Вопросы у неё оставались к себе, которая не успела, не смогла помочь. Оставались вопросы и к той женщине, что звалась матерью, но, похоже, толком ею и не была, раз не смогла ничего сделать, раз за разом возвращаясь в уже понятный кошмар. И ещё вопросы – к соседям. Дело было в большой жилом доме, и чем кончилось? Почему на грохот и вопли, на слёзы, которые, как потом оказалось и было подтверждено теми же соседями, только один ребёнок и догадался позвонить? Где были другие? Глохли? Слепли? Боялись?
У Аманды было много вопросов и не было ни одного ответа. Впрочем, она и боялась узнать ответы, и будь у неё возможность – она не знала бы их никогда. Чувство вины лежало на ней печатью. Хотя разумом Аманда и понимала – что она могла сделать? Не зная адреса, привязки? Ничего.
Но не только разум живёт в человеке и остатком сути своей Аманда очень стыдилась своей беспомощности и радовалась дню, когда пришли и в их распоряжение новые базы и карты, которые по звонку вычисляли примерное расположение звонившего, сужая круг. Конечно, оставалось ещё много неясностей и обрывов в работе, но приходить на помощь стало легче, и уже за это Аманда пыталась простить себе ту нерасторопность в деле с малышом Томми.
Пыталась, опять и снова, но взгляд находил застарелые, уже десять раз ненужные никому справочники и проскальзывало склизким куском запоздалое сожаление о Томми, о том дне и о себе самой, в том дне оставшейся.
У Аманды было много вопросов и не было ни одного ответа. Впрочем, она и боялась узнать ответы, и будь у неё возможность – она не знала бы их никогда. Чувство вины лежало на ней печатью. Хотя разумом Аманда и понимала – что она могла сделать? Не зная адреса, привязки? Ничего.
Но не только разум живёт в человеке и остатком сути своей Аманда очень стыдилась своей беспомощности и радовалась дню, когда пришли и в их распоряжение новые базы и карты, которые по звонку вычисляли примерное расположение звонившего, сужая круг. Конечно, оставалось ещё много неясностей и обрывов в работе, но приходить на помощь стало легче, и уже за это Аманда пыталась простить себе ту нерасторопность в деле с малышом Томми.
Пыталась, опять и снова, но взгляд находил застарелые, уже десять раз ненужные никому справочники и проскальзывало склизким куском запоздалое сожаление о Томми, о том дне и о себе самой, в том дне оставшейся.
