Упыриха уже могла не пытаться освободиться – бесполезно, ведь железо держала её коконом. Скреплённое на несколько замков, оно было тюрьмой, но упыриха билась.
– Не задохнётся? – с тревогой спросил Себастьян, глядя на то, как она пытается прокусить железо, но, конечно, не может, и скоба впивается в её лицо.
– Да хоть бы и так! – зло прошипела Агата, – вот падаль!
Себастьян увидел в лунном свете лицо Агаты – покрытое испариной, раскрасневшееся от борьбы, уставшее…
– Как мы её поведём? – спросил Томаш, – она ж идти не сможет. Не тащить же?
– В телегу! – Агата либо думала об этом раньше, либо просто сообразила на ходу. – Найди в деревне телегу и какую-нибудь тряпку, прикроем…
Томаш моргнул и скрылся, подхватив с земли свой фонарь.
Себастьян и Агата остались с упырихой. У неё было много сил, очень много, но все они не побеждали железных оков. Ну и той хитрости замков, которая была известна на весь Город.
– Жалеешь? – Агата проследила за взглядом Себастьяна и, конечно, поняла больше, чем Томаш.
– Нет, просто…– он и сам не мог объяснить что чувствует. Отвращение? Да, конечно. И окровавленный рот, и это безумие, и факт поедания животных, и, почти наверняка – мертвечины. Но было что-то ещё в этом отвращении. Жалость? Распростёртая, жалкая…
– Это нормально, – успокоила Агата. Её дыхание постепенно выравнивалось. – Нормально, правда. Я не всегда работала с Томашем. Когда-то Город решил, что будет плохой идеей брату с сестрой вместе работать. Меня определили под начальство Белогора. Слыхал о нём?
– Белогора? Того, что входит в Совет Города? – не поверил Себастьян.
– Ага, – мрачно кивнула Агата, – он самый.
– Я не знал, что ты…
– И забудь, – посоветовала Агата, – ему с инспектором каким-то не по пути. Он всегда во власть метил. И тогда ещё… но не об этом речь. Я, знаешь ли, первое своё дело помню. Мы тогда вампира ловили. Поганое было дело, кровавое и грязное, я сама думала, не вынесу. И не вынесла бы… не вампир оказался, а вампирша. Сын у неё умирал, когда она сама ещё человеком была. Она его и не собиралась кусать-то, собой владела, стерва такая. Но мы по её следу шли, и она поняла, что проходят её минуты, и напоследок сынка-то и обратила. Мы её упокоили, конечно, а тут и её сынок.
Агата замолчала, видимо, вспоминая прошлое. Себастьян вздрогнул:
– Вы…и его?
– Враг всегда враг, – напомнила Агата резко, но смягчилась, – я плакала. Очень плакала. Нелегко, знаешь ли, было. Но Белогор сказал, что если я такая слезливая, то сама его и должна упокоить. И я упокоила. Потому что это сейчас он вызывает жалость, а когда он начнёт кровь невинных пить? А? так и эту не жалей. Человека жалеть можно, а чудовище жалеть нельзя.
– Мы не знаем природу чудовищности, – Себастьян бросил взгляд на упыриху, которая пыталась ещё высвободиться, но, похоже, даже до неё доходило, что она слаба, и буйство её становилось тише. – Вдруг она не выбирала такой судьбы?
– Выбирала или не выбирала…– Агата хмыкнула. – Я не выбирала родиться такой, какая есть. Я тоже хотела бы быть красавицей и жить счастливую жизнь. А так – думаешь, что?
– Ты красива, – без колебаний заверил Себастьян .
Агата рассмеялась:
– Томаш также говорит, а я себя в зеркало вижу. Грубые у меня черты, но речь не об этом. Я такого не выбирала, но я такая есть. Могу я это исправить? Нет. Вот и она исправить не может. А вот то, что она делает – может. Сейчас она скот ворует, тебе, как городскому жителю, это не понять, но скот – это опора для поселения. И шерсть, и мясо, и молоко… а от кур пользы и того боле. Они ж неприхотливы. А она ворует и режет, давит! Что, думаешь, жалеть за то? да, она не понимает, но волк тоже не понимает. Но волков убивают. А мы…мы тоже убиваем.
– Я впервые вижу упыриху, – признался Себастьян, не отвечая на слова Агаты. Да, она была права, она рассуждала здраво, и разум его соглашался, но жалость это не побеждало.
– Ну это редкость, да, – согласилась Агата и рявкнула: – да умолкни ты!
Упыриха, пытавшаяся скулить через скобы, стихла.
– Понимает, – хмыкнула Агата, – но это всё тоже не очень важно. она себя не контролирует, и не будет. А если скот кончится, она и детеныша людского сожрет. А после и за взрослого примется.
– Откуда же это берется-то? – Себастьян с досадой пнул по какому-то комку земли.
Агата пожала плечами:
– Не знаю. В этом пусть те разбираются, кто должен. А нам не по рангу. Нам их убивать надо, мы и делаем…– она осеклась, взгляд её был устремлён на могильный камень. Тот самый, у которого скреблась упыриха.
Себастьян обернулся, в свете фонаря было видно имя – Шарлотта, и годы – выходило, что здесь похоронена совсем ещё девчонка семнадцати или восемнадцати – месяц сложно было разобрать, лет.
– Ты чего? – не понял Себастьян.
Но Агата не ответила, она приблизилась к упырихе, у которой бешено пульсировали от яркого фонарного света зрачки.
– Шарлотта? – спросила Агата тихо. – Ты Шарлотта?
Себастьян пока не понимал. На его взгляд упыриха была бы старше, хотя – кто их поймёт?
Сначала упыриха не реагировала. Потом вдруг заскулила, но неуверенно, то ли боялась света, то ли ответа Агате.
– Шарлотта, да? – еще раз спросила Агата.
– У-у-у…– отозвалась упыриха и снова попыталась прокусить железную скобу.
– Заводишь друзей? – Томаш появился с телегой. Запыхавшийся, взмокший. Телега была простая, ручная, но это было хоть что-то. – В трактире взял.
– Подожди! – сказала Агата. – У нас тут…интересное.
– В трактире тоже, или ты хочешь, чтоб я заболел? – обиделся Томаш. – Давай грузить! Себастьян, по…
– Подожди, – повторила Агата и резко поднялась. Она стояла у могильного камня Шарлотты и что-то не давало ей покоя.
– Ты спятила? – поинтересовался Томаш, – ну какое тебе…
– Лопата есть? – тихо спросила Агата.
– Ты что, копать хочешь? – возмутился Томаш. – Земля-то мёрзлая.
Агата не отвечала, колебалась. В самом деле, убить остаток ночи на то, чтобы раскопать бог знает какую Шарлотту? А если она не права?
– Мне кажется, это её могила, – объяснила Агата. – Она ведь и скреблась сюда, и на Шарлотту реагирует.
– Или там кто-то свежий, – не согласился Томаш, – а её тянет на пожрать.
– Так-то месяц, похоже, уже, не меньше, этой могиле, а она как свежая…– Себастьян изучал камень. – Может и правда, её? какая-то сила подняла, а она домой хочет?
– Мало ли чего она хочет! – Томаш больше не держал себя в руках. – Она дохлая! А мы живые. У нас приказ Города, а я лично, хочу побыстрее в тепло. И выпить. И спать! А вы?
Себастьян не ответил – может быть, его и приняли как своего, но его голос значил не так много, а значит – решение было за Агатой. Бесчестно было скидывать решение на неё одну, может быть, она ждала поддержки, но Себастьян дал слабину и не позволил себе вмешаться.
– Хорошо, – сдалась Агата, – пусть с ней Город разбирается. Мы своё сделали.
– Хорошо-то как! Ловко! – восхищался Квинт уже через двое суток. Всё это время упыриха тихо скулила или стонала, трясясь в телеге, кое-как прикрытая тяжёлой рогожей. Телегу тащили то Себастьян, то Томаш – Агата наотрез отказалась ещё в самом начале и вообще держалась в молчании. Что-то её угнетало. Может быть, она хотела упокоить несчастную упыриху, может быть, прикидывалась жёсткой, говоря, что враг – всегда враг, а в сердце её жило ещё сочувствие и милосердие?
А может, она просто была больна, и лихорадка губила её, всё отчётливее принуждая к покою и тёплому питью?
Так или иначе, но квинт был доволен.
– Ещё и упыриха! – радовался он. – Ну ребята в лаборатории посмотрят что там с нею!
Это было слышать неприятно. Одно дело – убить врага, другое дело – отдать его на «рассмотрение» в лабораторию.
– Забираем её! – крикнул Квинт и появились двое молчаливых работяг, которые потащили упыриху, уже смирившуюся, затихшую, в двери, где она должна была сгинуть окончательно.
Себастьяну показалось, что упыриха ищет взглядом Агату, но та упорно смотрела в сторону, увлекшись вдруг узором своего дорожного плаща. Тогда упыриха посмотрела на Томаша, но тот поглаживал гриву лошади, и не смотрел на неё. Оставался Себастьян. Себастьян спохватился слишком поздно и не успел отвести взгляд – его глаза встретили желтый взгляд упырихи, но это ещё ничего, гораздо хуже было её смирение, а хуже него – тихая одинокая слеза, вытекшая вдруг из уголка желтого глаза, пролившаяся бледной дорожкой по посеревшей высохшей от смерти коже и затерявшаяся в железных скобах, держащих её рот или пасть.
– Отдыхайте! – великодушно разрешил Квинт, и они пошли прочь, не сговариваясь, в молчании, свернули в сторону городского кабака. Тут были все свои, такие же инспектора, такие же храбрые и чёрствые воины, бившиеся с нежитью – самой разной нежитью.
– За Шарлотту? – предложил Томаш, когда им подали горячего супа, картофель, мясо и кувшин вина. Для начала неплохо – после долгого-то пути.
– Пусть она будет Шарлоттой, – согласилась Агата и подняла свой стакан.
– Пусть будет, – согласился Себастьян и тоже поднял свой стакан.
Выпили, не чокаясь за двойную покойницу.
– Погано, – выразил общее мнение Томаш. – Как же погано. Надо было её там упокоить. Самим.
– Чего уж, – отмахнулась Агата, – поздно. Да и при себе такие мысли надо держать.
– Сам знаю, – буркнул Томаш, – но мы-то все свои. За этим столом уж точно?
Свои! Себастьяну понравилось бы это слово в других обстоятельствах, а сейчас стало грустно. Свои, но какие?
– Пей, – посоветовала ему Агата, и сама подлила из кувшина, – твоя душа она…твоя, понимаешь? много ещё чего ждёт. А ты один у себя. так что выпили и забыли. Понял?
Себастьян кивнул – разум он всё понял.
– Молодец, – похвалил Томаш и разлил всем ещё. – Давайте о чём-нибудь другом теперь? Хоть бы о погоде, а?
(*)(Предыдущие рассказы о мирке Инспекции – «Чёрная Мавка», «Стрыга», «Красные глаза» и «Про чудовище». Каждый рассказ можно читать отдельно, без привязки)
– Не задохнётся? – с тревогой спросил Себастьян, глядя на то, как она пытается прокусить железо, но, конечно, не может, и скоба впивается в её лицо.
– Да хоть бы и так! – зло прошипела Агата, – вот падаль!
Себастьян увидел в лунном свете лицо Агаты – покрытое испариной, раскрасневшееся от борьбы, уставшее…
– Как мы её поведём? – спросил Томаш, – она ж идти не сможет. Не тащить же?
– В телегу! – Агата либо думала об этом раньше, либо просто сообразила на ходу. – Найди в деревне телегу и какую-нибудь тряпку, прикроем…
Томаш моргнул и скрылся, подхватив с земли свой фонарь.
Себастьян и Агата остались с упырихой. У неё было много сил, очень много, но все они не побеждали железных оков. Ну и той хитрости замков, которая была известна на весь Город.
– Жалеешь? – Агата проследила за взглядом Себастьяна и, конечно, поняла больше, чем Томаш.
– Нет, просто…– он и сам не мог объяснить что чувствует. Отвращение? Да, конечно. И окровавленный рот, и это безумие, и факт поедания животных, и, почти наверняка – мертвечины. Но было что-то ещё в этом отвращении. Жалость? Распростёртая, жалкая…
– Это нормально, – успокоила Агата. Её дыхание постепенно выравнивалось. – Нормально, правда. Я не всегда работала с Томашем. Когда-то Город решил, что будет плохой идеей брату с сестрой вместе работать. Меня определили под начальство Белогора. Слыхал о нём?
– Белогора? Того, что входит в Совет Города? – не поверил Себастьян.
– Ага, – мрачно кивнула Агата, – он самый.
– Я не знал, что ты…
– И забудь, – посоветовала Агата, – ему с инспектором каким-то не по пути. Он всегда во власть метил. И тогда ещё… но не об этом речь. Я, знаешь ли, первое своё дело помню. Мы тогда вампира ловили. Поганое было дело, кровавое и грязное, я сама думала, не вынесу. И не вынесла бы… не вампир оказался, а вампирша. Сын у неё умирал, когда она сама ещё человеком была. Она его и не собиралась кусать-то, собой владела, стерва такая. Но мы по её следу шли, и она поняла, что проходят её минуты, и напоследок сынка-то и обратила. Мы её упокоили, конечно, а тут и её сынок.
Агата замолчала, видимо, вспоминая прошлое. Себастьян вздрогнул:
– Вы…и его?
– Враг всегда враг, – напомнила Агата резко, но смягчилась, – я плакала. Очень плакала. Нелегко, знаешь ли, было. Но Белогор сказал, что если я такая слезливая, то сама его и должна упокоить. И я упокоила. Потому что это сейчас он вызывает жалость, а когда он начнёт кровь невинных пить? А? так и эту не жалей. Человека жалеть можно, а чудовище жалеть нельзя.
– Мы не знаем природу чудовищности, – Себастьян бросил взгляд на упыриху, которая пыталась ещё высвободиться, но, похоже, даже до неё доходило, что она слаба, и буйство её становилось тише. – Вдруг она не выбирала такой судьбы?
– Выбирала или не выбирала…– Агата хмыкнула. – Я не выбирала родиться такой, какая есть. Я тоже хотела бы быть красавицей и жить счастливую жизнь. А так – думаешь, что?
– Ты красива, – без колебаний заверил Себастьян .
Агата рассмеялась:
– Томаш также говорит, а я себя в зеркало вижу. Грубые у меня черты, но речь не об этом. Я такого не выбирала, но я такая есть. Могу я это исправить? Нет. Вот и она исправить не может. А вот то, что она делает – может. Сейчас она скот ворует, тебе, как городскому жителю, это не понять, но скот – это опора для поселения. И шерсть, и мясо, и молоко… а от кур пользы и того боле. Они ж неприхотливы. А она ворует и режет, давит! Что, думаешь, жалеть за то? да, она не понимает, но волк тоже не понимает. Но волков убивают. А мы…мы тоже убиваем.
– Я впервые вижу упыриху, – признался Себастьян, не отвечая на слова Агаты. Да, она была права, она рассуждала здраво, и разум его соглашался, но жалость это не побеждало.
– Ну это редкость, да, – согласилась Агата и рявкнула: – да умолкни ты!
Упыриха, пытавшаяся скулить через скобы, стихла.
– Понимает, – хмыкнула Агата, – но это всё тоже не очень важно. она себя не контролирует, и не будет. А если скот кончится, она и детеныша людского сожрет. А после и за взрослого примется.
– Откуда же это берется-то? – Себастьян с досадой пнул по какому-то комку земли.
Агата пожала плечами:
– Не знаю. В этом пусть те разбираются, кто должен. А нам не по рангу. Нам их убивать надо, мы и делаем…– она осеклась, взгляд её был устремлён на могильный камень. Тот самый, у которого скреблась упыриха.
Себастьян обернулся, в свете фонаря было видно имя – Шарлотта, и годы – выходило, что здесь похоронена совсем ещё девчонка семнадцати или восемнадцати – месяц сложно было разобрать, лет.
– Ты чего? – не понял Себастьян.
Но Агата не ответила, она приблизилась к упырихе, у которой бешено пульсировали от яркого фонарного света зрачки.
– Шарлотта? – спросила Агата тихо. – Ты Шарлотта?
Себастьян пока не понимал. На его взгляд упыриха была бы старше, хотя – кто их поймёт?
Сначала упыриха не реагировала. Потом вдруг заскулила, но неуверенно, то ли боялась света, то ли ответа Агате.
– Шарлотта, да? – еще раз спросила Агата.
– У-у-у…– отозвалась упыриха и снова попыталась прокусить железную скобу.
– Заводишь друзей? – Томаш появился с телегой. Запыхавшийся, взмокший. Телега была простая, ручная, но это было хоть что-то. – В трактире взял.
– Подожди! – сказала Агата. – У нас тут…интересное.
– В трактире тоже, или ты хочешь, чтоб я заболел? – обиделся Томаш. – Давай грузить! Себастьян, по…
– Подожди, – повторила Агата и резко поднялась. Она стояла у могильного камня Шарлотты и что-то не давало ей покоя.
– Ты спятила? – поинтересовался Томаш, – ну какое тебе…
– Лопата есть? – тихо спросила Агата.
– Ты что, копать хочешь? – возмутился Томаш. – Земля-то мёрзлая.
Агата не отвечала, колебалась. В самом деле, убить остаток ночи на то, чтобы раскопать бог знает какую Шарлотту? А если она не права?
– Мне кажется, это её могила, – объяснила Агата. – Она ведь и скреблась сюда, и на Шарлотту реагирует.
– Или там кто-то свежий, – не согласился Томаш, – а её тянет на пожрать.
– Так-то месяц, похоже, уже, не меньше, этой могиле, а она как свежая…– Себастьян изучал камень. – Может и правда, её? какая-то сила подняла, а она домой хочет?
– Мало ли чего она хочет! – Томаш больше не держал себя в руках. – Она дохлая! А мы живые. У нас приказ Города, а я лично, хочу побыстрее в тепло. И выпить. И спать! А вы?
Себастьян не ответил – может быть, его и приняли как своего, но его голос значил не так много, а значит – решение было за Агатой. Бесчестно было скидывать решение на неё одну, может быть, она ждала поддержки, но Себастьян дал слабину и не позволил себе вмешаться.
– Хорошо, – сдалась Агата, – пусть с ней Город разбирается. Мы своё сделали.
***
– Хорошо-то как! Ловко! – восхищался Квинт уже через двое суток. Всё это время упыриха тихо скулила или стонала, трясясь в телеге, кое-как прикрытая тяжёлой рогожей. Телегу тащили то Себастьян, то Томаш – Агата наотрез отказалась ещё в самом начале и вообще держалась в молчании. Что-то её угнетало. Может быть, она хотела упокоить несчастную упыриху, может быть, прикидывалась жёсткой, говоря, что враг – всегда враг, а в сердце её жило ещё сочувствие и милосердие?
А может, она просто была больна, и лихорадка губила её, всё отчётливее принуждая к покою и тёплому питью?
Так или иначе, но квинт был доволен.
– Ещё и упыриха! – радовался он. – Ну ребята в лаборатории посмотрят что там с нею!
Это было слышать неприятно. Одно дело – убить врага, другое дело – отдать его на «рассмотрение» в лабораторию.
– Забираем её! – крикнул Квинт и появились двое молчаливых работяг, которые потащили упыриху, уже смирившуюся, затихшую, в двери, где она должна была сгинуть окончательно.
Себастьяну показалось, что упыриха ищет взглядом Агату, но та упорно смотрела в сторону, увлекшись вдруг узором своего дорожного плаща. Тогда упыриха посмотрела на Томаша, но тот поглаживал гриву лошади, и не смотрел на неё. Оставался Себастьян. Себастьян спохватился слишком поздно и не успел отвести взгляд – его глаза встретили желтый взгляд упырихи, но это ещё ничего, гораздо хуже было её смирение, а хуже него – тихая одинокая слеза, вытекшая вдруг из уголка желтого глаза, пролившаяся бледной дорожкой по посеревшей высохшей от смерти коже и затерявшаяся в железных скобах, держащих её рот или пасть.
– Отдыхайте! – великодушно разрешил Квинт, и они пошли прочь, не сговариваясь, в молчании, свернули в сторону городского кабака. Тут были все свои, такие же инспектора, такие же храбрые и чёрствые воины, бившиеся с нежитью – самой разной нежитью.
– За Шарлотту? – предложил Томаш, когда им подали горячего супа, картофель, мясо и кувшин вина. Для начала неплохо – после долгого-то пути.
– Пусть она будет Шарлоттой, – согласилась Агата и подняла свой стакан.
– Пусть будет, – согласился Себастьян и тоже поднял свой стакан.
Выпили, не чокаясь за двойную покойницу.
– Погано, – выразил общее мнение Томаш. – Как же погано. Надо было её там упокоить. Самим.
– Чего уж, – отмахнулась Агата, – поздно. Да и при себе такие мысли надо держать.
– Сам знаю, – буркнул Томаш, – но мы-то все свои. За этим столом уж точно?
Свои! Себастьяну понравилось бы это слово в других обстоятельствах, а сейчас стало грустно. Свои, но какие?
– Пей, – посоветовала ему Агата, и сама подлила из кувшина, – твоя душа она…твоя, понимаешь? много ещё чего ждёт. А ты один у себя. так что выпили и забыли. Понял?
Себастьян кивнул – разум он всё понял.
– Молодец, – похвалил Томаш и разлил всем ещё. – Давайте о чём-нибудь другом теперь? Хоть бы о погоде, а?
(*)(Предыдущие рассказы о мирке Инспекции – «Чёрная Мавка», «Стрыга», «Красные глаза» и «Про чудовище». Каждый рассказ можно читать отдельно, без привязки)
