Потому что я жива. Это моё преимущество.
– Постой! – душа хрипит, душа не желает смириться, но вынуждена. В ней идёт последняя борьба, прежде, чем происходит долгожданное: – давай!
– То есть, призрака тут больше нет? – интересуется Конли. Весь его вид меня ужасно раздражает. Его тон такой снисходительный, точно он у меня проверяет знание какого-то предмета. А я стою и не знаю.
– Нет, сейчас тут спокойно, – я не лгу. тут теперь и правда спокойно. Смирение – ещё один закон природы, ещё один рефлекс, который никогда не победит в себе человек. Природа подсказывает как лучше для выживания и смирение перед изменениями возраста и состояния, перед уходом в тишину, это один из рефлексов, спасающих разум и душу.
– То есть точно? – Конли смотрит с недоверием. – И никто не будет охотиться за мной?
Я обещала Волаку держаться, я обещала…
– Никто, мистер Конли.
– За час работы такую сумму?! – его, наконец, прорывает. Всё его недовольство – это запечатанная жадность. Деньги достаются ему небольшие – он увалень по жизни и ничего не хочет менять. А тут круглая сумма должна уйти непонятно за что.
Вернее – теперь ему непонятно.
Прости, Волак, я пыталась сдержаться.
– Мистер Конли, ваша жизнь настолько несчастная и ничтожная, что с вами даже призрак не захотел жить. В посмертии, понимаете? Вы такое ничтожество, что от вас бегут все. вы ни на что не годитесь. А если вы не заплатите моему агентству, то я обещаю – я выпущу в вашем доме ещё парочку призраков, у которых фляга потекла ещё при жизни. может быть, они найдут вашу компанию…питательной?
Я смеюсь, мне действительно смешно, я даже складываюсь пополам от хохота. У Конли дрожат руки, когда он выписывает мне чек, всовывает его в мои руки и почти выталкивает меня за дверь. на улице дышится легче и только теперь, держась за стену, безучастную стену дома, я успокаиваюсь.
Жизнь, живые… это то, в чём разочаровываются мёртвые, но то, чего они мучительно продолжают желать. Тот же призрак, чьего имени и чью дату смерти я так и не узнала, не хотел быть с Конли даже рядом, но держался его, потому что тишина была хуже.
Хотя, я думаю, что вовсе и не хуже, а…непривычнее. Ведь когда нет звука остаются память и мысли. А от них не спрячешься, не скажешь, что не слышал.
Я иду по улице. Можно, конечно, сесть в автобус, проехать пару остановок до работы, а там дойти пешком. Но я иду пешком намеренно, потому что знаю, что там где тихо, там нет и движения. Посмертие страшит не только тишиной, но и отсутствием вкуса и движения. Там нет запахов, усталости, страха…
Там есть одно страшное Ничто, в котором предстоит подумать о многом и никогда не найти ответ.
Звонок прерывает мои мысли. Даже не надо смотреть на дисплей, чтобы понять кто это.
– Я не виновата, он не захотел платить! – я ограждаю себя сразу, врываюсь со своим оправданием, не давая себя обвинить.
– То есть, ты не называла его ничтожеством, да? – Волак улыбается, я чувствую это, потому что жива и знаю его. и помню что такое улыбка.
– Ну… называла, да. Но я думала, он в курсе!
Секундное молчание, затем вздох:
– Ладно, всё равно он не будет на нас жаловаться. Поорал, высказался и на том героизм кончился. Дуй в офис, Ниса, некогда расслабляться, у нас это… призрак-затейник.
– Корпоративный дух, что ль, поднимает? – я пропускаю мимо ушей про героизм намеренно. Не буду больше заострять внимания, чтобы Волак забыл о моей грубости по отношению к клиенту.
– Ну как сказать, да, можно и так назвать. в школе частной поселился. Учителя с директором на ушах стоят и голове, боятся, что слухи поползут. Словом, давай в офис!
Гудки… безучастные гудки, они не дают мне услышать даже секундную тишину. Гудки стихают и в мозг врывается поток звуков: машины, ругань, скрип дверей, шаги, шорохи пакетов…
Я пытаюсь представить себе беззвучие мира, пока, чертыхаясь, плетусь в офис с нарочитой медленностью, и не могу. Мозг бережет меня от этого представления – тишина – это слишком страшно.
(*) из цикла «Мёртвые дома» - вселенная отдельных рассказов. Предыдущие рассказы: «Рутина, рутина…» , «Отрешение» , «Тот шкаф» и «О холоде»
– Постой! – душа хрипит, душа не желает смириться, но вынуждена. В ней идёт последняя борьба, прежде, чем происходит долгожданное: – давай!
***
– То есть, призрака тут больше нет? – интересуется Конли. Весь его вид меня ужасно раздражает. Его тон такой снисходительный, точно он у меня проверяет знание какого-то предмета. А я стою и не знаю.
– Нет, сейчас тут спокойно, – я не лгу. тут теперь и правда спокойно. Смирение – ещё один закон природы, ещё один рефлекс, который никогда не победит в себе человек. Природа подсказывает как лучше для выживания и смирение перед изменениями возраста и состояния, перед уходом в тишину, это один из рефлексов, спасающих разум и душу.
– То есть точно? – Конли смотрит с недоверием. – И никто не будет охотиться за мной?
Я обещала Волаку держаться, я обещала…
– Никто, мистер Конли.
– За час работы такую сумму?! – его, наконец, прорывает. Всё его недовольство – это запечатанная жадность. Деньги достаются ему небольшие – он увалень по жизни и ничего не хочет менять. А тут круглая сумма должна уйти непонятно за что.
Вернее – теперь ему непонятно.
Прости, Волак, я пыталась сдержаться.
– Мистер Конли, ваша жизнь настолько несчастная и ничтожная, что с вами даже призрак не захотел жить. В посмертии, понимаете? Вы такое ничтожество, что от вас бегут все. вы ни на что не годитесь. А если вы не заплатите моему агентству, то я обещаю – я выпущу в вашем доме ещё парочку призраков, у которых фляга потекла ещё при жизни. может быть, они найдут вашу компанию…питательной?
Я смеюсь, мне действительно смешно, я даже складываюсь пополам от хохота. У Конли дрожат руки, когда он выписывает мне чек, всовывает его в мои руки и почти выталкивает меня за дверь. на улице дышится легче и только теперь, держась за стену, безучастную стену дома, я успокаиваюсь.
Жизнь, живые… это то, в чём разочаровываются мёртвые, но то, чего они мучительно продолжают желать. Тот же призрак, чьего имени и чью дату смерти я так и не узнала, не хотел быть с Конли даже рядом, но держался его, потому что тишина была хуже.
Хотя, я думаю, что вовсе и не хуже, а…непривычнее. Ведь когда нет звука остаются память и мысли. А от них не спрячешься, не скажешь, что не слышал.
Я иду по улице. Можно, конечно, сесть в автобус, проехать пару остановок до работы, а там дойти пешком. Но я иду пешком намеренно, потому что знаю, что там где тихо, там нет и движения. Посмертие страшит не только тишиной, но и отсутствием вкуса и движения. Там нет запахов, усталости, страха…
Там есть одно страшное Ничто, в котором предстоит подумать о многом и никогда не найти ответ.
Звонок прерывает мои мысли. Даже не надо смотреть на дисплей, чтобы понять кто это.
– Я не виновата, он не захотел платить! – я ограждаю себя сразу, врываюсь со своим оправданием, не давая себя обвинить.
– То есть, ты не называла его ничтожеством, да? – Волак улыбается, я чувствую это, потому что жива и знаю его. и помню что такое улыбка.
– Ну… называла, да. Но я думала, он в курсе!
Секундное молчание, затем вздох:
– Ладно, всё равно он не будет на нас жаловаться. Поорал, высказался и на том героизм кончился. Дуй в офис, Ниса, некогда расслабляться, у нас это… призрак-затейник.
– Корпоративный дух, что ль, поднимает? – я пропускаю мимо ушей про героизм намеренно. Не буду больше заострять внимания, чтобы Волак забыл о моей грубости по отношению к клиенту.
– Ну как сказать, да, можно и так назвать. в школе частной поселился. Учителя с директором на ушах стоят и голове, боятся, что слухи поползут. Словом, давай в офис!
Гудки… безучастные гудки, они не дают мне услышать даже секундную тишину. Гудки стихают и в мозг врывается поток звуков: машины, ругань, скрип дверей, шаги, шорохи пакетов…
Я пытаюсь представить себе беззвучие мира, пока, чертыхаясь, плетусь в офис с нарочитой медленностью, и не могу. Мозг бережет меня от этого представления – тишина – это слишком страшно.
(*) из цикла «Мёртвые дома» - вселенная отдельных рассказов. Предыдущие рассказы: «Рутина, рутина…» , «Отрешение» , «Тот шкаф» и «О холоде»
