Одолели его три призрачные змеиные девы – посланницы Сильвии. Спятил Тодор, а значит, его капиталы остаются в распоряжении Долины и не должен ему ничего Петар. Но сам запретил он магию в Долине…
-А я чего? – Сильвия обижается, - я так, пугала!
-пугала! – Петар смотрит на нее с ненавистью, не зная, куда деть эту противную проклятую и полезную заразу, навязанную ему столицей. – Ты до безумства его напугала!
-До безумства можно напугать только того, в ком самом ума немного, - возражает Сильвия, но ей лениво даже возражать. Да и смысла нет.
-Пошлите к Радко, - велит наместник, глядя на искорюченное ничтожное тело, заточившее в себе Тодора тенями внутренних стен, - скажите ему, что свадьбы не будет, что Елена свободна.
-Так ведь…- слуга сглатывает комок в горле, - умер Радко. Утопился. Насилу опознали!
Сильвия успевает состроить сочувственный вид, но Петара так просто не проведешь:
-На костер отправлю! Сгоришь, сатанинское племя!
-Попробуй, - Сильвия улыбается почти что с нежностью, - попробуй, наместник, посмотрим, как долго удержишься ты, коли меня не станет. Сам решить такого простого дела не смог!
Укоряет она, смеется. Возразить ей и сил нет. Петар отмахивается:
-Ненавижу!
Сильвии все равно – так даже лучше, когда есть ненависть, не полезут любопытные!
-Уберите его, что ль! – Петара самого тошнит и воротит от зрелища обезумевшего человека, он презирает его сейчас так, как никогда и никого не презирал. Но наместник заставляет себя смотреть как слуги бережно заворачивают Тодора в простыни и уносят на руках, все такого же плачущего и всхлипывающего – в этом ему наказание.
В доме Василики и Елены траур. Плачут две женщины, скорбят приглашенные гости, что начали уже готовиться к свадьбе, а вынуждены теперь скорбеть и утешать.
-Как же так, как же так! – причитает Василика, - и не дожил он до радости! Не узнал, что ты свободна. А духом оказался слаб, оставил меня одну, с горем. А если бы взяли Елену из дома?!
-мама! – вторит Елена, в страхе закрывая лицо руками, - не надо! Слаб он оказался, а мы сильнее, выдержим, справимся теперь уже, когда отступили беды, когда я остаюсь здесь.
-Слабоват оказался Радко! Как дочь забрать, так он и в озеро, смириться не мог, - сочувствуют гости. Переговариваются, сходятся во мнении, что Радко – грешник, раз сам жизнь свою оборвал, не справившись с чувством.
И только Богна молчит. видела она, как крался по тропинке к скалам Радко, как оглядывался, и как пошел он не вверх скалы, а вниз, к домику Сильвии-ведьмы. Но Богна не скажет, у нее язык без костей и мелет она всякую чушь, но это не значит, что не умеет она молчать. Нельзя было ей этого видеть, не пожелал Радко им сказать о своих причинах, так почему она теперь должна?
Вот и молчит. и будет молчать, как молчала до этого о змеиных девах, что призрачными фигурами скользили по небу, рассыпаясь в коварной мгле. На земле слишком много творится странного, но обо всем ли надо говорить? Особенно когда пользы тут никакой…ну услышит Елена, что отец ее шел к Сильвии, бросится к ней и тогда? Нет уж, пусть лучше не трогает она ведьмы, пусть остается при своем – беспокойств ей не выдержать!
А Богна, если что, пока рядом.
-А я чего? – Сильвия обижается, - я так, пугала!
-пугала! – Петар смотрит на нее с ненавистью, не зная, куда деть эту противную проклятую и полезную заразу, навязанную ему столицей. – Ты до безумства его напугала!
-До безумства можно напугать только того, в ком самом ума немного, - возражает Сильвия, но ей лениво даже возражать. Да и смысла нет.
-Пошлите к Радко, - велит наместник, глядя на искорюченное ничтожное тело, заточившее в себе Тодора тенями внутренних стен, - скажите ему, что свадьбы не будет, что Елена свободна.
-Так ведь…- слуга сглатывает комок в горле, - умер Радко. Утопился. Насилу опознали!
Сильвия успевает состроить сочувственный вид, но Петара так просто не проведешь:
-На костер отправлю! Сгоришь, сатанинское племя!
-Попробуй, - Сильвия улыбается почти что с нежностью, - попробуй, наместник, посмотрим, как долго удержишься ты, коли меня не станет. Сам решить такого простого дела не смог!
Укоряет она, смеется. Возразить ей и сил нет. Петар отмахивается:
-Ненавижу!
Сильвии все равно – так даже лучше, когда есть ненависть, не полезут любопытные!
-Уберите его, что ль! – Петара самого тошнит и воротит от зрелища обезумевшего человека, он презирает его сейчас так, как никогда и никого не презирал. Но наместник заставляет себя смотреть как слуги бережно заворачивают Тодора в простыни и уносят на руках, все такого же плачущего и всхлипывающего – в этом ему наказание.
***
В доме Василики и Елены траур. Плачут две женщины, скорбят приглашенные гости, что начали уже готовиться к свадьбе, а вынуждены теперь скорбеть и утешать.
-Как же так, как же так! – причитает Василика, - и не дожил он до радости! Не узнал, что ты свободна. А духом оказался слаб, оставил меня одну, с горем. А если бы взяли Елену из дома?!
-мама! – вторит Елена, в страхе закрывая лицо руками, - не надо! Слаб он оказался, а мы сильнее, выдержим, справимся теперь уже, когда отступили беды, когда я остаюсь здесь.
-Слабоват оказался Радко! Как дочь забрать, так он и в озеро, смириться не мог, - сочувствуют гости. Переговариваются, сходятся во мнении, что Радко – грешник, раз сам жизнь свою оборвал, не справившись с чувством.
И только Богна молчит. видела она, как крался по тропинке к скалам Радко, как оглядывался, и как пошел он не вверх скалы, а вниз, к домику Сильвии-ведьмы. Но Богна не скажет, у нее язык без костей и мелет она всякую чушь, но это не значит, что не умеет она молчать. Нельзя было ей этого видеть, не пожелал Радко им сказать о своих причинах, так почему она теперь должна?
Вот и молчит. и будет молчать, как молчала до этого о змеиных девах, что призрачными фигурами скользили по небу, рассыпаясь в коварной мгле. На земле слишком много творится странного, но обо всем ли надо говорить? Особенно когда пользы тут никакой…ну услышит Елена, что отец ее шел к Сильвии, бросится к ней и тогда? Нет уж, пусть лучше не трогает она ведьмы, пусть остается при своем – беспокойств ей не выдержать!
А Богна, если что, пока рядом.
