Но я побежала через лес, который покорился мне и дал дорогу безо всякой шутки, тоже, что ли, пожалел? Побежала, как побежала бы смертная мать. Потому что я не камень, и мне тоже бывает жаль тех, кто глуп и не знает сам куда лезет.
Теней я увидела быстро. Алчные, черные, слепые для людей, они уже тянулись к двум девчонкам. Те алым пятном выделялись на серой полянке. И кто надевает в лес такие яркие вещи? Сказано же было давно – в лесах надо быть тенью деревьев! Частью их!
Впрочем, у них есть и свои воспитатели.
– Это что тут за божедурье? – я не стала прятаться. Я вышла к теням сама, по своей воле, рядом кружил Ворон, в драке негодный, но полезный как часть морального духа.
Тени увидели меня, ощетинились. Они не были глупы и поняли – я им не пища. Я не такая уж и живая, чтобы можно было меня сожрать, и не мертвая, чтобы можно было меня к себе утащить.
Я другая сила. Та, кого они не смогут тронуть. Наследница, хоть и бессильная, территории, что они оскверняют.
– Уйд-и-и, – провыли тени, и я даже не смогла понять, откуда шел их голос, полный замогильной стужи. – Уйди-и, не тронем.
Вывели они меня. мы друг друга и без того не трогаем. Но последний шанс им надо дать.
– Девок отпустите, и я вас не трону.
Не послушались, гады.
– Гаси их! Гаси! Кхар! – ответствовал Ворон, когда чёрные тени удлинились в мою сторону.
А то я без него не знаю!
Лес, великий и могучий, пробудивший первых изгнанных людей, до того принявший первые воды и ещё задолго до того, встреченный ангелами, услышь дочь свою. Не хочу я зла, не хочу войны – уходят мои силы и нужен мне долгий сон, чтобы вернуться. Но сейчас чёрные тени на пути моём, хотят они зла, а я не хочу. Дай мне силы, дай мне силы, чтобы я смогла заступиться за слабость. Именами первых древ: кленом, осиной и ясенем…
Слова всегда лишь слова. Произнесенные в уме или вслух – они ничего не значат без намерения. Мое намерение возросло, когда я увидела почти сдавшихся, несчастных девчонок, алыми пятнами проступившими на территории серости.
И лес отозвался. Толчок под ногами – земля твердая, моя земля. Шелест листвы – гневный шелест, бранится листва. А ветра нет. Но тянутся уже ко мне могучие ветви деревьев, ощетиниваются кустарники вокруг, лезут змеи-корни, готовые теней…
Нет, не убивать – их не убьешь уже. Но гнать можно.
– Раззудись плечо! – я смеюсь, но это не мой смех, это смех пробужденного на миг леса.
– Так их! Так их! – напутствует Ворон, а в следующую минуту лес оскверняет драка.
Ну как драка? Корни и ветви бьют метко, сильно, полные жизни, они не щадят тех, кто пришел из пустоты и тени рассыпаются лихо и страшно. Лезут снова. И снова получают удары, а через меня хлещет сила, что ветви эти и правит на них.
Всё кончается быстро.
– Забирай! – теням со мной и лесом драться неинтересно. Они себе найдут пищу. Сдаются, ползут прочь.
Лес ещё бунтует во мне, но я опускаюсь на колени и касаюсь земли.
Лес, великий лес, твоё время прошло и не пришло ещё вновь, спи, крепко спи и я скоро спать лягу. Согрей меня, великий лес, благодарю тебя за помощь твою, но спи, пора тебе еще поспать, а позже проснемся вместе.
– Умаялся я…– жалуется Ворон, спускаясь на траву.
Я поднимаюсь с колен, не замечаю его, хотя знаю, что он прав – жить в увядающем лесу и следить за всем, чтобы потом, как я вернусь, все рассказать – это отвратительная участь.
– Эй, вы как? – девчонки живы, уже хорошо. Не тронуты мороком. Полянка вокруг зеленеет, под ногами снова бежит тропа. Чем дурны тени, так это своим умением гнать время так, как им захочется. Возьмут и явят мертвечину свою, тем в плену и держат.
Смерть не пришла. Вместо этого пришло солнце. Оно било прямо сквозь закрытые веки, звало проснуться. Ганка неохотно открыла глаза и увидела зелень, счастливую Динку, ощутила тепло земли под ногами.
Ганка вскочила – всё было прежде. И тропа, и зелень, и даже через кромку виднелась деревня их!
– Всё прошло! Прошло! – Динка уже прыгала вокруг, – представляешь? И вона чего!
Она показала Ганке кузовок, полный красных, одна к одной, ягодок.
– Что же это…– Ганка озиралась по сторонам, не зная что делать.– Мать нас ищет! Ягоды? Тропа… ты что-то помнишь?
Она строго взглянула на сестру. Та покачала головой:
– Не знаю. Сон какой-то. умаялись мы.
Тяжелый сон был. И у Ганки тоже. липкое что-то снилось, серое. Но минуло, Бог отвел!
– Пойдем домой, – у Ганки отлегло, – пойдём, пока поспеваем.
Они заторопились к себе, недоумевающие, но счастливые от вернувшегося тепла, свободные от тяжелого серого сна, поторопились в привычную людскую жизнь, не зная, что сопровождает их взгляд Ворона.
Как-никак обещался он, что пока за пределы леса не выйдут девки, не спустит он с них глаза.
Но вышли, и ему пора. Он повернулся, приготовился взлететь и понял, что лес снова посерел, вымер, затих. Загляделся он на живых, да мертвых к себе подпустил. А те уже удлинялись вечными тенями в его сторону, к себе желали забрать.
Хотел взлететь – не смог, затяжелели крылья, потянуло его к мертвой земле, захотелось спать.
– Тьфу, окаянство какое! – каркнул Ворон и закрыл чёрные глаза, видевшие так много смен шума и сна, чтобы не видеть как удлиняются чёрные тени.
Теней я увидела быстро. Алчные, черные, слепые для людей, они уже тянулись к двум девчонкам. Те алым пятном выделялись на серой полянке. И кто надевает в лес такие яркие вещи? Сказано же было давно – в лесах надо быть тенью деревьев! Частью их!
Впрочем, у них есть и свои воспитатели.
– Это что тут за божедурье? – я не стала прятаться. Я вышла к теням сама, по своей воле, рядом кружил Ворон, в драке негодный, но полезный как часть морального духа.
Тени увидели меня, ощетинились. Они не были глупы и поняли – я им не пища. Я не такая уж и живая, чтобы можно было меня сожрать, и не мертвая, чтобы можно было меня к себе утащить.
Я другая сила. Та, кого они не смогут тронуть. Наследница, хоть и бессильная, территории, что они оскверняют.
– Уйд-и-и, – провыли тени, и я даже не смогла понять, откуда шел их голос, полный замогильной стужи. – Уйди-и, не тронем.
Вывели они меня. мы друг друга и без того не трогаем. Но последний шанс им надо дать.
– Девок отпустите, и я вас не трону.
Не послушались, гады.
– Гаси их! Гаси! Кхар! – ответствовал Ворон, когда чёрные тени удлинились в мою сторону.
А то я без него не знаю!
Лес, великий и могучий, пробудивший первых изгнанных людей, до того принявший первые воды и ещё задолго до того, встреченный ангелами, услышь дочь свою. Не хочу я зла, не хочу войны – уходят мои силы и нужен мне долгий сон, чтобы вернуться. Но сейчас чёрные тени на пути моём, хотят они зла, а я не хочу. Дай мне силы, дай мне силы, чтобы я смогла заступиться за слабость. Именами первых древ: кленом, осиной и ясенем…
Слова всегда лишь слова. Произнесенные в уме или вслух – они ничего не значат без намерения. Мое намерение возросло, когда я увидела почти сдавшихся, несчастных девчонок, алыми пятнами проступившими на территории серости.
И лес отозвался. Толчок под ногами – земля твердая, моя земля. Шелест листвы – гневный шелест, бранится листва. А ветра нет. Но тянутся уже ко мне могучие ветви деревьев, ощетиниваются кустарники вокруг, лезут змеи-корни, готовые теней…
Нет, не убивать – их не убьешь уже. Но гнать можно.
– Раззудись плечо! – я смеюсь, но это не мой смех, это смех пробужденного на миг леса.
– Так их! Так их! – напутствует Ворон, а в следующую минуту лес оскверняет драка.
Ну как драка? Корни и ветви бьют метко, сильно, полные жизни, они не щадят тех, кто пришел из пустоты и тени рассыпаются лихо и страшно. Лезут снова. И снова получают удары, а через меня хлещет сила, что ветви эти и правит на них.
Всё кончается быстро.
– Забирай! – теням со мной и лесом драться неинтересно. Они себе найдут пищу. Сдаются, ползут прочь.
Лес ещё бунтует во мне, но я опускаюсь на колени и касаюсь земли.
Лес, великий лес, твоё время прошло и не пришло ещё вновь, спи, крепко спи и я скоро спать лягу. Согрей меня, великий лес, благодарю тебя за помощь твою, но спи, пора тебе еще поспать, а позже проснемся вместе.
– Умаялся я…– жалуется Ворон, спускаясь на траву.
Я поднимаюсь с колен, не замечаю его, хотя знаю, что он прав – жить в увядающем лесу и следить за всем, чтобы потом, как я вернусь, все рассказать – это отвратительная участь.
– Эй, вы как? – девчонки живы, уже хорошо. Не тронуты мороком. Полянка вокруг зеленеет, под ногами снова бежит тропа. Чем дурны тени, так это своим умением гнать время так, как им захочется. Возьмут и явят мертвечину свою, тем в плену и держат.
***
Смерть не пришла. Вместо этого пришло солнце. Оно било прямо сквозь закрытые веки, звало проснуться. Ганка неохотно открыла глаза и увидела зелень, счастливую Динку, ощутила тепло земли под ногами.
Ганка вскочила – всё было прежде. И тропа, и зелень, и даже через кромку виднелась деревня их!
– Всё прошло! Прошло! – Динка уже прыгала вокруг, – представляешь? И вона чего!
Она показала Ганке кузовок, полный красных, одна к одной, ягодок.
– Что же это…– Ганка озиралась по сторонам, не зная что делать.– Мать нас ищет! Ягоды? Тропа… ты что-то помнишь?
Она строго взглянула на сестру. Та покачала головой:
– Не знаю. Сон какой-то. умаялись мы.
Тяжелый сон был. И у Ганки тоже. липкое что-то снилось, серое. Но минуло, Бог отвел!
– Пойдем домой, – у Ганки отлегло, – пойдём, пока поспеваем.
Они заторопились к себе, недоумевающие, но счастливые от вернувшегося тепла, свободные от тяжелого серого сна, поторопились в привычную людскую жизнь, не зная, что сопровождает их взгляд Ворона.
Как-никак обещался он, что пока за пределы леса не выйдут девки, не спустит он с них глаза.
Но вышли, и ему пора. Он повернулся, приготовился взлететь и понял, что лес снова посерел, вымер, затих. Загляделся он на живых, да мертвых к себе подпустил. А те уже удлинялись вечными тенями в его сторону, к себе желали забрать.
Хотел взлететь – не смог, затяжелели крылья, потянуло его к мертвой земле, захотелось спать.
– Тьфу, окаянство какое! – каркнул Ворон и закрыл чёрные глаза, видевшие так много смен шума и сна, чтобы не видеть как удлиняются чёрные тени.
