Но смотреть ему никто не мешал.
Ава слышит тихий шелест по избе. Даже не разжимая глаз она знает– Стефан. Она знает его по движениям, по походке, угадывает шаг босых ног.
Ей хочется подняться и одёрнуть его, к тому же, она легко знает, где он стоит. Но она этого не делает – её и без того сегодня уже обидели. Не винить их, конечно. Но почему ж так горько? Так горько, что не хочется и глаз открывать.
Тяжелеет что-то в груди. Холодом расходится, но Аве всё равно. Она не повернётся на другой бок.
Стефан обернулся на Аву. Ему показалось, что бабушка шевельнулась во сне. Но нет. тихо. Он снова повернулся к окну и чуть не закричал от страха.
В замёрзшее окно, в самый просвет, высвеченный жаром печи, он увидел белое лицо! Часть ярко-синего глаза, смотревшего прямо с улицы.
Стефан отшатнулся, хватая ртом воздух. Он уже жалел о своей ночной вылазке. Глаз же внимательно за ним наблюдал.
Стефан, не смея больше оставаться на месте, не заботясь уже о шуме, что он производит, бросился в свой угол, и, задыхаясь от страха, забился под покрывало с головой, затрясся мелкой дрожью.
Он хотел молиться, но не мог. А по комнате кто-то тихо переступал, бережно, словно боясь лишнего шума, и этот кто-то был так близко…Стефану делалось всё страшнее, и всё холоднее. Он не мог заставить себя выглянуть из-под одеяла, а только мелко сжимался и трясся.
«Ну что же этот мальчишка всё ходит?!» – думает Ава. В груди её холодеет и тяжелеет. А мальчишка всё ходит, поскрипывает половицами. Вот же чёрт! Ну она ему устроит с утра! Даром Ганку! Пусть беснуется, колотовка такая! Ежели воспитать не может, то Ава сама…
Что же это?
Ава против воли открывает глаза. Кто-то смотрит на неё столь внимательно, что она не умеет противиться и распахивает глаза, ожидая темноту.
Но встречая белое лицо с ярко-синими глазами прямо над собой. Белое лицо с тяжёлыми, будто бы в камне выбитыми чертами. Посеребренными луной.
Крик застывает в горле Авы. Она дёргается, пытается закрыть лицо руками, крика никак не исходит из её старого, вмиг пересохшего горла.
А неумолимая ледяная рука касается уже её лба, и одновременно измученной старой груди, где бьётся одряхлевшее от несчастий и лет сердце. Раз-два…
Аву прохватывает холодом где-то под рёбрами.
Три.
Ава замирает, вздрагивает и расслабляется. Опускаются её обессиленные работой руки, открывают морщинистое лицо, и губы, которые вдруг трогает последняя слабая улыбка. Для Авы в эту ночь всё кончено. Для Стефана только начинается. К рассвету он задремлет, подхваченный лёгкостью юности, и проснётся только от вопля своей матери, и так испугается произошедшего, что сразу вспомнит и глаз, и Ледяного Короля…
–Её забрал Ледяной Король! – будет шептать Стефан, прижимаясь к отцу. И тот только мрачно вздохнёт:
–Отмучилась, чего уж.
А за окном будет идти тихий снег, такой нужный для хороших хлебов. Но впервые Стефану не будет до него никакого дела и интереса.
***
Ава слышит тихий шелест по избе. Даже не разжимая глаз она знает– Стефан. Она знает его по движениям, по походке, угадывает шаг босых ног.
Ей хочется подняться и одёрнуть его, к тому же, она легко знает, где он стоит. Но она этого не делает – её и без того сегодня уже обидели. Не винить их, конечно. Но почему ж так горько? Так горько, что не хочется и глаз открывать.
Тяжелеет что-то в груди. Холодом расходится, но Аве всё равно. Она не повернётся на другой бок.
***
Стефан обернулся на Аву. Ему показалось, что бабушка шевельнулась во сне. Но нет. тихо. Он снова повернулся к окну и чуть не закричал от страха.
В замёрзшее окно, в самый просвет, высвеченный жаром печи, он увидел белое лицо! Часть ярко-синего глаза, смотревшего прямо с улицы.
Стефан отшатнулся, хватая ртом воздух. Он уже жалел о своей ночной вылазке. Глаз же внимательно за ним наблюдал.
Стефан, не смея больше оставаться на месте, не заботясь уже о шуме, что он производит, бросился в свой угол, и, задыхаясь от страха, забился под покрывало с головой, затрясся мелкой дрожью.
Он хотел молиться, но не мог. А по комнате кто-то тихо переступал, бережно, словно боясь лишнего шума, и этот кто-то был так близко…Стефану делалось всё страшнее, и всё холоднее. Он не мог заставить себя выглянуть из-под одеяла, а только мелко сжимался и трясся.
***
«Ну что же этот мальчишка всё ходит?!» – думает Ава. В груди её холодеет и тяжелеет. А мальчишка всё ходит, поскрипывает половицами. Вот же чёрт! Ну она ему устроит с утра! Даром Ганку! Пусть беснуется, колотовка такая! Ежели воспитать не может, то Ава сама…
Что же это?
Ава против воли открывает глаза. Кто-то смотрит на неё столь внимательно, что она не умеет противиться и распахивает глаза, ожидая темноту.
Но встречая белое лицо с ярко-синими глазами прямо над собой. Белое лицо с тяжёлыми, будто бы в камне выбитыми чертами. Посеребренными луной.
Крик застывает в горле Авы. Она дёргается, пытается закрыть лицо руками, крика никак не исходит из её старого, вмиг пересохшего горла.
А неумолимая ледяная рука касается уже её лба, и одновременно измученной старой груди, где бьётся одряхлевшее от несчастий и лет сердце. Раз-два…
Аву прохватывает холодом где-то под рёбрами.
Три.
Ава замирает, вздрагивает и расслабляется. Опускаются её обессиленные работой руки, открывают морщинистое лицо, и губы, которые вдруг трогает последняя слабая улыбка. Для Авы в эту ночь всё кончено. Для Стефана только начинается. К рассвету он задремлет, подхваченный лёгкостью юности, и проснётся только от вопля своей матери, и так испугается произошедшего, что сразу вспомнит и глаз, и Ледяного Короля…
–Её забрал Ледяной Король! – будет шептать Стефан, прижимаясь к отцу. И тот только мрачно вздохнёт:
–Отмучилась, чего уж.
А за окном будет идти тихий снег, такой нужный для хороших хлебов. Но впервые Стефану не будет до него никакого дела и интереса.
