничего не находит, смотрит на Луизу с немым вопрошанием.
Луиза (с горечью, опуская руку). Ты смотришь и не видишь, ты живешь, но не чувствуешь. Весь твой мир – все твое жилище, вся твоя судьба сложилась вокруг этого аквариума, вокруг этих стекол, вокруг этого дрессированного света!
В ярости, забывшись, она вдруг даже топает ногою.
Генри. Дрессированного света? Я тебя не понимаю.
Луиза. Да! Генри, взгляни в окно, взгляни внимательно – что же ты видишь?
Генри (оборачивается к стеклу, пожимает плечами). Улица, город…Луиза, я не хочу играть с тобой в угадайку…
Луиза. Ты видишь, что сейчас ночь? Нет! Этот свет…его слишком много в твоем городе, слишком много в твоем доме, слишком много…он искусственный, он мертвый, неживой.
Генри. Я не понимаю, ты что, хочешь шторы получше?
Луиза падает обессилено в кресло.
Луиза. Генри, дело не в шторах, не в жалюзи и ни в чем-то…таком! Дело в том, что я пришла из другого мира. Находясь здесь, я задыхаюсь и будто бы умираю. Мне кажется, что я схожу с ума, когда смотрю из окна, потому что не могу понять – день…ночь…всегда одинаково светло, одинаково!
Генри. У нас одинаковый мир, а…
Луиза. Мой мир другой. В нем столько дрессированного света, в нем нет столько паршивых новостей, в нем город не возвышается над лесом…
Генри (снова в раздражении) это называется, дорогая моя, цивилизацией! Это компьютеры, реклама, это то, что обеспечивает нам комфортную жизнь. Твои лавандовые поля, может быть, и пахнут хорошо, но от них…от них нет толку.
Луиза (оторопело)…нет толку? Нет толку? Генри, как ты еще владеешь словами? От них нет толку! А от любви… есть ли толк? Неужели тебе мало того, что полем можно наслаждаться? Я выросла среди лавандовых полей, я бегала там…босая, собирая часть свой родины, вплетая ее в душу, а ты говоришь, что нет в этом толку?
Генри молчит, неловко переминаясь с ноги на ногу, осознает, что сказал все же лишнее.
Луиза. Я не верю! Генри, ты не был таким… ты любил мои поля. Ты любил лаванду! Разве нет?
Генри вздыхает, отходит от окна к креслу, осторожно опускается перед нею на колени, бережно берет ее за руку, некоторое время, молча, переплетает ее пальцы со своими, не то, пытаясь подобрать слова, не то успокоить, утешить ее.
Луиза (шепотом) Нет. Я не верю…
Генри (гладит ее по руке). Луиза, я не помню ни запаха лаванды, ни её формы. Я не отличу ее от другого цветка…
Луиза (в ярости вырывая руку) так ты лгал мне!
Генри (снова хватая ее руку и заключая в свои ладони) Луиза…да, лгал. Ты была нужна мне. Мне не нужна была лаванда или твои поля…или еще что-то там, нет. Мне нужна была ты и я готов был принять то, что тебе дорого. Ты сказала, что любишь свои поля и я…я сказал о том же.
Луиза (нерешительно глядя на Генри. Колеблется, не зная, вырвать ли руку или оставить в его ладонях). И всё же…эта была ложь?! Я понимаю – наверное…
Генри. Ты привыкнешь к моему городу, перестанешь замечать его. Я перестал.
Луиза (с усмешкой) я три года пытаюсь привыкнуть…
Генри. Ты перестанешь скучать по своим полям.
Луиза. Там, наверное, в этом году лаванды больше обычного - солнце было мягким…
Генри (слегка встряхивает Луизу). Луиза! Очнись, Луиза! Когда у нас будут дети, когда у нас будет семья…мы сможем дать детям лучшее образование города! Здесь много рабочих мест, здесь много возможностей! А что им делать среди твоих полей? Этот мир больше не принадлежит травам и цветочкам, это…
Луиза. Дрессированный свет!
Генри. Да, свет. Да, дрессированный, но он дает нам комфорт. И безопасность. И обеспечивает нас всем!
Луиза (в раздумьях) ты говоришь о детях? О наших детях?
Генри (слегка смущаясь) да... Луиза, мы прежде не говорили об этом, но…может быть, пришла пора? Мы знакомы уже давно, три года ты живешь у меня. Я думаю, что пришло время думать о будущем. То есть, о будущем нужно думать всегда, но за эти три года мы неплохо сжились и быт нас не разорвал, значит, семью мы сможем построить.
Луиза (неожиданно резко) я голодна. Давай поужинаем.
Луиза встаёт из кресла легко и изящно, генри неловко пытается отодвинуться, чтобы дать ей пройти, едва не теряет равновесие.
Луиза. Закрой шторы…я хочу зажечь свечи.
Картина вторая.
Небольшой стол в той же комнате вместо журнального столика. На столе Луиза расставляет тарелки, раскладывает приборы, бокалы. Генри разливает вино. Все происходит в молчании. Генри пытается коснуться иногда невзначай Луизы, но та отодвигается, словно бы случайно, давая ему больше места для деятельности. Разложив блюдо, расставив тарелки с овощами и салфетки, Луиза достает три свечи, прежде, чем зажечь их смотрит на Генри. Генри бросается к окну, на стекла со всех сторон опускаются жалюзи, но в комнате все равно еще слишком светло – свет дрессированных огоньков проникает через полоски жалюзи. Луиза зажигает три свечи, расставляет их в центре, немного подумав, гасит одну, оглядывается на окно и замершего у стекла Генри, кивает ему, приглашая за стол, и гасит еще одну свечу. На столе остается гореть еще одна свеча – в комнате чуть темнее, но все равно еще слишком светло.
Луиза (неуверенно) М…готово.
Генри (подходит к Луизе, отодвигает ей стул, помогая сесть) Спасибо (с нарочитой бодростью) выглядит аппетитно.
Луиза (со смешком недоверия). Именно что…выглядит.
Луиза без энтузиазма запускает вилку в блюдо, возит вилкой по тарелке, размазывая содержимое.
Генри (ест механически, очень сдержанно, размеренно). Хороший ужин.
Луиза (отставляет тарелку в сторону, отпивает вина). Пластик! У этих овощей нет вкуса…и запаха. Они выращены из пластика.
Генри. Это питательно. И полезно. В почве овощи могут принять в себя много вредных солей…
Луиза фыркает, отпивает ещё.
Генри. Ученые доказали, что в тепличных овощах и фруктах много полезных, настоящих витаминов, без всяких примесей.
Луиза молчит, крутит бокал в руке, разглядывая через него свечу. Генри закашливается, берет свой бокал с вином отпивает и лицо его вытягивается от ужаса.
Генри (резко осипнув). Это…что такое?
Луиза (невинно) ты о чем?
Генри тычет пальцем в бокал, глядя на него с нескрываемым испугом.
Луиза. Ах, это… вино.
Генри. Оно…настоящее?
Луиза. Да, мне прислали его с моих лавандовых полей, из дома. Я, может быть, и могу смириться с жизнью в аквариуме, с дрессированным светом и с тем, что вся еда одинаково пластиковая и безвкусная, но смириться с тем, что самый благородный напиток, что вино стало пастеризованной дрянью выше моих сил!
Генри. Луиза, ты как ребенок! Настоящее вино вредно…ты знаешь, сколько в нем…
Луиза (заливаясь смехом, откидываясь на спинку стула). Генри…ох, Генри! Какая разница? Какая разница сколько в нем вредного, если оно мне нравится?
Генри (со смешанным чувством раздражения и непонимания) Ты – мать моих будущих детей. Я не хочу, чтобы мои дети росли в безопасном городе, но чтобы их здоровью угрожал их же родитель!
Луиза (резко отставляет бокал в сторону, вино выплескивается на белую пластиковую скатерть). Мать детей? Будущих детей? О которых я до сегодняшнего вечера даже не слышала. Ты не спросил меня о том, что я хочу, но уже решил, что я согласна?
Генри. Разве ты не хочешь детей?
Луиза. Этого я не говорила.
Генри. Может быть, ты не хочешь детей от меня? И у тебя все-таки кто-то есть?
Луиза (с холодной яростью) еще одно такое предположение и я заставлю тебя выпить всю бутылку настоящего вина! (вздыхает, немного помолчав). Ты говоришь о детях…я их хочу. Но ты говоришь об их мире… ты говоришь об их аквариуме.
Генри. Это не аквариум!
Луиза. Ты всегда на виду. Я всегда на виду. Это лучшие жалюзи, а сейчас будто бы все равно день. От свечей нет толка…
Генри (сердито). Потому что они опасны. Я уже нарушаю запрет...
Луиза (слегка повышая голос). Безопасность…ты говоришь о ней, как будто бы она от этого перестанет быть клеткой. Я еду на работу в автобусе. Где у каждого человека отдельная кабинка, которая открывается строго на заданной остановке, чтобы, не приведи боже, не вдохнуть запах улицы. Нет, Генри, послушай меня, наконец! Я работаю в офисе, у которого все окна до пола, в окна бьет свет, что днем, что утром, что ночью…и свет тот исходит не от солнца. Я иду домой по определенной дорожке, по которой идет сектор моего отдела, чтобы не пересечься с другим сектором. Я сажусь в тот же автобус, в ту же кабинку… Генри, да дай же мне договорить!
Генри, забывшись, снова делает глоток вина, осознает, с трудом проглатывает его, наливает в чистый стакан воду.
Луиза (вытирает салфеткой расплескавшееся вино, старается не смотреть на Генри). А потом…потом, Генри, я открываю три десятка электронных замков, дважды предъявляю электронный пропуск, прихожу в квартиру, которая стоит на сигнализации и переставляю датчик охраны на мирный режим. и как бы мы не закрывали наши окна жалюзи, мы все равно на виду у света, который, на минуту, даже не настоящий. Ты говоришь, что это безопасность? Ты, правда, так считаешь?
Генри. Число преступлений, благодаря всем этим мерам, сократилось! Теперь нам не грозит опасность ограбления…или убийства.
Луиза. А нам теперь и жизнь не грозит. Генри. Милый Генри, неужели ты хочешь, чтобы наши дети приходили домой на полчаса позже, потому что все эти замки нужно закрыть и открыть в определенном порядке? Неужели ты хочешь, чтобы они ходили по городу ровными рядами, по очерченным дорожкам, боясь сделать шаг в сторону, чтобы не получить штраф или санкцию?
Генри (осторожно берет руку Луизы, замечает, что рука ее тонко дрожит). Луиза, милая Луиза… почему у тебя так дрожит рука? Разве ты боишься?
Луиза (накрывает его ладонь свободной рукою). Да как здесь чего-то бояться, если каждый день твой прописан? Если за тобою следят и дрессированным светом и огоньками…
Генри. Послушай, милая, твои поля, может быть и хороши (замечает ироничную усмешку на лице Луизы, поправляется), ладно-ладно, без «может быть». Просто хороши. Но они опасны. Они не обрабатываются. Там растут дикие цветы. Мальчишки пьют колодезную воду! Прямо из колодца. Без кипячения! Без обеззараживания.
Луиза. А от этой воды несет йодом.
Генри. Но она безопасна. Она полностью стерилизована. Ею можно пользоваться без опаски. По улицам можно ходить в любое время суток. Можно не бояться того, что кто-то тебя собьет на пешеходном переходе или…попытается отобрать сумочку. Да, тебе все это не по нраву, я знаю, что ты на юге знала другую жизнь, но то – дикая жизнь.
Луиза не отвечает, продолжая сидеть, она составляет тарелки в одну, собирает приборы, салфетки, старается не смотреть на Генри.
Генри (все также мягко). Луиза, большой город – большие возможности. Большие возможности – большое развитие. А дальше – власть, триумф, слава – все, что угодно! В этом городе нет эмигрантов, нет преступников…здесь нечего опасаться. Без пропуска человека даже не выпустят из дома и не впустят в него. Луиза, это не просто город – это безопасный мир, идеальный мир. Здесь все можно есть, потому что нет риска подхватить болезнь. Здесь можно дышать спокойно – всюду фильтрация…
Луиза. Такая сильная, что я даже не помню запаха пыли.
Генри (обрадовано). Вот видишь! Здесь просто рай!
Луиза. Пластиковый рай. Воздух, который не воздух. Вода, пахнущая йодом. Овощи и фрукты, от которых нет вкуса, словно жуешь пакет… здесь нет запахов, нет толкучки. Зато есть дорожки, за границы которых нельзя переступать, чертов дрессированный свет, от которого ничего не спасает…и три десятка замков!
Генри. К слову, скоро нам раздадут по ключу от нового замка…
Луиза (с мрачной веселостью) что, от еще одного?
Генри (не заметив иронии). Да, ты представляешь, теперь будет еще один световой отсек проверки безопасности перед лифтом.
Луиза. Надо же! На этот раз от кого? От бродячих псов и кошек? Ах, нет, их же поубивали. От бродяг? Нет, их же выслали прочь! От вирусов? Нет, на нас же обрушивается облако дезинфекции при входе в подъезд… от кого защищаемся на этот раз?
Генри. Световой отсек защищает нас от недостатка витаминов. Он будет, как понял, сканировать организм на предмет того, чему его не хватает, и эта информация будет поступать в Отдел Доставки Питания.
Луиза. Нам всем не хватает солнца. И ветра. И пыли. И дождя…и земли.
Генри. Не говори глупостей… за все есть цена, у меня же нет желания гореть на солнце…или пачкаться в пыли…ох!
