не внезапная речь на чужом ядовитом языке, который человек в сознании и не знал бы, а то, что ты вдруг понимаешь этот язык, потому что его слышали древние люди, первые люди, пришедшие в мир – о погибели мира, которая всё равно придет.
Страшно – это не льющаяся изо рта желчь, а слепота в глазах, которые видели больше, ведь демоны любят развлекаться. Они показывают ужасы и человек слепнет, он уже мертв к тому моменту, когда помощь добирается до него и только остаётся еще ходить, пугать…
Страшно – это не про выбитую демоном дверь. И не про лопнувшие лампочки. Это про то, что пути назад нет. Конрад старался об этом не думать, ведь это не было его заботой и не было его обязанностью – переживать о людях, что выживают, что испытали на себе зло и вернулись к людям, в жизнь.
Но не стали прежними.
Он пытался не думать, но не мог. Он всё-таки был слишком близок к человечеству.
И как донести это до ребячливого, наивного режиссера? Как показать ему ужас? Как донести ему, что такое страх?
– Страшно то, как они близки к людям. И то, что только один, в лучшем случае один человек, мистер Беннет, получает нужную ему помощь, – Конрад сказал это спокойно и тихо. Как и полагается.
Роберт вздрогнул. Что-то проняло и его, он занервничал, засуетил руками, ища сигареты, нервно закурил, даже не замечая того, как поморщился его гость.
Признал сквозь зубы:
– Я думал, что всё это легче, чёрт побери!
– Фильм отвратителен, – Конрад дождался когда молодой режиссер отойдёт от очередного представителя прессы, вдоволь вдохнув славы. – На редкость отвратителен.
– О да, – мрачно отозвался Роберт Беннет, – но публика сожрала его на ура.
Это Конрад и сам видел. Много молодежи, много журналистов – ещё бы – ужастик года! Тьфу! И даром, что год еще не перешел и половины пути. Но что с Беннетом? Почему он так вдруг постарел и помрачнел?
– Знаете, я хотел сделать как надо, – вдруг горячо зашептал Беннет, даже схватился рукой за рукав Конрада, точно Конрад мог вырваться и убежать из его хватки. – Хотел. У меня даже была сцена, хорошая сцена, где герой не может криком справиться с демоном, потом успокаивается, говорит спокойнее…
– Неужели? – Конрад усмехнулся. Он не видел ничего подобного. он видел актрису-модель, которую ради души попытался поглотить самый классический и самый отдаленный образ демона, и героя, который орал на латыни несвязное, но привычное, и повторял про то, что злу надо «изыдеть».
Словом, всё то, что видел уже много раз в других фильмах, что пытались утверждать, что на этот раз снято что-то совершенно страшное.
– Да, – признался Беннет, – но продюсер сказал, что это дерьмо какое-то. Впрочем, он так про всё сказал, про все мои изменения.
Конрад с трудом подавил желание отозваться на это едкой шуткой. Это подавление далось ему с трудом – ехидная часть рвалась наружу, торопясь отозваться, что в принципе продюсер в любом случае был прав.
Но это было уже лишнее. Заметно лишнее, а Конрад не любил быть заметным.
– Короче, спасибо за помощь, – грустно улыбнулся Беннет, – и за честность. До свидания. Нет, даже не так – прощайте.
Конрад охотно пожал ему руку, замечательно игнорируя слово «прощайте». Он знал, к чему идет Роберт Беннет и уже видел множество заголовков в газетах о том, что подающий надежды режиссер после успешных съемок картины года…
Ему стало смешно, и смех оказалось подавить куда сложнее. Он уже видел, как свяжут мистический сюжет картины с гибелью Роберта, как кто-то обязательно воскликнет:
– Это демоны мстят. Кстати, вы знаете, на съемочной площадке тоже много чего происходило!
И начнётся уже знакомое Конраду перетряхивание всего заэкранья. Ведь в любом деле что-то всегда происходит, а толкование можно найти самое разное. Актриса упала и подвернула ногу, из-за чего пришлось снимать ее с другого ракурса? Это происки злых сил.
На полдня вырубило свет, и съемка стала невозможной? Это происки злых сил, а не работы на электростанции.
Злые силы в глазах большинства шумные и страшные этим шумом, привлечением внимания. А ведь страшно не это. Страшно увидеть, например, в глазах молодого еще режиссера Роберта Беннета предвестие самоисхода. Потому что не может он жить в мире где правда – некрасивая правда – никому не нужна, не может он вкушать триумф.
Конрад постарался на славу.
Демоны бывают разные, и мало кому нужна душа какого-то там человека. Им гораздо важнее развлечься, в перерыве можно и послужить, и правду какую-то рассказать, и вкусить кусок прожитого другим смертным, и даже повлиять на что-то…
Но это все несерьезно. Куда серьезнее то, что пора домой. Туда, где шум. А тело Конрада – тело ненужное, одряхлевшее, сдавшееся и само незаметившее поражения, найдут только где-то к вечеру.
В конце концов, Конраду тоже было пора в тишину, на вечный покой, в беспощадный свет. Такой же беспощадный, как и тьма.
Страшно – это не льющаяся изо рта желчь, а слепота в глазах, которые видели больше, ведь демоны любят развлекаться. Они показывают ужасы и человек слепнет, он уже мертв к тому моменту, когда помощь добирается до него и только остаётся еще ходить, пугать…
Страшно – это не про выбитую демоном дверь. И не про лопнувшие лампочки. Это про то, что пути назад нет. Конрад старался об этом не думать, ведь это не было его заботой и не было его обязанностью – переживать о людях, что выживают, что испытали на себе зло и вернулись к людям, в жизнь.
Но не стали прежними.
Он пытался не думать, но не мог. Он всё-таки был слишком близок к человечеству.
И как донести это до ребячливого, наивного режиссера? Как показать ему ужас? Как донести ему, что такое страх?
– Страшно то, как они близки к людям. И то, что только один, в лучшем случае один человек, мистер Беннет, получает нужную ему помощь, – Конрад сказал это спокойно и тихо. Как и полагается.
Роберт вздрогнул. Что-то проняло и его, он занервничал, засуетил руками, ища сигареты, нервно закурил, даже не замечая того, как поморщился его гость.
Признал сквозь зубы:
– Я думал, что всё это легче, чёрт побери!
***
– Фильм отвратителен, – Конрад дождался когда молодой режиссер отойдёт от очередного представителя прессы, вдоволь вдохнув славы. – На редкость отвратителен.
– О да, – мрачно отозвался Роберт Беннет, – но публика сожрала его на ура.
Это Конрад и сам видел. Много молодежи, много журналистов – ещё бы – ужастик года! Тьфу! И даром, что год еще не перешел и половины пути. Но что с Беннетом? Почему он так вдруг постарел и помрачнел?
– Знаете, я хотел сделать как надо, – вдруг горячо зашептал Беннет, даже схватился рукой за рукав Конрада, точно Конрад мог вырваться и убежать из его хватки. – Хотел. У меня даже была сцена, хорошая сцена, где герой не может криком справиться с демоном, потом успокаивается, говорит спокойнее…
– Неужели? – Конрад усмехнулся. Он не видел ничего подобного. он видел актрису-модель, которую ради души попытался поглотить самый классический и самый отдаленный образ демона, и героя, который орал на латыни несвязное, но привычное, и повторял про то, что злу надо «изыдеть».
Словом, всё то, что видел уже много раз в других фильмах, что пытались утверждать, что на этот раз снято что-то совершенно страшное.
– Да, – признался Беннет, – но продюсер сказал, что это дерьмо какое-то. Впрочем, он так про всё сказал, про все мои изменения.
Конрад с трудом подавил желание отозваться на это едкой шуткой. Это подавление далось ему с трудом – ехидная часть рвалась наружу, торопясь отозваться, что в принципе продюсер в любом случае был прав.
Но это было уже лишнее. Заметно лишнее, а Конрад не любил быть заметным.
– Короче, спасибо за помощь, – грустно улыбнулся Беннет, – и за честность. До свидания. Нет, даже не так – прощайте.
Конрад охотно пожал ему руку, замечательно игнорируя слово «прощайте». Он знал, к чему идет Роберт Беннет и уже видел множество заголовков в газетах о том, что подающий надежды режиссер после успешных съемок картины года…
Ему стало смешно, и смех оказалось подавить куда сложнее. Он уже видел, как свяжут мистический сюжет картины с гибелью Роберта, как кто-то обязательно воскликнет:
– Это демоны мстят. Кстати, вы знаете, на съемочной площадке тоже много чего происходило!
И начнётся уже знакомое Конраду перетряхивание всего заэкранья. Ведь в любом деле что-то всегда происходит, а толкование можно найти самое разное. Актриса упала и подвернула ногу, из-за чего пришлось снимать ее с другого ракурса? Это происки злых сил.
На полдня вырубило свет, и съемка стала невозможной? Это происки злых сил, а не работы на электростанции.
Злые силы в глазах большинства шумные и страшные этим шумом, привлечением внимания. А ведь страшно не это. Страшно увидеть, например, в глазах молодого еще режиссера Роберта Беннета предвестие самоисхода. Потому что не может он жить в мире где правда – некрасивая правда – никому не нужна, не может он вкушать триумф.
Конрад постарался на славу.
Демоны бывают разные, и мало кому нужна душа какого-то там человека. Им гораздо важнее развлечься, в перерыве можно и послужить, и правду какую-то рассказать, и вкусить кусок прожитого другим смертным, и даже повлиять на что-то…
Но это все несерьезно. Куда серьезнее то, что пора домой. Туда, где шум. А тело Конрада – тело ненужное, одряхлевшее, сдавшееся и само незаметившее поражения, найдут только где-то к вечеру.
В конце концов, Конраду тоже было пора в тишину, на вечный покой, в беспощадный свет. Такой же беспощадный, как и тьма.
