Кровь всегда выглядит странно в мире мертвых.
– Тогда кому больно, Джон?
– Им…– он мотнул головой так лихо, что та, кажется, была готова оторваться, и бинты заколыхались по всему его телу.
Им больно. Пациентам?
– Людям, что здесь лежат? – а вот это уже интересно.
– Да.
– И ты…
– Успокаиваю их, – Джон снова смотрел на меня. – Я говорю им, что в смерти нет боли. Умирать не страшно. Иногда я прошу врачей дать им лекарство.
Отсюда и пациенты, которые уверяют, что видели его, и он пытался им что-то сказать. Отсюда и то, что на посту медсестер раздаются звонки – не о себе печется Джон Хейген, его песня спета и он это знает. Но сострадание к ближнему не дает ему уйти.
Нет, не сострадание. Он чувствует себя тем, кто контролирует ситуацию, владеет ею всецело.
– Ты видишь других? – я спросила уже незапланированное, но мне надо было его отвлечь перед другим вопросом.
– Их толпы, они приходят и иногда исчезают. А иногда я вижу их снова.
Но они тихие, поэтому к ним нет вопросов. По-хорошему, зачистить бы эту больницу полностью. Но у больницы нет таких бюджетов.
– Дверь с петель зачем сорвал? – спросила я строго. С призраками нельзя бояться. Это они должны бояться тебя, твоей жизни.
Они должны помнить что мертвы.
– Они…все они. Они хотели меня закрыть. Чтобы я не видел. Не видел боли. Не хочу быть в палате. Не хочу не видеть…
Ну да, ну да, а то, что ты, собственно, бестелесен и можешь везде пройти – это, конечно, тебе шутки!
– Так нельзя, Джон, ты мертв, а они живы. Ты пугаешь людей, а не помогаешь им.
Джон нервничал. Пытался нервничать. Мои слова ему были не по вкусу, но затрагивали какие-то глубины остатков его личности.
– они забудут… забудут о тех, кому больно.
– Кто? Врачи?
Кивок.
– Врачи сами знают когда и как кого лечить. Не надо их контролировать. Не надо их пугать и уж тем более – нельзя пугать пациентов. Когда они видят тебя, они не чувствуют друга. Они видят смерть. Они боятся, а страх убивает хуже любой болезни. Понимаешь?
Он понимал, но хотел быть нужным. Наверное, он и при жизни был таким. С обостренным чувством контроля и желанием отследить всех и вся. И прикрыть это заботой о ближнем. Отвратительно! Но его время прошло, а меня уже жало посмертие, напоминая, что пора и честь знать…
Сейчас, только кое-что попробую и постараюсь уйти.
– Джон, давай вот как договоримся. Я передам твою просьбу главному врачу. Она передаст врачам и медсестрам. Они будут следить, следить за всеми. А ты…
– Я буду здесь.
Снова здорово!
– Тогда не пугай их.
Джон молчал. Посмертие меня уже теснило, у меня все уже плавилось перед глазами, сминая и палату, и Джона.
– Я буду пугать их, если почувствую, что они снова не справляются.
– Нет, не будешь. Ты мертв. Не тебе решать, как жить живым.
Ненавижу эти торги. Но и уходить, почти вырвав победу, нельзя.
– Я буду следить…
– В крайнем случае, Джон! В крайнем!
Ребекка встретила меня волнением. Она поднялась мне навстречу, пытаясь прочесть в моих глазах ответ. Я коротко кивнула и без сил рухнула в кресло. Знобило теперь уже меня – выбираться из посмертия та еще задача. Тут будет всё – от озноба и тошноты, до откровенной потери сознания, потому что посмертие пьёт силы. Пьет жизнь.
– Короче так, – я с трудом говорила, язык отказывался шевелиться, утомившись не хуже меня и будто бы даже распухнув от долгой, непривычной речи, – Джон остаётся. Но будет вести себя иначе. Можете возвращать на этаж пациентов. Но… вам придется кое-что сделать.
– Может воды? – Ребекка, глядя на мое состояние, всё-таки догадалась до вежливости.
Я кивнула и продолжила только когда её дрожащие руки передали мне стакан с водой. Теплая. Фу. Но горло саднило и пришлось принять и это.
– Словом, чтобы дежурство ваше шло спокойно, каждый раз заходим вечером в палату и сообщаем, что всем пациентам дано обезболивающее. А он будет молчать. И если раздастся вдруг какой звонок из палаты, значит, дело плохо и действительно нужно идти туда.
– Вы что, не избавились от него? – Ребекка смотрела на меня с презрением. Ну надо же! я ей рассказываю как с призраком ужиться и обернуть его на службу да на пользу, а она кривится.
– Я решила вашу проблему. Он умер в боли, но пока не готов уйти. Однажды это случится, а пока это единственный метод, который я вам предлагаю. Ему кажется, что другим больно и если он будет слышать, что другие… в порядке, то вы просто получаете стража, который сообщит вам о реальном проблеме.
– Но он остается здесь? – Ребекка дернулась. – Снова? А двери?
– А вы его не игнорируйте и он будет полезен.
– Но он будет здесь! – Ребекка не желала понять того, что мне стало понятно ещё четверть часа назад.
– Он будет безобиден, он будет вам даже помогать, если будет слышать одну фразу каждый день. От вас или от кого-либо из персонала. Согласитесь, это не такая уж…
– Мы договаривались, что вы нас от него избавите!
Ну уж орать на меня не надо. Не заслужила.
– Мы договаривались, что я решу вашу проблему, – напомнила я, – я это сделала. Теперь я пойду отсюда, а вам пришлют чек.
– За то, что он здесь? – возмутилась Ребекка. – Вы должны были избавить нас от этого существа! А теперь мы что, должны подстраиваться под его требования? А если он снова нападет.
– Не нападет, – я хмыкнула, – мы договорились. И я предлагаю ему попробовать поверить, а если не получится, звоните и мы изгоним его уже силой.
– А сейчас почему нельзя?
Волак, прости, разгребать тебе ещё одну жалобу.
– Потому что он мертв и будет мертвым вечность, и чтобы эта вечность не была такой же паршивой, как стены этого кабинета, можно пойти ему хоть в чем-нибудь навстречу!
Ребекка возмущенно взглянула на меня:
– вы должны заботиться о живых, а не об этих, этих…
Мне стало легко. Жалоба так жалоба. Я честно пыталась.
– Я должна мертвым и не должна живым. И скажи спасибо, что я не посоветовала ему других призраков на вас напустить. Но я уже жалею об этом. до свидания, чек пришлют.
Она ещё возмущалась за моей спиной, но я уже шла прочь. Плевать, я считаю себя правой. Я не изгнала призрака, но я дала ему немного жизни. Это роскошь, а потом он уйдет. Посмотрит на мир живых поближе и это неизбежно случится.
– Простите! – меня догнали. Но не Ребекка, нет. Медсестра. Крайне озадаченная, встревоженная…
Я узнала её имя ещё до того как она назвалась. Эбби. Про нее мне и рассказала Ребекка.
– Что, говорите, надо ему сказать? – спросила Эбби, смущаясь.
– Что все пациенты получили лекарство от боли, и всё под контролем, – сказала я. – Вы…будете это делать?
– А почему нет? – удивилась Эбби, – по-моему, это немного. И потом, нам лучше дружить с ним. Разве не так?
(*) из цикла «Мёртвые дома» - вселенная отдельных рассказов. Предыдущие рассказы: «Рутина, рутина…» , «Отрешение» , «Тот шкаф», «О холоде», «Тишина», «Та квартира», «Об одной глупости» и «Слово». Каждый рассказ можно читать отдельно.
– Тогда кому больно, Джон?
– Им…– он мотнул головой так лихо, что та, кажется, была готова оторваться, и бинты заколыхались по всему его телу.
Им больно. Пациентам?
– Людям, что здесь лежат? – а вот это уже интересно.
– Да.
– И ты…
– Успокаиваю их, – Джон снова смотрел на меня. – Я говорю им, что в смерти нет боли. Умирать не страшно. Иногда я прошу врачей дать им лекарство.
Отсюда и пациенты, которые уверяют, что видели его, и он пытался им что-то сказать. Отсюда и то, что на посту медсестер раздаются звонки – не о себе печется Джон Хейген, его песня спета и он это знает. Но сострадание к ближнему не дает ему уйти.
Нет, не сострадание. Он чувствует себя тем, кто контролирует ситуацию, владеет ею всецело.
– Ты видишь других? – я спросила уже незапланированное, но мне надо было его отвлечь перед другим вопросом.
– Их толпы, они приходят и иногда исчезают. А иногда я вижу их снова.
Но они тихие, поэтому к ним нет вопросов. По-хорошему, зачистить бы эту больницу полностью. Но у больницы нет таких бюджетов.
– Дверь с петель зачем сорвал? – спросила я строго. С призраками нельзя бояться. Это они должны бояться тебя, твоей жизни.
Они должны помнить что мертвы.
– Они…все они. Они хотели меня закрыть. Чтобы я не видел. Не видел боли. Не хочу быть в палате. Не хочу не видеть…
Ну да, ну да, а то, что ты, собственно, бестелесен и можешь везде пройти – это, конечно, тебе шутки!
– Так нельзя, Джон, ты мертв, а они живы. Ты пугаешь людей, а не помогаешь им.
Джон нервничал. Пытался нервничать. Мои слова ему были не по вкусу, но затрагивали какие-то глубины остатков его личности.
– они забудут… забудут о тех, кому больно.
– Кто? Врачи?
Кивок.
– Врачи сами знают когда и как кого лечить. Не надо их контролировать. Не надо их пугать и уж тем более – нельзя пугать пациентов. Когда они видят тебя, они не чувствуют друга. Они видят смерть. Они боятся, а страх убивает хуже любой болезни. Понимаешь?
Он понимал, но хотел быть нужным. Наверное, он и при жизни был таким. С обостренным чувством контроля и желанием отследить всех и вся. И прикрыть это заботой о ближнем. Отвратительно! Но его время прошло, а меня уже жало посмертие, напоминая, что пора и честь знать…
Сейчас, только кое-что попробую и постараюсь уйти.
– Джон, давай вот как договоримся. Я передам твою просьбу главному врачу. Она передаст врачам и медсестрам. Они будут следить, следить за всеми. А ты…
– Я буду здесь.
Снова здорово!
– Тогда не пугай их.
Джон молчал. Посмертие меня уже теснило, у меня все уже плавилось перед глазами, сминая и палату, и Джона.
– Я буду пугать их, если почувствую, что они снова не справляются.
– Нет, не будешь. Ты мертв. Не тебе решать, как жить живым.
Ненавижу эти торги. Но и уходить, почти вырвав победу, нельзя.
– Я буду следить…
– В крайнем случае, Джон! В крайнем!
***
Ребекка встретила меня волнением. Она поднялась мне навстречу, пытаясь прочесть в моих глазах ответ. Я коротко кивнула и без сил рухнула в кресло. Знобило теперь уже меня – выбираться из посмертия та еще задача. Тут будет всё – от озноба и тошноты, до откровенной потери сознания, потому что посмертие пьёт силы. Пьет жизнь.
– Короче так, – я с трудом говорила, язык отказывался шевелиться, утомившись не хуже меня и будто бы даже распухнув от долгой, непривычной речи, – Джон остаётся. Но будет вести себя иначе. Можете возвращать на этаж пациентов. Но… вам придется кое-что сделать.
– Может воды? – Ребекка, глядя на мое состояние, всё-таки догадалась до вежливости.
Я кивнула и продолжила только когда её дрожащие руки передали мне стакан с водой. Теплая. Фу. Но горло саднило и пришлось принять и это.
– Словом, чтобы дежурство ваше шло спокойно, каждый раз заходим вечером в палату и сообщаем, что всем пациентам дано обезболивающее. А он будет молчать. И если раздастся вдруг какой звонок из палаты, значит, дело плохо и действительно нужно идти туда.
– Вы что, не избавились от него? – Ребекка смотрела на меня с презрением. Ну надо же! я ей рассказываю как с призраком ужиться и обернуть его на службу да на пользу, а она кривится.
– Я решила вашу проблему. Он умер в боли, но пока не готов уйти. Однажды это случится, а пока это единственный метод, который я вам предлагаю. Ему кажется, что другим больно и если он будет слышать, что другие… в порядке, то вы просто получаете стража, который сообщит вам о реальном проблеме.
– Но он остается здесь? – Ребекка дернулась. – Снова? А двери?
– А вы его не игнорируйте и он будет полезен.
– Но он будет здесь! – Ребекка не желала понять того, что мне стало понятно ещё четверть часа назад.
– Он будет безобиден, он будет вам даже помогать, если будет слышать одну фразу каждый день. От вас или от кого-либо из персонала. Согласитесь, это не такая уж…
– Мы договаривались, что вы нас от него избавите!
Ну уж орать на меня не надо. Не заслужила.
– Мы договаривались, что я решу вашу проблему, – напомнила я, – я это сделала. Теперь я пойду отсюда, а вам пришлют чек.
– За то, что он здесь? – возмутилась Ребекка. – Вы должны были избавить нас от этого существа! А теперь мы что, должны подстраиваться под его требования? А если он снова нападет.
– Не нападет, – я хмыкнула, – мы договорились. И я предлагаю ему попробовать поверить, а если не получится, звоните и мы изгоним его уже силой.
– А сейчас почему нельзя?
Волак, прости, разгребать тебе ещё одну жалобу.
– Потому что он мертв и будет мертвым вечность, и чтобы эта вечность не была такой же паршивой, как стены этого кабинета, можно пойти ему хоть в чем-нибудь навстречу!
Ребекка возмущенно взглянула на меня:
– вы должны заботиться о живых, а не об этих, этих…
Мне стало легко. Жалоба так жалоба. Я честно пыталась.
– Я должна мертвым и не должна живым. И скажи спасибо, что я не посоветовала ему других призраков на вас напустить. Но я уже жалею об этом. до свидания, чек пришлют.
Она ещё возмущалась за моей спиной, но я уже шла прочь. Плевать, я считаю себя правой. Я не изгнала призрака, но я дала ему немного жизни. Это роскошь, а потом он уйдет. Посмотрит на мир живых поближе и это неизбежно случится.
– Простите! – меня догнали. Но не Ребекка, нет. Медсестра. Крайне озадаченная, встревоженная…
Я узнала её имя ещё до того как она назвалась. Эбби. Про нее мне и рассказала Ребекка.
– Что, говорите, надо ему сказать? – спросила Эбби, смущаясь.
– Что все пациенты получили лекарство от боли, и всё под контролем, – сказала я. – Вы…будете это делать?
– А почему нет? – удивилась Эбби, – по-моему, это немного. И потом, нам лучше дружить с ним. Разве не так?
(*) из цикла «Мёртвые дома» - вселенная отдельных рассказов. Предыдущие рассказы: «Рутина, рутина…» , «Отрешение» , «Тот шкаф», «О холоде», «Тишина», «Та квартира», «Об одной глупости» и «Слово». Каждый рассказ можно читать отдельно.
