Сигер косится на меня с подозрением. Он надеется на то, что его взгляды незаметны, на его стороне железный аргумент: я ведь не реагирую! Но я вижу, вижу краем глаза его нервные движения. Он боится меня.
И правильно делает! Сигер убил нашего отца – Морского Царя колдовством, узурпировал мой трон, и вынужденно держит себя хорошим братом, чтобы не подняла я откровенного мятежа. Меня любят больше, чем его – я всю жизнь заботилась о своих тенях, о своей репутации, я была внимательна, я обретала любовь.
А он убил нашего отца, нашего Царя. И теперь боится.
Пусть боится. Мне нравится когда он в страхе. Впрочем, тут главное не увлечься. Это пока не разошлись слухи, пока моя жизнь ему нужна – я могу держать его страхом, а дальше…
Что ж, он не верит мне и поступает неожиданно разумно. Я могу делать вид, что я насквозь ушла в траур, носить одни скорбные одежды, быть рассеянной и отвечать невпопад, но он меня знает – мы вместе отодвигали от трона отца наших братьев и сестёр. Он знает, что я не сдамся.
Но вынужден идти мне на уступки, приглашать меня на пиры, демонстрируя наше единство, а теперь я и в зале Совета появилась. Ещё недавно я сидела здесь и решала дела нашего отца, а теперь его нет, и что будет дальше – то знают лишь глубины.
Я мирно просматриваю бумаги, Сигер косится на меня. Знает щука в какую заводь заплыла! Знает не разумом, а сердцем, что я без союзников не осталась – у меня есть верные союзы, и есть союзы внезапные, как, например, с нашим братом Бардо – он полукровка и я его презирала за это всегда, негоже царевичу быть царевичем наполовину, а наполовину сухопутного рода. Но отец приближал его к себе, и я, не зная причины такой любви, тоже не касалась Бардо ненавистью. Пусть будет…
И теперь Бардо на моей стороне. Это еще одна удобна разменная монета, какой стала дурочка Алана.
–Сестра, – Сигер не выдерживает, ему не нравится моё присутствие на Совете, ему не нравится то, что он вынужден терпеть это самое присутствие, и не нравится то, что на меня поглядывают его советники, – ты как-то побледнела. Может быть, ты нездорова? Желаешь прилечь? Дела трона изматывают, я не хочу, чтобы…
–Я в порядке, мой царь, только немного проголодалась. Не будете ли вы так добры, чтобы подать чего-нибудь на перекуску? Полагаю, советники со мной согласятся?
Мой ответ как вода. В нём много слоёв. Во-первых, я делаю вид что не понимаю намёка Сигера. Будь я хорошей и покладистой сестрой, я бы подорвалась и сказала бы что он, конечно, своей чуткостью угадал! Но какая я могу быть? уж точно не покладистая! Так что даже если бы я сейчас и впрямь умирала, я бы всё равно осталась здесь!
Во-вторых, я перебила его. Да, я перебила царя. Не брата, а царя. Потому что моя присяга ему не означает то, что я его хоть сколько-нибудь уважаю и советники должны это понять, а они поймут – те, кто долго обитают при дворе, всегда считывают такие незначительности. Ну и, наконец, в-третьих, советники, скорее всего, решат, что я плохо себя чувствую. Плохо себя чувствую и остаюсь! Вопреки всему. Не доверяю брату. Не доверяю Царю.
–Ты слышал! – Сигер, как всегда, в своей манере. Он только отдаёт приказы и даже не пытается узнать имени слуги, что несчастно торчит в нашем зале.
Но слуга понятлив, он бросается прочь, а я успеваю всё же послать ему виноватую улыбку, мол, ну такой вот он грубиян. Сигер сам виноват. Кто виноват в том, что он не утруждает себя запоминанием имён? Кто виноват в том, что Сигер не желает знать историю, которая не раз доказывала, что даже мелкий, незначительный субъект может сыграть свою роль? Служанка может привести тайными ходами, мальчишка-чашник может подлить яда в твоё вино, а слуга, что помогал тебе застёгивать камзол, легко может перерезать тебе горло…
Но Сигер всегда был снобом. Я тоже, но я одолеваю это в себе. Мне царствовать однажды или разойтись пеной морскою по бесконечной воде.
Подают тарелки. Есть я не хочу, но придётся делать вид. К несчастью, рядом со мною ставят тарелку с пирожными-ракушками-жемчужинками. Меня едва не пробивает на дрожь, я успеваю схватиться в последний момент.
Жемчужинки – любимые пирожные нашей сестры – Аланы. Младшенькая, любимица отца, о, как она меня раздражала! Певунья, плясунья, вечно в смехе и улыбках, в песнях и венках. Она тянулась ко мне, а я терпела.
Но в конце концов…
«Ты сделала то, что должна была сделать, Эва!» – голос разума строг и безжалостен. Правильно, он говорит правильные вещи. То, что Алана открыто не признавала Сигера Царём, то, что отказалась ему присягать – великая глупость. Даже я присягнула.
Он ещё терпел! Запер её в покоях, надеялся, что она одумается – не с руки было ему казнить любимицу отца в первые дни правления. Но Алана сказала мне, тайно сказала, что хочет убить Сигера. У неё не было никакого шанса – она и ножа в руках-то не держала! Но я всё равно сказала об этом брату.
Сигеру. Царю, чтоб его!
И теперь Алана в темнице. Там холодно и сыро, там нет не только пирожных-жемчужинок, но и бульона не подадут горячего. Для изнеженной Аланы это кошмар. А для меня – выгода. Во-первых, так я смогу её выпустить, и народ это понравится. Во-вторых, в дальнейшем, даст Океан, Алана будет тише и податливее.
Это ещё одна выгода. Это ещё одно дело, происходящее по принципу «так надо». И я уговариваю себя, что это на благо, что я забочусь обо всём будущем Морского Царства и заключение Аланы – малая жертва. Я уговариваю себя тем, что покусись она на Сигера, оказалась бы там же, а так я хоть показала ему, что на его стороне.
Я уговариваю себя, уговариваю, а совесть спорит с голосом разума. Совесть зовёт её освободить, разум смеётся: это ни к чему сейчас! Позже это будет выглядеть красиво. Красиво и благородно: молодая царица Эва, новая властительница Морского Царства освобождает из заточения свою сестру царевну Алану, заключённую туда узурпатором Сигером!
Вот так! И чем хуже будет вид Аланы, тем большим злом будет Сигер. Так что – на благо!
Я успокаиваю себя. Раз за разом. Тяжело быть тем, у кого нет жалости к ближнему, пусть и не самому лучшему, приставучему ближнему. Но это ради блага. Мне царствовать или пеной уйти.
Сигер пытается говорить с советниками непринуждённо и весело, вроде бы у нас не совещание, прерванное перекусом, а дружеская посиделка. Но я вижу – он и сам себе не верит. Его взгляд всё время находит меня. А я что? Я отвечаю, я говорю, я даже улыбаюсь, вроде бы случайно, но больше рассеянно. Я играю, и каждое своё движение я должна контролировать.
Наконец кончен и перекус, и Совет. Я поднимаюсь первая – пусть все думают, что мне и впрямь плохо, но я сидела здесь вопреки этому «плохо». Главное не увлечься, а то народ решит что я больна. А мне этого не надо. Вообще надо бы показать, что я не больна даже, а просто не хочу быть близко к своему брату, что я его…
Что лучше? Презираю или боюсь? Вопрос серьёзный. Презирать – это, значит, действовать. Я дочь своего отца – Морского Царя, а не овца сухопутная. Боюсь? Ну я же не Алана! Океан, а задача-то сложная, надо бы подумать, и решить определённо что именно я должна демонстрировать.
–Царевна? – вздрагиваю, услышав голос, оборачиваюсь.
Советник по внешним водам. Симон. Он служил ещё моему Отцу, учил меня подчинять стихию, покоряясь ей, а ещё вдалбливал в мою непокорную голову про водные рельефы и про течения.
–Что-то случилось? – больше тревоги в голос, опасливый взгляд по сторонам. Пусть видит, что я опасаюсь.
–Я хотел поговорить с тобою, царевна, – Симон слегка склоняет голову. – Можем ли мы прогуляться?
Я вижу как за спиной Симона появляется ещё одна тень. Хотэм! Верный стражник, старый воитель, ушедший на покой с войны на дворцовую службу. Мой первый союзник, имеющий и по сей день влияние на армию.
–Царевна, – Хотэм не угрожает, он напоминает – он всегда здесь. и пусть он присягал Царю Сигеру, он всё равно здесь, со мной.
Я изображаю колебание.
–Я пройдусь немного, – решаюсь, расчётливо оглядываясь на Симона, – недолго ведь?
–Разумеется, – соглашается Симон поспешно и всё-таки нервно сглатывает, видя фигуру Хотэма, которая провожает нас тягучим и тяжёлым взглядом.
Хороший воин, жаль только, что ушёл с войны. Но, полагаю, он вернётся на эту войну, если мне будет нужно. Во всяком случае, от такого слуги не откажется никто – прошедший десятки битв, имеющий память в армии, знающий проходы морские и преданный. Не Сигеру, а Царству. А Царство это моё.
–Что меня в нём всегда удивляло, – замечает Симон, пока мы идём через широкие лестницы на выход из дворца, – так это его искренняя вера в высшие силы. Он ведь таким не был, правда?
–Не был, – соглашаюсь я, старательно не замечая переглядок слуг. Разумеется, Сигеру донесут о моей прогулке с советником, но я могу обернуть это на свою пользу. Смотря о чём говорить станем. – Но когда проходишь десятки битв и перерезаешь сотни глоток, нужно во что-то верить.
Мы выходим во двор. Садом назвать это место можно лишь с натяжкой. Откровенно говоря, я видела сады сухопутных, земных людишек. Там красиво. Лучше чем у нас. У нас-то что? разноцветные камни, песок, устилающие дно, да гигантские, змеино ползущие вверх, к толще воды, что нам заменяет небо, водоросли.
Вот и всё разнообразие!
–Как полагаешь, царевна, его вера помешает ему взять меч? – Симон говорит слишком резко. Значит, не лукавит. Он всегда резок, когда мысли давно его тяготят.
Я изображаю удивление.
–Кто же его разберёт? О чём хотел поговорить, советник?
Я царевна, а ты советник. Так было и будет. Ты всё равно будешь служить мне, но сейчас я тебе улыбаюсь. Ты мне нужен.
–О планах твоих хочу справиться, – у Симона усталый взгляд, но я знаю, что такой же усталый взгляд у него был и тогда, когда я была ребенком. Ничего не меняется в море. – Как намерена жить? Как намерена…править?
–Править? – будь я честной, я бы заорала, мол, что ты себе позволяешь?! Но мне только это и нужно, поэтому я шепчу, вроде бы как поразившись. – Чем же править?
–Царством, – Симон указывает на толщу воды над нашими головами, – нашим Царством.
–Есть же Царь, есть! – я не кричу, я напоминаю, но слегка улыбаюсь, показывая, что я, вообще-то, слушаю.
–Ох, Эва! – Симон качает головой, но, разумеется, без осуждения. – Знаю я тебя с детства, знаю, когда ты лжёшь. Сама ведь знаешь, всё море чует – не просто так нашего Царя не стало. Колдовство, как есть оно!
Молчу. Не соглашаюсь, но и не отрицаю.
–И что же ты думаешь? – Симон переходит на шёпот и даже придвигается ко мне, не сомневаюсь, и об этом доложат Сигеру, если уже не доложили. – Что думаешь делать, царевна? Не по натуре твоей сдаваться да мальком меж хищными пастями плыть! Соберёт он скоро новые советы, новые союзы сплетёт, действовать надо пока ты сильна и пока за тобою идти готовы!
Я молчу, но на этот раз всерьёз размышляю. Может и впрямь…пора? Сколько можно заискивать и улыбаться? Сколько можно намекать, не намекая, мол, ты меня неправильно понял? Может и впрямь пора?
Море требует мести. Море кровит во мне, требует бунта, требует наказать предателя Сигера. А что же я? когда я позволю морю благодарно растечься по своей сути и выдать себя? Я никогда не стану ещё сильнее, если не начну действовать.
–Что же ты предлагаешь, советник? – я стараюсь быть спокойной, хотя море, чуя возможную свободу, стучит у меня в ушах, рвётся, пульсирует по кончикам пальцев.
–Сначала надо казну, – Симон не удивлён моему решению. Он знал моё детство, и знал, какой я буду. – Не знаю насчёт Остона, но вот его помощник…
–Сигер прикормил его, – я опережаю надежды. – Надо действовать через народ и армию.
Симон хочет сказать мне что будет кровь. Как он знает меня, так и я знаю его. Но кровь будет в любом раскладе. Не верю я в то, что Сигер легко отступится. Если он поймёт, что проигрывает, то будет бушевать, и его море пойдёт в общее море, пойдёт бунтом и штормом.
–И ещё…кто у нас есть в тюрьмах? – темница и бунт – это страшное сочетание. Но если удастся, то всё будет хорошо, Сигер отвлечётся и не сообразит о том, что поднялось в народе.
«А Алана? Ты представляешь, что и она может умереть?» – совесть вклинивается в мои мысли. Но разум легко её побеждает:
–Пусть.
–Что «пусть»? – не понимает Симон.
–Пусть будет бунт, – объясняю я. А вообще нет, стой, Эва! Эва, остановись, это море в тебе кипит, чуя месть. Не поддавайся ему, пока нельзя, иначе сгинут слишком многие. Остановись, Эва, подумай. Ты умнее Сигера.
Море негодует во мне. Оно хочет действовать, проламывать стены и топить. Оно хочет круговорота силы, хочет жертвы.
–Мы обсудим всё позднее, – я хлопаю по плечу Симона и разворачиваюсь. Надо идти прочь. Действие жжёт мне руки и ноги, действие иссушает мне рот, срывая голос. Но я должна предусмотреть больше, чем другие. Они-то что? умрут или останутся – пена! А я в историю Морского Царства, хоть и в пену тоже.
–Царевна! – он возмущён моей резкостью, но что он может против меня?
–Хотэм проводит тебя ко мне, и мы обсудим всё позднее, – это единственное, что я могу шепнуть прежде, чем уйти, чтобы обдумать.
–О чём говорили? – Сигер уже ждёт меня в моих же покоях. Будь я слабее, я бы испугалась. А так – пусть ждёт. Всем нужно, чтобы его ждали, даже если это твой враг.
Можно начать отпираться, можно даже заплакать на обиду о том, что тебе не доверяют, но Сигер знает меня. Знает, когда я лгу.
–О том, что отец наш заслуживает памяти.
–Как интересно! – Сигер удивлён, он явно не ждал от меня такого ответа. – Кажется, это и мой отец. Не так ли?
–Речь шла о другом, – я сажусь, не спрашивая его дозволения. Мои покои! – Он предлагает поставить в Храме Вод статую. Но, как ты понимаешь, это ведь средства. Хотел узнать, есть ли такая возможность в теории, и поддержу ли я его?
–Почему не меня спросил? – Сигер, кажется, верит. То ли я убедительна, то ли ложь у меня подходящая, но, похоже, верит.
Я добавляю раздражение в голос:
–Ну сам подумай хоть немного! Советник хочет знать резонно ли его предложение и поддержит ли его хоть кто-то в Совете! Или насмех поднимут.
Я даже встаю от бешенства, вернее, от игры в бешенство, вроде как злая на то, что мне приходится объяснять Царю столь простые вещи.
Кстати, неплохая идея. Может быть стоит купить пару памфлетистов? Пусть расскажут о глупости Сигера. Или не стоит? В это мало кто поверит, но с другой стороны – капля за каплей море собирает. Ладно, подумаю. Посоветуюсь. Надо, кстати, сказать Хотэму, не забыть, чтобы провёл ко мне Симона.
–Ладно, ладно, – Сигер поднимается, – не злись, Эва. Я тоже совершаю ошибки. Венец царский от них не защищает, веришь?
Я тебя убью, Сигер. Клянусь Океаном, что породил моих Отца и Мать, я убью тебя. Клянусь морем, что бушует во мне чернотой и кровью, убью!
Но вслух, конечно, другое:
–Не сомневаюсь. Взять нашего отца, к примеру…
Вода точит камень. Вода не только сносит берега и рушит под своими завалами, под своими мятежами и бурями дома и жизни, но и точит гору…долго точит. Вода огибает препятствие, не обрушивается на него, если может обойти.
А я ещё могу сдержаться. И поддерживает меня в этом взгляд Сигера, полный ненависти. Он понял, что я хочу сказать: наш отец ошибся! Ошибся в своих детях. И ладно я, но он – отцеубийца! Цареубийца!
И правильно делает! Сигер убил нашего отца – Морского Царя колдовством, узурпировал мой трон, и вынужденно держит себя хорошим братом, чтобы не подняла я откровенного мятежа. Меня любят больше, чем его – я всю жизнь заботилась о своих тенях, о своей репутации, я была внимательна, я обретала любовь.
А он убил нашего отца, нашего Царя. И теперь боится.
Пусть боится. Мне нравится когда он в страхе. Впрочем, тут главное не увлечься. Это пока не разошлись слухи, пока моя жизнь ему нужна – я могу держать его страхом, а дальше…
Что ж, он не верит мне и поступает неожиданно разумно. Я могу делать вид, что я насквозь ушла в траур, носить одни скорбные одежды, быть рассеянной и отвечать невпопад, но он меня знает – мы вместе отодвигали от трона отца наших братьев и сестёр. Он знает, что я не сдамся.
Но вынужден идти мне на уступки, приглашать меня на пиры, демонстрируя наше единство, а теперь я и в зале Совета появилась. Ещё недавно я сидела здесь и решала дела нашего отца, а теперь его нет, и что будет дальше – то знают лишь глубины.
Я мирно просматриваю бумаги, Сигер косится на меня. Знает щука в какую заводь заплыла! Знает не разумом, а сердцем, что я без союзников не осталась – у меня есть верные союзы, и есть союзы внезапные, как, например, с нашим братом Бардо – он полукровка и я его презирала за это всегда, негоже царевичу быть царевичем наполовину, а наполовину сухопутного рода. Но отец приближал его к себе, и я, не зная причины такой любви, тоже не касалась Бардо ненавистью. Пусть будет…
И теперь Бардо на моей стороне. Это еще одна удобна разменная монета, какой стала дурочка Алана.
–Сестра, – Сигер не выдерживает, ему не нравится моё присутствие на Совете, ему не нравится то, что он вынужден терпеть это самое присутствие, и не нравится то, что на меня поглядывают его советники, – ты как-то побледнела. Может быть, ты нездорова? Желаешь прилечь? Дела трона изматывают, я не хочу, чтобы…
–Я в порядке, мой царь, только немного проголодалась. Не будете ли вы так добры, чтобы подать чего-нибудь на перекуску? Полагаю, советники со мной согласятся?
Мой ответ как вода. В нём много слоёв. Во-первых, я делаю вид что не понимаю намёка Сигера. Будь я хорошей и покладистой сестрой, я бы подорвалась и сказала бы что он, конечно, своей чуткостью угадал! Но какая я могу быть? уж точно не покладистая! Так что даже если бы я сейчас и впрямь умирала, я бы всё равно осталась здесь!
Во-вторых, я перебила его. Да, я перебила царя. Не брата, а царя. Потому что моя присяга ему не означает то, что я его хоть сколько-нибудь уважаю и советники должны это понять, а они поймут – те, кто долго обитают при дворе, всегда считывают такие незначительности. Ну и, наконец, в-третьих, советники, скорее всего, решат, что я плохо себя чувствую. Плохо себя чувствую и остаюсь! Вопреки всему. Не доверяю брату. Не доверяю Царю.
–Ты слышал! – Сигер, как всегда, в своей манере. Он только отдаёт приказы и даже не пытается узнать имени слуги, что несчастно торчит в нашем зале.
Но слуга понятлив, он бросается прочь, а я успеваю всё же послать ему виноватую улыбку, мол, ну такой вот он грубиян. Сигер сам виноват. Кто виноват в том, что он не утруждает себя запоминанием имён? Кто виноват в том, что Сигер не желает знать историю, которая не раз доказывала, что даже мелкий, незначительный субъект может сыграть свою роль? Служанка может привести тайными ходами, мальчишка-чашник может подлить яда в твоё вино, а слуга, что помогал тебе застёгивать камзол, легко может перерезать тебе горло…
Но Сигер всегда был снобом. Я тоже, но я одолеваю это в себе. Мне царствовать однажды или разойтись пеной морскою по бесконечной воде.
Подают тарелки. Есть я не хочу, но придётся делать вид. К несчастью, рядом со мною ставят тарелку с пирожными-ракушками-жемчужинками. Меня едва не пробивает на дрожь, я успеваю схватиться в последний момент.
Жемчужинки – любимые пирожные нашей сестры – Аланы. Младшенькая, любимица отца, о, как она меня раздражала! Певунья, плясунья, вечно в смехе и улыбках, в песнях и венках. Она тянулась ко мне, а я терпела.
Но в конце концов…
«Ты сделала то, что должна была сделать, Эва!» – голос разума строг и безжалостен. Правильно, он говорит правильные вещи. То, что Алана открыто не признавала Сигера Царём, то, что отказалась ему присягать – великая глупость. Даже я присягнула.
Он ещё терпел! Запер её в покоях, надеялся, что она одумается – не с руки было ему казнить любимицу отца в первые дни правления. Но Алана сказала мне, тайно сказала, что хочет убить Сигера. У неё не было никакого шанса – она и ножа в руках-то не держала! Но я всё равно сказала об этом брату.
Сигеру. Царю, чтоб его!
И теперь Алана в темнице. Там холодно и сыро, там нет не только пирожных-жемчужинок, но и бульона не подадут горячего. Для изнеженной Аланы это кошмар. А для меня – выгода. Во-первых, так я смогу её выпустить, и народ это понравится. Во-вторых, в дальнейшем, даст Океан, Алана будет тише и податливее.
Это ещё одна выгода. Это ещё одно дело, происходящее по принципу «так надо». И я уговариваю себя, что это на благо, что я забочусь обо всём будущем Морского Царства и заключение Аланы – малая жертва. Я уговариваю себя тем, что покусись она на Сигера, оказалась бы там же, а так я хоть показала ему, что на его стороне.
Я уговариваю себя, уговариваю, а совесть спорит с голосом разума. Совесть зовёт её освободить, разум смеётся: это ни к чему сейчас! Позже это будет выглядеть красиво. Красиво и благородно: молодая царица Эва, новая властительница Морского Царства освобождает из заточения свою сестру царевну Алану, заключённую туда узурпатором Сигером!
Вот так! И чем хуже будет вид Аланы, тем большим злом будет Сигер. Так что – на благо!
Я успокаиваю себя. Раз за разом. Тяжело быть тем, у кого нет жалости к ближнему, пусть и не самому лучшему, приставучему ближнему. Но это ради блага. Мне царствовать или пеной уйти.
Сигер пытается говорить с советниками непринуждённо и весело, вроде бы у нас не совещание, прерванное перекусом, а дружеская посиделка. Но я вижу – он и сам себе не верит. Его взгляд всё время находит меня. А я что? Я отвечаю, я говорю, я даже улыбаюсь, вроде бы случайно, но больше рассеянно. Я играю, и каждое своё движение я должна контролировать.
Наконец кончен и перекус, и Совет. Я поднимаюсь первая – пусть все думают, что мне и впрямь плохо, но я сидела здесь вопреки этому «плохо». Главное не увлечься, а то народ решит что я больна. А мне этого не надо. Вообще надо бы показать, что я не больна даже, а просто не хочу быть близко к своему брату, что я его…
Что лучше? Презираю или боюсь? Вопрос серьёзный. Презирать – это, значит, действовать. Я дочь своего отца – Морского Царя, а не овца сухопутная. Боюсь? Ну я же не Алана! Океан, а задача-то сложная, надо бы подумать, и решить определённо что именно я должна демонстрировать.
–Царевна? – вздрагиваю, услышав голос, оборачиваюсь.
Советник по внешним водам. Симон. Он служил ещё моему Отцу, учил меня подчинять стихию, покоряясь ей, а ещё вдалбливал в мою непокорную голову про водные рельефы и про течения.
–Что-то случилось? – больше тревоги в голос, опасливый взгляд по сторонам. Пусть видит, что я опасаюсь.
–Я хотел поговорить с тобою, царевна, – Симон слегка склоняет голову. – Можем ли мы прогуляться?
Я вижу как за спиной Симона появляется ещё одна тень. Хотэм! Верный стражник, старый воитель, ушедший на покой с войны на дворцовую службу. Мой первый союзник, имеющий и по сей день влияние на армию.
–Царевна, – Хотэм не угрожает, он напоминает – он всегда здесь. и пусть он присягал Царю Сигеру, он всё равно здесь, со мной.
Я изображаю колебание.
–Я пройдусь немного, – решаюсь, расчётливо оглядываясь на Симона, – недолго ведь?
–Разумеется, – соглашается Симон поспешно и всё-таки нервно сглатывает, видя фигуру Хотэма, которая провожает нас тягучим и тяжёлым взглядом.
Хороший воин, жаль только, что ушёл с войны. Но, полагаю, он вернётся на эту войну, если мне будет нужно. Во всяком случае, от такого слуги не откажется никто – прошедший десятки битв, имеющий память в армии, знающий проходы морские и преданный. Не Сигеру, а Царству. А Царство это моё.
–Что меня в нём всегда удивляло, – замечает Симон, пока мы идём через широкие лестницы на выход из дворца, – так это его искренняя вера в высшие силы. Он ведь таким не был, правда?
–Не был, – соглашаюсь я, старательно не замечая переглядок слуг. Разумеется, Сигеру донесут о моей прогулке с советником, но я могу обернуть это на свою пользу. Смотря о чём говорить станем. – Но когда проходишь десятки битв и перерезаешь сотни глоток, нужно во что-то верить.
Мы выходим во двор. Садом назвать это место можно лишь с натяжкой. Откровенно говоря, я видела сады сухопутных, земных людишек. Там красиво. Лучше чем у нас. У нас-то что? разноцветные камни, песок, устилающие дно, да гигантские, змеино ползущие вверх, к толще воды, что нам заменяет небо, водоросли.
Вот и всё разнообразие!
–Как полагаешь, царевна, его вера помешает ему взять меч? – Симон говорит слишком резко. Значит, не лукавит. Он всегда резок, когда мысли давно его тяготят.
Я изображаю удивление.
–Кто же его разберёт? О чём хотел поговорить, советник?
Я царевна, а ты советник. Так было и будет. Ты всё равно будешь служить мне, но сейчас я тебе улыбаюсь. Ты мне нужен.
–О планах твоих хочу справиться, – у Симона усталый взгляд, но я знаю, что такой же усталый взгляд у него был и тогда, когда я была ребенком. Ничего не меняется в море. – Как намерена жить? Как намерена…править?
–Править? – будь я честной, я бы заорала, мол, что ты себе позволяешь?! Но мне только это и нужно, поэтому я шепчу, вроде бы как поразившись. – Чем же править?
–Царством, – Симон указывает на толщу воды над нашими головами, – нашим Царством.
–Есть же Царь, есть! – я не кричу, я напоминаю, но слегка улыбаюсь, показывая, что я, вообще-то, слушаю.
–Ох, Эва! – Симон качает головой, но, разумеется, без осуждения. – Знаю я тебя с детства, знаю, когда ты лжёшь. Сама ведь знаешь, всё море чует – не просто так нашего Царя не стало. Колдовство, как есть оно!
Молчу. Не соглашаюсь, но и не отрицаю.
–И что же ты думаешь? – Симон переходит на шёпот и даже придвигается ко мне, не сомневаюсь, и об этом доложат Сигеру, если уже не доложили. – Что думаешь делать, царевна? Не по натуре твоей сдаваться да мальком меж хищными пастями плыть! Соберёт он скоро новые советы, новые союзы сплетёт, действовать надо пока ты сильна и пока за тобою идти готовы!
Я молчу, но на этот раз всерьёз размышляю. Может и впрямь…пора? Сколько можно заискивать и улыбаться? Сколько можно намекать, не намекая, мол, ты меня неправильно понял? Может и впрямь пора?
Море требует мести. Море кровит во мне, требует бунта, требует наказать предателя Сигера. А что же я? когда я позволю морю благодарно растечься по своей сути и выдать себя? Я никогда не стану ещё сильнее, если не начну действовать.
–Что же ты предлагаешь, советник? – я стараюсь быть спокойной, хотя море, чуя возможную свободу, стучит у меня в ушах, рвётся, пульсирует по кончикам пальцев.
–Сначала надо казну, – Симон не удивлён моему решению. Он знал моё детство, и знал, какой я буду. – Не знаю насчёт Остона, но вот его помощник…
–Сигер прикормил его, – я опережаю надежды. – Надо действовать через народ и армию.
Симон хочет сказать мне что будет кровь. Как он знает меня, так и я знаю его. Но кровь будет в любом раскладе. Не верю я в то, что Сигер легко отступится. Если он поймёт, что проигрывает, то будет бушевать, и его море пойдёт в общее море, пойдёт бунтом и штормом.
–И ещё…кто у нас есть в тюрьмах? – темница и бунт – это страшное сочетание. Но если удастся, то всё будет хорошо, Сигер отвлечётся и не сообразит о том, что поднялось в народе.
«А Алана? Ты представляешь, что и она может умереть?» – совесть вклинивается в мои мысли. Но разум легко её побеждает:
–Пусть.
–Что «пусть»? – не понимает Симон.
–Пусть будет бунт, – объясняю я. А вообще нет, стой, Эва! Эва, остановись, это море в тебе кипит, чуя месть. Не поддавайся ему, пока нельзя, иначе сгинут слишком многие. Остановись, Эва, подумай. Ты умнее Сигера.
Море негодует во мне. Оно хочет действовать, проламывать стены и топить. Оно хочет круговорота силы, хочет жертвы.
–Мы обсудим всё позднее, – я хлопаю по плечу Симона и разворачиваюсь. Надо идти прочь. Действие жжёт мне руки и ноги, действие иссушает мне рот, срывая голос. Но я должна предусмотреть больше, чем другие. Они-то что? умрут или останутся – пена! А я в историю Морского Царства, хоть и в пену тоже.
–Царевна! – он возмущён моей резкостью, но что он может против меня?
–Хотэм проводит тебя ко мне, и мы обсудим всё позднее, – это единственное, что я могу шепнуть прежде, чем уйти, чтобы обдумать.
***
–О чём говорили? – Сигер уже ждёт меня в моих же покоях. Будь я слабее, я бы испугалась. А так – пусть ждёт. Всем нужно, чтобы его ждали, даже если это твой враг.
Можно начать отпираться, можно даже заплакать на обиду о том, что тебе не доверяют, но Сигер знает меня. Знает, когда я лгу.
–О том, что отец наш заслуживает памяти.
–Как интересно! – Сигер удивлён, он явно не ждал от меня такого ответа. – Кажется, это и мой отец. Не так ли?
–Речь шла о другом, – я сажусь, не спрашивая его дозволения. Мои покои! – Он предлагает поставить в Храме Вод статую. Но, как ты понимаешь, это ведь средства. Хотел узнать, есть ли такая возможность в теории, и поддержу ли я его?
–Почему не меня спросил? – Сигер, кажется, верит. То ли я убедительна, то ли ложь у меня подходящая, но, похоже, верит.
Я добавляю раздражение в голос:
–Ну сам подумай хоть немного! Советник хочет знать резонно ли его предложение и поддержит ли его хоть кто-то в Совете! Или насмех поднимут.
Я даже встаю от бешенства, вернее, от игры в бешенство, вроде как злая на то, что мне приходится объяснять Царю столь простые вещи.
Кстати, неплохая идея. Может быть стоит купить пару памфлетистов? Пусть расскажут о глупости Сигера. Или не стоит? В это мало кто поверит, но с другой стороны – капля за каплей море собирает. Ладно, подумаю. Посоветуюсь. Надо, кстати, сказать Хотэму, не забыть, чтобы провёл ко мне Симона.
–Ладно, ладно, – Сигер поднимается, – не злись, Эва. Я тоже совершаю ошибки. Венец царский от них не защищает, веришь?
Я тебя убью, Сигер. Клянусь Океаном, что породил моих Отца и Мать, я убью тебя. Клянусь морем, что бушует во мне чернотой и кровью, убью!
Но вслух, конечно, другое:
–Не сомневаюсь. Взять нашего отца, к примеру…
Вода точит камень. Вода не только сносит берега и рушит под своими завалами, под своими мятежами и бурями дома и жизни, но и точит гору…долго точит. Вода огибает препятствие, не обрушивается на него, если может обойти.
А я ещё могу сдержаться. И поддерживает меня в этом взгляд Сигера, полный ненависти. Он понял, что я хочу сказать: наш отец ошибся! Ошибся в своих детях. И ладно я, но он – отцеубийца! Цареубийца!
