(*)
Море нельзя предавать. Море – это суть живого и мёртвого, и если море кипит в твоей крови – не предавай его.
Но я предаю и буду предавать. Море – моя родина, моя судьба и моя могила. Но если я не предам море, если не свергну своего брата Сигера, убившего нашего отца и занявшего Морской Трон, то кто сделает это вместо меня?
Я могу идти открытой войной. Могу выйти к придворным и сказать, что я против власти своего брата, и я, царевна Эва, открыто обвиняю его в гибели нашего отца и в том, что он отрёк от трона других наших братьев и сестёр.
Могу я обвинить его? Легко! И будь я глупа, я бы сделала это сразу же. Море требовало этого. К сожалению, оно не всегда мягкое и огибающее, иногда ему нужно идти напролом, бушевать, проливаться праведным гневом и штормом.
Но кто бы меня тогда поддержал? Пара-тройка советников, кое-кто из армии?.. а народ и вовсе растерялся бы. Но если бы и поддержал, то к чему бы это привело? Едва ли Сигер бы распластался передо мной, извини, мол, сестрица…
Море не живёт так. Если Сигер пошёл на убийство отца, если оккупировал трон, то значит, и перед моими обвинениями не остановился бы. Ему проще было бы меня убить, чем признавать хоть какую-то вину.
Потому – молчи, Эва, крепко молчи.
Да и ему есть в чём меня обвинить. Или разве я не отодвигала по ссылкам и тюрьмам неугодных и опасных для моей будущей власти братьев и сестёр? Разве не подставляла я их передо отцом? Иногда и с помощью Сигера, иногда и без него?
Было, Эва, было!
Так что никто тут ничего не изменит. Ты обвинишь его, а он тебя. Но он Царь Морской, а ты его сестра всего лишь. Кому ты пойдёшь жаловаться? У кого будешь искать защиты?
Нет, Эва, напрямик идёт только шторм, а море – это вода, а значит – изменчивая стихия. Обойти препятствие проще, чем биться о берег, ломать его, кромсать и обращать в ничто. Нет, кровью пойти можно, тем более, море во мне этого ждёт и требует, но кровь нужно взбивать тогда, когда всё готово.
А так, в стену на кой ломиться?
Или безумная я?
Нет, не безумная. Во всяком случае, безумство моё иного толка. Я пойду против своего брата и отобью трон, но для этого мне придётся предать море, свой дом. Я жду вести от земных царей – люди всегда были жадными до морских сокровищ, не думаю, что им будет долго и странно размышлять, это вообще не в свойстве сухопутных.
Услышат, что море готово им открыться и отдать то, что им так желанно, и придут. А народ, моё Царство, возмутится: какой же из Сигера Царь, если позволяет он грабить море?
Не давать осторожно, изредка радуя сухопутные души, а грабить позволяя? А тут и я выйду – в праведном гневе и в такой же решимости. И вот тогда закровит море.
Но пока я ещё жду. Пока стою у зеркала, пытаясь понять – заметно ли со стороны как я изменилась? Пожалуй, если видеть меня редко, то я прежняя. Но Сигер всегда видел меня часто. И если бледность и худобу я могу ещё списать на то, что я всё ещё скорблю от отце, то вот глаза – нездоровый блеск черноты и белеющие, по рукам проступающие следы вен…
Я принимаю белый яд малыми дозами. Боюсь отравления. Для Сигера я угроза. Я знаю это, а он понимает, что я знаю. Успокоится народ, и меня не станет, Сигер позаботится.
Я бы позаботилась.
Да и небольшое нездоровье, слух о нём, мне на пользу. Но вот только я знаю, что перемены в моём облике, и эти белые пятна по коже рук – это уже не белый яд. Это море. Я дочь Морского Царя, и я предаю море. Ни одно предательство не может пройти безнаказанно и это значит, что море будет мне мстить.
В облике уже видны тени этой мести.
– Я не могу иначе, слышишь?
Море слышит. Но оно не понимает. Безумно древнее, древнее любой земли, оно слышит. Но оно не хочет принимать мои слова.
Морская царевна готова впустить сухопутных! Мыслимо ли? И неважно, что это ради благополучия Морского Царства, для моря я теперь почти что враг. Почти – потому что море будет меня ненавидеть, но не посмеет причинить мне вреда.
– Я не могу…
Ещё тысячу раз повторить это? Да кому? Отражению в мутном зеркале, отделанном ракушками? И что изменится? У меня нет никого, кому я могу полностью доверить свои тайны и поступь мыслей. И это значит, что море во мне будет и дальше бунтовать и закипать обиженной чернотой: царевна, предающая море! Позор! Позор!
– Молчи…– белые пятна на коже чешутся, но я чую, что надо держаться от соблазна, а не то расчешу до крови. А там уже сложнее скрыть! Это эти следы я скрою за длинным рукавом, а кровь?
Сигер увидит, учует и поймёт, своим морем поймёт бунт моего. И мне точно конец. Так что терпи, Эва, во имя Морского Царства терпи, надейся, что это недолго.
К слову, о рукавах. Сейчас моё платье открывает пятна. Это неправильно. Надо поменять наряд, да поторопиться к обеду с драгоценным братцем, которого я мысленно уже обратила в пену морскую раз двести, не меньше.
Шорох за спиной…служанка! Зараза. Но мне некуда деться от её всевидящего чутья – всех моих слуг Сигер сменил. На всякий случай. Впрочем, Хотэма он убил, а я ничего не смогла сделать.
Нет, я могла сделать. Я не стала. Я не выдала себя, не выдала того, что Хотэм был на моей стороне всегда, и я об этом знала. Я промолчала и была вынуждена увидеть как он умирает в своей преданности мне.
Царь или царица должны защищать своих. А я? У меня прекрасное оправдание – я, друзья мои, ещё не на троне, а потому защитить никого не могу. Оправдание хорошее, но море во мне ему не верит.
– Что-то случилось, Хейли? – но надо держать себя вежливо. Даже со служанками. Особенно с ними. Пусть они тебе не нравятся, пусть они глупы, но именно малые, незаметные люди решают столь много. Они видят, они шпионят, они вовремя скрывают тайны и выдают их.
Я всегда пыталась помнить и простых солдат, и простых кухарок. Кто знает, что будет? А мне задать пару вопросов, да назвать по имени, да показать тем свою благодарность и расположенность несложно.
Хотя сейчас это как раз и сложно. Море волнуется во мне и меня тошнит. Но я держусь из злости и ненависти – оказывается, это прекрасная опора.
– Царь хочет знать, будете ли вы на ужине? – Хейли молода. Она не понимает ещё расстановки всех сил. Скорее всего, Сигер передал, что я больна, может быть, и умом, после смерти отца. Вот она, из искренних побуждений, и будет приглядывать за мной.
Если это так – хорошо. В этом случае, я быстро перетяну её на свою сторону. Главное, не ошибиться.
– Буду, Хейли.
Я раздумываю. Если попросить Хейли помочь мне переодеться, она увидит белые пятна на моей коже. В таком случае – что? Она спросит про них? Или сразу доложит Сигеру? А тот поймёт, что меня разрывает море и что я подтравливаюсь, чтобы не быть в смерть отравленной.
Сложно-сложно! Впрочем, сейчас мы и проверим. Рискнём.
– Хейли, помоги мне, пожалуйста, зашнуровать платье, – значит, выбираем середину.
Она кивает. То, с какой внимательностью она следит за мною, меня раздражает. Но все, кто хочет жить и править, должны уметь скрывать эмоции.
– Только не смотри на мои руки, – прошу я, заранее рассчитав тон. Пусть будет тихий, напуганный.
– Да, царевна, – соглашается она и, конечно, смотрит. В зеркале я вижу, как взгляд её находит белые пятна на моей коже.
Она удивлена, а я, словно спохватившись, рву верх платья, стремясь скрыть пятна.
– Я ведь просила! – теперь укор.
– Царевна, я…– она напугана. Вероятнее всего, она переживает о том, что я заразна. Не бойся, девочка, море не передаётся такой болезнью.
– Просила же! – в голос побольше слёз. Для верности, закрыть лицо, как бы стыдясь. Плакать царевне непозволительно. Во всяком случае, не перед служанкой. Но вот судорожно вздохнуть, да, вот так, Эва, ты молодец.
– Царевна…– Хейли расстроена всерьёз. Ещё бы!
– Не говори, – прошу я, – иначе тебя накажут.
Теперь отнять руки от лица, отвернуться, вроде бы я перебираю костяные гребни на столике, выбирая нужный. Я нарочно говорю «тебя накажут», потому что она молода и не знает, что такое наказание.
Но боится.
– Тебя накажут, – повторить уже увереннее, – это тайна.
– Вы больны? – догадывается служанка.
Больна, дитя моё, больна морем. Я предаю его, чтобы спасти моё царство. Я пущу в нём кровь, вздыблю его, и чернота разойдётся множеством кругов.
– Больна…почти, – усмехнуться, чтобы даже Хейли поняла, что всё не так однозначно.
– Что же с вами? – пугается она.
– Видишь ли, – побольше равнодушия, мол, я со всем смирилась, – есть такие положения, когда ты будешь мешать. Не скажу кому. Не стану. И тогда у тебя пойдёт болезнь.
Любой новичок при дворе понимает подобный намёк. Даже Хейли соображает. Она смотрит с ужасом, даже рот зажимает, чтобы не вскрикнуть.
– Не говори никому, – повторяю я, – иначе с тобой будет то же.
Она молода и красива, а в молодости очень страшно понять, что ты можешь потерять красоту и потеряешь её однажды. Наверное, для неё мои белые пятна ещё более уродливы, чем для меня. Всё-таки, я старше. И живу дольше.
А дальше как я и думала – она клянётся всем-всем-всем, что никому не скажет. Я утешаю её, дарю её гребень, украшенный мелкими синими жемчужинками. Они тонкие и блестят. Она даже забывает про меня и про пятна, любуется. Царский подарок. Только для меня это пустое, но зато она целиком моя.
Всё просто. Как же я люблю когда всё просто. Верить я ей пока не буду. Проверю, как держит она тайну. Но заручиться поддержкой на любом уровне – полезно.
Море недовольно во мне. Оно жаждет войны. Тот, кто сказал, что море – это мир, это жизнь и благословение, никогда не видел настоящего шторма. Море – это война, смерть и проклятие.
И всё это клокочет внутри, требует выхода, а не находя, ползёт по моему телу, проступает жаром и холодом. Я мёрзну и в то же время горю.
– Действуй, действуй! Убей его! убей врага! – беснуется во мне стихия и её голос мне уже слышен отчётливо.
– Тер-рпи! – требую я и сжимаю ладони так, что ногти впиваются в кожу до крови.
Терпи, Эва, терпи. Море возьмёт своё.
Сигер поглядывает на меня с тревогой и одновременно триумфом. Я ему опасна, но он хочет убедиться, что я сломлена. Наверное, такой я ему и кажусь – слабой и сломленной, вон, даже сижу рядом с братом-полукровкой Бардо, которого сам Сигер презирает.
Я, кстати, тоже. Ты либо сухопутная, либо морская душа. А Бардо – и там, и тут чужак. Но я должна иметь как можно больше союзников, а потому никогда, даже пока был жив отец, никакого грубого слова. Брат, такой же брат.
Ненавижу…
– Эва, сестра моя, ты слова не сказала ещё о моей гостье! – Сигер обращается ко мне нарочно громко.
Я не даю ему покоя одним своим присутствием.
Я спокойно отставляю кубок с вином в сторону. Внутри меня всё напряжено, но я не должна показать этого, не доставлю я Сигеру такого удовольствия. Оценивающе оглядываю красавицу из морского древнего рода, одну из потенциальных невест для моего брата.
Мне не нравится то, что она смотрит на Сигера с обожанием. И то, что она красива и молода. Я почти чувствую себя преступницей.
– Элайя очень красива, надеюсь, она будет для тебя счастьем, мой царь, – я отодвигаю кубок ещё дальше, – вы очень красивро смотритесь вместе.
Ещё ничего не решено, и Элайя одна из потенциальных невест. Она улыбается, смущается, радуется моей высокой оценке.
Радуйся-радуйся, рыбка блестящая! Ты, конечно, ни в чём не виновата, но как же ты мне мешаешь! Если у Сигера будет семья, свои дети, я стану ещё дальше от трона, а это значит, что тебе не жить.
Причём сейчас. Сегодня. Благо, не я одна не уважаю Сигера и не вижу в нём Царя. Благо, многие его советники преданы не трону, а морю, а море не говорило никогда детям убивать отцов. Наоборот – да, было дело. Но Сигер чужой для моря!
– Спасибо, царевна, я надеюсь, что мы с вами станем сёстрами, – красавица улыбается. Она счастлива.
Сёстрами? Да пошла ты! У меня их и без того много. Ты кем возомнила себя, селёдка? Я из царского рода, а ты мне в сёстры набиваться?
Эва, ты разошлась! Даром, что на лице нет и тени истинных мыслей – всё одно, недостойно так даже думать. Улыбайся, Эва, улыбайся.
– Она очень мила, правда? – допытывается Сигер. – И всё её семейство очень плодовито.
Да знаю я, знаю. Знатная фамилия мне уже и без того указка. Ну, милая, прости, ты не виновата.
– Давайте выпьем за красавицу? – перебиваю я. Я показываю Сигеру, что я нервничаю. Он доволен. Он думает, я боюсь за власть, которая всё дальше и дальше от меня. Ему неинтересно сражаться с полукровкой Бардо или блаженкой Аланой, которую он легко посадил под арест или с другими братьями и сёстрами. Нет, ему интересно унизить меня, растоптать.
Ну подавись, братец!
Нам подают новый кувшин с вином. Секретный. Мне и Элайе уже уготован белый яд в вине. Секрет кубков и мои соратники, которые есть и среди кухарок, и среди советников, что могут достать белый яд.
– За красоту! – я поднимаю кубок. Сейчас мне будет больно. Я подтравливаю себя, но одно дело половина дозы, другая…
Но я выживу. А вот Элайя – нет.
Она пьёт радостно и быстро, словно я могу передумать. Я тоже выпиваю залпом, уже заранее чувствуя резь в желудке. Мне будет больно, но зато я избавлю себя от подозрений и пойдёт молва в народ: кто-то хочет царевну со свету сжить…уж не царь ли?
Не затихнет подозрение, разойдётся кругами.
А если Хейли болтлива, то ещё лучше – травили, мол, царевну давно!
Ха-ха. Больно. Не до смеха, когда больно, но море во мне смеётся, пока я падаю куда-то всё ниже и ниже, пока мир вращается над моей головой и теряет краски.
– Очнулась! – голос, знакомый голос. Бардо. Полукровка. Чтоб тебя!
Ох, Океан! До чего же плохо! Мутит, море во мне сбито с толку, его кружит, оно не может найти стороны света. И я не могу. Лежу, стараясь не открывать глаза. во рту солёно, в носу щиплет…
– Прочь! – это уже Сигер. Встревожен. Что, царь, заставила я тебя полноваться? – Эва!
– М-м…– мне больно, больно открывать глаза, но я заслужила эту боль. Я защитница Морского Царства и я должна быть готова к жертвам.
– Эва, – Сигер склоняется надо мной, – как ты себя чувствуешь?
– Ч-что…
– Тише, тише! – он встревожен. Теперь он не царь, а мой брат. Теперь в его голосе тревога, настоящий ужас. Он понимает – если я умру, подумают на него. Уже, вернее всего, подумали. – Ты жива, это главное.
– Элайя? – говорить и правда сложно. Во рту слишком много соли.
Сигер мрачнеет.
– Мертва. Да и ты едва…
Закрываю глаза. Смотреть на свет больно. Смотреть на брата, который стал мне врагом и которого я однажды утоплю, неприятно.
– Это не я! – Сигер произносит то, ради чего он здесь. – Слышишь? Это не мой приказ! Эва! Я тебя не травил. Я веду дознание.
– М…– мне плохо. Мне очень плохо, но я торжествую в глубине своего моря. Он испугался. Он чувствует, что трон под ним шаток.
– Эва, мы найдём того, кто это сделал. Клянусь тебя память моего…
Он осекается. Его море душит его памятью. А я отворачиваюсь – мне можно, меня обидели, пытались убить!
В своих покоях ждать возвращения моего прислужника с вестями от сухопутных легче. Сигер, правда, каждый день заходит с пожеланиями и проверкой – как я себя чувствую? Но я держусь настороженно и не ем больше в обеденной зале.
Море нельзя предавать. Море – это суть живого и мёртвого, и если море кипит в твоей крови – не предавай его.
Но я предаю и буду предавать. Море – моя родина, моя судьба и моя могила. Но если я не предам море, если не свергну своего брата Сигера, убившего нашего отца и занявшего Морской Трон, то кто сделает это вместо меня?
Я могу идти открытой войной. Могу выйти к придворным и сказать, что я против власти своего брата, и я, царевна Эва, открыто обвиняю его в гибели нашего отца и в том, что он отрёк от трона других наших братьев и сестёр.
Могу я обвинить его? Легко! И будь я глупа, я бы сделала это сразу же. Море требовало этого. К сожалению, оно не всегда мягкое и огибающее, иногда ему нужно идти напролом, бушевать, проливаться праведным гневом и штормом.
Но кто бы меня тогда поддержал? Пара-тройка советников, кое-кто из армии?.. а народ и вовсе растерялся бы. Но если бы и поддержал, то к чему бы это привело? Едва ли Сигер бы распластался передо мной, извини, мол, сестрица…
Море не живёт так. Если Сигер пошёл на убийство отца, если оккупировал трон, то значит, и перед моими обвинениями не остановился бы. Ему проще было бы меня убить, чем признавать хоть какую-то вину.
Потому – молчи, Эва, крепко молчи.
Да и ему есть в чём меня обвинить. Или разве я не отодвигала по ссылкам и тюрьмам неугодных и опасных для моей будущей власти братьев и сестёр? Разве не подставляла я их передо отцом? Иногда и с помощью Сигера, иногда и без него?
Было, Эва, было!
Так что никто тут ничего не изменит. Ты обвинишь его, а он тебя. Но он Царь Морской, а ты его сестра всего лишь. Кому ты пойдёшь жаловаться? У кого будешь искать защиты?
Нет, Эва, напрямик идёт только шторм, а море – это вода, а значит – изменчивая стихия. Обойти препятствие проще, чем биться о берег, ломать его, кромсать и обращать в ничто. Нет, кровью пойти можно, тем более, море во мне этого ждёт и требует, но кровь нужно взбивать тогда, когда всё готово.
А так, в стену на кой ломиться?
Или безумная я?
Нет, не безумная. Во всяком случае, безумство моё иного толка. Я пойду против своего брата и отобью трон, но для этого мне придётся предать море, свой дом. Я жду вести от земных царей – люди всегда были жадными до морских сокровищ, не думаю, что им будет долго и странно размышлять, это вообще не в свойстве сухопутных.
Услышат, что море готово им открыться и отдать то, что им так желанно, и придут. А народ, моё Царство, возмутится: какой же из Сигера Царь, если позволяет он грабить море?
Не давать осторожно, изредка радуя сухопутные души, а грабить позволяя? А тут и я выйду – в праведном гневе и в такой же решимости. И вот тогда закровит море.
Но пока я ещё жду. Пока стою у зеркала, пытаясь понять – заметно ли со стороны как я изменилась? Пожалуй, если видеть меня редко, то я прежняя. Но Сигер всегда видел меня часто. И если бледность и худобу я могу ещё списать на то, что я всё ещё скорблю от отце, то вот глаза – нездоровый блеск черноты и белеющие, по рукам проступающие следы вен…
Я принимаю белый яд малыми дозами. Боюсь отравления. Для Сигера я угроза. Я знаю это, а он понимает, что я знаю. Успокоится народ, и меня не станет, Сигер позаботится.
Я бы позаботилась.
Да и небольшое нездоровье, слух о нём, мне на пользу. Но вот только я знаю, что перемены в моём облике, и эти белые пятна по коже рук – это уже не белый яд. Это море. Я дочь Морского Царя, и я предаю море. Ни одно предательство не может пройти безнаказанно и это значит, что море будет мне мстить.
В облике уже видны тени этой мести.
– Я не могу иначе, слышишь?
Море слышит. Но оно не понимает. Безумно древнее, древнее любой земли, оно слышит. Но оно не хочет принимать мои слова.
Морская царевна готова впустить сухопутных! Мыслимо ли? И неважно, что это ради благополучия Морского Царства, для моря я теперь почти что враг. Почти – потому что море будет меня ненавидеть, но не посмеет причинить мне вреда.
– Я не могу…
Ещё тысячу раз повторить это? Да кому? Отражению в мутном зеркале, отделанном ракушками? И что изменится? У меня нет никого, кому я могу полностью доверить свои тайны и поступь мыслей. И это значит, что море во мне будет и дальше бунтовать и закипать обиженной чернотой: царевна, предающая море! Позор! Позор!
– Молчи…– белые пятна на коже чешутся, но я чую, что надо держаться от соблазна, а не то расчешу до крови. А там уже сложнее скрыть! Это эти следы я скрою за длинным рукавом, а кровь?
Сигер увидит, учует и поймёт, своим морем поймёт бунт моего. И мне точно конец. Так что терпи, Эва, во имя Морского Царства терпи, надейся, что это недолго.
К слову, о рукавах. Сейчас моё платье открывает пятна. Это неправильно. Надо поменять наряд, да поторопиться к обеду с драгоценным братцем, которого я мысленно уже обратила в пену морскую раз двести, не меньше.
Шорох за спиной…служанка! Зараза. Но мне некуда деться от её всевидящего чутья – всех моих слуг Сигер сменил. На всякий случай. Впрочем, Хотэма он убил, а я ничего не смогла сделать.
Нет, я могла сделать. Я не стала. Я не выдала себя, не выдала того, что Хотэм был на моей стороне всегда, и я об этом знала. Я промолчала и была вынуждена увидеть как он умирает в своей преданности мне.
Царь или царица должны защищать своих. А я? У меня прекрасное оправдание – я, друзья мои, ещё не на троне, а потому защитить никого не могу. Оправдание хорошее, но море во мне ему не верит.
– Что-то случилось, Хейли? – но надо держать себя вежливо. Даже со служанками. Особенно с ними. Пусть они тебе не нравятся, пусть они глупы, но именно малые, незаметные люди решают столь много. Они видят, они шпионят, они вовремя скрывают тайны и выдают их.
Я всегда пыталась помнить и простых солдат, и простых кухарок. Кто знает, что будет? А мне задать пару вопросов, да назвать по имени, да показать тем свою благодарность и расположенность несложно.
Хотя сейчас это как раз и сложно. Море волнуется во мне и меня тошнит. Но я держусь из злости и ненависти – оказывается, это прекрасная опора.
– Царь хочет знать, будете ли вы на ужине? – Хейли молода. Она не понимает ещё расстановки всех сил. Скорее всего, Сигер передал, что я больна, может быть, и умом, после смерти отца. Вот она, из искренних побуждений, и будет приглядывать за мной.
Если это так – хорошо. В этом случае, я быстро перетяну её на свою сторону. Главное, не ошибиться.
– Буду, Хейли.
Я раздумываю. Если попросить Хейли помочь мне переодеться, она увидит белые пятна на моей коже. В таком случае – что? Она спросит про них? Или сразу доложит Сигеру? А тот поймёт, что меня разрывает море и что я подтравливаюсь, чтобы не быть в смерть отравленной.
Сложно-сложно! Впрочем, сейчас мы и проверим. Рискнём.
– Хейли, помоги мне, пожалуйста, зашнуровать платье, – значит, выбираем середину.
Она кивает. То, с какой внимательностью она следит за мною, меня раздражает. Но все, кто хочет жить и править, должны уметь скрывать эмоции.
– Только не смотри на мои руки, – прошу я, заранее рассчитав тон. Пусть будет тихий, напуганный.
– Да, царевна, – соглашается она и, конечно, смотрит. В зеркале я вижу, как взгляд её находит белые пятна на моей коже.
Она удивлена, а я, словно спохватившись, рву верх платья, стремясь скрыть пятна.
– Я ведь просила! – теперь укор.
– Царевна, я…– она напугана. Вероятнее всего, она переживает о том, что я заразна. Не бойся, девочка, море не передаётся такой болезнью.
– Просила же! – в голос побольше слёз. Для верности, закрыть лицо, как бы стыдясь. Плакать царевне непозволительно. Во всяком случае, не перед служанкой. Но вот судорожно вздохнуть, да, вот так, Эва, ты молодец.
– Царевна…– Хейли расстроена всерьёз. Ещё бы!
– Не говори, – прошу я, – иначе тебя накажут.
Теперь отнять руки от лица, отвернуться, вроде бы я перебираю костяные гребни на столике, выбирая нужный. Я нарочно говорю «тебя накажут», потому что она молода и не знает, что такое наказание.
Но боится.
– Тебя накажут, – повторить уже увереннее, – это тайна.
– Вы больны? – догадывается служанка.
Больна, дитя моё, больна морем. Я предаю его, чтобы спасти моё царство. Я пущу в нём кровь, вздыблю его, и чернота разойдётся множеством кругов.
– Больна…почти, – усмехнуться, чтобы даже Хейли поняла, что всё не так однозначно.
– Что же с вами? – пугается она.
– Видишь ли, – побольше равнодушия, мол, я со всем смирилась, – есть такие положения, когда ты будешь мешать. Не скажу кому. Не стану. И тогда у тебя пойдёт болезнь.
Любой новичок при дворе понимает подобный намёк. Даже Хейли соображает. Она смотрит с ужасом, даже рот зажимает, чтобы не вскрикнуть.
– Не говори никому, – повторяю я, – иначе с тобой будет то же.
Она молода и красива, а в молодости очень страшно понять, что ты можешь потерять красоту и потеряешь её однажды. Наверное, для неё мои белые пятна ещё более уродливы, чем для меня. Всё-таки, я старше. И живу дольше.
А дальше как я и думала – она клянётся всем-всем-всем, что никому не скажет. Я утешаю её, дарю её гребень, украшенный мелкими синими жемчужинками. Они тонкие и блестят. Она даже забывает про меня и про пятна, любуется. Царский подарок. Только для меня это пустое, но зато она целиком моя.
Всё просто. Как же я люблю когда всё просто. Верить я ей пока не буду. Проверю, как держит она тайну. Но заручиться поддержкой на любом уровне – полезно.
Море недовольно во мне. Оно жаждет войны. Тот, кто сказал, что море – это мир, это жизнь и благословение, никогда не видел настоящего шторма. Море – это война, смерть и проклятие.
И всё это клокочет внутри, требует выхода, а не находя, ползёт по моему телу, проступает жаром и холодом. Я мёрзну и в то же время горю.
– Действуй, действуй! Убей его! убей врага! – беснуется во мне стихия и её голос мне уже слышен отчётливо.
– Тер-рпи! – требую я и сжимаю ладони так, что ногти впиваются в кожу до крови.
Терпи, Эва, терпи. Море возьмёт своё.
***
Сигер поглядывает на меня с тревогой и одновременно триумфом. Я ему опасна, но он хочет убедиться, что я сломлена. Наверное, такой я ему и кажусь – слабой и сломленной, вон, даже сижу рядом с братом-полукровкой Бардо, которого сам Сигер презирает.
Я, кстати, тоже. Ты либо сухопутная, либо морская душа. А Бардо – и там, и тут чужак. Но я должна иметь как можно больше союзников, а потому никогда, даже пока был жив отец, никакого грубого слова. Брат, такой же брат.
Ненавижу…
– Эва, сестра моя, ты слова не сказала ещё о моей гостье! – Сигер обращается ко мне нарочно громко.
Я не даю ему покоя одним своим присутствием.
Я спокойно отставляю кубок с вином в сторону. Внутри меня всё напряжено, но я не должна показать этого, не доставлю я Сигеру такого удовольствия. Оценивающе оглядываю красавицу из морского древнего рода, одну из потенциальных невест для моего брата.
Мне не нравится то, что она смотрит на Сигера с обожанием. И то, что она красива и молода. Я почти чувствую себя преступницей.
– Элайя очень красива, надеюсь, она будет для тебя счастьем, мой царь, – я отодвигаю кубок ещё дальше, – вы очень красивро смотритесь вместе.
Ещё ничего не решено, и Элайя одна из потенциальных невест. Она улыбается, смущается, радуется моей высокой оценке.
Радуйся-радуйся, рыбка блестящая! Ты, конечно, ни в чём не виновата, но как же ты мне мешаешь! Если у Сигера будет семья, свои дети, я стану ещё дальше от трона, а это значит, что тебе не жить.
Причём сейчас. Сегодня. Благо, не я одна не уважаю Сигера и не вижу в нём Царя. Благо, многие его советники преданы не трону, а морю, а море не говорило никогда детям убивать отцов. Наоборот – да, было дело. Но Сигер чужой для моря!
– Спасибо, царевна, я надеюсь, что мы с вами станем сёстрами, – красавица улыбается. Она счастлива.
Сёстрами? Да пошла ты! У меня их и без того много. Ты кем возомнила себя, селёдка? Я из царского рода, а ты мне в сёстры набиваться?
Эва, ты разошлась! Даром, что на лице нет и тени истинных мыслей – всё одно, недостойно так даже думать. Улыбайся, Эва, улыбайся.
– Она очень мила, правда? – допытывается Сигер. – И всё её семейство очень плодовито.
Да знаю я, знаю. Знатная фамилия мне уже и без того указка. Ну, милая, прости, ты не виновата.
– Давайте выпьем за красавицу? – перебиваю я. Я показываю Сигеру, что я нервничаю. Он доволен. Он думает, я боюсь за власть, которая всё дальше и дальше от меня. Ему неинтересно сражаться с полукровкой Бардо или блаженкой Аланой, которую он легко посадил под арест или с другими братьями и сёстрами. Нет, ему интересно унизить меня, растоптать.
Ну подавись, братец!
Нам подают новый кувшин с вином. Секретный. Мне и Элайе уже уготован белый яд в вине. Секрет кубков и мои соратники, которые есть и среди кухарок, и среди советников, что могут достать белый яд.
– За красоту! – я поднимаю кубок. Сейчас мне будет больно. Я подтравливаю себя, но одно дело половина дозы, другая…
Но я выживу. А вот Элайя – нет.
Она пьёт радостно и быстро, словно я могу передумать. Я тоже выпиваю залпом, уже заранее чувствуя резь в желудке. Мне будет больно, но зато я избавлю себя от подозрений и пойдёт молва в народ: кто-то хочет царевну со свету сжить…уж не царь ли?
Не затихнет подозрение, разойдётся кругами.
А если Хейли болтлива, то ещё лучше – травили, мол, царевну давно!
Ха-ха. Больно. Не до смеха, когда больно, но море во мне смеётся, пока я падаю куда-то всё ниже и ниже, пока мир вращается над моей головой и теряет краски.
***
– Очнулась! – голос, знакомый голос. Бардо. Полукровка. Чтоб тебя!
Ох, Океан! До чего же плохо! Мутит, море во мне сбито с толку, его кружит, оно не может найти стороны света. И я не могу. Лежу, стараясь не открывать глаза. во рту солёно, в носу щиплет…
– Прочь! – это уже Сигер. Встревожен. Что, царь, заставила я тебя полноваться? – Эва!
– М-м…– мне больно, больно открывать глаза, но я заслужила эту боль. Я защитница Морского Царства и я должна быть готова к жертвам.
– Эва, – Сигер склоняется надо мной, – как ты себя чувствуешь?
– Ч-что…
– Тише, тише! – он встревожен. Теперь он не царь, а мой брат. Теперь в его голосе тревога, настоящий ужас. Он понимает – если я умру, подумают на него. Уже, вернее всего, подумали. – Ты жива, это главное.
– Элайя? – говорить и правда сложно. Во рту слишком много соли.
Сигер мрачнеет.
– Мертва. Да и ты едва…
Закрываю глаза. Смотреть на свет больно. Смотреть на брата, который стал мне врагом и которого я однажды утоплю, неприятно.
– Это не я! – Сигер произносит то, ради чего он здесь. – Слышишь? Это не мой приказ! Эва! Я тебя не травил. Я веду дознание.
– М…– мне плохо. Мне очень плохо, но я торжествую в глубине своего моря. Он испугался. Он чувствует, что трон под ним шаток.
– Эва, мы найдём того, кто это сделал. Клянусь тебя память моего…
Он осекается. Его море душит его памятью. А я отворачиваюсь – мне можно, меня обидели, пытались убить!
***
В своих покоях ждать возвращения моего прислужника с вестями от сухопутных легче. Сигер, правда, каждый день заходит с пожеланиями и проверкой – как я себя чувствую? Но я держусь настороженно и не ем больше в обеденной зале.
