-Нет, - успокаивающе отметил Эжон, - сначала никто не желал войны. Но потом мы поняли, что слишком уж…застоялся наш рай. Да, жаль людей, ресурсов жаль, но для будущего! Эх. Знаешь, как говорят? Тяжёлые времена порождают силу, сила приводит к расцвету, расцвет приводит к слабости, а слабость порождает тяжёлые времена. Если бы ты, Рудольф, хоть раз вышел на улицы, ты бы увидел, какая пустота в глазах наших жителей. Если бы оторвался от шпионов и посмотрел бы на то, как мы живём, то понял бы, как мы смешны в своей идеальности и как мы бессильны. Между нами расслоение, между нами пропасть и пустота. Что толку от поэмок и памфлетов, когда они выточены по заказу? Какой прок от норм и рамок, если кроме них нет жизни?
Рудольф взглянул в лицо Эжону:
-Ненавижу. Всех вас ненавижу. Циники и подлецы!
-Как и ты, - подмигнул Эжон, - не ты ли пытался сам развязать войну? И не для народа и не для будущего. Себе одному и для себя одного.
Упрёк был справедливым. Рудольф поднялся с усилием (ткань мантии оказалась слишком уж тяжела при длительной носке), подошёл к перилам, взглянул на простирающийся перед ним райский край.
-Завтра тебе не о чем будет сожалеть, - подбодрил Эжон. – Да и вообще – ты всё сделал, молодец. Идрин не забудет тебя. Твои заслуги будут не поняты многими, но мы будем их знать. Ну, пока не придут и наши сроки…
Эжон хлопнул Рудольфа по плечу, вроде бы дружески, а всё-таки болезненно, но Рудольф без писка перенес это. Он смотрел вперёд и не мог наглядеться. Отсюда, с балконной высоты, он мог видеть далеко. Уходили вдаль и леса, и поля, вечно плодородные и наполненные медовыми цветами, и блестела где-то речка. Идрин, любимый и ненавистный Рудольфу, прощался с одним из бесполезных теперь людей, напоследок раскрываясь в своей ужасной затхлой и недвижимой красоте.
-Ненавижу…- с облегчением выдохнул Рудольф и прикрыл глаза, которые слезились от солнечного света. Слишком яркого и мертвенного. но, по крайней мере, у него была возможность спрятать свои такие же бесполезные, как и он сам, слёзы.
Рудольф взглянул в лицо Эжону:
-Ненавижу. Всех вас ненавижу. Циники и подлецы!
-Как и ты, - подмигнул Эжон, - не ты ли пытался сам развязать войну? И не для народа и не для будущего. Себе одному и для себя одного.
Упрёк был справедливым. Рудольф поднялся с усилием (ткань мантии оказалась слишком уж тяжела при длительной носке), подошёл к перилам, взглянул на простирающийся перед ним райский край.
-Завтра тебе не о чем будет сожалеть, - подбодрил Эжон. – Да и вообще – ты всё сделал, молодец. Идрин не забудет тебя. Твои заслуги будут не поняты многими, но мы будем их знать. Ну, пока не придут и наши сроки…
Эжон хлопнул Рудольфа по плечу, вроде бы дружески, а всё-таки болезненно, но Рудольф без писка перенес это. Он смотрел вперёд и не мог наглядеться. Отсюда, с балконной высоты, он мог видеть далеко. Уходили вдаль и леса, и поля, вечно плодородные и наполненные медовыми цветами, и блестела где-то речка. Идрин, любимый и ненавистный Рудольфу, прощался с одним из бесполезных теперь людей, напоследок раскрываясь в своей ужасной затхлой и недвижимой красоте.
-Ненавижу…- с облегчением выдохнул Рудольф и прикрыл глаза, которые слезились от солнечного света. Слишком яркого и мертвенного. но, по крайней мере, у него была возможность спрятать свои такие же бесполезные, как и он сам, слёзы.
